Часть II. Принципы работы с мозгом.

В первой части этой книги мы рассматривали основные принципы работы мозга, что само по себе, конечно, интересно, но далеко не самоцель. Знать эти принципы необходимо, чтобы иметь возможность каким-то образом влиять на работу собственного психического аппарата. Именно поэтому мы и переходим к разговору о том, каковы, если так можно выразиться, принципы работы с мозгом.

Надо думать, что тема эта весьма актуальна, тем более, в свете почти что доказанного нами тезиса о неразумности человека. Если о природной разумности человека говорить не приходится, то нельзя рассчитывать и на то, что мозг сам, по своей собственной инициативе обеспечит своему обладателю хорошее душевное состояние, избавит его от тревог и депрессий, вернет ощущение радости и чувство осмысленного существования.

Только человек — поскольку он личность -может возвыситься над собой как живым существом и, исходя из одного центра как бы по ту сторону пространственно-временного мира, сделать предметом своего познания все, в том числе и самого себя. — Макс Шелер

Сейчас мы обсудим вопрос о том, что есть наше поведение во всей его красоте и полноте, потом решим, что делать с нашими динамическими стереотипами и доминантами, которые зачастую сводят с ума (в прямом и переносном смысле) достопочтенных граждан, а уж потом сформулируем то, что следует именовать "основными положениями здравого смысла".

Что ж, приступим, и по порядку...

Глава 1. Что такое "наше поведение" и как с ним бороться?

Наше поведение — вещь сложная, из чего, впрочем, никак не следует, что с ним ничего нельзя поделать, а потому, если на роду написано быть несчастным, то так тому и быть. Желающие, конечно, могут думать подобным образом, ведь запретительные меры тут не помогут. Однако всякому, кому претит участь овцы на заклании, я предлагаю принять меры в отношении собственного поведения. Что имеется в виду? Будем рассуждать здраво. Если есть некие механизмы, которые определяют работу нашего с вами психического аппарата, если, более того, эти механизмы нам известны, то почему бы не взять это дело на контроль и не помочь самим себе сначала освоиться с этими механизмами (т. е. собственной психикой), а потом начать использовать их в собственных интересах?

Очевидно, что всякое движение идет по пути наименьшего сопротивления. Телега сама катится под гору, электричество свободно бежит по проводам, а ветер распространяется из области высокого давления в область давления низкого. Наша психика — не исключение, она тоже пытается найти простые решения, всячески избегает трудностей и не желает вести неравную борьбу с самой собой. Однако жизнь — штука еще более сложная, нежели психика (ведь психика — только одна ее часть), и если пустить дело на самотек, то рано или поздно она кончится плачевно.

Посмотрите на людей, которые поступили подобным образом, например, на наркоманов и алкоголиков. Они справлялись с жизненными трудностями самым простым способом — с помощью реакций избегания; они потакали собственным удовольствиям, не беспокоясь о возможных издержках; они, в конце концов, разменяли реальную жизнь на жизнь виртуальную, большие проблемы, но и подлинные радости — на проблемы еще большие и отнюдь не настоящую веселость. Что ж, "иных уж нет, а те — далече..."

Вместо того, чтобы бесцельно и неразумно отравлять жизнь и разрушать возможности разумно пользоваться ею, каждую жизнь можно сделать в высшей степени сознательной, интересной и полной высоких радостей. — Роберт Оуэн

Иными словами, если мы хотим, чтобы наш психический аппарат со всеми его механизмами работал нам на пользу, придется взять его под уздцы. Конечно, я не имею в виду психологические репрессии, удержание себя в "черном теле", подавление и болезненную самодисциплину. Нет, подобные тактики, как показывает практика, неэффективны. Речь идет о том, чтобы использовать возможности собственной психической организации, своего мозга. Для этого сначала потребуется некоторая работа, перестройка и реформирование нашего поведения — без этого никуда. Впрочем, работа эта вполне разумная по затратам, если мерить последние в системе "цена-качество". По мере реформирования будет легче, потом еще легче, а потом и совсем хорошо, ведь сформируются же у нас в процессе этой работы новые, эффективные динамические стереотипы!

В конечном счете, прав был граф Суворов: "Тяжело в учении — легко в бою!" Желающие выйти на фронт жизни без подготовки исполнят роль пушечного мяса. Плохо, конечно, что правилам поддержания "психического здоровья" не учат в школе (здесь трудятся над обратным — созданием "психического нездоровья"), но что поделаешь?. Без толку теперь махать руками, теперь — или пан, или пропал. Жизнь проходит в быстром темпе, и, если мы не позаботимся о главном, а именно о своем психическом состоянии, она так и пройдет, причем мимо. Качество жизни, как ни крути, определяется качеством ее переживания, т.е. спектром наших чувств — или положительных, или, не дай бог, отрицательных. Формальные ценности — финансовое состояние, социальный статус или возможность похорониться за государственный счет — погоды в переживании жизни не делают, и если на душе кошки скребут, то от всех этих благ ни тепло, ни холодно. Хотя, конечно, они могут скрести и в отсутствие этих благ (например денег).

Ну, да ладно! Поскольку мы начинаем этот раздел с определения всех уровней и аспектов нашего поведения, то сразу оговорюсь, что наше поведение, если подойти к этому вопросу строго научным образом, может быть разделено на пять пунктов, а именно: телесные реакции, восприятие, образное мышление, словесное мышление и социальные отношения.

Доктор, я не "псих"!

Отдаем мы себе в этом отчет или нет — мы очень тревожны. Мы беспокоимся по мелочам и по-крупному, мы загоняем свою тревогу в угол и сами оказываемся припертыми к стенке. Мы хорохоримся и заглушаем свою тревогу самыми немыслимыми средствами, но от этого отнюдь не становится легче. При этом мы все свято уверены в том, что мы "нормальные". Что ж, очень хорошо, я не буду с этим спорить, действительно, то, что мы испытываем тревогу, — вещь, к сожалению, нормальная. Проблема лишь в том, что мы с ней делаем.

Психология bookap

Хочу озвучить один парадоксальный факт, который преподносит нам слепая, как Фемида, статистика. А состоит он вот в чем: оказывается, что во время разнообразных войн и прочих серьезных социально-политических катаклизмов количество неврозов очень невелико. Казалось бы, самое время разгореться неврозам, ведь война — это жутчайший стресс, психическое напряжение! ан нет, неврозы, опять же, если верить злосчастной статистике, накроют граждан спустя 10 — 12 лет после окончания упомянутых социальных дефолтов. То есть когда жизнь наладится и потечет своим чередом, из глубины подсознания полезут самые разнообразные "тараканы". Все это кажется необычайно странным! Парадокс!

Впрочем, как мы сейчас увидим, парадокса в этом нет никакого. У диких животных, как известно, неврозов не бывает, но они борются за выживание каждодневно, пребывают в состоянии "постоянных боевых действий". Лишь одно животное обеспечило себе "мирное небо над головою", и это животное — человек. Но вместе с миром оно получило "в нагрузку" и специфическое психическое расстройство — "невроз" называется.

С помощью разнообразных благ цивилизации мы оставили наш инстинкт самосохранения фактически безработным. "Естественных врагов" у нас нет. От болезней — медицина, от "уродов" в нашей семье — суд и милиция, при других прочих разностях — соцслужбы с сотоварищами. Наука помогает, чем может. К тому же образование, опыт предков, знания разнообразные. Короче говоря, "проложились" мы, дай боже! Убереглись от всего, а инстинкт самосохранения теперь скучает, при этом сил у него — тьма-тьмущая! Куда их девать? Если война, то понятно, а если нет войны, что с ними делать? И начинается свистопляска... Любой повод, любая самая незначительная неприятность выливаются в полномасштабную катастрофу или трагедию, которую мы переживаем всей своей истосковавшейся по "борьбе за выживание" душою.

Мы начинаем тревожиться почем зря из-за этих дутых проблем, которые, конечно, благодаря тревоге таковыми не кажутся. В результате уровень нашей общей тревожности в отсутствие глобальных неприятностей не только не снижается, но, напротив, усиливается. Дальше встает вопрос о том, куда эту тревогу деть. Причем ответ мы ищем не с помощью сознания (ведь на уровне сознания "все более или менее"), а неосознанно, что чревато издержками (подсознание досталось нам в наследство от животных и, мягко говоря, туповато). Голь, как известно, на выдумки хитра, и мы пускаем в ход разнообразные невротические защиты от собственной же тревоги.

Я делаю вывод, что основная личность в наше время — это невротическая личность. Это -моя предвзятая идея, потому что я полагаю, что мы живем в ненормальном обществе, где есть лишь один выбор: либо участвовать в этом коллективном психозе, либо — рискнуть и выздороветь или быть распятым. — Фредерик Перлз

Одни, это самый простой способ, заливают тревогу спиртным или устраняют ее с помощью наркотиков. На первых порах, чего греха таить, помогает, но потом начинаются по-настоящему крупные неприятности. Другие уходят с головою в работу, причем кайф, который получает от нее трудоголик, весьма сомнителен, зато "вся жизнь — борьба". Часть из нас фиксируется на вопросе социального статуса (удачливости, карьеры, семейного положения, внешности), а потом на нем же и загибается. Некоторые загораются какой-то идеей (кто — религиозной, кто — научной, кто — оздоровлением организма) и тихо тлеют или горят синим пламенем. Кому-то помогает справиться с тревогой жор — набил брюхо, откинулся и все по барабану. Кто-то пускается во все тяжкие сексуального характера — бесконечные флирты, измены, беспорядочные половые связи, сексуальные "изюминки", опустошающий секс и т.п. "прелести". Конечно, все это создает некое подобие "боевых действий", есть где размяться инстинкту самосохранения. Но что в итоге?.

Короче говоря, существует множество способов, как забить свою тревогу, но ведь эта тревога — наш инстинкт самосохранения! И получается, что забиваем мы сами себя, сами себя изматываем, изнуряем, мучаем. Прямо как в песне: "Вроде не бездельники и могли бы жить". Вот почему самое важное дело современного человека, который оказался в этой ситуации, — это заняться своим психическим здоровьем. Мы привыкли легкомысленно относиться к самим себе, думаем, что наша психология лежит на ладони, а все проблемы можно решить за кухонным столом — с подругой или с бутылочкой. Это далеко не так. Мы очень сложно устроены, и психологические проблемы возникают у каждого "нормального" человека. Этого не нужно стыдиться и глупо этого не признавать. Нужно знать, как усмирить собственного дракона, нужно знать, как сладить со своей психикой, как найти с ней общий язык. Именно для этого и существует психотерапия, которая отнюдь не для "психов", а для всех и каждого.

Телесные реакции.

Мы мало задумываемся о том, какую существенную роль в нашей психической жизни играет наше собственное тело. "Тело — и тело, — рассуждаем мы, — есть, и слава богу! Какую роль оно может играть?" Оказывается, может, и еще какую! От состояния наших телесных функций напрямую зависит и наше эмоциональное состояние, т.е., грубо говоря, жизнь нашей подкорки. Именно состояние наших телесных функций определяет самочувствие нашего подсознания, последнее же создает положительную или отрицательную конъюнктуру для нашего мышления. Если подкорка растревожилась, то сознание ищет поводы для этой тревоги и, при его-то способностях, благополучно находит. Если в подкорке, напротив, тишь, гладь, благодать, то и в сознании мысли радужные, полные жизненного оптимизма и т.п. всячины.

