Приложения

Предисловие к комментарию Жана Ипполита на статью Фрейда "Vemeinung"

Занятие семинара, посвященного фрейдовской технике от 10 февраля 1954 года?

Вы уже смогли оценить, сколь плодотворным оказался наш метод обращения к текстам Фрейда для критического изучения современного использования базовых концептов психоаналитической техники, особенно понятия сопротивления.

Искажение, которое это понятие успело на сегодняшний день претерпеть, получает особую серьезность ввиду предписания, освященного авторитетом самого Фрейда — уделять в технике преимущественное внимание анализу сопротивлений. Но даже если, давая это предписание, Фрейд действительно хотел указать на поворотный пункт аналитической практики, мы убеждены, что в манере, с которой, ссылаясь на порядок срочности, на нем пытаются обосновать технику, находящуюся в неведении относительно самого предмета, к которому она применяется, нельзя найти ничего, кроме путаницы и абсурда.

Проблема состоит в том, чтобы вернуть смысл тем предписаниям, которые, оказавшись сведенными к готовым формулам, утратили свою указующую силу. Сохранить эту силу невозможно без адекватного понимания истины того опыта, который они призваны направлять. Самого Фрейда, разумеется, равно как иЧитателю представлена запись одного из занятий семинара, проходившего в клинике госпиталя св. Анны. В 1953-54 гг. семинар был посвящен техническим работам Фрейда и актуальным проблемам, в связи с которыми они представляют интерес. Текст занятия был лишь расширен за счет нескольких экскурсов к темам предшествовавших занятий, показавшихся нам полезными, хотя все трудности, неизбежно связанные с пониманием отдельно взятого отрывка учебного курса, снять тем самым, разумеется, не удалось. [Тексты печатаются по изданию: J. Lacan, Ecrits. P. 1966, PP. 369–399,879-887]продолжающих его дело, в этой утрате упрекнуть нельзя. Зато, как вы сами смогли почувствовать, здесь не без греха как раз те, кто в наши дни громче всех кричит в свою защиту о примате техники — пытаясь закамуфлировать очевидной общностью своих взглядов на примат техники как свидетельство прогресса в теории то скудоумие в использовании аналитических концепций, которые может послужить их технике единственным оправданием.

Попытавшийся поближе приглядеться к тому, что обычно подразумевают под анализом сопротивлений, будет жестоко разочарован. Ведь при чтении этих доктринеров сразу же бросается в глаза, что диалектическое обращение с какой бы то ни было идеей для них немыслимо. Даже когда сама практика, которой диалектика эта на самом деле внутренне присуща, вынуждает их к такому обращению, они отдают себе в этом отчет столь же мало, сколь месье Журден в том, что говорит прозой. В итоге они органически не способны даже подумать об этом, не прибегая в панике к объективациям самым примитивным и вызывающими к жизни самые что ни на есть грубейшие образы.

Употребление это, впрочем, определенно допускает значительные колебания в отношении переходности, которая может усиливаться или ослабляться в зависимости от рода инаковости, о которой идет речь. Говорят, скажем: to resist the evidence, или t resist the authority of the law, но, с другой стороны: nicht der Versuchung miderstehen.

Отметим гамму нюансов, которым в многообразии немецкой семантемы распределиться гораздо легче: Widerstreben — sichstraubengegen — andauem — fortbestehen, благодаря чему глагол widerstehen может непроизвольно оказаться наиболее адекватным для передачи того смысла, который мы собираемся выделить — собственно аналитического смысла слова "сопротивление".

