Часть первая Знаменитые деструктивные личности
Чингисхан (Тэмуджин)
Территория смерти
Безусловно, важнейший след в становлении личности Тэмуджина оставили традиции жизненного уклада и социальная организация кочевых племен. Он принадлежал к народу, который, по словам Геродота, считает «благородными тех, которым совершенно чужд ручной труд и которые ведают только военное дело». Рождающиеся и вырастающие в седле татары являлись той средой, где невозможно выделиться ничем иным, только умением искусно сражаться, подавлять противника и представлять опасность.
Хотя многие историки уверены, что месть лишь служила поводом для набега и редко являлась истинной причиной грабежей и жестокости, на самом деле у многих народов она очень скоро превратилась из заместительных поводов обогащаться разбоем в демонстрацию силы и даже просто оправдания убийств, пыток и насилия. Жажда мести и связанное с ее реализацией насилие, животное наслаждение видом поверженного, растоптанного и затем убитого врага явились могучим деструктивным раздражителем. И этим степные кочевники (наряду с другими людскими общностями), распространившие вирус мести далеко за пределы своей первичной культуры, очень невыгодно отличались от животных, которым чужда жажда отмщения. Борьба за территорию и пространство у людей стала сопровождаться упреждающим устрашением, взяв на вооружение такие производные от инстинктов, как физическое уничтожение и сексуальное насилие.
Тэмуджин оказался не лучшим в степи, но наиболее приспособленным, изворотливым и жестоким. И как сила способна притягивать и поглощать не готовых к борьбе, так молодой воин Тэмуджин, не будучи представителем богатого или знатного рода, тем не менее, уверенно продвигался к власти. Он смело начал создавать новую иерархию, чем привлек на свою сторону огромное количество бесшабашных смельчаков, которые не имели никаких шансов выдвинуться на высокие должности при существующей кланово-родовой системе власти. Вместо ориентации на род и так называемую степную аристократию, Тэмуджин неожиданно для других претендентов на власть начал ориентироваться на личную доблесть, преданность и жестокость воинов по отношению к врагам.
Обретя свободу в шестнадцать лет, Тэмуджин словно родился второй раз. Но теперь он пришел в мир закаленным и непримиримым, готовым на все ради власти и отмщения за унижения. Юноша жаждал признания, потому что уже знал, что способен внушить страх и заставить трепетать своих соперников. Он определил свою миссию — быть заклятым врагом всем тем, кто обладал хоть какой-нибудь властью в степи, ибо сам вознамерился отобрать ее. Отныне это составляло смысл жизни человека, которого слишком сильно притесняли, слишком долго топтали ногами его гордость. Суровость породила еще большую суровость, притеснения под видом закона породили дикость и остервенелость. Он был готов нещадно убивать и стоящих на пути врагов, и чересчур лояльных к врагам соратников.
Не стоит думать, что Тэмуджин все время вел наступательную войну. Порой конкуренты сами вынуждали его бежать, а его небольшую армию — рассеиваться по степи, чтобы потом снова собраться для новых походов. На пути к восхождению он не раз терпел унижение и предательство; убедившись в продажности мира, он противопоставил худшим человеческим качествам свою озлобленность. Так, едва он начал путь побед, как давние его враги меркиты (у них его отец когда-то отбил молодую девушку Оэлун, ставшую его матерью) захватили его жену и надругались над нею. Это считалось жутким оскорблением для воина, покрывавшим его вечным позором, ибо по закону степи ни один род не решился бы выдать свою дочь замуж за человека, у которого силой отобрали жену. Количество раздражителей в неистовой душе молодого мужчины давно превысило порог терпимости, жажда мести из навязчивой идеи превратилась в образ жизни, фанатичное стремление разрушать. В ответ Тэмуджин сделал своим единственным оружием небывалую жестокость: как палящее солнце обжигает жаром, так он излучал опасность для всех. Он был готов к убийству кого бы то ни было в любой момент, и все окружающие знали это. Вечный инстинкт самосохранения заставлял его врагов трепетать, они понимали, что в любой момент могут оказаться в роли потенциальных жертв, а гнев хищника — лишь дело времени. И молва о дикой стихийной натуре Тэмуджина ширилась по степи. Но в этот же период проявились удивительные способности Тэмуджина привлекать людей на свою сторону, открывая им невероятные по масштабам перспективы. Скорее всего, он превосходил своих соперников именно одержимостью; если им нужна была одна конкретная победа в войне, которую они вели в данное время, то Тэмуджин не скрывал, что будет бороться за высшую власть. Поэтому те безродные витязи, которые пошли за ним, могли рассчитывать и на обогащение, и на высокое положение в новой, создаваемой им иерархии. Новые люди часто выдвигались и из побежденных родовых кланов, потому что Тэмуджин, без сомнения и трепета уничтожая высшие слои аристократии, открывал необъятные возможности для остальных. Кто не имел никаких шансов выдвинуться при прежней власти, вдруг получал возможность рассмотреть фантастические виды своего будущего сквозь призму собственных способностей и личностных качеств. Взамен от них требовалась преданность вожаку, а также ожесточенность и страсть к разрушениям.
