ВТОРОЕ ЗАНЯТИЕ

То ли буря море рвёт, то ли небо жмурится, то ли сказка снова врет, то ль Создатель хмурится. Только тропка вновь — в бурьянах по грудь, и бредёт старик — наш, не кто-нибудь.

— Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, — бормотал старик, к морю двигаясь, к морю Синему, изобильному, в недрах волн своих с рыбкой рыжею.

— Быть Хозяином — дело хитрое, — говорил старик, в травах путаясь, — хоть приятное, но ведь — зыбкое. А с моей каргой с места стронешься, но откроет рот — не схоронишься.

Лезут сквозь меня беды прежние, страсти старые, непомерные. На Хозяина ополчаются, улюлюкают, насмехаются. И старуха, вошь задунайская, с челобитной вновь к морю выгнала!..

…Бормотал старик, выходя на брег, пенных волн верха с колен струшивал.

— Рыбка, эй! — кричал. — Выплывай скорей! Много сладких слов ты

мне молвила. О моём былом даже вспомнила. Посулила мне много прав и сил. Толькостал совсем от проблем я сив.

Расступились тут воды синие, волны бурные, струи сильные. И на гребне пен, в свете золота рыбка, вынырнув, так сказала вдруг:

— Ты что это, Петя? То ли в сказки совсем заигрался, то ли в кукле своей затерялся? А может, просто умом слегка повредился?

— Не гневайся, Рыбка, не гневись. Золотая, на меня непутевого, — продолжал старик, не в силах справиться с напевностью сказочною. — Много сил приложил, много игр играл. Думал, выйдет толк — они вышел весь.

Одна бестолочь, видно, осталася.

Жалко вновь стало Золотой Рыбке старика Петю. «Ведь не старый же ещё старик-то», — подумала. Подплыла она поближе.

— Да, — молвила, — видно правду говорят, что людям свойственно исправлять одни ошибки на другие. Уж если после нашего разговора ты сумел всё же несчастным заделаться… Ну да ладно, выкладывай, что ещё у тебя стряслось?

— Да старуха всё, — говорил старик, — как заноза во мне, что застряла в живом. Никакой Хозяин супротив неё не выстоит. Нет, вначале всё как надо — пока я Облаком себя чую, или Ветром в поле, или Дождинкой малою, — лучше и не бывает.

— Но стоит забыться, — продолжал старик, — и всё по-прежнему.

А как не забыться? Бывает, как рявкнет: «Старик!.. а где ты?.. а что делаешь?.. а ну, дыхни, оконный!..» Так душа по привычке в пятки-то и прячется.

— Что ж ты хочешь, милая, — воздыхал старик, — не поверишь, сколько годов надо мной она так измывается. Каждая клеточка моя ею пропитана. Куда там Хозяину рядом с нею прижиться. Тараканы из-за неё и те давно из избы поразбежалися…

— А отчего же ты, — всплеснула плавниками рыбка, — не взял горечь свою и несогласие со старухой да не превратил в образ игровой? Отчего не дал свободы ему? Не породнился именем с ним, в одно целое не слился, неприязнь к нему убирая?

— А бес его знает, — смутился нестарый старик, — не втянулся видать ещё, внове мне это всё… Не привык я как-то шуры-муры с проблемой разводить, всё больше супротивничаю с нею…

Он пошамкал губами, поискался в бороде и доверительно сказал рыбке:

— Женщина, вишь ли, это такое слабое и беззащитное существо, от которого ну нигде спасу не сыскать. Хоть вроде и понятно оно — ну кто ж от ребра добра ищет? — да только сил моих не осталось уже.

— Вот давеча, — продолжал старик, — сидела она подле зеркала, сидела, а потом меня и вопрошает: «А сколько б ты мне, старик, годков-то с виду дал?» Будто ей, карге старой, своих не хватает. Так я ей и ответил… Как принялась она тогда браниться!..Прогнала к тебе — иди, говорит, к подружке своей. Золотой Рыбке, выпроси у неё для меня молодости новой.

— Поизносилась, дескать, она, поистаскалася, срок годности у неё закончился, — злорадно захихикал Петя.

— Да, — сказала Золотая Рыбка, внимательно его слушая, — а ведь всё не так плохо, как ты думаешь. Всё гораздо хуже. Неужто не ясно тебе ещё, что не стоит никогда говорить плохо о другом человеке, что в тебе же он и подслушивает?