О каких же телесных функциях идет речь? Речь, прежде всего, идет о мышечном напряжении и вегетативной регуляции внутренних органов. Петр Кузьмич Анохин (блистательный ученик блистательного И. П. Павлова) с присущей ему безукоризненностью доказал, что всякая эмоция — это не одно только психическое переживание, что она — трехчленное образование, состоящее из психического, мышечного и соматического (внутренние органы тела) компонентов. Причем два последних компонента, как более древние и универсальные, играют в этой партии чуть ли не ключевую роль.

Эмоция как индикатор.

Итак, что такое эмоция? Эмоция — это один из древнейших и очень важных способов, которым организм сообщает нам о том, в какой жизненной ситуации мы находимся. Если мы испытываем положительные эмоции, значит, все у нас нормально, а внешние обстоятельства в полной мере отвечают нашим потребностям. Если же эмоции у человека отрицательные, то, напротив, есть определенная диспропорция между его потребностями и возможностями их реализации (см. рис. 5). Хорошо придумано, по крайней мере, понятно: надо предпринимать какие-то действия, если у тебя проблемы, если же проблем нет, можно покойно почивать на лаврах, или хотя бы на лавочке.

Потребность: в пище, безопасности, в сексуальном удовлетворении, и т.д.

- есть возможность реализации потребности (еда, защита, половой партнер) -> положительная эмоция;

- нет возможности реализации потребности -> отрицательная эмоция.

Рис. 5

Если с психологическим компонентом эмоции все более или менее понятно, то два других явно нуждаются в пояснении. Итак, мышечный компонент — это напряжение мышц нашего тела (или их расслабление), без чего ни одна эмоция — ни положительная, ни отрицательная — обойтись не может. Если вы собрались удовлетворять свою потребность, то понадобится усилие, уже после вы сможете расслабиться. Просто психологические переживания никому не нужны, нужно работать! Вот почему без мышечного компонента эмоции не обойтись — без психологии можно, а без мышц — "и ни туды, и ни сюды".

Соматический компонент эмоций тоже нужен именно для дела. Внутренние органы — сердце, сосуды, легкие, почки и другие — необходимы для удовлетворения потребности. Для того чтобы регулировать работу внутренних органов, в нервной системе есть специальный отдел — "вегетативная нервная система". Последняя состоит из двух отделов — симпатического и парасимпатического (прошу прощения за латынь, но тут проще не скажешь). Первый — симпатический — отвечает за работу, второй — парасимпатический — за отдых. То есть симпатический отдел нервной системы обеспечивает реакции организма на стресс (борьбу или бегство), а парасимпатический — релаксацию, сон и пищеварение. Работают эти две части в противофазе: активизируется первая — подавляется вторая, и наоборот. Удивительно умно придумано!

Современный цивилизованный человек путем работы над собой приучается скрывать свои мышечные рефлексы, и только изменение сердечной деятельности все еще может нам указать на его переживания. Таким образом, сердце было и осталось органом чувств, тонко указывающим наше субъективное состояние и всегда его изобличающим. — И. П. Павлов

Возьмем для примера отрицательную эмоцию — страх или гнев, обе возникают в ситуации стресса. Если перед нами опасность или какое-то препятствие, значит, цель еще не достигнута и потребности не удовлетворены, а потому эмоции будут у нас отрицательные. То, что эмоция отрицательная, — это сигнал: нам необходима мобилизация, чтобы с возникшей проблемой справиться. Мы должны напрячь свои мышцы, чтобы убежать или напасть, мы должны обеспечить эти напряженные мышцы большим количеством кислорода и питательными веществами, а для этого и понадобится симпатическая вегетативная нервная система. Работа ее приведет к увеличению силы и частоты сердечных сокращений, повышению артериального давления. Кроме того, изменится характер дыхания — оно станет частым и поверхностным. Возрастет необходимость теплообмена (во избежание теплового удара), а потому усилится потливость и т. д., и т. п. Короче говоря, вегетативная нервная система (в данном случае — симпатическая ее часть) заставит организм работать. В случае позитивных эмоций парасимпатический отдел вегетативной системы заставит организм отдыхать.

Патоанатомия эмоций.

По всему видно, что психологическая часть эмоции — это только верхушка айсберга, непосредственно связанная с сознанием. Два других, не менее, а может быть, и более важных компонента эмоции сознанию отнюдь не очевидны, а потому здесь и возникают существенные проблемы (рис. 6). Поскольку между нашим сознанием и нашим подсознанием отсутствует какое-либо взаимопонимание, то расщепление компонентов эмоции приводит к весьма серьезным издержкам.

Рис. 6. Три компонента любой эмоции

Большинство стрессов, с которыми сталкивается в своей жизни обычный человек из нашего псевдоцивилизованного общества, являются внутрипсихическими, т. е. находятся внутри его головы. Тут-то и возникает сложность. Хищники за нами не бегают, а вместо охоты (когда надо сутками по саванне за своей потенциальной жертвой гоняться) предлагается культурно сходить в универсам и там, без лишней беготни, отовариться. Поэтому, по большей части, мы в двух "нижних" компонентах своих эмоций не особенно нуждаемся, более того, если они и возникнут (а они обязательно возникнут), употребить их у нас не будет возможности. Нам вряд ли придет в голову сбежать с экзамена или от начальника, хотя мы их и побаиваемся. Будучи людьми приличными, мы не спешим ударить обидчика по физиономии, если же нас раздражают, то пытаемся уладить это дело миром — убедить, внушить, осадить и т.п. Короче говоря, мы подавляем не столько психологическую составляющую эмоции, сколько два других ее компонента — мышечный и соматический. Последние оказываются нам совершенно ненужными, однако они наличествуют, а потому их естественное, как кажется, подавление постепенно выливается в весьма серьезные проблемы.

Длительное вмешательство в целостный эмоциональный комплекс и переадресовка всей силы эмоционального выражения на внутренние, внешне не констатируемые процессы создает стойкое патологическое повышение тонуса ряда внутренних органов. — П. К. Анохин

Из числа этих неблагоприятных последствий приведу для примера лишь некоторые. Подавление соматического и мышечного компонентов эмоции в ситуации страха (особенно при гиперответственности, которая с последним сопряжена самым основательным образом) приведет к язвенной болезни желудка или двенадцатиперстной кишки. В случае подавления соматического и мышечного компонентов эмоции гнева нас ждет гипертония. Если эмоции будут сильными и соматические их компоненты будут подавлены, а мышечные — нет, то нас ждет вегетососудистая дистония. Неслучайно все эти заболевания получили в медицине название "психосоматических", т.е. телесных, но возникающих в результате психических причин.

Эмоциональные мышцы.

Теперь поговорим о более странной и загадочной вещи: о подавлении мышечного напряжения, или, как мы теперь знаем, мышечного компонента наших эмоциональных реакций. Кажется, что кроме остеохондроза, мигрени, головных болей и головокружений, вызванных хроническим напряжением мускулатуры позвоночника, нашему организму ничего в этом случае не угрожает. Но это заблуждение, просто настоящие проблемы совсем из другой области. Дело в том, что мышечное напряжение, вызванное отрицательными эмоциями, на которые не было должной реакции, постепенно становится хроническим.

Мышечные компоненты эмоции подавляются у каждого человека еще с малолетства (детей этим мучают дома, в детском саду и особенно в школе: "Не крутись!", "Сиди смирно!", "Хватит елозить!" и т. п.). Это хроническое мышечное напряжение приводит к возникновению постоянного и стойкого очага патологического возбуждения в подкорке. Проще говоря, напряженные мышцы посылают в мозг информацию о том, что они напряжены, а для мозга же это значит буквально следующее: если мышцы напряжены, значит, мы или в состоянии обороны или в состоянии нападения. Выяснив это, подкорка сообщает об этом сознанию, причем так, как она обычно это делает, — бестолково.

Сознание, как всегда послушное в таких случаях, начинает подыскивать поводы, чтобы оправдать данное, наличествующее в мышцах, напряжение какими-нибудь опасностями, угрозами и т. п. Поскольку же способности сознания в этом смысле почти безграничны, в результате мы получаем целую уйму поводов, которые оказываются вполне достаточными, чтобы напугать или рассердить нас еще больше. Мы начинаем бояться чего ни попадя — агрессии, социального и финансового краха, болезней; раздражаемся из-за каких-то мелочей, сердимся на всех и вся. И главное, что повод всякий раз кажется нам достаточным и серьезным! А как иначе?! Конечно, если мы себя обманываем, нужно верить!

Любая активизация нервной системы сопровождается изменением состояния мышц, а в мозг, в свою очередь, постоянно поступает информация о каждом изменении положения тела, суставов и о мышечных напряжениях. — М. Фельденкрайц

"Так что мне, кидаться на всех?!".

Когда на своих лекциях я рассказываю о вреде, который наносят нашему организму и нашей психике хронические мышечные блоки, то самый частый вопрос из аудитории выглядит следующим образом: "Так что мне, кидаться на всех?!" Иногда меня даже обвиняют, что, мол, я этому учу — "кидаться на всех". Все это сущая нелепость! Конечно, никто не говорил здесь о том, что нужно реагировать, как животные, дело в другом: нужно понимать, что наш организм реагирует таким образом — хотим мы этого или нет, — такова привычка. Привычкой является и подавление этих реакций.

Эмоции — сама наша жизнь, это собственно язык организма; они модифицируют основное возбуждение в соответствии с ситуацией, в которой нужно действовать. — Фредерик Перлз

Так вот что предлагается сделать. Прежде всего необходимо уяснить следующее: мы всегда будем реагировать так, другое дело, в каком количестве. Но как можно реагировать меньше, если мы даже не знаем толком, в какие моменты страшимся, а в какие гневаемся? Мы не отдаем себе в этом отчета! Если же мы будем сознавать свои усиливающиеся мышечные напряжения, собственные вегетативные реакции, то быстро распознаем собственные отрицательные эмоции.

Психология bookap

После того как объективная информация о том, каково наше эмоциональное состояние, будет получена, мы можем перейти к следующему пункту, а именно: посмотреть, насколько адекватно наше негодование или наша тревога. Чаще всего они чрезвычайно преувеличены. Право, ситуации, которые портят наши нервы, не стоят наших нервов. Таким образом, мы можем оценить силу своего порыва и соразмерность этого порыва фактическим раздражителям. Степень несоответствия сразу уменьшится.

И третье. Только признав и приняв свои эмоциональные состояния — будь то горе, гнев или страх, — мы можем отработать их должным образом. Возникшую при нарушении динамического стереотипа энергию мы можем мобилизовать на конструктивные цели, чтобы устранить те или иные препятствия, обеспечить себе те или иные возможности. Наконец, если препятствия неустранимы, то мы хотя бы предпримем меры к тому, чтобы расслабиться и утихомирить свою разбушевавшуюся вегетативную нервную систему. Для этого понадобятся соответствующие психотерапевтические техники, но лучше уж потратить силы на эти техники, нежели загонять проблему внутрь и дожидаться, когда же она, наконец, выстрелит из нашей головы нам же по голове.

Порочный круг.

