Место Венедикта Ерофеева и его поэмы «Москва — Петушки»

Концепция переноса и педагогический процесс

3. Формы переноса, возникающие в ходе педагогического процесса

Перенос в педагогической ситуации, так же как и в психоаналитической, может быть позитивным и негативным. Позитивный перенос, если он имеет умеренную интенсивность, способствует педагогическому процессу, так как определяет отношение учеников, которое в обыденной жизни характеризуют как отношение к «любимому учителю». Естественно, требования «любимого учителя», как правило, выполняются с большей охотой, слушают его внимательней, стараются заслужить похвалу за демонстрируемые хорошие знания. Однако учащиеся могут, перенося на фигуру учителя фигуру любимого родителя, проявлять и поведение, объективно препятствующее педагогическому процессу, например, капризничать, требовать особого отношения, повышенного внимания, подобно ребенку, конкурирующему с сиблингами²⁴².

²⁴² Сиблинги (англ. siblings — братья или сестры) — генетический термин, обозначающий потомков одних родителей. Родные братья и сёстры, но не близнецы. (Примеч. ред.).

Негативный перенос почти всегда вредит педагогическому процессу. Приведу пример из практики психоаналитическо-педагогического консультирования. Школьник Р., десятиклассник 16-ти лет, «доставал» учителей тем, что срывал уроки, задавая бесчисленные вопросы, вроде бы формально связанные с изучаемой темой, однако по сути бессмысленные и нелепые. Обладая высокоразвитым интеллектом, он отличался большой изобретательностью в придумывании своих вопросов, а учителя раздражались, нервничали, чувствуя в них подвох и издевку, но никаких претензий на законных основаниях предъявить не могли: вопросы, повторяю, были всегда по теме урока. В конце концов, одна из жертв, молодая учительница, которой доставалось больше других, отправила Р. ко мне на консультацию, чтобы я «чего-нибудь с ним сделал», в противном случае отказываясь пускать его на свои уроки. После того как у меня с Р. установился хороший контакт, сложился рабочий альянс, он признался, что сам чувствует ненормальность своего поведения и хотел бы его исправить, но поделать с собой ничего не может. Ситуация облегчалась тем, что юноша был настроен на получение хорошего образования и хотел прилично закончить школу, поэтому на сознательном уровне он понимал, что конфликты ему ни к чему. В ходе нескольких консультационных сессий выяснилось, что Р. «открыл» свой способ издеваться над близкими в раннем детстве, на фаллической стадии психосексуального развития, в ходе разрешения эдипова комплекса: он задавал многочисленные вопросы матери, бабушке, тете и чувствовал, что близких они утомляют, раздражают своим количеством. В то же время родственники считали своим долгом давать ответы, чтобы не дать зачахнуть росткам детской любознательности. Таким образом Р. удовлетворял достаточно безопасным для себя способом свои агрессивные садистические импульсы. В латентный период этот метод удовлетворения инстинктивных влечений был забыт, но снова актуализировался в подростковом возрасте, когда напряжение либидных и мортидных влечений возрастает.

Интерпретации, данные мной Р., не привели к желаемому результату — полному изменению поведения, но, по крайней мере, с осознанием скрытых причин проблемы ему стало легче себя сдерживать. В ходе последующих консультационных сессий я обратил внимание Р. на то, что издевается таким образом он только над женщинами, а, например, меня дурацкими вопросами не изводит. Р. вспомнил, что он стал цепляться к матери в четырехлетием возрасте, после того как его родители развелись. Он обвинял мать в том, что она лишила его любимого отца. В дальнейшем эти переживания негативного эдипова комплекса перенеслись с матери на других окружающих женщин — родственниц матери, принявших деятельное участие в разводе родителей. Ожившие в подростковом возрасте, на генитальной стадии психосексуального развития, инфантильные переживания понудили Р. прибегать к проверенным формам удовлетворения мстительных садистических влечений — теперь уже по отношению к женщинам-учителям. К учителям-мужчинам, которых в современной школе, к сожалению, так немного, Р. относился достаточно уважительно и никаких выходок в их отношении себе не позволял. Проработка всей этой ситуации продолжалась в ходе тридцати сессий в течение четырех месяцев — по две часовых встречи в неделю, и привела к тому, что отношения Р. с женщинами-учителями, и в частности с той, которая отправила его на консультацию, постепенно нормализовались.

Этот пример иллюстрирует проявление негативного переноса и показывает, что можно выделить две его формы: отцовский и материнский. В отличие от аналитической ситуации, в которой все формы переноса осуществляются на одну фигуру — аналитика, в психоаналитическо-педагогических консультациях приходится изучать перенос на разных педагогов и учитывать перенос на консультанта, что, конечно, создает определенные сложности в аналитической работе.