— Решила было я, — продолжала рыбка, — что одним лишь напоминанием о совершенстве твоём изначальном помогу тебе. Состояние Хозяйское вновь ощутить дала. Да, видно, мало этого.

— Значит, всё же огонь, вода и медные трубы… — добавила задумчиво. — Да ты не расстраивайся, не получить желаемое сразу, это иногда и есть везение. А с тобой комплекс мероприятий проводить будем. Случай твой сложен как раз своей банальностью…

— Комплекс? — забеспокоился старик. — С бананами?.. Ежели там мудреное что, учиться, скажем, нужно — так не потяну я, пожалуй. Года уж не те…

— Не учиться будем, — засмеялась рыбка, — а дурака валять. А иногда и вместе с ним валяться. И насчёт годков своих не сомневайся — потянешь ты ещё, да и не на одну даже сказку. А как рецепт молодости достанешь, так и вовсе добрым молодцем заделаешься.

— Вот спасибо тебе, рыбка, — разволновался старик, — а я-то думал, враки там всё про молодость. А ты мне помочь решила…

— Эх! — воскликнула Золотая Рыбка. — Всё же страшен кляп, обмазанный мёдом! Особенно когда не в рот его, а прямиком в мозги запихивают… Прошло время помощи, Петя, счастье своё ищи теперь сам. Совет дам, но не более.

— Моё время, — сказала рыбка, — закончилось в твоей истории. Другие будут встречаться на твоём пути, слушай внимательно их. Случайных встреч, в нашей жизни не бывает. Думай, учись, о Хозяине вспоминай.

— И ищи себя, — сказала рыбка, — но не убогого и забитого, а свободного и счастливого. Не ходи далеко, не мудри второпях. Для начала — загляни в себя. Кто живёт в тебе — ты уже знаешь.

— Выйди из себя, Петя, — сказала рыбка, — покинь себя — неказистого, но такого привычного и обжитого. Взгляни со стороны. Гляди на себя, пока смеяться не станешь. Потому как смешно это очень, когда значимость свою кукольную да ряженую как в спектакле со стороны разглядываешь. Тогда, может, и начнётся твой настоящий путь.

Так сказала ему — и махнула хвостом, в Синем море красу свою спрятавши…

* * *

Долго ещё стоял старик на берегу, в пенные гребни волн вглядываясь, пока не продрог весь. Обхватил он тогда руками себя, мокрого всего и неуютного, прочь побрел, голову понуро неся.

Брёл, о камни прибрежные лаптями цепляясь, бормотал под нос.

— Время камни разбрасывать, — сокрушался негромко, — и время о них же спотыкаться…

— Падает камень на человека — плохо человеку, — рассуждал он уныло, — падает человек на камень — опять же плохо человеку… Как ни верти, как ни крути, а человеку завсегда плохо…

— …Стой, чего это я? — себя же одёрнул старик. — И старухи рядом нет, а я всё ною. Втянулся, видать… Пора Хозяина кликать.

Глянул Петя внутрь себя, да тяжесть свою сердечную, душевную камнем глыбящимся ощутил — серым и холодным, ветрами поеденным…Окутал он тогда теплом его своим внутренним и будто волю ему волшебную подарил — ищи, мол, счастье своё сам! Да покатился в нём тот камушек незнамо куда: раздолья ему захотелось, лёгкости странной, на ветру вьющейся… И вот уже видит его старик Петя, дай не камнем вовсе, а отчего-то… чучелом огородным, пестро наряженным и посреди простору полевого лёгким ветром обдуваемым…

Растопырил тогда старик руки в стороны, вытянулся весь, стройность в себе деревянную ощутил, лёгкость тряпичную — вроде как взаправду чучелом становясь. Постоял так, на ветру покачался…

— Я Хозяин Огородное Чучело… — сказал себе негромко, новым образом ещё больше наполняясь. — Я Хозяин…

А как надоело чуть погодя старику Пете врастопырку средь поля стоять и глянул он по сторонам, то вновь обмер — от удивления уже: метрах в нескольких от него взаправдашнее пугало торчит, на кол посаженное, да так же с ветром раскачивается.