В результате возникает своеобразный порочный круг: из-за постоянного подавления мышечного компонента эмоции возникает хроническое мышечное напряжение, для того чтобы как-то это напряжение оправдать, сознанию (а оно действует по принципу: "если звезды зажигают — значит, это кому-нибудь нужно", т.е. если мышцы напряжены, значит, есть угроза или препятствие) приходится найти "опасность", которая воспринимается им — сознанием — как действительная (на самом деле это только повод для беспокойства и прикрытие для хронических мышечных блоков), оно бьет тревогу, что приводит к дополнительному увеличению мышечного напряжения. Круг замкнулся, а мы стали невротиками, которые боятся каких-то совершенно абсурдных вещей, об абсурдности которых, впрочем, сами боящиеся не догадываются, догадываются их окружающие, которые, в свою очередь, мучаются теми же проблемами, но отыскали себе иные "опасности", абсурдность которых, конечно, им отнюдь не очевидна.

В общем, все это выглядит достаточно глупо, и если бы не плачевные последствия этой глупости, то не стоило бы на этом и останавливаться. Так или иначе, но и психосоматические заболевания, и неврозы стали "приметой времени": за одну только половину прошлого века количество страдающих неврозом выросло на земном шаре в 25 раз, а каждый второй посетитель поликлиники болеет телом не из-за тела, а из-за головы. Можно, конечно, и дальше думать, что эмоции — это только чувственная сфера, но в этом случае мы вряд ли сможем исправить сложившееся положение дел4.


4 Методы работы в этом направлении я описал в книжках "Счастлив по собственному желанию!" и "Чтобы не было мучительно больно", поэтому не буду на этом останавливаться, желающие найдут нужную информацию.


Мышечный панцирь, состоящий из хронических мышечных блоков, может быть поверхностным или лежащим глубоко, мягким, как губка, или твердым, как железо. В любом случае, его функция — защита от неудовольствия. Однако организм платит за эту защиту потерей значительной части своей способности к удовольствию. — Вильгельм Райх

Сконцентрирую внимание моего дорогого читателя на другом: поведение нашего тела, его состояние, является одним из важнейших факторов нашего психического здоровья; научиться пользоваться своим телом, привести его в порядок, избавить его от хронических мышечных блоков — задача первостепенной важности. До тех пор, пока наши мышцы страдают от избыточного напряжения (которое, правда, мы не ощущаем, поскольку привыкли к нему), до тех пор, пока наша вегетативная нервная система находится в ситуации полного дисбаланса, рассчитывать на душевное равновесие, отсутствие тревог и депрессий нам не приходится. Впрочем, это только начало... Двинемся дальше.

Восприятие — это та еще штучка!

Мы привыкли думать, что восприятие — это работа органов чувств, но в данном определении есть некоторый подвох. Воспринимаем ли мы, например, свои мысли? Сейчас вы читаете мои мысли, но вы же воспринимаете не череду черных значков, а именно то, что я здесь так настойчиво формулирую. Следовательно, если мы говорим о восприятии, то нужно думать о всех "вещах", которые нами воспринимаются. Образы сознания относятся сюда точно так же, как и образы реальных, "объективно" воспринимаемых предметов. Причем, и это я бы хотел подчеркнуть особо, наша психика не умеет делать различия между образами реальными и сделанными ("вымышленными"), тут для нее все, как в детской загадке — зимой и летом одним цветом.

Куда ты смотришь, человек!

Факт этот доказан самым тщательным и научным образом. Другое дело, почему так? Когда вы смотрите на эту книгу, она же не залезает вам в голову, отнюдь. Происходит следующее: на сетчатку вашего глаза (здесь расположены рецепторы зрительного анализатора) падают фотоны, т.е. частицы света, далее эта информация переводится в нервные импульсы (осуществляется своего рода транскрипция). Последние отправляются по нервным путям в затылочную долю головного мозга, и уже там, по определенным законам, эта информация преобразуется в "видимый образ".

Однако этот последний — образ книги, воспринимаемой вами здесь и сейчас, — скроен из того же материала, что и любой другой образ, обитающий в психическом — из нервных импульсов! Как теперь отличить одно от другого?! Это совершенно невозможно! Мы привыкли реагировать на "внешние" и "внутренние" образы по-разному, но если, не дай бог, у вас случится делирий (то, что в народе называется "белой горячкой"), этот навык временно утратится, и вы будете видеть "истинные галлюцинации", т.е. отсутствующие в действительности предметы, людей, чертиков и причем точно так же, как вы сейчас воспринимаете эту книгу!

Будучи детьми, когда в нашей голове еще слишком мало собственных, изготовленных ею образов, мы, разумеется, находимся в самом непосредственном контакте с внешним миром и пользуемся своими органами чувств сполна. Однако по мере взросления в нашей голове образуется все больше и больше "внутренних" образов. Для того чтобы справиться с теми или иными стоящими перед нами задачами, нам все меньше нужны органы чувств, все больший вес и значение приобретают "внутрение образы", т.е. содержание нашей психики. Нужную дорогу мы определяем теперь не по запаху, а с помощью вывесок с названиями улиц (т.е. словами и потому "внутренними" образами), что в условиях современных мегаполисов, конечно, более результативно.

Память нельзя уподобить чтению книги, скорее, ее можно уподобить написанию книги из отрывочных заметок. — Джон Ф. Кильстрем

Действительно, нашему инстинкту самосохранения просто незачем воспринимать окружающую действительность. Если мы, не дай бог, оглохнем и ослепнем, то, в отличие от наших диких собратьев, буквально обречены на выживание (у социальных законов есть и свои преимущества, отрицать которые было бы верхом неблагодарности). Куда же направляется недремлющее око нашего инстинкта самосохранения, чем ему в таких "тепличных" условиях заниматься? Он займется "внутренними образами", придумает себе развлечение. Нам будут мерещиться конфликты с родственниками и начальством, нам будет казаться, что нас постигнет разорение, что мы оскандалимся, ошибемся в выборе, смертельно заболеем, получим удар электрическим током или "случайно" выпадем из окошка двенадцатого этажа. Вот все это мы и будем теперь смотреть, в картинках. Иными словами, наше восприятие перешло из "внешнего мира" в "мир внутренний", где ему тут же и поплохело.

Психология bookap

Наш внутренний мир — это скопище самых разнообразных опасностей, угроз и несчастий. Вследствие нашей чрезвычайно разросшейся способности к запоминанию и абстракции количество этих "страшилок" в нашей памяти просто умопомрачительное — в прямом и в переносном смысле. Когда моя собака в молодости была слегка травмирована (больше, надо признать, эмоционально) в совершенно невинном дорожно-транспортном происшествии, она запомнила то место, где это произошло, и впоследствии избегала его всеми возможными способами. Но у нее не сформировалось страха ни в отношении автомобилей, ни в отношении дорог, ведь она не знает, не может знать, что такое "автомобиль", "дороги" и т.п. Чтобы разбираться в этом, надо обладать способностью к абстракции, которой у собак, вследствие отсутствия у них сознания, просто нет.

Кроме того, достаточно трудно представить себе домашнего любимца, который сидит перед телевизором и с замиранием сердца смотрит передачи типа "Телевизионная служба собачьей безопасности", "Собачьи катастрофы недели", "Собачий дорожный патруль" и т. п. Нет, это не собаки, а мы прильнули к телевизорам. Причем мы не только будем все это смотреть, но еще и примерим на себя, станем переживать, воображать, пугаться, а потом, как говорила одна моя знакомая, "залезем под одеяло и будем дрожать, дрожать, дрожать". Не случайно, кстати говоря, подобные передачи пользуются у публики особенной популярностью, хотя правильнее, конечно, было бы говорить, что они пользуются популярностью у нашего инстинкта самосохранения, целиком и полностью переориентировавшегося теперь с "внешних" образов на "внутренние".

Не кричите, мама, вам говорят!

В нашем раннем детстве мы, подобно братьям нашим меньшим, в основном ориентировались на "внешние" раздражители, а слова были для нас в буквальном смысле пустым звуком. Ученые исследовали то, как дети понимают поступающую к ним информацию, и выяснили, что только 7% содержания сообщений передается им смыслом слов. 38% понимания составляет информация о том, как эти слова произносятся и 55% — выражением лица. О чем говорят результаты этого исследования?

Людские деяния сильнее людей. Покажите мне человека, который совершил деяние и сам не стал его жертвой и рабом. — Ральф-Вальд Эмерсон

Если мама, доведшая себя до ручки своими же попытками вразумить собственное "чадо", говорит ребенку: "Как ты не понимаешь! Я же тебя люблю! Ты должен меня слушаться! Нельзя быть таким непослушным!", — ребенок, конечно, слышит ее слова про любовь, но их вес в общей массе информации — не более 7%. Еще 55% данного сообщения — это мамин оскал, ее искаженное судорогой лицо, сжатые кулаки. Он видит, что ее всю трясет, а потому скоро от него останутся "рожки да ножки". Оставшиеся 38% информации заключены в тоне голоса, которым произносятся мамой эти милые слова. Здесь раздражение, негодование, злоба и т.п. Понятно, что 93% "говорят" ребенку значительно больше, нежели 7%.

Странно ли, что когда мы вырастаем, то предпочитаем слушать слова нежности, отведя взгляд? Наверное, нет, не странно...

Мои тараканы.

Инстинкт самосохранения человека игнорирует информацию, поступающую из "внешнего" мира — и скучно, и грустно, нет событий, нет драматизма. Но внутри головы всего этого предостаточно! Однако положительные образы именно вследствие своей положительности менее всего занимают наш инстинкт самосохранения. Зачем ему следить за тем, что и так хорошо, лучше уж он будет предохраняться от опасностей, нас с вами предохранять! Вот почему мы буквально обречены целыми днями (и ночами, кстати, вспомните о ночных кошмарах) созерцать "внутренние" картины разнообразных бедствий: пожаров, ограблений, аварий, измен, предательств, драк, потасовок, оскорблений, унижений, банкротств, болезней, страданий, смертей и т.п.

Страх заражает так же, как грипп, и всякий раз делает из единственного числа — множественное. — Иоганн Вольфганг Гете

У каждого свой хит-парад "личных ужасов". Впрочем, список един — это все неприятности, которые, как мы знаем, случались с другими людьми или в принципе могут произойти. Индивидуальные вариации в этом списке касаются только интенсивности тех или иных страхов. Инстинкт самосохранения пытается нас предохранить от грядущих невзгод, а в результате мы превращаемся в невротиков. На реальные внешние угрозы мы бы нашлись как среагировать, а вот от "внутренних образов" никуда не деться, они парализуют. Как ни крути, наша беда в нашей защищенности.

А потому, если у нас что-то где-то закололо, мы думаем, что это неминуемо рак, инфаркт, инсульт или СПИД; а если кто-то кому-то что-то про нас сказал или кто-то что-то, не дай бог, нам сделал, то это, непременно, обернется драмой, равной по масштабу конфликту Монтекки и Капулетти, несчастьям короля Лира и, на худой конец, участи бедного Гамлета и еще более бедной Офелии. Короче говоря, нет нам жизни! Можно смело писать завещание и в гроб ложиться. Впрочем, большинство из нас так и проживет всю свою жизнь в полном, хотя и незамеченном, благоденствии, беспрестанно созерцая "внутренние картины" собственной гибели, падения и страдания. Проживет и умрет тихо, спокойно, в собственной постели... "А ведь можно было так красиво умереть!" — ничего не напоминает?.