"Vemeinunff Фрейда: Предисловие к комментарию

В результате они не столько мыслят сопротивление, сколько рисуют его в воображении — рисуют таким, каким оно представляется в обычном семантическом словоупотреблении2, наделяющем его, как выясняется при ближайшем рассмотрении, неопределенной переходностью. Вследствие этого выражение "субъект сопротивляется" воспринимается как "субъект сопротивляется…" Сопротивляется чему? Ну, конечно же, тем тенденциям в поведении, которое он навязывает себе в качестве субъекта невротического, а также признанию этих тенденций в тех оправданиях своего поведения, которые он предлагает аналитику. Но поскольку тенденции заявляют о себе вновь, а техника анализа уже пришла на помощь, сопротивление это подвергается вроде бы серьезному испытанию, и чтобы поддержать его, субъекту приходится привнести кое-что от себя, так что, и глазом моргнуть не успев, мы вновь оказываемся на проторенной дорожке дурацкой идеи, будто больной "защищается", в смысле именно "защищает себя". Бессмысленность ее окончательно закрепляется лишь другим языковым злоупотреблением — тем, которое позволяет понятию защиты воспользоваться бланком с подписью, выданным ему его употреблением в медицине, причем остается незамеченным (ведь плохой психоаналитик не обязательно хороший медик) как недоразумение, связанное с тем, что, неправильно понимая значение этого термина в физиопатологии, его пытаются перенести на анализ, так и измена (ведь невежда в медицине не обязательно смыслит в психоанализе) тому абсолютно осознанному применению, которое Фрейд дает этому слову в своих первых работах по патогенезу неврозов.

Однако, возразят нам, предпочитая рассматривать идею не слишком отчетливую на этапе ее наибольшего разложения, не впадаете ли вы в то, что по справедливости именуют преследованием за намерения? Дело в том, ответим мы, что тех, кто использует технику с подобным теоретическим аппаратом, удержать на этой наклонной плоскости ничто уже не в силах, ибо правила, которыми они маскируют изначально царящую в их голове путаницу, не способны оградить их от ее последствий. Они учат, скажем, будто для достижения чего бы то ни было, нужно стремиться усиливать это "я" (здесь на нас брошен многозначительный взгляд водворяющегося в своих правах здравого смысла), или, по крайней мере — поправляются они — его здоровую часть (выслушав эту ахинею, все одобрительно кивают); будто в использовании аналитического материала мы будем следовать плану (предполагается, что план этот, расписанный в деталях, лежит готовый у нас в кармане); будто мы будем продвигаться с поверхности в глубину (не гоже запрягать волов позади телеги); будто секрет мэтров, позволяющий добиться этого, состоит в анализе агрессивности (не годится телеге давить волов). В итоге же перед нами предстанут динамика тревоги и арканы ее домостроительства — да не коснется рука человека (если он профан в гидравлике) тех скрытых сил, что эта возвышенная мана таит в себе! Скажем сразу, что все правила эти, равно как и их теоретические прикрасы, останутся за пределами нашего рассмотрения в силу их явно макаронического характера.

На самом деле о том, что сопротивление по сути своей собой представляет, нельзя судить правильно до тех пор, пока мы не попытаемся понять его, исходя из измерений того дискурса, где оно проявляется в процессе анализа. Мы уже встретили эти измерения в той метафоре, которой Фрейд проиллюстрировал его первое определение. Я имею в виду то определение, которое мы в свое время комментировали3 и которое вызывает у нас представление о нотных линиях, "вдоль" которых (используя выражение Фрейда) субъект разворачивает цепочки своего дискурса в соответствии с партитурой, в которой "патогенное ядро" служит лейтмотивом. При чтении этой партитуры сопротивление проявляется в "радикальном" направлении (термин, противопоставленный предыдущему), возрастая пропорционально сближению линии, которая подвергается расшифровке, с линией, которая несет завершение центральной мелодии. Зависимость настолько строгая, что возрастание сопротивления, подчеркивает Фрейд, может служить мерой этой близости.

Именно в этой метафоре иные пытались усмотреть указание на механистическую тенденцию, которой мысль Фрейда якобы отмечена. Чтобы оценить степень заблуждения, о котором такое замечание свидетельствует, достаточно вспомнить, как мы шаг за шагом исследовали последовательные разъяснения Фрейда по поводу понятия сопротивления, в особенности те, что мы находим в работе, которую сейчас рассматриваем и где он предлагает самое ясное его определение.