При помощи врагов своих врагов Тэмуджин покорил меркитов, но, наказав смертью обидчиков своей жены, а также уничтожив их лидеров, он присоединил обезглавленное племя к своему быстро разрастающемуся клану. После разрушения некогда могущественных меркитов Тэмуджин заявил своим воинам: «Мы принесли пустоту в их грудь… Мы принесли пустоту в их постели… Мы положили конец мужам и их потомкам… Мы насиловали остальных…» Эти слова как нельзя лучше отражают жизненную философию разрушителя. Когда им овладевала жажда мести, просто разить врага на поле боя становилось недостаточным; ему необходимо было надругаться над психикой побежденного, продемонстрировать власть над ним, возведенную в абсолют посредством изощренных зверств и сексуального насилия над женщинами. И хотя многие историки настаивают на том, что монголы не пытали своих жертв, речь все же шла об утвержденной традицией форме издевательств. Независимо от нее выполнялась задача устрашения не только и не столько поверженного противника, сколько остального мира, демонстрация всех форм власти, вплоть до права лишать жизни. Именно это и составляло смысл жизни нового вождя кочевников, который единолично мог позволить и позволял своим воинам-слугам, кроме обогащения и возвышения, демонстрировать власть над побежденными. Пробуждая в них зверя, Тэмуджин приучал новоявленных массовых убийц и насильников к сладковатому привкусу крови и приторному восторгу безнаказанности.
Продвигаясь по лестнице власти силой оружия, Тэмуджин покорил множество кочевых племен. Покоряя татар, он, согласно летописям, приказал убивать каждого татарина ростом выше тележной чеки. Таким образом воитель уничтожил всех взрослых, дабы предупредить месть. Но в этом эпизоде проявилась и новая черта будущего хана — неслыханная доселе готовность уничтожать огромные массы людей, стоящих на пути к власти.
Все без исключения ученые заостряют внимание на многолетней дружбе Тэмуджина с не менее смелым и влиятельным воином по имени Джамуха. Рассматривая пристальным взглядом жизненную стратегию Чингисхана, нельзя обойти вниманием его отношения с человеком, который долгие годы слыл кровным братом создателя Монголо-татарской империи. Познакомившись еще в детстве и поклявшись выручать друг друга, они пронесли дружбу и верность клятве ровно до того момента, когда вдруг стали мешать друг другу и превратились в непримиримых соперников. В этом жизненном акте отчетливо видно примитивное противостояние самцов, отчаянно борющихся за пространство и территорию влияния. Из контекста первичной культуры, не имеющей заменителей прямой власти-господства (например, в виде уникальных продуктов труда, технологий или изобретений), следует, что жажда обладания пространством и всем, что заключено в нем, преобладает над всеми иными желаниями. В какой-то степени это пример безнадежного влечения человека к проявлениям своего деструктивного «я», сдержать которое способны лишь более могучие, чем его воля к власти, силы или изменение общественной системы ценностей. Так и два друга столкнулись в своих устремлениях к власти, и их многолетняя борьба неминуемо должна была закончиться смертью одного из претендентов на власть. Их борьба стала подтверждением жутких проявлений человеческой души, пораженной безудержным стремлением к господству. После одного из сражений Джамуха, чтобы внести смятение в ряды противника, сварил заживо семьдесят пленных юношей. И хотя современные историки считают существенным преувеличением число истребленных таким способом людей, в целом война двух предводителей оказалась парадом ужасов и проявлений сатанинского в человеке. После многих битв и стычек Тэмуджин, в конце концов, оказался более коварным и предусмотрительным: сумев привлечь большее число сторонников, он победил. «Сокровенное сказание» говорит, что Джамуха не пожелал быть вторым при Тэмуджине, добровольно выбрав смерть. Его решение не столько выразило его личную непреклонность, сколько показало коренное отличие человека от животного. Если животный мир способен регулировать и улаживать внутренние конфликты, то человек в своем стремлении к смерти готов идти до конца: и уничтожая, и выбирая смерть.
