Глава четвертая

Счастье вдруг…

Каждому — свое… счастье

– Итак, формула счастья…

– Вот эти три главных ориентира в достижении счастья. Во-первых, наше психическое здоровье, за которое необходимо бороться. Во-вторых, это наше социальное окружение, которое нужно организовывать, создавать, поскольку само по себе оно не станет таким, каким мы хотим его видеть. В-третьих, наши индивидуальные цели — когда мы понимаем, что у нас есть что-то, ради чего мы собираемся на работу, ради чего мы что-то делаем, ради чего мы двигаемся вперед, берем на себя новые нагрузки.

Но, конечно, счастье — это не сам акт борьбы за все эти замечательные вещи, а радость от осознания (вот почему так важен здесь когнитивный, сознательный компонент), что у тебя получается создать вокруг себя такой мир, о котором ты мечтаешь, мир, в котором ты чувствуешь себя счастливым. Пусть не идеальный, пусть не на сто процентов, но настоящий и твой. Ты умеешь регулировать свой душевный настрой, ты окружен людьми, которые рядом с тобой, потому что им это в радость, у тебя, наконец, есть цель — зачем ты живешь и работаешь. Все это надо осознавать, отдавать себе в этом отчет, постоянно напоминать себе: то, чего ты добился, – есть вознаграждение со стороны жизни за потраченные тобою усилия.

И четвертый, дополнительный пункт к первым трем, но он очень важный. Такой, в хорошем смысле, философский подход: понимание, что в жизни есть место удовольствию, хотя она дана нам и не для того, чтобы мы получали одни только удовольствия и получали их бесконечно. При этом количество нашего удовольствия определяется не количеством приятных вещей вокруг, а тем, насколько мы сами способны настраивать себя на нужную волну — волну удовольствия.

Если весь этот набор приоритетов, ценностей, позиций, мировоззренческих установок будет нами усвоен, то, я думаю, мы будем вполне счастливыми.

Очень стройное и четкое определение счастья получилось у Андрея. С одной стороны, простое и понятное, с другой… Сверяю по пунктам все необходимые условия с тем, что уже есть в моей жизни, – вроде бы я должна уже быть вполне счастлива, но ощущения такого нет. Почему? Чего-то еще не хватает в этом определении? Или я чего-то не понимаю? Андрей добавляет масла в огонь своей следующей репликой.

– Хотя, в общем, счастья, как о нем обычно думают — ну, вот этого состояния абсолютного удовольствия, – не существует. Потому что, если мы возьмем физиологов, из которых я в каком-то смысле вышел, вполне очевидно, что удовольствие — это снятие дискомфорта. Дискомфорт связан с наличием потребности. Таким образом, до тех пор, пока есть потребности, вы будете испытывать неудовольствие, которое будет сниматься удовольствием реализации этой потребности. Но дальше наступает очередь другой потребности, и на повестке дня следующие неудовольствия.

Это как если вы, поднимаясь на каждую новую ступеньку, вынуждены убирать мусор, которым она захламлена, – какие-нибудь там банки-склянки. Вы освобождаете ступеньку и поднимаетесь на нее. Следующая ступенька опять замусорена, там снова стоят какие-то банки-склянки, ведра или еще что-нибудь. И чтобы подняться, справиться с этим неудовольствием, нужно предварительно затратить усилия, расчистив себе дорогу. Так и получается: неудовольствие — действие — удовольствие.

Мы будем постоянно сталкиваться с неудовольствием, потому что это — единственный способ получить удовольствие. А удовольствие — это то, что умирает. Удовольствие — это сорванный лист, вы на него смотрите, он для вас прекрасен, вы его срываете, и он гибнет, потому что потребность удовлетворена. Вы получили удовольствие, и все, до свидания. Потребность была, да вся вышла, финита ля комедия. Будьте любезны покинуть зал, не мешайте, следующие зрители торопятся на сеанс, все свободны, все в сад.

Таково мое мнение об удовольствии, оно не блещет никакой экстравагантностью и в этом смысле очень консервативно. Но я еще раз подчеркиваю: удовольствие и счастье — это не одно и то же.