Ср. G.W. 1, S. 290–304, в главе "ZurPsychoterapiederHysteric", принадлежащей Фрейду в работе "StudienuberHysterie", опубликованной в 1895 году и написанной совместно с Брейером. Существует английское издание этой работы, вышедшее под заглавием "Studiesonhysteria".

"Vemeinung' Фрейда: Предисловие к комментарию

Что же говорит нам в этой работе Фрейд? По сути дела, он указывает нам на феномен, определяющий структуру любого откровения истины в процессе диалога. Говоря то, что он хочет сказать, субъект сталкивается с некоей принципиальной трудностью. Наиболее распространена та, которая обнаружена Фрейдом в явлении вытеснения, — она состоит в несоответствии между означающим и означаемым, обусловленным любой цензурой социального происхождения. В этом случае истина все равно сообщается, но сообщается между строк. Другими словами, тот, кто хочет, чтобы истину услышали, всегда может прибегнуть к технике, которая намекает на идентичность истины и открывающих ее символов, то есть он может достичь своей цели, сознательно вводя в текст несообразности, криптографически соответствующие тем, что навязывает цензура.

Точно так же поступает и истинный субъект, то есть субъект бессознательного, в языке своих симптомов, который не столько расшифровывается аналитиком, сколько адресуется ему все более и более связно, к вящему обновлению и обогащению нашего опыта. Перед нами, собственно, то самое, что было обнаружено этим опытом в феномене переноса.

То, что говорящий субъект, сколь бы пустыми поначалу его слова ни были, высказывает, приобретает свой вес по мере того, как реализуется в них приближение к речи, в которую он сумел бы без остатка претворить ту истину, которая выражается его симптомами. Сразу уточним, что формула эта, как мы сегодня убедимся, имеет применение даже более широкое, нежели тот феномен переноса, с помощью которого мы только что ее вывели.

Как бы то ни было, но именно при достижении субъектом границы того, что в данный момент его дискурсу позволено воспроизвести в слове, и возникает то явление, в котором, как показывает Фрейд, сопротивление сочленяется с аналитической диалектикой. Ибо момент этот и эта граница приходят в равновесие одновременно с возникновением вне дискурса субъекта некоей черты, которая, в том, что он собирается сказать, может оказаться обращенной именно к вам. И совпадение это наделяется функцией речевой пунктуации. Чтобы эффект этот был понятен, мы воспользовались образным выражением, сказав, что речь субъекта качнулась в направлении присутствия слушателя.

Присутствие это, которое представляет собой наиболее чистый вид общения, в какое субъект способен вступить с другим существом, и переживается в этом качестве тем живее, чем менее существо это к нему подготовлено; присутствие это, показавшееся на мгновение из под края покрывала, укутывающего и скрадывающего его в повседневной речи, которая нарочито и строится как речь безличная, — это присутствие дает о себе знать в речи членящими ее недоговоренностями, которые зачастую, как на примере собственного опыта я уже показал вам, бывают отмечены моментом тревоги.

Отсюда и значимость указания, которое дал нам Фрейд на основании своего опыта: когда субъект неожиданно обрывает свою речь, можете быть уверены, что его занимает мысль, имеющая отношение к аналитику.

Чаще всего указанию этому нетрудно найти подтверждение, обратившись к субъекту с вопросом: "О чем, относящемся к тому, что вас здесь окружает, и особенно ко мне, вас выслушивающему, вы сейчас думаете?" Однако интимное удовлетворение, которое, вы сможете извлечь из более или менее нелицеприятных замечаний по поводу вашего облика, настроения, вкуса в меблировке комнаты или вещей, на вас надетых, не послужит оправданием вашего начинания, если вы не будете знать, что с полученными ответами делать. Что же касается мысли, многими разделяемой, будто они дают выход агрессивности субъекта, то это просто глупость.