Итак, что мы имеем? Мы имеем собственное восприятие, руководимое сердобольным и безработным инстинктом самосохранения, который предоставляет нам на обозрение не нашу собственную жизнь, не то, что фактически происходит вокруг, а то, что заставляет нас испытывать постоянную и каждодневную озабоченность, словно мы буквально приговорены к разного рода несчастьям. Те, правда, запаздывают, но ничего! Если мы хорошенько напряжемся и очень сильно постараемся, то хоть что-то сможем себе устроить, например, замечтавшись о том, что давно и смертельно больны, несмотря на отрицательные заявления врачей, не увидим, что под ногами лед, поскользнемся и со всей, прошу прощения, дури хлопнемся копчиком. Вот и будет нам трагедия собственного производства.

У здесь и сейчас нет проблемы. Вы можете сделать из этого проблему, если забудете, что вы здесь и сейчас. Вы здесь, сейчас? Нет. Вы здесь, но в сущности вы не здесь. Вы в своем компьютере. Такое у вас сейчас. Я сомневаюсь, что вы здесь дышите, или видите меня, или просто осознаете свою позу, поэтому ваше бытие ограничено. Ваше существование вращается вокруг вашего мышления. — Фредерик Перлз

Как и в случае с бессмысленным хроническим физическим напряжением, наше восприятие создает неприятности на ровном месте. Оно напрочь отказывается воспринимать реальную действительность, полную отсутствия каких-либо действительных опасностей и угроз. Оно осуществляет бесконечную ротацию "внутренних образов" и способствует нашей последовательной невротизации — тревогам, печалям, агрессии и т. п. Можно ли заставить себя смотреть на жизнь, а не на собственные фантазии? Можно, хотя нужно будет и потренироваться, чтобы обзавестись нормальными, подходящими, эффективными для улучшения качества жизни динамическими стереотипами. А до тех пор рассчитывать на благосклонность судьбы бессмысленно. Она, к сожалению, слишком добра к нам, а мы привыкли бороться за выживание. Собственного счастья мы не удосужились понять.

Мой мир... какая незадача!

Итак, естественное, нормальное, сенсорное восприятие умерло, да здравствует восприятие! Действительно, мы, по большому счету, игнорируем естественное восприятие, основанное на фактических раздражителях наших рецепторов (тактильных, зрительных, слуховых и т. д.). Нельзя сказать, что мы совсем не воспринимаем внешней действительности, однако тут все дело в соотношении — чего больше? Больше, конечно, в нашем восприятии "внутренних" образов. Посмотрите любую телепередачу о поведении животных, и вы с удивлением узнаете, что малейший жест какого-либо из членов стаи воспринимается сразу всеми его сородичами, чем бы они ни занимались. Всякий зверь реагирует на малейшие нюансы поведения другого, на любой совершенно незначительный поворот головы или ушей, на изменение ширины глазной щели, минимальный оскал и т.п. Подобным образом животные передают информацию, причем жизненно важную информацию.

Психология bookap

Мы же используем в качестве информационных носителей слова, а потому тонкая чувствительность нам не нужна. Конечно, мы не замечаем указанных тонкостей отношений не только у животных, но даже у собственных родственников! Мы игнорируем все, что только можно. Зачастую, приходя домой, мы понимаем, что забыли зайти в магазин, который был у нас по дороге! Как такое возможно?! Ни один зверь бы нас не понял! Но все очень просто: мы "задумались", наше внимание было занято "внутренними" образами.

Так что теперь возникает другой вопрос: а что именно мы воспринимаем? Воспринимаем ли мы вещи такими, какие они есть, или же такими, какими мы их воспринимаем? Ответ на этот вопрос прозвучит парадоксально, но только на первый взгляд: мы воспринимаем даже не вещи, не какие-то определенные события или предметы, мы воспринимаем собственное отношение к ним.

Древний философ (я должен сказать — один из самых замечательных!) Эпиктет вывел эту формулу еще две тысячи лет назад: "Вещи не бывают хорошими или дурными, таковыми их делает наше восприятие их". Сложновато? Отнюдь, нужно просто вслушаться.

Отмерим, а отрезать не будем.

Итак, все вещи, с которыми я сталкиваюсь, имеют для меня определенное значение, и я испытываю к ним то или иное отношение. Что-то меня радует, что-то раздражает, что-то расстраивает, что-то пугает. Но являются ли вещи (события или явления) пугающими, раздражающими, расстраивающими и т.п.? Это было бы так, если бы они действовали абсолютно одинаково на каждого из нас, т.е. это было бы так, если бы все мы на все одинаково реагировали. Но ведь все мы реагируем по-разному! Одного расстроит чья-то безвременная кончина, а другой по этому поводу придет в настоящий восторг или, по крайней мере, довольство: "Ну, наконец-то!", "Вот теперь разживемся!", "Так ему и надо".

Жизнь сама по себе — ни благо, ни зло: она вместилище и блага, и зла, смотря по тому, во что мы сами превратили ее. — Мишель Монтень

Смерть, впрочем, весьма нетривиальный случай, но что уж говорить о вещах более или менее стандартных, если даже со смертью такое разночтение получается?! Возьмем для примера тривиальные ситуации. Одного от врачей просто за уши не вытянешь, другой к врачу даже под дулом пистолета не пойдет. Одного хлебом не корми — дай на футбольном матче развлечься, другой от одного слова "футбол" испытывает сильнейший дискомфорт. Один — завсегдатай выставок и концертов симфонического оркестра, а другой заявляет, что ничего в этом не понимает и понимать не хочет, потому что "это скучно, старомодно и глупо".

Что ж, вещи, действительно, не бывают хорошими или плохими, таковыми их делает наше восприятие их. Развернем эту мысль в прагматическом русле: если какое-то мое восприятие вещи делает эту вещь (для меня!) пугающей, раздражающей или расстраивающей, значит, если мне того хочется, я, в принципе, могу начать воспринимать ее как-то по-другому (у других-то получается!), а потому не буду испытывать данных, весьма тягостных переживаний. Право, как хорошо придумано!

Землеустроители прорывают каналы, лучники метают стрелы, плотники пригоняют деревянные детали, мудрый человек формирует себя. — Дхаммапада

Впрочем, тут сразу вспоминается абсолютно плоская, но чрезвычайно расхожая фраза: "Если что-то тебя не устраивает, измени к этому свое отношение". Фраза глуповата, а потому многих раздражает. Что значит "изменить отношение"? Вот, например, если меня кто-то раздражает, я, конечно, могу изменить к нему свое отношение — считал подлецом, буду считать дураком, но он все равно меня раздражает! Какая разница?! В этом рецепте не учтено главное: я не могу изменить свое отношение к чему-либо или к кому-либо, если не изменюсь сам. Та сторона отношения, та, воспринимаемая мною, вещь (событие или явление), остается неизменной, следовательно, изменение отношения возможно лишь после моего собственного изменения. Скажу по-другому: всякое отношение — это отношение двух сторон, следовательно, если нужно изменить отношение, то необходимо поменять состояние какой-то одной из них. Поскольку в данном уравнении первое меняться не хочет (или не может), то, следовательно, меняться придется мне. И тут я сталкиваюсь с собственными динамическими стереотипами (привычками) и доминантами (желаниями, которые, впрочем, и сами являются привычками). Насколько все это непросто, читателю этой книги, я думаю, дополнительно объяснять не нужно.

Крыса — белая и пушистая.

Эксперименты, лишенные всякой гуманности, психологи проводили не только на животных (как И. П. Павлов, например, на собаках), но и на людях, даже на детях! Основатель одной из наиболее значительных американских психологических школ — бихевиоризма — Д. Б. Уотсон провел ставший классическим эксперимент с одиннадцатимесячным мальчиком по имени Альберт. Задача этого эксперимента была следующей: следовало доказать, что нейтральный стимул всегда, при тех или иных обстоятельствах, конечно, может стать для нас — или положительным, или отрицательным. На Альберте тренировали "отрицательную" версию...

Психология bookap

Альберт очень любил играть с белой крысой, которая за все время ни разу его не укусила и даже не поцарапала, а сам Альберт, по причине своей дремучей детскости, не знал, что это животное может быть переносчиком смертельных болезней, а при определенных обстоятельствах может даже съесть человека. Короче говоря, Альберт воспринимал эту крысу как милое, белое и пушистое существо. Но тут появился г-н Уотсон и, памятуя о том, что дети испытывают страх от сильных и резких звуков, начал учить Альберта уму-разуму.

Однажды, когда Альберт протянул руку, чтобы дотронуться до своей красноглазой подружки, Уотсон ударил в гонг. От этого звука мальчик вздрогнул, испугался, отдернул руку и заплакал. Вскоре после этого Альберту дали кубики, он успокоился и стал в них играть. Но тут кровожадный Уотсон опять подсунул мальчику крысу. Тот помедлил какое-то время, а потом снова потянулся к животному. Бум! — раздался очередной звук гонга. Мальчик заревел как резаный. Крысу забрали, мальчик успокоился и снова стал играть в кубики.

Когда же, через какое-то время, Уотсон в третий раз принес мальчику крысу, стучать в гонг больше не потребовалось: ребенок орал, полный ужаса, поскольку устойчивый динамический стереотип реакции тревоги образовался у него уже окончательно и бесповоротно. Так Уотсон лишил Альберта милого, белого и пушистого друга. Впрочем, беды несчастного дитяти на этом не закончились, поскольку, как выяснилось, реакция страха стала возникать у него в отношении всех более-менее схожих предметов, а именно: собаки, кошки, кролика, морской свинки, мехового пальто и даже маски Деда Мороза (то бишь Санта-Клауса). Последний феномен носит название "генерализации отрицательной эмоции". А вроде бы нейтральные вещи...

Ужас любви и ненависти.

Как правило, мы не осознаем следующего: наша проблема отнюдь не в том, что тот или иной предмет (событие или явление) плох, а в том, что мы привыкли так (страхом, гневом, печалью) на него реагировать. Почему не осознаем? Потому что эти процессы "формирования образа" (с присущим ему качеством) происходят не на уровне сознания, а подсознательно. Сознанию предметы (события или явления) представляются уже в совершенно готовом, "качественном" виде (пугающими, раздражающими, расстраивающими)! Что остается сознанию? Только найти этому качеству объяснения и дополнительные доказательства. И никакой революции или хотя бы реформации в этом вопросе от нашего бестолкового и тенденциозного сознания, к сожалению, ожидать не приходится: если пугает — значит опасен, если раздражает — значит сволочь, если расстраивает — значит трагедия.

Рассмотрим какой-нибудь банальный пример. Например, любовь... Пример, конечно, новизной и эксклюзивностью не блещет! Итак, влюбился мужчина в женщину, или влюбилась женщина в мужчину, т. е. возникли у них сексуальные доминанты. Что дальше? Дальше "любовный образ" возлюбленного (или возлюбленной) воспринимается как идеальный, все в нем хорошо, все замечательно. И что бы теперь ни говорили родственники и друзья, какие бы превратности ни сыпались на голову влюбленного (влюбленной) со стороны его возлюбленной (возлюбленного) — "хороший (хорошая), и баста!". Все можно объяснить, все можно оправдать, а восприятие человека (возлюбленного или возлюбленной) человеком (влюбленным, влюбленной) остается прежним; и, надо сказать, оставаться будет таким до тех пор, пока будет действовать подсознательная сексуальная доминанта, которая и заставляет плясать под свою дудку подслеповатое и безвольное сознание.

