Часть 3. Состояние дебатов

Глава 15. Правы ли скептики?

Насколько мы можем полагаться на альтруизм?[461]

Конечно, люди сильно отличаются друг от друга во всех отношениях, и в каждом из нас в разных пропорциях смешаны альтруизм и эгоизм. Но у большинства из нас есть чувство справедливости, и оно сыграло важную роль в выживании нашего вида[462]. Мы также получаем удовольствие от помощи другим, даже когда не имеем прямой репутационной выгоды или возможности получить что-то в ответ. Мы помогаем незнакомым людям, которых больше никогда не увидим, а в анонимных лабораторных опытах люди раздают деньги[463].

Здесь очень тонкая психология Внутреннее удовлетворение от того, что ты делаешь добро, если ты делаешь его именно для получения внутреннего удовлетворения, будет невелико. Но если мы делаем добро, чтобы помочь другим, мы вполне можем получить внутреннее удовлетворение. Часто люди получают большее удовлетворение, отдавая, а не получая. Как говорится, если хочешь себя хорошо чувствовать, делай добро.

За прошедшие годы выросло количество подтверждающих это фактов. Можно начать с простого факта, что менее эгоистичные люди в среднем счастливее. Например, в двойном слепом эксперименте люди, отдававшие большую часть установленной суммы, также сообщали о большей базовой удовлетворенности жизнью[464]. Есть также свидетельство того, что подобная связь является причинной. Когда группе молодых людей поручают выполнить социальные услуги, они чувствуют себя счастливее, чем контрольная группа[465]. Точно так же, когда отобранным наугад людям позволяют тратить деньги на более или менее социально значимые цели, те, кто потратил их в интересах общества, сообщают о более высоком уровне счастья[466]. Это подтверждается исследованиями мозга, которые показывают, что, когда в «дилемме заключенного» игрок сотрудничает, в его «центре удовольствия» наблюдается такая же активность, как при получении любого другого удовольствия[467].

Именно этот механизм нужно задействовать, когда мы апеллируем к лучшей стороне каждого. Когда люди совершают поступки в соответствии с тем лучшим, что в них есть, они и чувствуют себя лучше. Иначе было бы трудно понять, как работает альтруизм. Это хорошо сознавал Аристотель: по его словам, добродетельному человеку «поступки, сообразные добродетели, будут доставлять удовольствие сами по себе»[468]. Для Аристотеля этическое поведение было главным образом вопросом хороших привычек, которые создают чувство неудобства, если вы ведете себя плохо, и подкрепления — если ведете себя хорошо. Наоборот, Иммануил Кант полагал, что поступок может быть моральным, только если он был совершен благодаря свободному выбору, а не по привычке. «То, что всякий уже желает независимо от своего согласия, не относится к понятию долга»[469]. Таким образом, по мнению Канта, долг должен относиться к чему-то, что вы не хотите делать. Трудно недооценивать опасность подобных взглядов. Если мы хотим, чтобы поведение индивидов в мире улучшилось, нам потребуется этика, в большей мере согласующаяся с человеческой психологией

Однако Аристотель допустил одну серьезную ошибку. Он включил в свою концепцию счастья только то счастье, которое ассоциируется с добродетельной жизнью (в том числе созерцание). Это приводит к смешению средств и целей. Добродетель может быть средством создания счастливого общества, но цель в том, чтобы в этом обществе было как можно больше счастья и как можно меньше несчастья. А весомую часть счастья приносят или должны приносить сугубо частные удовольствия. Добродетельна ли живопись или игра на фортепьяно для себя, или радость от игры в бинго? Добродетель кажется неподходящим словом для описания таких вещей.

Мы должны стремиться к тому, чтобы получать как можно больше счастья, в том числе и для себя. Но мы — одни из многих. И поэтому возникает следующий вопрос: какое значение мы должны придавать увеличению счастья разных людей. Что важнее: увеличить на одну единицу огромное счастье или уменьшить на одну единицу страшное несчастье? В этом состоит основной вопрос справедливости.