Сопротивление, говорил Фрейд еще до того, как разработал свою вторую топику, это, по сути дела, феномен собственного Я (moi). Попробуем понять, что это значит. Позднее это позволит нам понять и то, что ожидают от сопротивления, когда относят его к другим инстанциям субъекта.

Это соответствует формуле, которой мы воспользовались для выражения той же мысли в начале нашей преподавательской деятельности. Субъект, говорили мы тогда, начинает анализ или говоря о себе, но не для вас, или говоря для вас, но не о себе. Когда он заговорит о себе с вами, считайте, что анализ закончен.

"Vemeinung' Фрейда: Предисловие к комментарию

Феномен, о котором идет речь, демонстрирует одну из самых чистых форм, в которых собственное Я способно явить свою функцию в динамике анализа. И тем самым он наводит на мысль, что собственное Я в том виде, в котором оно выступает в психоаналитическом опыте, не имеет ничего общего с тем предполагаемым единством реальности субъекта, которое так называемая общая психология отвлеченно постулирует как заложенное в его "синтетических функциях".

Собственное Я, о котором мы говорили, абсолютно невозможно отличить от тех воображаемых присвоений, которые и формируют его с головы до пят — в его происхождении и в его статусе, в его функции и в его актуальности, через другого и для другого. Другими словами, диалектика, лежащая в основе нашего опыта, располагаясь на самом внешнем уровне действительности субъекта, обязывает нас понимать собственное Я как без остатка вовлеченное в тот процесс прогрессирующего отчуждения, в котором в феноменологии Гегеля складывается самосознание.

А это значит, что если в момент, который мы здесь рассматриваем, вы имеете дело с "ego" субъекта, то вы служите тем самым в этот момент ничем иным, как опорой для его "alterego".

Я уже рассказывал вам о том, как один из наших коллег (успевший теперь излечиться от того мысленного зуда, что еще мучил его во времена, когда он предавался размышлениям над показаниями анализа) однажды эту истину заподозрил и как, с лицом, на котором лежал отблеск полученного откровения, он увенчал свою речь об этих показаниях, провозгласив первое условие анализа: субъект должен восчувствовать другого как существующего.

Вот здесь-то и встает вопрос: какого же рода та инаковость другого, которая субъекта в этом существовании заинтересовывает? Ведь это та самая инаковость, которой причастно собственное Я субъекта. Более того, если существует для аналитика знание чисто классификационного типа, способное по природе своей удовлетворить тому требованию предварительной ориентации, которое новая техника провозглашает тоном тем более безапелляционным, чем меньше отдает себе отчет в его первоначальном смысле, так это именно то знание, которое в каждой из невротических структур определяет сектор, открытый для алиби "ego".

Одним словом, задавая субъекту стереотипный вопрос, который, как правило, выводит его из молчания, сигнализирующего вам о наступлении этого привилегированного момента в сопротивлении, вы ожидаете, что ответ его покажет вам, кто говорит и для кого, что составляет один и тот же вопрос.

Но захотите ли вы дать ему это понять, допросив его в том воображаемом месте, где он находится, зависит от вашего такта — от того, сможете ли вы согласовать этот фокус с тем местом его дискурса, в которое намертво уперлась его речь.

Таким образом вы получите подтверждение, что пунктуация расставлена вами правильно. Именно здесь гармонически и разрешается противопоставление (формально придерживаться которого было бы гибельно) между анализом сопротивления и анализом материала — техника, которой вы практически овладеваете на так называемом контрольном семинаре.

Для тех же, кто освоил другую технику, систематика которой мне слишком хорошо известна и которая еще пользуется некоторым доверием, я хочу сказать так: да, изучая агрессивность, которую субъект к вам проявляет, вы не преминете, конечно, получить некий актуальный для вас ответ и даже продемонстрируете известную проницательность, распознав под личиной ее противоположности так называемую "потребность в любви". После чего вы сможете сполна продемонстрировать свое жокейское искусство на манеже защиты. Хорошенькое дело! Ведь всем прекрасно известно, что за теми границами, где слагает свои полномочия слово, начинается область насилия, которое царствует там даже не дожидаясь, пока его спровоцируют.