Все нам кажется смешным, нелепым или дурным оттого, что мы не знаем порядки и связи всей природы и что мы хотим управлять всем по привычкам нашего разума; между тем то, что разум признает дурным, дурно не в отношении порядка вещей и законов природы в целом, но только в отношении законов одной нашей природы. — Бенедикт Спиноза

А с раздражением, скажете, иначе? Ничуть не бывало! С раздражением то же самое, только еще — как это говорят? — круче. Вот кто-то нас случаем подвел, разочаровал, обидел и т.п., формируется у нас соответствующий образ этого человека, который сам по себе (человек имеется в виду) ни хорош ни плох, а кому как. Нам же теперь он плох, он нас раздражает. И что бы он ни сделал, как бы ни поступил, что бы ни сказал — мы будем чувствовать раздражение, будем напрягаться и думать о том, как он глуп, безвкусен, неотесан, подл, лжив, притворен и т.д., и т.п. Мы формируем соответствующий динамический стереотип (привычку реагирования) и уже иначе воспринимать его не можем. Разумеется, может статься, что этот товарищ, действительно, не лучший человеческий экземпляр (впрочем, у каждого из нас есть всякие стороны), но такая тенденциозность оценки — явное преувеличение.

И, что особенно печально, дело даже не в том, что наши отношения с этим персонажем не заладились. Плохо то, что нам теперь с ним некомфортно жить, взаимодействовать или просто встречаться. Это мы (а не он — такой-сякой, немазаный!) испытываем теперь постоянное раздражение, злимся, напрягаемся, лишаемся сна и аппетита, страдаем от повышенного давления, сердцебиений и изжоги. А ради чего, собственно. Кому от этого легче? Да, легкости ожидать теперь не приходится. После всех своих несчастий (в которых мы, конечно, по наивности своей обвиним его, этого человека, а не собственное восприятие) мы крикнем своему "обидчику": "Посмотри, до чего ты меня довел!!!" Сильно, нечего сказать! Были бы мы на сцене да была бы публика в зале — оглохли бы, наверное, от аплодисментов!

Истинная свобода состоит в исполнении всех действий в соответствии с суждением и выбором воли, а не по принуждению привычки. — Йогананда

Однако это обвинение, брошенное в лицо ненавистному обидчику, вряд ли можно считать оправданным (разве только театральными соображениями), поскольку мы довели себя до этого состояния сами. Если бы мы все это сразу заметили да повременили бы тратить свои нервы почем зря (а может, действительно, зря, потому что и без толку, и, наверное, незаслуженно), то и не довели бы себя до подразумеваемой "ручки". Возможно, даже разглядели бы в этом человеке, на которого мы навели свой ужасный пасквиль, весьма милого и интересного человека. Но как хороша подобная теория и как банальна, как неприглядна наша фактическая жизнь! Ведь наше с вами сознание так мало прислушивается к здравому смыслу и так нелепо себя ведет, подчиняясь подкорке, что рассчитывать на качественную жизнь, которая досталась бы нам без труда и работы над собственным восприятием, т.е. над самим собой, нам не приходится.

Психология bookap

Каждый из нас, к сожалению, представляет собой целый набор самых разнообразных динамических стереотипов (привычек) вздорности, пугливости и печали. Мы буквально запрограммированы на вспышки раздражения и даже агрессии, на переживание чувств страха, трагедии, ущербности. Достаточно только войти в соответствующие обстоятельства, и мы отыгрываем все эти роли совершенно автоматически, причем по полной программе. Сложись наши привычки воспринимать эти обстоятельства иначе, мы бы с вами иначе и реагировали. Но до тех пор, пока мы не осознаем этого важного правила, пока не поймем, что виной нашего раздражения, страхов и печали является не какая-то внешняя причина, а наши собственные привычки, пока не увидим, насколько мы зависимы от этих привычек, как безжалостно они поработили нас, надеяться на счастливую жизнь, к сожалению, не приходится.

Ну и что, можно нас после всего этого назвать разумными? Сомневаюсь... Впрочем, это только семечки, смотрите дальше!

Трехголовый змий сознания.

Что ж, смотрим дальше и замираем от ужаса! Перед нами то, что мы зовем сознанием, то, что по какой-то совершенно нелепой случайности заставляет нас думать, что мы разумные существа. Право, сейчас с этой иллюзией будет покончено окончательно! Итак, сознание...

Сейчас мы будем говорить не о том, о чем мы думаем, а о том, как мы думаем, какие механизмы лежат в основе наших мыслей и отсюда уже — чувств. При самом серьезном и глубоком анализе оказывается, что у нас всего-навсего три типа мыслей. Те, благодаря которым мы представляем себе свое будущее, те, посредством которых выражаются наши желания, и те, наконец, которые служат нам объяснением (обоснованием) этих наших прогнозов и требований. Так и будем их называть: мысли о будущем — "прогнозами", мысли, формулирующие наши желания, — "требованиями", и мысли, обосновывающие все и вся в нашем сознании, — "объяснениями".

Заглянем в будущее, прости Господи!

Начнем с прогнозов. Представим себе ситуацию, что мы никоим образом не представляем себе то, что будет происходить дальше — через минуту, час, месяц. Это нас неминуемо парализует! За примерами далеко ходить не нужно. Вот вы сейчас читаете эту книгу, предполагая, видимо, что содержащиеся в ней знания пригодятся вам в дальнейшем. Но если вы совершенно не представляете себе своего будущего, значит, вы не можете знать, пригодится вам это или нет, а следовательно, если бы вы действительно так думали, то, однозначно, не стали бы читать эту книгу. Более того, вы не стали бы есть, поскольку и это, при определенных обстоятельствах, может оказаться совершенно излишним. Вы бы никуда не пошли, ничего бы не стали делать, вы бы просто оказались парализованными, ведь всякое действие делается для чего-то, для какого-то будущего, которого, по понятным причинам, еще нет, которое только предполагается вами.

Как только вы оставляете твердый фундамент настоящего и ваше внимание обращается в будущее, вами овладевает тревога и беспокойство. — Фредерик Перлз

Приходится признать, что наше умение прогнозировать будущее (а без сознания тут не обойтись) — вещь наиважнейшая. Однако, как мы уже неоднократно убеждались, любой хороший и важный инструмент, выданный нашему собрату, т. е. "Человеку Разумному", превращается в его руках в орудие изощренного и, как правило, длительного самоубийства. Вспомним про наш сердобольный инстинкт самосохранения, который постоянно нацелен на то, чтобы спасти нас от самых разнообразных отсутствующих неприятностей, по его мнению, нам угрожающих. Если он будет определять стратегию нашей душевной жизни (а он руководит всем нашим психическим аппаратом), то наше будущее, которое он примется рисовать нашему сознанию в нашем же сознании, будет представляться нам в самых мрачных красках. Проще говоря, он просто станет нас запугивать нашим же богатым воображением. Если инстинкт самосохранения считает, что нам следует защищаться, то подобный "изобразительный" метод — лучший способ заставить нас делать это!

Психология bookap

Пытаясь защитить нас, наш собственный инстинкт самосохранения нарисует в нашем сознании такие картины будущего, что мало не покажется! Мы, разумеется, перепугаемся и будем всячески стараться подобного будущего избежать. Но так ли опасна наша жизнь, чтобы проживать ее в постоянном страхе? Нет, поскольку никто намеренно не хочет принести нам непоправимого вреда ("естественных врагов" у нас нет, а вот "естественных защитников" — более чем достаточно). Получается, что нам это интересно — тратить свою жизнь на постоянный страх? Отвечать на этот вопрос придется жестко и категорично: тратить свою жизнь на постоянный страх не только не интересно, но еще и абсурдно, нелепо, глупо!

Право, если нам что-то и угрожает, то это только случайности. Но от случайности не убережешься, на то они и случайности, что их не предугадаешь — прогнозируй, не прогнозируй. Однако же мы, за неимением реальных угроз, с помощью наших прогнозов пытаемся предупредить именно случайности! Мы пребываем в иллюзии, что знаем свое будущее, принимаем свою фантазию об этом будущем за реальность и тихонько бьемся в конвульсиях. Каково же нам будет узнать, что всякие утверждения человека о том, что он, мол, знает свое будущее, есть первый признак тяжелого психического расстройства. Да, народная мудрость, гласящая, что "везде соломки не подстелишь" и "человек — предполагает, а Бог располагает", обошла нас стороной. Но пойди объясни это своему сознанию! Оно согласится и через секунду предложит какой-нибудь новый устрашающий прогноз на ближайшее или слегка отдаленное будущее.

Вот человек просыпается, о чем он думает? "Господи, только бы не заснуть случайно и не проспать на работу!" И это самое начало дня, как говорится, только начало. Дальше — больше! Человек выходит из квартиры и мучительно думает: "Все ли я выключил? Не случится ли пожара?", далее: "Так, дверь закрыл, все хорошо? Воры не нагрянут в мое отсутствие?" Пока же он доберется до работы, он успеет помереть в своем воображении множество раз: сначала, опасаясь, что его задавит машина, что затолкают в давке, что украдут его деньги и он останется без куска хлеба, что поскользнется и разобьет себе голову, что попадет в люк, причем навсегда, что...

Страх опасности в десять тысяч раз страшнее самой опасности. Даниель Дефо

Берегитесь, это начало дня! Теперь работа, и здесь можно спрогнозировать любые несчастья, начиная с того, что тебя уволят (или ты разоришься), заканчивая тем, что, выходя с работы в сопровождении сотрудника (противоположного пола), ты будешь замечен в такой "пикантной ситуации" суженым (суженой), который (которая) решит бог знает что и устроит скандал с вытекающими из него бог знает какими последствиями! Я уж не говорю о страхах не справиться с заданием, допустить ошибку, оказаться в конфликте с сотрудниками и т.п. Короче говоря, для нашего сознания эта наша, зачастую любимая даже, работа, благодаря столь успешно функционирующему механизму прогнозирования, способна превратиться в "самое гиблое место".

Всякий наш страх — это всегда прогноз. Мы боимся неизлечимо заболеть и умереть в расцвете лет, мы опасаемся навета, упреков, дурного отношения, одиночества, бедности и т.п. А что это, если не наши прогнозы, наши фантазии относительно будущего, которые, впрочем, мы принимаем за абсолютную реальность! Принимаем за реальность, верим ей и впадаем от этого в "смертельный ужас"! Причем были бы мы дураками, то не так бы себя мучили своими прогнозами, от ума ведь все, от большого ума! "Горе уму!" — воскликнул А. С. Грибоедов, но его поправили: "Горе от ума!"