Подошёл он поближе — стоит, сердешное, посередь поля пустого, облезлое всё, воронами засиженное…Сравнил его старик с образом своим внутренним — посочувствовал ему, разницу ощутив.

— Э-хе-хе, сиротинушка, — сказал он, в пугало пристально вглядываясь, и добавил удивлённо: — Кого-то ты мне напоминаешь…

Скинул решительно старик Петя с себя накидку старую да шапку прохудившуюся, на пугало всё водрузил. Затем подобрал из старого кострища уголек и приблизился к чучелу вплотную.

— А ну-ка, ну-ка, — бормотал, дорисовывая что-то на тряпичной физиономии. Закончив, он отошёл в сторону и, слегка наклонив набок голову, некоторое время рассматривал дело рук своих.

— Вот те раз, — наконец произнёс Петя изумлённо, — вылитый я. У него даже рот открылся от восхищения. Тыкая в пугало заскорузлым пальцем, старик засмеялся, а затем и вовсе захохотал.

— Ой, не могу, — приговаривал он, смеясь, — старик Петя, ну вылитый… старик Петя…

— А ты не старый ещё, оказывается… старик Петя… — хохотал он, вытирая слёзы, — крепкий, я погляжу, ещё старик… Хоть и с дрючком промеж ног…

— Если ты — старик Петя, — продолжал он, понемногу успокаиваясь, — то тогда кто же я ?

— Ах да, — вспомнил он, — ведь я же — «Хозяин Огородное Чучело»… Это привело к новому взрыву хохота. Насмеявшись вволю и с улыбкой поглядывая на огородного «Старика Петю»,новоиспечённый Хозяин с удивлением прислушался к своим ощущениям.

А они были настолько необычными, что его неожиданно потянуло поговорить, позабавляться ситуацией странной.

— Эх ты, старик, старик Петя, — говорил он, обращаясь к пугалу, — ну и что тебе радости в том? А я вот просто чучело… хотя постой, не просто чучело — я Хозяин Огородное Чучело. Вот — чувствуешь разницу?

— А ты — несчастный, изничтоженный заботами старик Петя, — продолжал он. — Вечно воюющий и вечно проигрывающий своей старухе. Ни жизни радости, ни достатку не знающий. В какой рубашке родился ты, в той же и схоронят тебя, вот и всё твоё богатство…То ли дело я — Хозяин Огородное Чучело, который вроде и есть, а ухватиться проблемам не за что, так как меня вроде и нет для них.

— Старик Петя, — говорил он, воодушевляясь всё больше, — откуда ни глянь, а всё одно — старик. Скоро уж и труха с тебя посыплется с последними зубами вместе, а всё никак сладу со старушенцией своей не найдёшь. И где ты её такую на головушку свою сыскал? Не иначе как обронил кто да трижды ещё от радости за потерю такую перекрестился, избавился, мол. А нашёлся один всё же — Петя-то наш, сподобился-таки, подобрал, на счастье своё, горемычное… Как тисками калеными зажал ты себя старухой своей в жизни серой да безрадостной…

Постоял ещё Хозяин Огородное Чучело, подумал, дальше продолжил:

— Вот и выходит, что жизнь твоя, Петя, и не жизнь вовсе, а тиски эти каленые и есть. Мыкаешься, мыкаешься с бедами своими, а уже давно разобраться тебе с ними след было бы. Ведь не просто ж так они, а смысл в них какой-то сокрыт. Ане хватает смелости с живыми бедами разбор учинить, так вот хоть с тисками энтими, жизнь твою напомнившими, и поговори. Вдруг что полезное у знаешь…

— Што ж это они тебя так жмут-то? За что изничтожить хотят? Неужто просто помучить шпоб? А вот если и вправду замучают-то? Што им с того? Ну, может, силу их признаешь… Сильны, мол, тисочки каленые… Ну признал, ну ладно, а дальше-то што? А — уважать, пожалуй, станешь, ухаживать за ними бережливо… Так то и щас выполнимо — почищу-ка я их в картине мысленной своей и маслицем смажу… вот так… Ну, а далее?