Будучи продуктом свирепых нравов мира кочевников, Тэмуджин после покорения и уничтожения последнего из претендентов на верховную власть в степи должен был позаботиться о создании универсального и могущественного механизма сдерживания звериных порывов своих подданных, и одновременно этот механизм оставлял лазейку для реализации планов одного человека — основателя и руководителя новоявленного образования, ставшего прообразом государства. Назвав себя Чингисханом, Тэмуджин больше всего опасался лишь появления еще более ужасного существа, чем он сам. Потому вдохновитель великих репрессий никогда не позволял себе расслабиться и потерять бдительность. Создавая государство, он казался потомкам мудрым ваятелем, ибо не забыл о таких рычагах управления, как религия или учреждение из числа приближенных чиновников. Многие указывают на выдающиеся реформы в армии и администрации, но они проистекали не из решимости созидателя, а из страха разрушителя. Действительно, военные и государственные реформы проводились, и в сравнении с периодом, предшествующим объединению монголов, татар и ряда других родоплеменных союзов в единую общность, они имели, с точки зрения эволюции человека, революционное значение. Ряд потерянных в степи нищих племен Чингисхан силой своего влияния сплел в единую могущественную империю, обогатившуюся за счет покоренных и разрушенных культур и превращенную в государство с незыблемыми законами. Но, с точки зрения психических процессов, управляющих жизнедеятельностью создаваемой империи, государство Чингисхана опиралось как раз на жестокое подавление деструктивных раздражителей более мощными рычагами. Рычагом номер один оставался страх смерти, рычагом номер два стало отлучение от социальных благ при насильственном изменении статуса. Другими словами, этот человек доказал, что дьявольские проявления внутри каждого легко сдерживаются не знающей жалости и милосердия рукой властелина, которую он держит на глотке своего народа. Закон Чингисхана сделал едва ли не единственным видом наказания смертный приговор, а наказывались жители новой империи за все — от прелюбодеяния и кражи скота до лжесвидетельства и подслушивания. Более могучее деструктивное поглощает и укрощает одуряющие бесовские импульсы менее сильных…
Примечательно, что практически единоличную власть над всеми, с сохранением возможности применения и деструктивных мер, имел только сам Чингисхан. Власть введенных им курултаев, как и религиозная власть шаманов, должна была оставаться фикцией и заменителем его верховной власти, заканчиваясь там, где начиналась его личная власть. Классическим примером может служить эпизод уничтожения неугодного и получившего слишком заметную власть шамана Теб-Тенгери, которому, как только он начал заслонять собою Чингисхана, просто и безо всяких объяснений переломали хребет. «Все, чем он не мог управлять, Чингисхан уничтожил», – подытожил ситуацию после объединения племен историк Д. Уэзерфорд.
И что же сделал Чингисхан после создания нового государства? То единственное, что он умел, но только в увеличенном масштабе. Если раньше он убивал отдельных людей, которых считал врагами, затем десятки и сотни стоящих на пути к достижению доминирования над оставшимися в живых, то отныне, укрепив свою власть мощью оружия, он мог уничтожать тысячи и десятки тысяч. Нужны были новые и новые военные кампании, расширение могущества за счет низвержения новых государств и получения новых богатств. Несмотря на совершенствование военных стратегий, жизненная стратегия была хаосом, множеством пересекающихся и противоречащих друг другу линий. Единственной видимой целью воинственного Чингисхана оставался процесс войны, ибо даже победами хан не умел распорядиться. Историки приводят строки из письма географа Якута аль Хамави, отмечавшего, что выдающиеся архитектурные строения монголы «стерли с лица земли, как строки письма стирают с пергамента, и эти обители стали жилищем для сов и воронов, в них теперь лишь сипухи перекликаются и ветры стонут». Военная добыча просто складировалась как хлам, служивший в глазах современников вещественным доказательством побед и материализованным эквивалентом могущества. После смерти Чингисхана его сын Угедей будет швырять богатства из сокровищницы отца прямо в беснующуюся толпу.
Кстати, необратимое устремление Чингисхана к ложным целям любопытно отразилось на его детях. Двое старших смертельно враждовали за власть и были лишены ее отцом (самый старший Джучи вскоре умер при загадочных обстоятельствах), а двое младших (третий сын Угедей и унаследовал империю, едва не развалив ее), понимая, что по обычаю монголов им не светит власть, рано пристрастились к другому пороку — пьянству. По случаю своего восшествия на престол Угедей провел в пьяной оргии несколько месяцев, а самый младший сын, Тулуй, в сорокалетием возрасте так напился, что отдал Богу душу. Фактически это было иной проекцией неспособности к продуктивности, уходом в противоположную жажде агрессии плоскость, но также лишенную смысла и идей.
Но новые расширения границ, похоже, уже не приносили счастья Чингисхану. Покорив Китай и большую часть Средней Азии, а при помощи сына Джучи и военачальника Субедея дотянувшись едва ли не до центра Европы, Чингисхан стал «владыкой владык». Нет смысла перечислять сожженные города, сметенные с лица земли народы
и покоренные государства. В некоторых, ожесточенно сопротивлявшихся городах после осады и штурма неделями полыхали пожарища, а неустрашимые воины великой империи просто резали, насиловали и замуровывали людей в стены. Получившие из рук Чингисхана полномочия убивать, они не преминули воспользоваться своим правом. Разбуженные демоны вырвались наружу, показав истории худшие проявления человеческих качеств. Жаждущий крови дикарь мог уютно чувствовать себя лишь в шкуре предводителя зверей, воинственного главаря, движущегося к смерти и толкающего в ее объятия тысячи тысяч, которые выкрикивали его имя из Ада, называя великим героем и не менее великим извергом.