Прошлое является перекидным мостом в будущее, и пациент попросту переносит в будущее контексты, пережитые им когда-то. В структурном отношении такой процесс можно назвать "негативным самогипнозом". Из-за такого пессимистического взгляда на будущие возможности он сам парализует свои действия. — М. Япко

Пьяному и дураку, знаете ли, море по колено, а вот умный человек может и утонуть, по крайней мере, так ему кажется. И, в целом, он, конечно, прав, но не до такой же степени, чтобы не мыться в собственной ванне! А я ведь встречал среди своих пациентов и таких "умников". Впрочем, дело даже не в неврозах, которые всегда стоят на страхах и соответствующих прогнозах, речь идет об обычной, нормальной человеческой жизни, в которой всегда найдется место червоточинке страха. Последняя же способна измучить так, что и священной инквизиции не снилось.

У будущего есть одно большое достоинство: оно всегда выглядит в реальности не так, как себе его представляешь. — Милорад Павич

Зачастую посмотришь на человека: ну, думаешь, вот у кого-кого, а у него-то все должно быть чин-чинарем. Беседуешь, смотришь в глаза, расспрашиваешь подробно, и что выясняется? Выясняется, что он мучается таким количеством самых разнообразных страхов, что их одних вполне достаточно, чтобы жизнь его — этого успешного человека — превратилась в настоящий ад! Кого благодарить? Сознание! Собака тоже многого побаивается, но до такого сумасшествия никогда, разумеется, не доходит. Бедняжка, это все потому, что она не умеет прогнозировать!

Вот почему инстинкт самосохранения, воспользовавшись почти что безграничными возможностями сознания, способен превратить в смертоносное оружие этот, по сути, совершенно невинный, а кроме того, важный и насущный механизм предполагания будущего...

Как заставить человека сделать что-то для себя?

Все, что мы говорим здесь об инстинкте самосохранения, кажется очевидным, логически выводимым. Однако только в 1979 году Д. Канеманом и А. Тверски были проведены экспериментальные исследования, подтверждающие тот факт, что единственный способ заставить человека позаботиться о собственной судьбе — это запугать его "ужасными" картинами будущего. Ученые бескомпромиссно доказали: человек будет что-то делать только тогда, когда станет бояться того, что в случае его пассивности произойдут ужасные неприятности. При этом ему можно сулить хоть полцарства, хоть все царство, хоть три царства, но вы никогда не добьетесь от него такой же активности, как в случае угрозы потери им царства, его половины или хотя бы четверти. Не дождетесь!

Мы ленивы в своем стремлении к счастью, хотя, впрочем, задыхаемся от этого стремления самым настоящим образом! Наше реальное счастье, как оказывается, состоит лишь в том, чтобы не было несчастья. Не сильно же мы радеем за собственное благополучие! Вот и получается, что единственный способ, доступный нашей психике, хоть как-то заставить нас сделать что-нибудь важное для самих себя — так это негативные прогнозы, т. е., говоря прямо страх. Позитивные же прогнозы, которые, конечно, тоже у нас возникают, служат, кажется, лишь обратной цели — вызвать у своих хозяев чувство, что все плохо, а счастье, недостижимое, где-то там, за горизонтом...

Ты скажи, че те надо!

Ну, да что мы все о грустном и о грустном! Давайте, о чем-нибудь хорошем поговорим, вот, например, о наших желаниях. Готовы веселиться? Нет, а что так? Желание — дело хорошее, да вот с реализацией проблема? А я вот снова о своей собаке расскажу. Любит она погулять- известная собачья радость. Только начинаю одеваться, а она тут как тут: "Берите меня на прогулку!" А я ей: "Нет, дорогая, я на работу". И когда звучит этот заветный звук "на работу", у нее срабатывает условный рефлекс — можно расслабиться, прогулка не светит. И вот она уже переключилась на какое-то другое дело. Но так ли будет вести себя человек на ее месте (представим себе эту забавную ситуацию)? Наверное, он спросит: "А почему, собственно? Я лично уже нацелился погулять, так что, будьте любезны, надеть поводок и вывести!" Ты ему: "Да не могу я, занят, опаздываю!" Ответ: "А мне какое дело, что ты опаздываешь?! Я гулять хочу!" В результате малое мамаево побоище с кровопусканием и кровопролитием...

Да, примерно по такому механизму мы обычно и страдаем от собственных желаний, которые, будучи осознанными (т.е. попавшими в сознание), настаивают на своем, не пытаясь даже предположить, что не все то, что хочется, возможно, по крайней мере, в данной точке времени и пространства. Сколько в наших головах формулировок, начинающихся со слов: "должен", "должна", "должно"! Всякий раз, когда мы испытываем раздражение, за этим раздражением кроются именно эти ужасные слова, равно как и нижеследующие: "не хочу", "не буду", "а ну, быстро!", "почему нет?", "я требую, чтобы...". Да, требовать продолжения банкета можно сколько угодно, но, видите ли, в чем загвоздка: и есть нельзя безостановочно, и еда когда-то же должна кончиться.

Впрочем, как это ни удивительно, сознание совершенно не приспособлено к тому, чтобы рассуждать здраво. Если в подкорке возбудилась какая-то доминанта (читай — какое-то желание), то и мысли мчат в соответствующем направлении. Нет чтобы оглядеться, просчитать конъюнктуру, подумать о целесообразности... Куда там! Тенденциозность сознания, которое повинуется подкорке беспрекословно, делает наше желание крепким, как дамасская сталь, хотя по разрушительности воздействий его стоило бы сравнить с термоядерным оружием. Ведь крушит наше требование, мгновенно перерастающее в агрессию, все и вся. В первую очередь, нас, конечно, потом окружающих, а потом снова нас, уже со стороны окружающих, у которых свои желания (требования), с нашими никоим образом, как правило, не сочетающиеся.

По самой своей натуре мы несчастны всегда и при всех обстоятельствах, ибо, когда желания рисуют нам идеал счастья, они сочетают наши нынешние обстоятельства с удовольствиями, нам сейчас недоступными. Но вот мы обрели эти удовольствия, а счастья не прибавилось, потому что изменились обстоятельства, а с ними — и наши желания... — Блез Паскаль

Впрочем, требуем мы не только от других людей, чтобы они соответствовали нашим ожиданиям, но и от мира неживого (ученые и художники, предъявляя требование к цифрам и кисти, способны, следуя порочной практике требований, даже дойти до самоубийства). Здесь в особенности популярны требования наподобие: "А где справедливость!", "За что это мне", "Верните молодость и здоровье!", "Люди должны жить вечно!". То, что подобные требования неконструктивны, а жизнь есть жизнь, т.е. люди болеют и умирают, справедливость — только в нравоучительных сказках, молодость проходит, и каждому надлежит пережить разочарования и личные катастрофы, — все это хорошо известно. Но, даже понимая это, мы продолжаем твердить: "Должно быть иначе!" Во рту слаще не становится, а мы, настаивая на невозможном, упускаем даже те шансы, которые вполне могли быть нами использованы.

Идеал — это палка, которая дает вам возможность бить себя и издеваться над собой и окружающими. — Фредерик Перлз

Ну и самое абсурдное — это то, что мы способны предъявлять требования к самим себе. Поскольку каждый из нас имеет где-то у себя в голове идеальный образ себя, то тут, как вы понимаете, поводов для предъявления требований более чем достаточно. Мы хотим быть самыми умными, самыми эрудированными, самыми успешными, самыми красивыми и богатыми... И очень сильно переживаем, когда эти требования не реализуются. А как они могут, такие-то, реализоваться? Все это, знаете ли, чересчур. Так что разочарования, агрессия, направленная на самих себя, нам обеспечена. Всякий раз, когда оказывается, что что-то в нас не так, т.е. не так, как бы нам того хотелось, мы или смущаемся, или стыдимся, или же испытываем чувство вины, отчаяние, занимаемся самобичеванием — короче говоря, испытываем классические симптомы депрессии.

Внутренние предписания включают все, что невротику Надо делать, чувствовать, знать; кем ему Надо быть, а также все его табу: как и что ему Нельзя делать. — Карен Хорни

В конечном счете, все это сплетается в гордиев узел, который и не рубить нельзя, и рубить жалко, ибо кажется, что канут с ним все наши мечты и надежды. На самом же деле, если что в этом случае и погибнет, так это наши вечные спутники (неврозы, я имею в виду). "Почему отказывает здравый смысл?" — спросите вы. "А был ли мальчик?" — не спрошу, а отвечу я. Здравого смысла и не было, поскольку все, что мы считаем здесь здравым смыслом, просто сознательная обертка неосознанных процессов (доминант и динамических стереотипов). Не будь, правда, сознания, они бы покуролесили, покуролесили — и сошли на нет. Но благодаря сознанию все это задерживается, усиливается, перерастает мыслимые и немыслимые пределы, доводя нас до исступления и легкого помешательства.

"Кто я? Быть может, я не Лир! Не та у Лира стать, не та походка!" — знаменитые требования шекспировского героя, представленные в переводе Бориса Пастернака. Требования к другим: "До чего вы меня довели!"; требования к миру: "Какая несправедливость!"; требования к самому себе: "Я должен быть звездой эфира!" Короче говоря, типичное безумие...

Самый простой способ стать невротиком.

Вы знаете, наверное, что существует достаточно много самых разнообразных психотерапевтических школ и направлений. Однако одним из самых популярных и эффективных видов психотерапии является так называемая когнитивная психотерапия Один из ее отцов-основателей — Альберт Эллис. Как и всякая американская штучка, когнитивная психотерапия страдает упрощенчеством, и терапия А. Эллиса — яркий тому пример.

А. Эллис начал свою работу с того, что выделил двенадцать основных, как он их назвал, "иррациональных убеждений", проще говоря, ошибочных суждений (мыслей), которые без труда отыскиваются в голове любого невротика. Согласно А. Эллису, наша реакция на то или иное событие — результат господства этих "иррациональных убеждений", именно они, если верить этому автору, и заставляют нас бояться, расстраиваться и испытывать раздражение. Впрочем, после двадцати лет своей практики А. Эллису удалось сократить свой печальный список "иррациональных убеждений" с двенадцати пунктов до трех. Догадайтесь с трех раз, каковы они... Да, это требования, предъявляемые к самому себе, другим и окружающему миру! Вот точные формулировки:

Психология bookap

1. Я должен делать это хорошо и/или получать одобрение важных для меня людей, а иначе я — просто ни на что не годный человек.

2. Вы должны относиться ко мне внимательно и справедливо, вы не имеете права разочаровывать или огорчать меня, а иначе вы — плохой человек.

3. Мне должны быть предоставлены те вещи и те жизненные условия, которые я хочу иметь, я должен быть предохранен от всех неприятностей, а иначе жизнь становится невыносимой и я никогда не смогу стать счастливым.

Если вы горюете о потере лодки — вспомните о "Титанике". — Анонимный автор

Что ж, не узнать в этих "иррациональных убеждениях" требований трудно — это требования. И все мы, не отличаясь оригинальностью, носим их в голове как маленькую, компактную гильотину, поскольку, думая подобным образом, нетрудно оказаться на эшафоте. Конечно, А. Эллис упростил человека до неприличия, однако, согласимся, он вывел рецепт самого простого способа стать полноценным невротиком...

Главное, что я знаю причину!