– Андрей, мне показалось, что вы вывели такое объемное, структурное, функциональное определение счастья, апеллируя к западному индивидуальному мышлению. Ну, я так услышала. Какой-то американский акцент у этого счастья получился.

Но если у нас такая коллективистская страна, может, нам не совсем подходит это определение личного счастья? Может, в России люди испытывают счастье от чего-то другого?

– Должен вам сказать, что хотя наша страна и коллективистская, но есть нюансы. У нас хорошо вместе пойти что-нибудь порушить. А вот насчет посозидать… Тут возникают проблемы. Мы вообще-то плохо работаем в коллективах, не идет это у нас. Мало по-настоящему хороших команд. Думаю, что любой специалист по групповой работе скажет вам, что создать команду на производстве — это архисложная задача.

Мы сталкиваемся с огромным сопротивлением каждого члена коллектива, чего никогда не будет в восточном обществе (собственно коллективистском), там они сразу же начинают совместно функционировать и совершенно в связи с этим счастливы. А у нас на стрессе — экзальтация единства, а потом все на глазах начнет разваливаться. Помните, был мультик «А я солнышко нашел»? Вот мы так обычно и ломаем на куски — каждому по своему куску счастья.

Поэтому идея «счастья для всех» в «городе-саду» да в «светлом будущем», я думаю, была ложной. Когда страну после двух мировых войн нужно было поднимать из руин, такая идея может быть плодотворной. Но скорее — как иллюзия, которая манит. Ничего больше. Россия дважды в XX веке возрождалась из небытия — выстояла в Первой мировой, победила во Второй. Какая еще страна может этим похвастаться? Никакая, только Россия. И надо было делать это на «Ах!», на «Гоп!», на «Ухнем!» и так далее. Поэтому и формировалась такая идеология всеобщего счастья — как способ выживания.

Но при этом каждый втайне мечтал о каком-то своем — личном, человеческом счастье, урвать его где-нибудь потихоньку, хоть чуть-чуть, хоть самую малость, и хранить как зеницу ока, за пазухой.

Все, поняла, что меня смущало: какое-то слишком тихое, негероическое, непривычно приватное счастье получилось у Андрея. Не буйное, не искрящееся. И правда какое-то «не наше».

– Вы и даете определение такого тихого личного счастья, которое в общем-то заимствуете — с большим уважением в этом смысле к западному институту индивидуализма. Но вот что меня смущает. Я, конечно, не знакома со всей статистикой, где, в какой стране люди больше или меньше счастливы. Косвенно, методом «от противного» об общем уровне удовлетворенности людей жизнью и собой можно судить по количеству суицидов в стране. Суицид — яркое свидетельство того, что человек не просто счастья — он смысла никакого в жизни не находит. И как раз в развитых странах, в тех, в которых вроде бы должно быть это тихое счастье на каждом углу, число суицидов гораздо больше.

– У нас уровень суицидов выше. И даже когда мы в официальных сводках не на первом месте, дело не в том, что у нас с ними «плохо обстоит дело». К сожалению, очень «хорошо» обстоит. Просто в России не существует системы учета суицидов, значительная их часть проходит под вывеской «несчастный случай».

– Я видела статистические данные, в которых по числу суицидов первые места занимают, например, скандинавские страны…

– Во-первых, Скандинавия — это, по сути, пандемический район по суицидам. Может быть, это странно звучит, но это так и есть. А во-вторых, если бы вы знали, какие у них системы мониторинга отработаны! Они учитывают все суициды, они занимаются их превенцией, они помогают родственникам погибших в результате самоубийства… Сравнивать наши и их статистические данные — это все равно что сравнивать замеры, проведенные с помощью самых современных измерительных приборов и на глаз.

– А это аномальная зона?