Поэтому если уж вы развязываете там войну, узнайте сначала, по крайней мере, ее правила и помните, что нельзя получить правильное представление о ее границах, не рассматривая ее вслед за Клаузевицем как частный случай человеческого общения.

Хорошо известно, что именно постижение ее внутренней диалектики в качестве тотальной войны позволило этому последнему прийти к формулировке, согласно которой она должна рассматриваться как продолжение политики иными средствами.

"Vemeinung" Фрейда: Предисловие к комментарию

Что позволило тем многоопытным современным практикам социальной войны, которым он послужил предшественником, вывести королларий, гласящий, что первейшее правило ее — это не упустить момент, когда противник становится другим, нежели был раньше, и по сигналу этому немедленно приступить к тому распределению интересов, которое создает почву для справедливого мира. Вы принадлежите к поколению, успевшему испытать на себе, что искусство это недоступно демагогам, чья неспособность отказываться от абстракций роднит их с вульгарными психоаналитиками. Вот почему даже войны, ими выигранные, влекут за собой конфликты, в которых трудно признать те блага, что они прежде сулили.

Тут-то они и пускаются очертя голову в предприятие по гуманизации оказавшегося после поражения им обузой противника — и даже зовут на выручку психоаналитика, приглашая его сотрудничать в восстановлении humanrelations, во что тот, учитывая нынешнее состояние дел, ничтоже сумняшеся и впутывается.

Все это представляется довольно естественным, если вовремя вспомнить примечание Фрейда, на котором я уже в этой же работе останавливался. Не исключено даже, что это прольет новый свет на смысл его слов о том, что видя сражение, месяцами бушующее вокруг какого-нибудь одиноко стоящего хутора, не следует делать вывод, будто в хуторе этом заключена национальная святыня одной из воюющих сторон или важное военное предприятие. Другими словами, речь идет о том, что смысл атаки или обороны нужно искать не в объекте, который оспаривается у противника, а, скорее, в замысле, частью которых они являются и чья стратегия характеризует противника.

Осадное настроение, выдающее себя в занудстве анализа защиты, принесло бы, без сомнения, тем, кто на нее надеется, плоды более ощутимые, если бы они хоть раз потрудились пройти школу хоть малейшей реальной борьбы, которая научила бы их, что лучший способ ответа на защиту — это не испытывать ее силой.

На самом деле, по нежеланию подчиняться диалектике, на путях которой создавался анализ, и по отсутствию таланта для откровенного возврата к использованию внушения, все, на что они способны, — это прибегнуть к ученой форме этого последнего под прикрытием господствующего в культуре психологизма В результате в глазах окружающих они являют собой странное зрелище людей, которые выбрали свою профессию единственно затем, чтобы занять позицию, где последнее слово всегда оставалось бы за ними, и которые, встретившись с несколько большими трудностями, чем в других так называемых свободных профессиях, оказались в забавном положении этакого Пургона, помешанного на идее, будто всякий, кто не понимает, почему его дочь немая, "защищается".

Тем самым, однако, они просто-напросто возвращаются в ту диалектику "собственного я" и "другого", в которой тупик невротика и состоит, и которая ставит его в ситуацию, отвечающую предвзятому убеждению в отсутствии у него доброй воли. Вот почему мне случается говорить, что кроме сопротивления аналитика другого сопротивления в анализе нет. Ибо победить это предубеждение можно лишь путем подлинно диалектического обращения, которое, вдобавок, должно поддерживаться у субъекта постоянным упражнением. Именно к этому и сводятся на самом деле все условия подготовки психоаналитика.