Приведу пример психоаналитическо-педагогического консультирования из своей книги «Учитель и ученик между Эросом и Танатосом»²⁴³. На одной из первых сессий с Р. произошел следующий диалог:

²⁴³ Благовещенский Н. А. Учитель и ученик: между Эросом и Танатосом. С. 111–113.

Р.: Мы проходим по литературе «Преступление и наказание» Достоевского. Вы читали? (Я не отвечаю.) …не хотите отвечать… конечно, читали… Ну вот, я спросил учительницу, сколько было лет старухе, которую убил Раскольников, а она, наверное, не помнила и стала орать: «Опять ты со своими идиотскими вопросами!» Пол-урока так орала, не могла успокоиться… А я сидел и думал, сколько ей самой-то лет, что такие нервы плохие…

Я: Ты говоришь, что вчера спросил учительницу: «Сколько лет было старухе-процентщице?» Тебя это действительно так интересовало?

Р. (уверенно): Конечно интересовало, а я сам забыл. Это же важно, какого она была возраста.

Я: Да, важно. Ну и как? Учительница ответила?

Р.: Да нет же, она не помнила. Не понимаю, как можно этого не знать… Она же учитель.

Я: А что она почувствовала, когда не смогла ответить на твой вопрос?

Р.: По-моему, она разозлилась… или обиделась. Чего уж тут обижаться? Лучше бы готовилась хорошо к урокам. Как можно этого не знать?

Я: Ну так что? Ты посмотрел потом в книге, сколько же лет было старухе?

Р. (смущенно): Нет, я не посмотрел…

Я: Почему? Ведь это так важно.

Р.: Ну-у… Я хотел посмотреть, а потом забыл…

Я.: Значит, это было не так уж важно? (Р. молчит.) Ты можешь спросить о возрасте старухи меня…

Р.: Да вы все равно не ответите. Вы же говорили уже, что не отвечаете на вопросы.

Я: На одни не отвечаю, на другие отвечаю. Так как?

Р. (с уважением): А вы помните, сколько ей было лет?

Я: А ты спроси и узнаешь…

Р.: А вдруг вы не знаете? Нет, я не буду спрашивать…

Я: Ты боишься, что я этого не знаю… Ты боишься во мне разочароваться?

Р. (помолчав, смущенно): Ну да…

Я: Значит, тебе важнее не ответ на вопрос, а реакция отвечающего и твое к нему отношение?

Р.: Получается, так.

Я: Если бы я не смог ответить, чтобы я почувствовал?

Р.: Ну-у, я не знаю… Ну-у, наверное бы, обиделись, расстроились бы…

Я: Ты бы не хотел меня обидеть?

Р. (уверенно): Нет.

Я: А учительницу?

Р. (помолчав): Да нет, зачем?

Я: А если бы учительница ответила на вопрос, что она почувствовала бы?

Р. (уверенно и быстро): Она бы не ответила… (Смущается, понимая, что сам себя загнал в западню.) Ну-у, может быть, ответила бы… Она была бы горда собой, своей памятью.

Я: Значит, задавая вопрос, ты заранее был уверен, что она не ответит? Чтобы ей нечем было гордиться?

Р.: Я же говорю, что она могла бы ответить.

Я: Угу… Ты не хотел ее расстраивать… Ты бы больше хотел ее убить, как Раскольников старуху?

Р. (смеется и краснеет): Да ну, еще пачкаться… А почему вам это пришло в голову?

Я: Это не мне, это тебе пришло в голову. Ты же сам сказал, что потом тебя заинтересовало, сколько лет учительнице? Значит, ты отождествил учительницу и старуху-процентщицу… (Молчание.) Так, говоришь, ты не хотел ее обидеть, разозлить?

Р.: Ну-у, может быть, хотел…

Первоначально Р. отрицал, что целью вопросов было желание доставить неприятность учительнице; он сам этого не осознавал и был в своих ответах вполне искренен. Он рационализировал это неприемлемое для Эго желание, полагая, что проявляет любознательность, что хочет действительно получить ответ на вопрос. Только будучи уличенным в еще большем «преступлении» — бессознательной фантазии убить учительницу, как Раскольников старуху-процентщицу, Р. был вынужден осознать, что удовлетворяет своими вопросами агрессивные импульсы — бессознательная часть Эго пошла на уступку. В этом фрагменте можно обнаружить и негативный перенос на учительницу инфантильных агрессивных фантазий, и позитивный отцовский перенос на меня, который я не интерпретировал, но которым воспользовался для достижения в дальнейшем целей консультирования — устранить сопротивление педагогическому процессу, сделать поведение Р. более адаптивным.

К сожалению, объем журнальной статьи не позволяет коснуться всех аспектов приложения концепции переноса к педагогической ситуации, однако приведенные выше примеры, на мой взгляд, демонстрируют, что такой подход открывает новые возможности и перспективы как в педагогике, так и в практике психоаналитическо-педагогического консультирования.