– Национальная особенность. Скандинавы в целом в большей степени интровертны — более замкнутые, не умеют и не считают возможным проявлять свои эмоции. По крайней мере, по сравнению с нами они очень сдержанные. И такая аутоагрессия (то есть агрессия, направленная на самого себя) — это обратная сторона этой сдержанности, подавления своих аффектов. По этому поводу много научных исследований проведено и работ написано. Кроме того, имеют место и особенности традиции. Нам, наверное, не придет в голову, поссорившись с соседом, пойти и у него в сарае повеситься. А в некоторых скандинавских странах такой способ «выяснения отношений» практикуется. Поэтому, наверное, нам не надо сравниваться со скандинавами. Во-первых, не самый лучший пример для подражания; во-вторых, статистика у нас хромает в этом отношении на обе ноги, тогда как там все наоборот; а в-третьих, сами механизмы суицидального поведения в России и у балтов разные.

Если же мы возьмем мировую статистику в целом, если мы посмотрим на данные по объединенной Европе, Северной и Южной Америке, то мы, конечно, лидируем по числу самоубийств со страшной силой. Вы аварии на дорогах часто видите? Часто. То, как у нас водят машины, – это ужас. Ни своя жизнь водителей не беспокоит, ни жизнь окружающих. Количество жертв ДТП ежегодно превышает в России 30 тысяч. А от суицидов, только по официальным данным, ежегодно гибнет еще больше. Просто аварию видно — вот она, на трассе, проезжаешь на автобусе и лицезреешь. А самоубийцу находят дома, родственники. И еще не говорят об этом никому из знакомых, потому как стыдно, если твой близкий на себя руки наложил. Поэтому ссылки на то, что, мол, у них там тоже не все хорошо, не принимаются. Это софистика и передергивание фактов.

В целом я бы не стал оценивать «уровень счастья» по критерию количества суицидов на душу населения. Это и так, и не так. Проблема суицидов слишком сложная, слишком многоплановая, чтобы говорить: на Западе растет количество суицидов, значит, со счастьем у них проблемы. При этом я не отрицаю — действительно растет, во всем мире растет. В своих книгах «С неврозом по жизни» и «Средство от депрессии» я объясняю причины и особенности такого роста суицидов в странах «золотого миллиарда».

– Значит, вы все-таки считаете, что в целом европеец или американец более счастлив, чем россиянин?

– В «Мифах» я уже ссылался на исследование, согласно которому уровень доброжелательного отношения к другим людям, уровень готовности к взаимной поддержке и помощи, уровень субъективного ощущения счастья в России крайне низки. По набору всех этих характеристик мы безнадежно болтаемся в конце списка. Вопреки нашему мнению о самих себе, что мы, мол, самые доброжелательные и самые отзывчивые. Это не так.

– Да, душа нараспашку…

– Нараспашку! Вы по улицам нашим прогуляйтесь… Недавно мне попалась выдержка из юмористического справочника для европейцев, оказавшихся в России. Там есть инструкция, как сойти за русского: «Сдвиньте брови к переносице, улыбайтесь только на четыре зуба, а никак не на 32, и желательно, стоя в стороне, бурчите себе под нос что-нибудь недовольное, лучше про правительство и Государственную Думу. Вас обязательно примут за русского». Это, конечно, шутка, но уж очень точно подмечено.

Да, идеализировать западных людей — бессмысленно. У них, разумеется, огромное количество своих собственных проблем, сложностей и стрессов. Но, как бы там ни было, они к самим себе относятся куда более рачительно, чем мы с вами. Бережно они к себе относятся, заботятся о своем душевном состоянии и, как результат, чаще и объемнее переживают чувство счастья. С этим невозможно поспорить. Каждый второй американец хотя бы раз в жизни побывал на приеме у психотерапевта. Разумеется, это они не от хорошей жизни делают. Стрессы, напряжение, усталость, ощущение бессмысленности жизни — все это есть в любой стране мира. Но они идут к психотерапевту, а не на фонарных столбах развешиваются. Они борются за свою жизнь, потому как считают ее ценной. А мы спиваемся в масштабах страны, нам на свою жизнь — наплевать. И это еще один наш национальный способ самоубийства. О каком субъективном уровне счастья мы говорим? Нет, в этом пункте нам точно гордиться нечем. К великому сожалению…

В целом то, что европейцы, американцы тоже сводят счеты с жизнью, не найдя в ней смысла и тем более счастья, – это, увы, закономерный исторический процесс. Цивилизация выходит на такой уровень, когда мы перестаем сталкиваться со стрессами, требующими от нас активной мобилизации, и то внутреннее напряжение, которое должно было бы пойти на эту мобилизацию, остается нерастраченным. Энергия как бы запирается внутри человека, дальше все это накапливается и в какой-то момент выливается в совершенно непредсказуемые реакции. От пристрастия к наркотикам до расстрела учеников в школе.