Впрочем, все они — прогнозы наши и требования — были бы невозможны, если бы не третий род мыслей, имеющийся в нашей голове — это объяснения. Говорить о них и скучно, и глупо, ведь это оправдания. Мы оправдываем свои страхи и свое раздражение, мы всегда находим "убедительные" (нам они, по крайней мере, таковыми кажутся) объяснения тому, почему мы боимся, будучи в безопасности, с какой стати рассердились на близких, затаили обиду или испытываем чувство вины. В действительности, ничего кроме случайности нам не угрожает, а сердиться и сетовать просто бессмысленно. Кроме того, подобное поведение крайне непродуктивно и, в большинстве случаев, просто некрасиво. Впрочем, нам это хорошо известно, но мы боимся себе в этом признаться. Сознание пытается уверить нас в том, что все наши страхи и приступы злобы обоснованы, у нас на все есть свои "объяснения": мы всегда знаем, "почему" мы боимся или сердимся, а также в связи с чем мы расстраиваемся.

Сознание всегда бывает более заинтересовано в одной стороне объекта мысли, чем в другой, производя во все время процесса мышления известный выбор между его элементами, отвергая одни из них и предпочитая другие. — Уильям Джеймс

Однако все эти "почему" — лишь объяснения, служащие нам для поддержания внутренней стабильности. Они дают ощущение понятности, определенности, хотя, поскольку все наши требования и прогнозы — чистой воды бессмыслица, эта понятность и определенность слишком дорого нам обходится. Один из самых прославленных психотерапевтов, автор гештальт-психотерапии — Фредерик Перлз сказал как-то на своем семинаре: "Существует три типа дерьма — куриное, коровье и слоновье. Когда вы говорите друг другу: "Привет!", "Пока!", "Как дела?", "Здорово живешь!", "Классный прикид!" — это куриное дерьмо. Когда вы говорите: "Потому что...", "Следовательно...", "Значит...", "Следует сделать вывод..." — это коровье дерьмо. Когда же я рассказываю вам о теории гештальт-терапии — это слоновье дерьмо". Выглядит грубовато, но по сути своей очень верно.

За нашими "потому что" нет никакой истины, кроме одной. За ними скрываются какие-то пугающие нас прогнозы или требования, ведущие к раздражению. Возможность объяснить что-то — это еще не истина, истина — это дело, то, что мы делаем. К сожалению, за нашими объяснениями стоят самые неприглядные дела — страх, гнев и страдание. Если бы мы были, действительно разумными существами, то должны были бы не оправдывать эти чувства, а признавать их, думая дальше только о том, что необходимо сделать, чтобы более не доводить себя до них.

Сознание тенденциозно, а потому всякое возникшее в подкорке возбуждение находит в нем все необходимое. Мы рисуем сами себе ужасающие нас картины будущего, подкрепляя их соответствующими объяснениями, или требуем от мира, себя или других что-то, что он, мы сами или другие люди не могут или не хотят делать. Но наши объяснения говорят об обратном, и мы продолжаем стучаться в закрытые или попросту несуществующие двери. Кому от этого худо?

Научная "истина" отличается от пустого фантазирования только степенью надежности, с которой можно провести эту связь или интуитивное сопоставление, и ничем иным. — Альберт Эйнштейн

Нам. Нам, которые отказываются признать ту несомненную истину, что будущее никому не известно, что никто никому ничего не должен, а всякие прочие истины — только мечты и уловки. На свою жизнь, я думаю, можно повлиять. Рок и Судьба — это просто такие слова, которые, по сути своей, являются все теми же объяснениями. Для того чтобы осуществить желаемое влияние, нужно, прежде всего, осознать точку приложения нашей силы. Этой точкой, вне всякого сомнения, являемся мы сами. Далее работа. И только в тот момент, когда мы разорвем порочный круг, связывающий нашу взбалмошную подкорку и беспрекословно подчиненное ей сознание; только в тот момент, когда мы перестанем страдать манией величия по поводу своего ясновидения и магической природы своих желаний; только в тот момент, когда мы перестанем оправдывать собственные страхи и требования — только в этот момент возможность действительно изменить свою жизнь станет реальностью.

Впрочем, достаточно ли мы разумны, чтобы быть столь строгими к себе и, одновременно, именно поэтому — столь заботливыми в отношении своей жизни? Не знаю.

Грех священника...

Насколько наша "личность", т.е. наши мировоззренческие установки, определяют наше поведение? Чем мы руководствуемся, когда нам предстоит совершить тот или иной поступок? Здравым рассуждением? Своей внутренней идеологией? Этот вопрос и решили исследовать социальные психологи...

Психология bookap

В Библии есть притча про доброго самаритянина, который, не в пример другим персонажам истории, остановился и помог страдающему человеку. Ученые-психологи почитали, видимо, Библию и решили провести следующий эксперимент. Ничего не подозревающему студенту Принстонской духовной семинарии говорили: "Вам предстоит прочесть проповедь о "добром самаритянине", но поторопитесь, вы опаздываете, ваши слушатели уже давно ждут".

По дороге к месту, где предполагалось прочтение проведи, экспериментаторы поместили актера, который в момент, когда мимо проходил испытуемый семинарист, падал, начинал стонать и заходиться от кашля. Этот эксперимент продолжали многократно и с разными семинаристами. Теперь догадайтесь с трех раз, как вел себя семинарист в этой ситуации?

Никогда не догадаетесь! Только 10% семинаристов, полагающих, что они опаздывают на свою проповедь о "добром самаритянине" останавливались, чтобы помочь страдающему! Результаты эксперимента вызвали в научной среде настоящий шок: священник, который собирается читать проповедь о "добром самаритянине", не останавливается, чтобы помочь нуждающемуся в помощи!

Почему семинаристы реагировали таким образом? Ответить на этот вопрос, конечно, мог каждый из тех, кто прошел мимо. В общем и целом все говорили одно и то же: что чувствовали себя некомпетентными в оказании помощи этому несчастному (ведь образование священника — это вам не медицинская специализация), а кроме того, они опаздывали, их, как они полагали, ждали люди, что и неудобно, и неприлично... Да и потом, ведь кто-то постоянно ходит этой дорогой, так что несчастный, конечно, не остался бы без помощи — найдутся и более компетентные, и менее занятые. Ничего не скажешь, логично!

Чтобы жить дольше, мы должны уяснить, что среди всех жизненных явлений нет ничего более странного, более непредсказуемого и не поддающегося предварительным расчетам, чем наше поведение по отношению друг к другу. Во всей природе ничто так не угрожает человеку, как сам человек. — Льюис Томас

Однако что это, если не оправдание? И, наконец, насколько сильны наши установки (взгляды, мировоззрение), насколько, в действительности, они определяют наше поведение? Да, если уж священник, который собирается через несколько минут проповедовать помощь страждущим, отказывается оказать помощь этим последним (ссылаясь при этом бог знает на сколь нелепые "причины"!), то что уж говорить о нас, грешных.

Поведение человека определяется не тем, что составляет его "личность", а ситуацией — таков вердикт социальных психологов. Я бы добавил к этому только одно: эта "ситуация", определяющая наше поведение, не что иное, как определенная конфигурация активизированных динамических стереотипов и доминант (здесь и страхи, и желания), работа которых, впрочем, весьма искусно прикрывается сознанием. Говоря точнее — объяснениями, весьма, надо признать, благопристойными, по крайней мере, на первый взгляд.

Я предпочитаю разговаривать с детьми — есть, по крайней мере, надежда, что из них выйдут разумные существа, — тогда как те, которые считают себя таковыми... увы! — Сьерен Кьеркегор

Множественная личность.

Ну что ж, можно считать, что с иллюзией нашей сознательности покончено. Очевидно, что до собственной разумности нам еще идти и идти. Если же кто-то после всего сказанного полагает обратное, то, верно, со здравым смыслом у него совсем плохо. Человек, боящийся в отсутствии действительных или, по крайней мере, серьезных угроз, человек, требующий исполнения всех его желаний и фактического воплощения всех своих представлений о жизни в нее — в жизнь, не столько безумен, сколько несчастен. Впрочем, если кто-то думает, что приговор психолога человеческой психологии закончен, он глубоко заблуждается есть еще одна, непочатая тема, имя которой — личность.

Фикция моего "Я".

Что такое наше "Я"? Хороший вопрос! Чувствуете иронию автора? А как иначе, ведь сейчас речь пойдет о самой растиражированной фикции! Почему "Я" человека — фикция? Попробуем разобраться. Нам кажется, что мы такие, какие мы есть, зачастую мы даже требуем от других людей, чтобы они признали это: "Прими меня таким, какой я есть!" И ведь мы даже не догадываемся, сколь тяжелую, сколь неразрешимую задачу мы ставим! Каждый из нас не единичен, каждого из нас — много, и каждая наша ипостась — разная. Вспомните собственный опыт или друзей ваших, знакомых: родители приходят в школу и им рассказывают о том, какой у них замечательный ребенок. "Вы ничего не путаете? — недоумевают родители. — Вы о нашем Пете говорите?" "Конечно, о Петеньке!" — отвечают учителя. Или обратная ситуация: дома Петенька — ангел, но стоит его отправить к бабушке — он превращается в сущего дьявола. Ну, что скажете? В школе и дома, дома и у бабушки на даче разные дети? Или, может быть, наш воображаемый "Петенька" ужасный притвора? Не более чем мы сами — дома и на работе, в электричке метро и на дачном участке среди любимых гладиолусов и огурцов. Везде мы разные, друг на друга не похожие...

Собственно говоря, у человека столько социальных личностей, сколько индивидов признают в нем личность и имеют о ней представление. Посягнуть на это представление — значит посягнуть на самого человека. — Уильям Джеймс

Представьте себя (постарайтесь взглянуть на это дело со стороны) в отношениях с собственными родителями, а потом взгляните на себя, но в отношениях с супругом или любовником (любовницей), так ли вы ведете себя с собственными детьми, сотрудниками по работе, с друзьями и т. п.? В каждой ситуации мы ведем себя абсолютно по-разному — иначе реагируем, иначе воспринимаем те или иные события, даже думаем мы, в зависимости от ситуации, по-разному. Допустим, что какая-то невинная, в сущности, пошлость слетает с уст ваших родителей, потом она же, но в исполнении вашего ребенка, далее то же самое произносится вашим супругом или возлюбленным, наконец, другом, сотрудником, случайным прохожим. Вы услышите одну и ту же пошлость? Нет, вы услышите множество совершенно разных высказываний: в одном случае, это, действительно, будет пошлость, в другом — хамство и "сплошное неприличие", в третьем — глупость, в четвертом — милая игра и сигнал к половой активности, в пятом — проявление доверия, в шестом... Надо ли перечислять дальше? В каждой из этих ситуаций вы и сами будете разными. Почему? Потому что в каждой из них вы будете исполнять разные роли.

Прима уездного театра.