— … Ух ты… — удивился Хозяин Огородное Чучело, внутрь себя заглядывая да в ощущениях своих разбираясь. — А ведь им теперь уже и тисками-то быть без надобности — ведь всё, чего хотели они, уже получили… «уважение, и внимание… А желают они теперича в избе, в углу красном Рушником вышиванным лежать, для красы, штоб и для радости…

— Погодь, погодь, — сам себя остановил Хозяин Огородное Чучело. — Ну и бредятины я здесь намолол… Тем более не понятно, отчего это мне сейчас так легко и свободно? Сколько лет я себя помню, а никогда не испытывал такой свободы внутренней, думая о старухе. Каждый раз хотелось спрятать подальше мысли о ней, особливо перед сном, чтобы кошмарами не стращаться.

— А сейчас, — продолжал он, — как будто даже мила она мне стала чем-то. Ведь, поди, сколько уж лет вместе…

— Странно, а всего-то — глянул я на старика Петю со стороны, как на чучело, как на куклу. Хозяином себя при этом ощущая, да образом проблемы своей поиграл маленько…

— Ай да рыбка, — неожиданно вспомнил он, — ай да умница… Ведь говорила же: «Выйди из себя… Взгляни со стороны…Пока смеяться не начнёшь…Потому как — смешно это очень… Стань собой…» Так вот оно что… так вот это как…

— Сейчас по душе мне более, — решил он, — образ последний, внутри себя виденный, в который проблема моя тисочная превратилась.

— Теперь Хозяин я — Рушник Красочный, с жизнью моею меня примиривший.

Подошёл Хозяин Рушник Красочный к пугалу, руку свою на плечо твёрдое, деревянное положил, в глаза его, углями нарисованные, заглянул сочувственно.

— Да, конечно же, — сказал, — кукла ты всего-навсего. Все тобой крутят-вертят, а тебе и невдомёк это, потому как никого, тремя себя, ты в этом мире и не видишь. Где же тебе меня. Хозяина, рассмотреть-то? А ведь не я твой Хозяин, а ты — Хозяин этот и есть. Часть моя, с миром этим меня связующая.

— А как рассмотреть-то? — продолжал он. — Ой как непросто! Когда и кукла, и Хозяин в одном теле обитают. А вот поиграть если в куколки детские, смешно наряженные, так и приходит понимание вдруг — так вот же я! Такой смешной, неловкий и беспомощный, совсем ненастоящий, а значит, и проблемы все мои ненастоящие и такие же кукольные. А увидав со стороны себя — куклу, понимаешь, что увидеть это возможно, лишь глазами Хозяина пользуясь. Как кукла глазами Хозяина смотреть может? Да только им же став, осознав его. Вот тут она как кукла и исчезнет-то — Единый Хозяин лишь будет.

Обнял бережно Хозяин Рушник Красочный пугало-куклу свою, на штырь надетую:

— Намыкался ты, бедолага, обо мне. Хозяине, забывши, — сказал, — ну, да тебе зачтётся это — за одного битого старика, говорят, двух небитых дают, помоложе.

* * *

Стоял у развилки дорог то ли старик наш, Петя нестарый, то ли Хозяин какой — со стороны и не разберёшь-то, больно схожи они меж собой. Надпись на камне читал:

— «Налево пойдёшь — коня потеряешь», — только хмыкнул старик, покосившись на лапти стоптанные.

— «Направо пойдёшь — голову потеряешь». Тоже мне, потеря, — пробормотал он.

— «Прямо пойдёшь…» — сколько ни силился прочесть дальше старик — ничего не читалось, стара надпись была.

— А чего тут думать, — вновь хмыкнул он, дорисовывая угольком продолжение, — и дураку ясно.

Получилось: «Прямо пойдёшь — о камень треснешься».

— Ты что это делаешь тут? — услышал старик Петя голос за спиной. Обернувшись, он увидел доброго молодца в красных сапожках, с луком и колчаном со стрелами за спиной. В руках молодец держал тряпочку, а на ней сидела лягушка зелёная со стрелой во рту.

— Да так, художеством балуюсь… — смутившись, сказал старик Петя и поспешил разговор о другом завести. — А ты кто будешь, добр молодец? И куда гадость эту зелёную несешь? Иль ты из французов?.. Может, ужин себе промышляешь?

— Сам ты — француз, — обиделся молодец, — и нечего дразниться. Тебе смешно, а мне вот — жениться.

Он аккуратно вынул стрелу у лягушки изо рта и спрятал в колчан, а саму лягушку в охотничью сумку осторожно, на тряпочке положил.