В сложно организованной системе, а психика именно такая — сложно организованная система, – начинается своего рода хаотическое движение, верх берут энтропийные процессы. Система теряет стабильность, включаются защитные механизмы, которые сначала помогают человеку выправиться, а затем, напротив, усугубляют ситуацию, забивая последний гвоздь в гроб, где покоится его психическое здоровье. Много маленьких ошибок в работе психического аппарата способны привести к серьезному коллапсу внутри системы. Это то, что происходит с западным человеком. И то, к чему, к сожалению, неизбежно подойдем и мы с вами, когда столкнемся с ужасом социально-экономического «благоденствия». Впрочем, я надеюсь, что мы к этому вызову цивилизации уже будем готовы и он не застанет нас врасплох.

Я не говорю, что мы входим в культуру, цивилизацию или эпоху, когда у нас все будет плохо. Я говорю, что XXI век — это век психиатров, психотерапевтов, психологов. Это так. В скором будущем нас ожидает катастрофический, лавинообразный рост психических расстройств, личностных кризисов и прочих несчастий подобного рода, будет расти количество суицидов — это неизбежно, потому что мы входим в такую эпоху. Но это не связано с тем, что культура наша какая-то неправильная. Это связано, с одной стороны, с усложнением среды нашего обитания, а с другой — из-за банальных генетических аберраций. Мы научились неплохо лечить психическую патологию, и как результат — гены этих заболеваний передаются и аккумулируются в генофонде. Это правда, это издержки медицины как таковой.

– То есть медицина нарушила естественный отбор?

– А как иначе?.. Разумеется, нарушает. Но это лишь один из факторов. Другой, не менее важный, как я уже сказал, – это наша «среда обитания». Во-первых, информационное давление, которое мы все на себе испытываем, как правило, совершенно не осознавая этого. Испытываем и будем испытывать дальше. Во-вторых, огромные и систематические нагрузки, связанные с дезадаптацией, с нарушением привычных стереотипов жизни и деятельности. Например, уже сейчас люди в западных компаниях меняют работу каждые 3–5 лет, а это — серьезнейший стресс, который явно или неявно дает о себе знать.

Психология bookap

Появилось огромное количество таких стрессов, которые мы не считаем стрессами, а поэтому и не пытаемся их снижать, не предпринимаем усилий в данном направлении. Тут возникает парадокс: мы испытываем стресс, но отреагировать на него как на стресс естественный, органический, биологический мы не можем. Просто в силу того, что он разворачивается не в биологической, а в социальной и информационной среде. Как результат — увеличение напряжения, деструктивные процессы в работе психики и последующий взрыв.

Мы входим в очень сложную эпоху, и нам предстоит своего рода испытание на прочность. Понятно, что страны, которые первыми пришли к «благополучию», встречаются с этими вызовами раньше. Их берут врасплох. У нас же есть возможность подготовиться, но только если мы будем думать об этом и работать в соответствующем направлении. Учиться на чужих ошибках. И как вы заметили, я же не предложил нам американскую модель счастья… Я ни слова не сказал о том, что счастье сопряжено с пресловутой «американской мечтой» — угробить жизнь, но добиться успеха. Нет. Напротив, я даже отговаривал от этого. Хорошо, если человек «делает себя сам», но что приоритетно?.. Приоритетно наше душевное здоровье, наш социальный круг и личностно значимые для меня цели. Можно быть «селфмейдом», а можно и не быть им. Уровень счастья зависит не от этого.