§ 4.5. Хулиганство

Ребенку очень важно быть значимым, получать необходимое количество внимания, и ради этого он готов на все, что сработает и даст ему это внимание. Сказал что-то, все рассмеялись и стали его хвалить — ребенок запомнит свой «успех» и будет эту шутку повторять каждый раз, когда ему снова захочется привлечь к себе внимание, стать важным и значимым для окружающих.

Порой получается так, что сегодня родители ребенка за что-то хвалят, а завтра то же самое игнорируют или даже за это ругают. Например, ребенок сидит вместе со всеми за столом, ему дали пива, он выпил — все зааплодировали, заулыбались: «Настоящий мужик! Совсем взрослый». Ребенку понравилась такая реакция, и в следующий раз он снова потребовал пива, а его стали за это ругать и наказывать. Но на будущее он все равно запомнит, что «настоящий мужик» и «взрослый» — тот, который пьет, и когда вырастет и захочет почувствовать себя взрослым, пойдет и напьется.

Когда за одно и то же сначала хвалят, а потом ругают, ребенку не понятно, как вести себя, чтобы получить внимание. Первый раз покакал в горшок самостоятельно, принес на кухню, показал — все обрадовались, устроили пирушку. А второй раз горшок принес, все стали нос воротить: «Фу, да ты с ума сошел! Иди отсюда!» Ошибка родителей: в первый раз они обратили внимание на то, что ребенок сходил на горшок и оставил большую кучу, а потому он решил, что именно это вызвало восхищение. Похвалить нужно было за то, что он сходил на горшок самостоятельно, без напоминаний, контроля и помощи взрослых, то есть взял на себя ответственность за свое действие.

Взрослым стоит осознанно относиться к тому, на что в действиях и поведении ребенка они обращают особое внимание. На ребенка напала собака — он ударил ее палкой и отогнал. Все говорят: «Молодец какой!» Нужно объяснить ребенку, что его похвалили не за то, что он взял в руки палку и ударил собаку, его похвалили за то, что он не испугался, смог себя защитить, был решительным. Иначе завтра он захочет повторить свой триумф и начнет бить палкой не только собак и кошек, но и других детей. Если мы создаем ценность из того поступка, когда ребенок сделал кому-то больно, он будет делать больно. Если мы создаем ценность из неожиданной ситуации, когда ребенок быстро сориентировался и не испугался, – такие качества и будут в нем развиваться.

На что мы обращаем внимание, то и растет, а то, что остается без внимания, чахнет. Если поддерживают самостоятельность, изобретательность, творчество, ответственность за свою жизнь, то это и будет формироваться в характере ребенка. А если отмечать лишь какие-то внешние изменения — «ой, какие красивые бантики», «ой, какие красивые туфельки», – ребенок будет играть в куклу, требовать одежду, чтобы стать красивым и оказаться в центре внимания. Я не говорю о том, что нужно тщательно обдумывать каждую фразу, адресованную ребенку, я советую просто принять его как человека, индивидуальность и любить в нем именно человека и индивидуальность. Тогда все фразы мамы и папы станут поддерживать детскую уникальность, и это будет происходить естественно, без предварительного обдумывания.

Родители сами сначала подсаживают ребенка на определенное количество внимания, а потом резко снижают его, становятся безразличными, мол, ты теперь большой, обойдешься. С возрастом количество внимания действительно можно уменьшать, но неизменными должны остаться его тотальность, интенсивность, цельность, то есть качество. Когда внимание со стороны окружающих исчезает, ребенку кажется, словно он сам тоже исчез. Внимание со стороны взрослых, как правило, пропадает в те минуты, когда ребенок учится что-то делать самостоятельно. И он делает вывод: когда он что-то умеет делать сам, то становится родителям не нужен, а когда ничего не умеет, все вокруг хлопочут и беспокоятся; значит, быть взрослым и самостоятельным не выгодно. И ребенок будет пытаться восстановить тот контекст, в котором его замечали: замечали неумехой — будет неумехой, замечали назойливость — будет назойливым, – то есть он станет придерживаться того поведения, за которое он получил больше всего внимания.