Там, где такая подготовка отсутствует, всегда будет господствовать предрассудок, получивший свою наиболее стабильную формулировку в концепции нервных расстройств, излечиваемых внушением. Ему, в свою очередь, предшествовали другие, и опасаясь голословных предложений о том, как мог относиться к ним Фрейд, я напомню вам, что он думал по поводу последнего из тех, кого он в молодости застал. Свидетельством мне послужит IV глава его фундаментальной работы "Психология масс и анализ человеческого Я"". Он рассказывает о поразительных случаях насилия при внушении, свидетелем которых он был у Бернхайма в 1899 году.

"Мне вспоминается, — пишет он, — смутное чувство протеста против тирании внушения, которое я испытывал, когда на больного, оказавшегося недостаточно податливым, кричали: "что же вы делаете? Vousvouscontre-suggestionner! (Вы внушаете себе обратное) ".Про себя я говорил себе, что это вопиющая несправедливость и насилие, что если больного пытаются подчинить искуственным путем внушения, он вправе воспользоваться внушением обратным. Мое сопротивление приняло затем более

"Vemeinung" Фрейда: Предисловие к комментарию конкретную форму возмущения тем фактом, что внушение, все якобы объяснявшее, само объяснению не подлежало. Я повторял по этому поводу одну старую шутку: Христофор носил Христа, Христос носил весь мир.

Скажи-ка, куда же тогда

Христофора ступала нога?'

И если, продолжая, Фрейд сожалеет о том, что понятие внушения перерождается в концепцию все более и более неопределенную, не подающую ему надежд на скорейшее разъяснение этого явления, что сказал бы он о современном использовании понятия сопротивления — неужели бы он отказался, по меньшей мере, поддержать усилия, которые мы прилагаем, чтобы сделать его техническое употребление как можно более строгим? Замечу, что именно наш способ реинтегрировать его в диалектический ход анализа как единое целое возможно как раз и позволит когда-нибудь найти формулу внушению, способную выдержать испытание практикой.

Таков замысел, который руководит нами, когда мы бросаем взгляд на сопротивление в тот миг прозрачности, когда оно позволяет увидеть себя, по удачному выражению Маннони, со стороны переноса.

Именно поэтому мы и пользуемся примерами, в которых проигрывается все та же диалектическая синкопа.

Мы взяли на вооружение тот пример5, на котором Фрейд с почти акробатическим искусством показывает, что он понимает под желанием во сне. И хотя приводит он этот пример лишь для того, чтобы оградить себя от возражений, опирающихся на изменения, которые сон претерпевает, когда его, припоминая, рассказывают, читателю совершенно ясно, что интересует его лишь развертывание сна, происходящее в самом процессе рассказа, то есть что сам сон имеет для него ценность лишь в качестве вектора речи. Так что все феномены забывания и даже сомнения, ход рассказа нарушающие, следует интерпретировать как означающие этой речи, и даже если от сна остается клочок столь же эфемерный, сколь витающее в воздухе воспоминание о коте, который растворяется столь странным в глазах Алисы способом, это лишний раз подтверждает, что речь идет об отломанном кончике того, что образует собой во сне его острие, направляемое переносом, то есть того, что адресуется в этом сне непосредственно самому аналитику! Адресуется в данном случае с помощью слова "канал", единственного остатка сна, да еще разве что дерзкой улыбки, на этот раз женской, улыбки, которой та, кого Фрейд удосужился познакомить со своей теорией острословия (Witz), его приношение удостоила и которая расшифровывается завершающей забавную историю фразой, которую, следуя просьбе Фрейда, ассоциирует она со словом "канал": "От возвышенного до смешного всего один шаг".

