Часть 1

9. Артистическая мифология и метамифология

Как же к ней подступиться?

Общеизвестно, что «...ряд людей в истории цивилизации пришли к выводу, что между этим миром и нашим представлением о нем существует непреодолимое различие. Карта не есть территория. Каждый из нас создает свою репрезентативную "карту" мира, в котором обитает. То есть некую "карту-отображение", или модель, которую использует, решая как поступать. И именно эта "карта" во многом определяет, насколько успешно мы сумеем постигать этот мир и какие возможности будут нам доступны...»¹³⁷И как выглядят эти «карты реальности» зависит от того, «…какие символы видят те, кто заглядывает в этот гигантский “ведьмин котел” под названием “мир”, а также от того, насколько им удается убедить других участников “шабаша реальности” в действительности увиденного»¹³⁸.

Проведя довольно много времени в изучении самых разнообразных «карт» и пройдя сквозь множество практических схем, среди которых самое почетное место в моем персональном «спектакле жизни» занимает Алмазный Путь тибетского буддизма¹³⁹, в контексте профессии я все же остановился на символах Алхимии. И почему? Потому что, перефразируя великого эксцентрика, — с помощью театра надо делать золото!¹⁴⁰В этом смысле, история алхимии и метафоризм ее языка, явились максимально удобным средством для того, чтобы описать процессы, происходящие на территории моего Ума.¹⁴¹Ведь, — «...алхимия, не что иное, как театральная постановка, в которой участвуют исключительно театральные персонажи»¹⁴²! И, здесь, «ступая след в след» за великим Арто, я дерзнул сконцентрировать свои профессиональные взгляды вокруг ее образности.

Итак, читая — АЛХИМИЯ, читай — ТВОРЧЕСТВО! И почему?

Потому, что «…алхимические фигуры воплощают одновременно и миф, и человека. Будя воображение зрителя, они устанавливают равновесие — случайное единство — между миром и делателем. И можно подумать, что любой настоящий творец неминуемо проходит через горнила алхимии»¹⁴³. Титус Буркхардт формулирует духовную цель Алхимии, как «…достижение “сокровенного серебра” или “сокровенного золота” — в их непреложной чистоте и яркости»¹⁴⁴Джек Линдсей считает, что Алхимия предвохищает все научные и антропологические «…понятия развития и эволюции». Камилла Палья, называет самыми виртуозными Алхимиками всех времен и народов — Шекспира и Спенсера, т.к. первый — «…преобразователь форм и мастер преображений»¹⁴⁵, второй — «виртуозный жонглер множественностью личин»¹⁴⁶Итак, символы Алхимии — мифологичны! А «миф делает психику понятной»¹⁴⁷. Ткань мифа, ткется из двух нитей: неба и земли; божественного и человеческого начал. Это так, «...ибо в мифах люди встречаются с богами»¹⁴⁸. Чуть точнее: миф — это «...перенос или переход эго из временной, человеческой жизни в вечную, архетипическую»¹⁴⁹. И еще точнее: миф являет собой «...максимальное приближение к абсолютной истине, которую нельзя выразить словами»¹⁵⁰. И еще: «Мифологическое мышление как бы очищает отдельные реальные события от историчности, лишает их конкретности, поднимает на высоту, для которой время не существует. Сила и убедительность мифа заключаются в неутилитарности и свободе, с которыми человеческое мышление постигает глубочайшие отношения Вселенной и человека...»¹⁵¹Дополним эти словами словами Барта: «Функция мифа — удалять реальность, вещи в нем буквально обескровливаются, постоянно истекая бесследно улетучивающейся реальностью, он ощущается как её отсутствие»¹⁵²Одним словом, — инсценируя мифологические сюжеты в своем воображении, «…люди прошлого организовывали т.н. священную “игру понарошку”. Они погружались во вневременной Божественный мир, на фоне которого разворачивались события их повседневной жизни»¹⁵³.

Вывод: «Мифо-поэтическое мышление остается единственной альтернативой там, где научное познание невозможно, — при подступах к тайне целого (к целостности бытия, к целостности личности)»¹⁵⁴У Мирча Элиады, можно найти много этнографических примеров, иллюстрирующих этот процесс. Вот один из них: «...в Новой Гвинее множество мифов посвящено длительным мореплаваниям... и для современных мореплавателей они служат своеобразными моделями. Капитан, выходящий в море, воплощает мифического героя Аори. Он надевает костюм, подобный тому, что по мифу носил Аори, у него такое же зачерченное лицо... Он исполняет танец на лодке и раскидывает руки так, как расправлял Аори свои крылья... И когда он стреляет из лука, он не вымаливает милости и помощи этого мифического героя: он отождествляет себя с ним»¹⁵⁵. Одним словом: «надень маску — тогда боги примут тебя за своего и снизойдут до беседы»¹⁵⁶. Этот фокус очень хорошо выразил Томас Элиот: «Придет время, когда вам придется надеть маску, чтобы встретить лица, которые вам суждено встретить»! Или словами Николая Козлова «Если я хочу изменится как личность, то без театра не обойтись. Но даже если это понимаешь — нужен театр, нужны роли»¹⁵⁷