При этом ребенку совершенно не важно, было ли это внимание со знаком плюс или со знаком минус, ведь когда тебя любят и когда ненавидят, ты получаешь одинаковое количество внимания, и здесь важны лишь искренность, интенсивность и тотальность его проявления. Ребенок ударил одноклассника, его поставили в угол, по поводу его поступка провели родительское собрание, потом семейный совет, стали провожать в школу, проверять уроки — ребенок стал центром вселенной. Он понял, как получить внимание, и в следующий раз, когда ему снова захочется стать главным — пойдет и еще кого-нибудь в школе изобьет. Мама орет — ребенок чувствует, что она искренняя сейчас, ему не важно, что она в негативе — ему важно то, что она забыла про папу и вообще про все на свете. Теперь мама только с ребенком, чего давно уже не было. И когда он добивается желанного внимания, в этот момент его совесть молчит, он охотится за родительской тотальностью — пусть орут, пусть порют ремнем, зато сейчас они с ним и думают только о нем.

Я помню, как моя первая жена делала уроки со старшей дочерью — давала подзатыльники, вырывала страницы, обе в слезах, в истерике. Но в этот момент жена забывала о том, что у нее есть муж, что она чья-то подруга, а еще врач больницы, забывала и о прочих своих ролях и была только матерью. И эта тотальность оказывалась настолько ценной для дочери, что она готова была платить болью и слезами. В этом есть определенный мазохизм — это абсурд, но в нем живет 97 процентов людей.

В негативной реакции (боли, страдании, горе) мы более искренни, более тотальны, чем в любви и нежности, проявлениям которых нас не учили и примеров которых мы в детстве не видели. Поэтому родителям так сложно хвалить своих детей — проще ругать. Мы умеем замечать лишь что-то негативное. И асоциальное поведение формируется из того, что искренность и тотальность я могу почувствовать лишь через осуждаемые в обществе формы. Потому что в осуждении люди по-настоящему тотальны и искренни.

Взрослея и постепенно теряя внимание родителей, ребенок понимает, что если он освоит еще один навык, еще чему-то научится, то вообще никому не будет нужен. Тогда он начинает тупить, плохо учиться. Как сказал генерал Лебедев, дурак — это не отсутствие мозгов, а просто мозги такие. Ведь, чтобы быть креативным, сообразительным, смышленым, изобретательным и смелым, требуется затратить ровно столько же энергии, как и на то, чтобы тупить, изворачиваться, тырить, прятать, обманывать, оправдываться и нарушать правила. Но самый беспроигрышный для привлечения внимания взрослых — второй вариант, потому что на смелость, изобретательность и креативность взрослые внимания не обращают. Если ребенок — прилежный отличник, первое время родители его хвалят, а потом это становится нормой, и он не получает никакого поощрения. Получить внимание можно лишь через негативное поведение — сразу все о тебе узнают. Почитайте заголовки газет — «Преступление века!», «Кража года!». Самый простой способ прославиться — сделать нечто, что всем не понравится, возмутит, станет осуждаемым.

На «хорошести» долго не протянешь. Если ты хороший, то на твоем фоне все плохие, и им это не нравится. Кроме того, про хорошего ребенка быстро забывают, потому что он удобный для использования, а если ребенок плохой и трудный — о нем помнят и помнят, говорят и говорят. Это явление называют герастратизм, от имени Герострата. Единственное его «достижение» в том, что он разрушил храм Артемиды Эфесской (который относился к семи чудесам света) только ради того, чтобы его имя не забыли потомки. О Чикатило и других маньяках много сказано и написано. Но о скольких талантливых и хороших людях никогда не напишут! Люди тихого нрава, оставаясь хорошими, никогда не получат столько внимания, сколько его получают преступники. Поэтому спокойный ребенок вдруг начинает красить волосы в зеленый цвет, громко смеяться, истерить, а будучи взрослым, вдруг выходит на улицу и косит из автомата всех подряд.