Да, не пугайтесь, именно "роли", как в спектакле или кинофильме. Конечно, у вас нет ощущения, что вы играете роль сына (или дочери), общаясь с собственными родителями, потому что вы привыкли к этой роли, сжились с нею и с нею себя отождествляете. А что если вы с младенчества росли в детском доме, но вот, по велению очередного зигзага вашей судьбы, оказались лицом к лицу с вашими "биологическими родителями", которых никогда не видели. Кажется, что эта ситуация не должна отличаться от предыдущей, но ведь это не так. В последнем случае вам будет казаться, что вы играете эту роль, вы будете осознавать, что не чувствуете себя ребенком — сыном (или дочерью) этих людей. Но ведь это действительно ваши родители! В чем же дело?! Все дело в том, что привычка и ее отсутствие — это разные вещи. Если динамические стереотипы наличествуют, то вы будете чувствовать себя тождественными собственному поведению (в данном случае — собственной социальной роли). Если же эти стереотипы пока не образовались, подобного ощущения у вас не возникнет, и только ваше сознание говорит вам: "Это твои родители", — говорит и само себе не верит. Хорошо, но какие же мы, в таком случае, "настоящие"? Где мы настоящие — там, с родителями, или здесь — с детьми, здесь — с супругами, здесь — с сотрудниками и друзьями? И вообще, где-то, в какой-то из этих социальных ролей, действительно, можно отыскать нас? Может быть, мы все-таки нечто большее? Или, не дай бог, меньшее? И меняет ли суть дела то, что в одном случае мы осознаем, что играем некую социальную роль (сына или дочери, супруга или супруги, родителя, друга, сотрудника и т.д.), а в другом — настолько с нею сжились, что и не чувствуем "игрового момента"? Надо думать, что если и меняет, то, по большому счету, несильно.

Ни один человек не сможет хоть сколько-то долго быть одним для себя и другим — для остальных и, в конце концов, не запутаться, который настоящий. — Натаниэл Готторн

Но кто же тогда "Я"?! Вспомним Лира, задавшегося этим вопросом. Ох, как божественно мудр Шекспир, мир его праху! Кстати, о прахе и о Шекспире: по этому поводу у него есть тонкое замечание, только не в "Короле Лире", а в "Гамлете": "Александр умер, Александра похоронили, Александр стал прахом, прах — земля, из земли добывают глину. Почему глине, в которую он обратился, не оказаться в обмазке пивной бочки? Истлевшим Цезарем от стужи заделывают дом снаружи. Пред кем весь мир лежал в пыли, торчит затычкою в щели". Конечно, все это не слишком радует, но роль "пыли" и "праха" подходит нам не меньше, чем роль "родственника", "профессионала в своем деле" или, например, маленькая роль сто пятого плана — роль "случайного прохожего".

"Весь мир — театр, а люди в нем — актеры!".

Этот знаменитый шекспировский тезис трагичен, любой психотерапевт подтвердит. Между двумя возможными вариантами — играть или жить — современный человек выбрал играть. Жизнь пошла побоку, мы превратились в роботов и сами этого не заметили. Современный человек расколот, он рассыпался сотнями ролей по собственной жизни, он перестал быть цельным, а потому и сильным. Но если мы все время играем, каковы же мы на самом деле? Где мы настоящие? Есть ли мы вообще? А если есть, то когда? Современный человек потерялся, он пуст, он умеет только изображать, ведь даже страдание у нас деланное. Мы и любим, и мучаемся на публику. Причем в зрительном зале, как оказывается, кроме нас самих никого нет. Каждый занят собой: сам играю, сам аплодирую. Круг замыкается: человек оказывается наедине с самим собой, но он умеет только играть. Игра приобретает чудовищные формы, это уже не трагедия, это катастрофа.

Представим, что в наших силах прервать игру. Что тогда? Это ровным счетом ничего не меняет, поскольку игра во всем, и остальные продолжают читать свои роли, принимая заученные позы. Одиночество, ужас и внутренняя боль — вот наши собеседники. Агрессия — способ защиты, риск — способ ощутить жизнь. Таков рецепт для тех, кто играет, пытаясь не играть. Что станется с нами, если нас раздеть, если снять с нас все роли, в которые мы так заботливо укутались? Мы будем беззащитны, мы начнем защищаться, но это снова игра. А что если нас совсем раздеть, так, чтобы мы не могли даже защищаться? Мы почувствуем себя слабыми, но это неправда. Жизнь сильна не своей формой, не игрой, но самим фактом жизненности, а этого у нас не отнять. Но мы не знаем этого, потому что постоянно играем и не знаем другого.

Если человек освободится от всего того, чем он не является, то останется его подлинная субстанция, человек вообще, человечность, живущая в нем, как и в любом другом. Это его сущность, которая в силу обстоятельств выступает переодетой, преуменьшенной, искаженной. — Георг Зиммель

Загнанные и измученные, мы все-таки выучиваемся на первоклассных актеров, мы становимся мастерами манипуляций, что позволяет нам балансировать на зыбкой кромке межличностных отношений. Существует целая бездна разнообразных манипуляций, но если свести их в общие формулы, то оказывается, что существует только четыре основные манипуляционные стратегии.

Во-первых, стратегия активной манипуляции. Человек, который использует манипуляции подобного рода, пытается управлять другими людьми с помощью активных мер. Он ни за что не станет демонстрировать свою слабость и в любых обстоятельствах будет играть роль человека, полного сил. Он опирается на слабость других людей и добивается над ними контроля.

Во-вторых, стратегия пассивной манипуляции. Пассивный манипулятор — это прямая противоположность активному. Он прикидывается беспомощным, а зачастую даже глупым. В то время как активный манипулятор выигрывает, побеждая противников, пассивный выигрывает, терпя поражение. Позволяя активному манипулятору думать и работать за него, пассивный манипулятор одерживает сокрушительную победу.

Я называю невротиком любого, кто использует свои возможности, чтобы манипулировать другими, вместо того чтобы совершенствовать себя. — Фредерик Перлз

В-третьих, стратегия соревновательной манипуляции. Некоторые люди живут борьбой, покой, как говорится, им только снится. Жизнь для них — это постоянный турнир, цепочка выигрышей и проигрышей. Другие люди для такого манипулятора выполняют роль соперников или даже врагов, реальных или потенциальных.

Психология bookap

В-четвертых, стратегия манипуляции безразличия. Человек, исповедующий эту стратегию, играет в индифферентность. Он старается отойти, устраниться от контактов. Его девиз: "Мне наплевать". Но на самом деле ему не наплевать, и даже очень! Однако он никогда не сознается в своей заинтересованности, он вынуждает других принимать нужные для него решения, скрываясь при этом за маской холеного безразличия.

Впрочем, манипулятора бесполезно, а главное, нелепо обвинять. Он сам страдает от своих манипуляций больше других, поскольку платит за свои невротические стратегии одиночеством и тягостным чувством бессмысленности существования, которое по-настоящему пусто, если в нем нет искренности. Манипуляторами становятся не от хорошей жизни.

Основная и первая причина манипуляций банальна до неприличия. Дело в том, что человек никогда не доверяет себе полностью. Сознательно или подсознательно он всегда думает, что его спасение в других людях, однако он им тоже полностью не доверяет. Возникает противоречие, которое и заставляет его встать на скользкий путь манипуляций: заставлять, привязывать, вынуждать, признавать, отступать и т.п.

Вторая причина, заставляющая нас становиться манипуляторами, еще парадоксальней: человеку кажется, что чем он успешнее, чем совершеннее, тем любимее. Но это очевидная нелепость. Кто, скажите на милость, будет любить пусть и идеальную, но холодную статую? Любовь — это искреннее желание заботиться о другом человеке. Когда же мы отвергаем заботу, мы отвергаем и любовь, когда мы требуем, чтобы о нас заботились, то лишаем любовь спонтанности, без которой она существовать не может.

Манипуляция — это псевдофилософия жизни, направленная на то, чтобы эксплуатировать и контролировать как себя, так и других. — Эверетт Шостром

Третья причина манипуляций сокрыта в наших страхах. По большому счету, мы ужасно трусливы. Мы боимся, что о нас кто-то что-то плохое скажет или подумает, мы боимся, что нас обманут, обидят, подставят. Гонимые этими страхами, мы защищаемся манипуляциями, т.е. сами кому-то что-то плохое говорим или думаем, обманываем (утешая себя, что это во благо), обижаем (с целью "воспитания"), подставляем и не замечаем этого.

Надо ли удивляться, что после всего этого мы чувствуем себя одинокими?

А был ли мальчик?

Наше "Я" определяется обстоятельствами, точнее говоря, теми динамическими стереотипами (условными рефлексами, привычками), которые пробуждаются в нас под воздействием этих обстоятельств. При этом мы ведь с пеной у рта готовы убеждать всех и вся: "Я — личность!", "У меня есть права!", "Человек — высшее творение природы, потому что у него есть личность!" "А был ли мальчик?" — спрашиваю я вслед за Максимом Горьким и прихожу к неутешительному для нашего, слишком разросшегося, самолюбия выводу: мальчика не было. Впрочем, данный пессимизм — это лишь оптимизм хорошо осведомленного человека. Не думаю, что по этому поводу стоит расстраиваться.

Там, где у некоторых людей личность, у большинства — пустота, потому что они слишком заняты тем, что проецируют себя во все стороны. — Фредерик Перлз

Возможно, все это повод не для печали, а для весьма важного для каждого из нас мероприятия. Ведь если нас до сих пор не было, а были лишь одни наши динамические стереотипы и доминанты, скрашенные игрой в поддавки нашего сознания с нашим подсознанием, значит, у нас еще большие перспективы. Современный человек, и, к сожалению, это уже доказано с величайшей степенью достоверности, во всем разочаровался, не видит смысла в жизни и думает только о том, как бы поскорее скоротать свой век. Депрессия поразила человечество — об этом говорят не только ученые, но и экономисты на своем знаменитом Давосском форуме. А что такое депрессия, если не утрата смысла жизни? Последнее же возможно лишь вследствие возникновения ощущения, что все цели достигнуты, а далее идти некуда. Что ж, теперь с уверенностью можно утверждать, что это не более чем ошибка, хотя и очень серьезная.

Ловушка нужна для ловли зайцев. Поймав зайца, забывают про ловушку. Слова нужны, чтобы поймать мысль: когда мысль поймана, про слова забывают. Как бы мне найти человека, забывшего про слова, — и поговорить с ним! — Чжуан-Цзы

В действительности, мы не только не достигли своих целей, а только начали их нащупывать, только сейчас у нас появились реальные шансы выбраться из мракобесия собственного восхваления и обожествления, только сейчас мы получаем возможность найти того, отсутствовавшего до сих пор, мальчика, равно как и девочку — причем в каждом из нас. Следует только избавиться от фикции "Я", понять, что геоцентрическая (эгоцентрическая) модель мира (в нашем случае — субъективного, психического) бесконечно устарела. Не Солнце крутится вокруг Земли, а Земля вокруг Солнца, не другие люди крутятся вокруг нас, а мы крутимся в мире других людей, которых, кстати, из-за постоянной своей "ролевой игры" мы и не замечаем. Странно ли, что мы чувствуем себя одинокими?

Нет, не странно. Имеем ли мы шанс исправить сложившееся положение? Я думаю, что да, но только в одном случае: мы должны понять, что являемся заложниками своего поведения, своих привычек, доминант, образов субъективного восприятия (т.е. "внутренних" образов, где вещи или хороши, или плохи) игры подсознания с сознанием, а также прогнозов, требований и объяснений, населяющих последнее. Если мы осознаем это, то, вероятно, сможем и изменить положение дел, научившись изменять собственное поведение. Только тогда и появимся мы сами, а с нами и другие люди, только настоящие, а не партнеры по заезженным пьесам. Хорошая перспектива, не правда ли? Теперь лишь один вопрос — как? Начнем с малого...