Таким образом, «ИГРА В МИФ — серьезнейшая из форм творчества! Всякое художественное деяние, осуществляется по законам и в форме игры, но не всякое произведение искусства выходит на уровень мифа. Этого уровня достигают произведения, в которых осуществляется прорыв к метафизическим законам бытия, где проигрывается столкновение абстрактных начал, обозначенных впервые мифологическими персонажами и сюжетами»¹⁵⁸Или, говоря словами Саллюстия, жившего в IV веке: «Мифы — это события, которые никогда не случались, но постоянно происходят»¹⁵⁹

У меня на эту тему тоже есть история. Мне было около семи лет, и я ужасно боялся холодной воды. И так сложилось, что в компании друзей (на дворе был конец апреля) я оказался на озере, в ситуации восторженного мальчишеского желания купаться... и все уже давно плескались... только я один ходил около кромки воды, испытывая ужасное томление от необходимости адаптировать температуру своего тела к температуре апрельской воды. И вдруг на меня нашло. Неожиданно для себя я представил себя старым «морским волком», загорелое, мощное тело которого было все испещрено наколками и шрамами, полученными в боях. И вот, потрепав волосатую грудь большой, шершавой ладонью, с легким, циничным прищуром этот монстр уже входит в воду и плывет, даже не чувствуя ожога ледяной воды... В это мгновение я был Богом!

Суть подобных примеров в следующем: каждое воспроизведение себя в форме божества дает человеку возможность «...преобразовать свое существование, уподобить его божественному образцу. И именно благодаря этому "вечному возврату" к истокам священного собственное существование представляется человеку защищенным от небытия и смерти»¹⁶⁰. Именно поэтому — «миф — это откровение, спасающее нас в час великой нужны. Но читать миф, не учавствуя в сопровождающем его ритуале, — все равно что читать либретто оперы, не слушая музыку. Миф обретает смысл только как часть процесса обновления, смерти и возрождения!»¹⁶¹Что, собственно, и следует определить как творчество, необходимым условием которого «...является метафизическое чувство, реализуемое вовне. Его художественным выражением становится Чистая Форма, понимаемая как конструкция, в которой множество элементов представлено в виде единства, необъяснимого ни логически, ни психологически»¹⁶². На внешнем, динамическом уровне это проявляется в форме т.н. «корпоративной религии»¹⁶³, от латинского religare — связывать общим смыслом.

А теперь, — внимание!

В 1955 году в Париже выходит изумительная книга Жака Бержье и Луи Повеля,¹⁶⁴которая называется «Утро Магов». В ней, энциклопедическим образом собраны и описаны призывы и обращения самых разнообразных оккультистов и алхимиков всех времен к языческим богам. Бержье & Повель касаются, так же, и феномена нацизма, описывая его как «оккультную революцию», демонстрируя тем самым не только явную, но и тайную идеологию нацизма¹⁶⁵. Приводя множество довольно сильных цитат, Бержье&Повель утверждают, например, что «…для нацизма западная наука и еврейско-христианская религия были заговором, который следовало сокрушить. Были заговором против эпического, магического чувства, которое живет в сердцах сильных людей. Широким заговором, посредством которого перед человечеством закрыли ворота в прошлое и будущее, оставив ему коротенький кусочек учтенных цивилизаций. Так людей оторвали от корней, от сказачного будущего, унизили их, лишили права на диалог с богами… Необходимо разбудить спящих богов-властителей и вернуть их в историю настоящего. Это главная весть медиума нового спиритизма — Адольфа Гитлера»¹⁶⁶! Я не случайно указал на эту крайнюю форму мистицизма, что бы, с одной стороны пробудить настороженность, но с другой — возбудить дерзость и еще больший интерес, балансирующий, как говориться — на грани дозволенного.

Вывод из вышесказанного: с одной стороны — мир человека-играющего неполноценен без закругления себя в «метамифологическом образе жизни и творчества»; дело человека-играющего «не закруглено» без метамифического обобщения; отношения мужчины и женщины — зыбки и конечны без осмысления себя в метамифе, смерть же — ужасна и пугающе омерзительна. С другой стороны — мы прекрастно понимаем, что человек никогда не взрослеет с такой силой и скоростью, как в момент, когда берет ответственность за то, во что вкладывает свою энергию! И тем не менее: Человек-играющий сам и только сам, за счет неутомимых творческих усилий, соединяя в одно целое то, что есть, и то, что может быть, формирует свою собственную религию, свои собственные «смыслы» и «образы», как жизненные, так и профессиональные, помогающие ему «...найти свое неотъемлемое место в великом процессе Бытия»¹⁶⁷. Но для того чтобы войти в эту полную динамики и непредсказуемых преображений игру, в которой, по словам великолепного Тимоти Лири, «…ты можешь стать всем, чем захочешь…», надо прежде составить хотя бы общее представление о том, откуда мы начинаем эту опасную игру.

Итак, где мы находимся?