Пытаясь угодить родителям, мальчики и девочки изо всех сил пытаются быть хорошими, тихими, прилежными отличниками. Потому что если ты не тихий и не хороший, мама несчастна, расстроена, встревожена. Дети притворяются до тошноты, до ненависти к себе и ко всем, и эти ненависть и предательство самого себя потом оборачивается тем, что кто-то из этих детей выходит из подъезда, видит кошку и, сам не зная почему, бьет ее ногой. Просто потому, что в душе так противно и погано, что хочется кому-нибудь морду набить, что-то исцарапать, сломать, чтобы остановить то саморазрушение и предательство внутри себя, которые совершаются в угоду родителям. А потом ходят рассказы про мальчика, который казался таким приличным, прилежным, хорошо учился, его любили соседи за то, что он такой вежливый… А оказалось, что он — садист, извращенец, кого-то вешает, мучает, шкуру снимает… Таким образом он внутри уравновешивает перекос в «хорошесть» — играет в «нехорошесть». А если духу не хватает сделать что-то такое со знаком минус, то хороший ребенок станет шизофреником.

Мы болезненно переживаем разлуку с собственной индивидуальностью. Смерть индивидуальности наступает в духоте от правильных, стереотипных, механистических моделей, которые нам преподносят как абсолют, как единственно правильное. Когда я иду в театр, то надеваю смокинг, но я не должен всю жизнь ходить в смокинге. Когда я надеваю гидрокостюм для погружения в воду, то мне тоже не нужно всю жизнь в нем ходить. Стереотипы же навязываются как что-то вечное, единственно возможное, отсюда и протест.

Протест ребенка рождается против того, что его воспринимают как домашнюю мамину собачку, которая отзывается на кличку и приносит тапочки, ребенок должен приносить пятерки, удовлетворяя чужие ожидания. И с возрастом у него формируется протест против всех стереотипов, традиций, правил, догм — протест в виде попытки таким инфантильным способом, как капризы, сохранить свою индивидуальность. Когда моя индивидуальность никак не востребована этим миром и даже родителями, которым не интересно, что я чувствую, как я думаю, как переживаю, что для меня важно и ценно, мне хочется разрушить и школу, и общество, и семью. Поведение приобретает форму «наоборот» от социального, то есть становится асоциальным.

Есть такие дети, которые рождаются с большим уровнем осознания и гибкости, они видят примитивные модели поведения и быстро их усваивают. Это такие ушлые и продуманные дети, которые могут сыграть все, что от них потребуется, – хорошего человека или плохого. Обычно это те, что воспитывались на улице, а потому знают, что все люди разные. А «комнатные» мальчики и девочки боятся общества, потому что верят в абсолют и чем больше верят, тем «инвалиднее» становятся из-за неспособности к игре и взаимодействию с миром. Жизнь для них не игра, а нечто трудное и серьезное, шаблонное. Но шаблоны не всегда, не везде и не со всеми срабатывают, и тогда детям вообще не понятно, как себя вести.

Я помню, как в детстве мама авторитарно отдала меня в хореографическую студию — это очень распространенный тип домашнего изнасилования детей, когда их отдают в кружки, совершенно не интересуясь их мнением по этому поводу. Наша семья жила в маленьком провинциальном городке с двумя зонами, где улица с ее правилами была очень важной частью жизни. Я невыносимо страдал от того, что вынужден ходить на хореографию. Кроме того, мне приходилось тщательно скрывать это от друзей. Мама говорила, чтобы я закончил хореографическую школу «для нее», а после она даст мне возможность выбрать любой кружок. Она убеждала меня в том, что я еще маленький и несмышленый, вырасту — скажу ей спасибо, а пока должен просто поверить, что танцы — это хорошо, потому что прямая спина и здоровый позвоночник — основа жизни. А я ненавидел этот кружок, ненавидел себя за то, что я слабый и не могу противостоять маме, не могу с ней поспорить — не могу ничего сделать с тем, что вынужден ходить на танцы. Следующим кружком, который я выбрал сам, стал бокс — тем самым я отомстил родителям за то, что прогнулся под них и танцевал в балетных тапочках. Я хотел стать сильным, смелым, настоящим мужиком и бить всем морды. Это маятник — от балета к боксу. Бокс не был моим искренним выбором — это было сделано назло родителям.