Точно так же и в примере с забытым именем, которым мы некогда воспользовались буквально как первым попавшимся' примере, взятом из "Психопатологии обыденной жизни", — стало для нас очевидно, что неспособность Фрейда вспомнить в разговоре с коллегой, являющимся в этот момент его спутником, имя Синьорелли, связана с тем фактом, что когда в предыдущем разговоре с тем же собеседником Фрейд подверг цензуре все, что в словах этого последнего напоминало ему, будь то по содержанию своему или по воспоминаниям, за ними тянувшимся, об отношении человека и медицины к смерти, т. е. к верховному господину, Herr, Signer, он буквальным образом оставил в своем собеседнике, а значит, отделил от себя, отломанное острие (будем понимать это в самом материальном смысле слова) своей словесной шпаги и на какое-то время, точнее на то именно, пока он к этому собеседнику продолжал обращаться, лишен был возможности пользоваться этим термином в качестве означающего материала ввиду его связи с вытесненным значением, тем более что произведение, автора которого, Синьорелли, нужно было вспомнить — изображающая Антихриста фреска в Орвьето — служит живописной иллюстрацией в форме самой яркой, хотя и апокалиптической, к теме господства смерти.

' Примером этим, собственно, открывается книга. См. G.W. IV, S. 512; "Psychopatologie delavie quotidienne", p. 1–8.

"Vemeinung' Фрейда: Предисловие к комментарию

Но довольно ли будет указать здесь на факт вытеснения? Конечно, уже тех сверхдетерминаций этого явления, о которых Фрейд нам сообщает, вполне достаточно, чтобы его наличие уверенно констатировать, и актуальность сопутствующих ему обстоятельств лишний раз подтверждает важность того, что я хочу донести до вас своей формулой: бессознательное- это дискурс Другого.

Ибо человек, который в акте речи преломляет со своим ближним хлеб истины, разделяет заблуждение.

Не все ли этим сказано? И может ли урезанная здесь речь не угаснуть перед бытием-к-смерти, приблизившись к нему на тот уровень, где лишь острота способна к выживанию, ибо изображая значительность, соответствующую его серьезности, мы выглядим не более чем лицемерами.

Таким образом, смерть ставит перед нами вопрос о том, что служит отрицанием дискурса. Но одновременно она ставит и другой вопрос: не она ли сама вводит в дискурс отрицание? Ибо отрицание в дискурсе, вызывающее в нем к бытию то, чего нет, отсылает нас к вопросу о том, чем же именно заявляющее о себе в символическом порядке небытие обязано реальности смерти.

А это значит, что ось полюсов, в которых было сориентировано первое поле речи, чьим первообразом является тессер (дающий нам ключ к этимологии символа), пересекается здесь вторым измерением — не вытесненным, но неизбежно вводящим в заблуждение. Это и есть то измерение, из которого, вместе с небытием, возникает определение реальности.

На наших глазах рассыпается тот цемент, которым самозванная новая техника заделывала покрывавшие ее трещины, абсолютно некритично опираясь на отношение к реальности.

Нам показалось, что лучшее, что мы можем сделать, чтобы показать вам, что критика этого отношения от мысли Фрейда абсолютно неотделима, это дать слово Жану Ипполиту, который делает честь этому семинару тем благосклонным интересом, что он к нему проявляет, и чье присутствие, к тому же, служит вам своего рода гарантом, что диалектика моя безошибочна.

Я попросил его прокомментировать один очень небольшой текст Фрейда. Написанный в 1925 году, т. е. отражающий позднейшее развитие мысли Фрейда — он появился после выхода фундаментальных работ, посвященных его новой топике7текст этот вводит нас в самую суть нового вопроса, возникшего в свете нашего анализа сопротивления. Я имею в виду текст о запирательстве.

Психология bookap

Месье Жан Ипполит, взявшись за этот текст, снял с моих плеч задачу, лежащую в области, где его компетенция далеко превосходит мою собственную. Я благодарю его за согласие удовлетворить мою просьбу и предоставляю ему рассказать вам о Vemeinung'.

Следующий год семинара нам как раз и пришлось посвятить работе, озаглавленной "По ту сторону принципа удовольствия". Сообщение Ипполита см. ниже.