— И не думал я дразниться… — оправдывался старик. — Просто вижу — из другой сказки ты…

— Да нет, это ты, видать, из другой, — не согласился добрый молодец. — Здесь места все мне знакомые, а вот тебя и не упомню.

— Хоть и не пойму, как такое возможно? — продолжал он, рассматривая старика. — Ведь границы сказок заговоренные…

— Дык, ведь — Хозяйское состояние, — как о чём-то всем известном, сказал старик Петя.

— Ну да, ну да… — было видно, что добрый молодец не хочет ударить лицом в грязь. — У отца тоже одно такое было… так Кощей утащил…

Повисла неловкая пауза.

— Царевна это, — неожиданно сказал молодец, — а я — Иван-Царевич. Жениться буду. — Он помолчал. — Неохота, правда.

— Ещё бы, — посочувствовал старик, — кому на лягушке охота.

— Дурак ты, — опять обиделся царевич, — сразу видно, что нездешний. Говорю ж тебе — царевна. Принцесса это, только заколдованная. Если её поцеловать — сразу расколдуется.

— Так чего не целуешь? — удивился старик.

— Путь далёкий ещё. Лягушкой транспортировать её легче и прокорму меньше, — ответил царевич. — Да и неохота мне, — неожиданно шепотом добавил он, — невеста у меня уже есть; отец, правда, не знает.

— А ты чего шепчешь, — опасливо спросил старик Петя, — чего затеваешь? И зачем ты мне это, вообще, говоришь?

— А хочешь, — сказал царевич свистящим шепотом, — ты её поцелуй. Твоей принцессой станет, а я ещё подарок за это сделаю. А отцу скажу — расколдовал её, мол, другой царевич. А то ведь не угомонится.

— Целовать я её не стану, — сказал старик, — у меня на то старуха какая-никакая, а имеется. А что за подарок?

— О, это — чудо-подарок, — заманивающе сказал царевич, — заморский. Мешок со смехом от всех проблем. Маде из Кина называется.

— От всех? — засомневался старик. — А он что — волшебный?

— А ты думал, — продолжал увещевать царевич, — говорю же — Маде из Кина. Вот прочитай, если не веришь. Исполнит самые смелые твои желания.

— А несмелые? — заинтересовался старик. «А что, — подумал он, — мешок возьму, а принцессе вольную дам, пусть сама себе жениха ищет»

— Молодость он вернуть может? — недоверчиво спросил он.

— Так для того же он и придуман был, — царевич от нетерпения, даже пританцовывать начал. Он достал лягушку и посадил на камень. — Ну как? Целуешь?

— А-а, была не была, — старик зажмурился, на всякий случай сказал про себя: «Я — Хозяин Рушник Красочный…» — и прикоснулся губами к чему-то холодному и склизкому…

— Мать честная!.. — услышал он отчаянный вопль царевича. — Опять болото перепутал!..Это сколько же мне ещё лягушек отцу в угоду перецеловать надо, пока настоящую царевну найду!..

Старик открыл глаза. Лягушка по-прежнему сидела на камне и пучила на него круглые глаза. Потом открыла рот и громко сказала: «Кв-ва-а…»

— Я — Хозяин Ква, — автоматически сказал старик и подумал: «Мой мешок».

* * *

Лукоморье. Песчаный берег с длинной отмелью. Полуразвалившаяся хижина старика со старухой. Рядом с ней кто стоит, кто сидит — собрался кругом немногочисленный рыбацкий люд окрестной деревеньки.

Ветхие латаные одежды, насквозь просоленные морским бризом, усталые, обветренные лица.

Все смотрят неотрывно на хижину старика и старухи.

— Третий день уже… — говорит кто-то.

— И всё без перерыва… — подхватывают рядом.

— Заколдовал кто?.. — предполагают одни.

— …Или умом подвинулись? — сомневаются другие.

— …Старуха старика довела, а там и сама от тоски тронулась… — авторитетно уверяют те, кто неопытней.

Стёкла ветхой хибарки подрагивают, изнутри доносится позвякивание посуды, сыпется пыль со стен.

И всё это на фоне доносящегося из окон и приоткрытых дверей хихиканья, прихохатыванъя, просто смеха, гоготанья и откровенного ржания. В доме смеются, давятся смехом, корчатся от хохота старик со старухой.