Когда тебе что-то долго навязывают, заставляют, аргументируя и приводя факты, тебе хочется при первой же возможности сделать все с точностью до наоборот. Моя компенсация ушла в зал бокса, а могла выйти и на улицу, обрушиться на Дом культуры, где проходили занятия по хореографии, на маму, на танцы вообще. Хотя сейчас-то я понимаю, что страдал не из-за танцев как таковых, а от своего отношения к ним, потому что через них я чувствовал себя слабым, а нам всегда хочется убежать оттуда, где мы чувствуем себя слабыми.

Куда люди идут? Куда они стремятся все время? Туда, где им хорошо, туда, где они могут почувствовать себя сильными, где они реализуют себя. Мне одна мама на «Родительском собрании» жаловалась, что ее сын лазает по подвалам. Это потому, что там, в подвале со шпаной, он — Кто-то. Там он имеет статус, возможность проявить свою индивидуальность, и не важно — лидер он в этом подвале или шут гороховый, главное — он там существует и определенно востребован. И я всегда говорю, если жена дома никто — это не надолго, если ребенок дома никто — это тоже не надолго. Однажды они уйдут от тебя очень далеко, туда, где будут кем-то.

Психология bookap

У меня есть друг — сейчас он вор в законе. Мы вместе поступали в институт — это был красивый парень, с хорошо поставленной речью, со знанием трех языков, с серебряной медалью, мастер спорта по легкой атлетике, дипломант областных и российских конкурсов по бальным танцам. Эталон правильности — не налюбоваться. На первом курсе по дурости влетел за драку какую-то, потом еще раз, но уже посерьезнее, сел в тюрьму и с тех пор не покидал тот мир. Ему понравились уличные парни, которые ничего не боялись, и с ними сам перестал бояться. Он влюбился в уличную жизнь — беспредельную, неправильную, вольготную, – такую, о которой он мечтал, притворяясь «хорошим». Встретились, я говорю: «Звони — увидимся, пообщаемся». – «Паш, не думаю, что тебе это надо, вдруг навредит, я ведь много чего наворотил в жизни». Это бережность, забота, потому что в нем осталась любовь к тому времени, когда мы были первокурсниками. Он прекрасный глубокий человек, но понимает, что его несет, понимает, что заигрался, что вернуть ничего нельзя и общество никогда его не примет после сроков и судимостей. В «хорошесть» ему не вернуться никогда — он зафиксирован в своей «плохости», но это тоже провоцирует протест у него внутри, как бы действует такой вечный маятник.

Люди впадают в крайности, потому что им не хватает ясности и мудрости. Отмотал срок и ушел в монастырь — поиграл в «плохого», теперь играет в «хорошего». В крайностях мы всегда жертвы. Но, пока мы живы, все возможно, хотя гарантий нет, но как психотерапевт я знаю: покажи человеку возможность — он все равно ее не выберет. Как правило, все настаивают на прежнем, выбирают прежнее, новой жизни не ищут, живут по шаблону и алгоритму, вариантов не рассматривают. Тот же мой однокурсник мог бы написать книгу о своей жизни и стать популярным и известным, проводить автограф-сессии, потом по его книге сняли бы фильм… Но он не сделал этого — такой возможности он даже не рассматривал. И многие люди игнорируют возможности, которые у них есть, продолжая вести войну с родителями. И родители — учителя, авторы и создатели этого. Мы забираем у детей их жизнь, а в это время они начинают забирать жизнь у нас.