— А был ещё третий кто-то… — делятся те, кто давно уже здесь. — Громче всех гоготал…

— Чёрт, должно быть, вот он их и веселил…

— А где ж он сейчас?..

— От смеха, видать, лопнул…

Неожиданно всё стихает. Впервые за три дня возле хижины стариков воцаряется тишина.

Медленно, со скрипом отворяется дверь, и во двор выползают вконец обессилившие от смеха старик и старуха.

Народ бросается к ним на помощь, поднимают их на ноги — и отшатываются в удивлении.

— А где же старик со старухой?.. — слышится детский голосок. На пороге стоят не юные, конечно, но совершенно изменившиеся и изрядно помолодевшие бывший старик и бывшая старуха. (Как их теперь называть?)

— Кабы не сели батарейки, — бормотал бывший старик Петя, пошатываясь и придерживаясь за сруб, — ещё годков пять скинули бы…

— Правда, и без них смеяться наловчились, — слабым голосом продолжал он, — утробой — изнутри то есть. Но когда кто со стороны смехом заводит — много легче получается, поначалу особенно.

— Думал, обманул Иван-Царевич, ан нет. И хвори все от смеха кончились. И морщины поразглаживались. И старуха вредность свою растеряла. Да и старухой быть перестала.

— И Хозяином легче, смеясь, становиться. Не получается думать и о проблемах скорбеть, смеясь.

— Да и просто думать, в мыслях путаясь — не получается.

— А получается — просто смеяться и быть.

— …Просто смеяться и жить,

* * *

На данном этапе вы лишь слегка прикоснулись к самому верхнему слою потенциала огромных возможностей, заложенных в Хозяйском состоянии. Но уже сейчас вы можете значительно изменить свою жизнь, сделав её более упорядоченной, открытой радости и творческому успеху.

Несомненно, что на первых порах вам ещё придётся столкнуться с проблемами повышенной эмоциональной насыщенности, возможно, даже несущими в себе высокий болезненный заряд. Или проблемами, угнездившимися в вас давным-давно, глубоко «проросшими» и пустившими корни-метастазы в вашем здоровье, характере или мировосприятии.

По своей «технической» сложности они ничуть не значительнее, скажем, обыкновенного насморка и, в принципе, могут быть сняты так же легко и одномоментно. Но став для вас за долгое время привычными, они как бы «отпечатали», «зафиксировали» своё присутствие в некой «внутренней матрице» на уровне клеточной памяти.

Во всех случаях «нехозяйского» состояния эта «матрица проблемы» мгновенно будет включать вас в прежние, унылые и болезненные настроения. Возможно, вы уже успели ощутить на себе этот колебательный процесс «хозяйско-гармоничных» и «деструктивно-нехозяйских» ощущений.

Пока это нормально. В дальнейшем же всё более устойчивое и продолжительное Хозяйское состояние приведёт к реально ощутимой гармонизации вашей жизни и полной «иммунности» от любых деструктивных событий.

Но процесс этот возможно ускорить, и ниже вам будут предложены два очень действенных способа глубинной расчистки и разрядки проблемного пространства.

КУКЛА И ХОЗЯИН

Мы уже говорили, что оболочка, надетая на вас социумом в виде ложного «знания» о себе, является одной из самых устойчивых и коварных ловушек. Она моментально «нахлобучивается» на Хозяина в момент его проявленности в этом мире и день ото дня становится всё более монументальной и «непрозрачной» для его творческого выражения, приобретая гротескные формы несвободной в своём существовании куклы.

Восстанавливая себя в Целостном Хозяине через единение с освобождённым образом проблемы, вы сделали первый, но существенный шаг на пути к своей независимости от социумного рабства. Вторым шагом в этом же направлении будет акт снятия с себя «кукольной» личностной оболочки в виде реальной куклы, изготовленной своими руками.

Вам было предложено сделать самим и принести на занятие куклу-петрушку (то есть надевающуюся на руку), которая для вас должна являться как бы вашим вторым «Я» и в которой вы смогли бы легко и без усилий «узнать себя».

Момент отслеживания своей личности как «куклы» является очень сильным, трансформирующим, актом. >Происходит то, что в различных школах духовных направлений называют «растождествленим, то есть отделение себя «кукольного», зависимого и подчинённого обстоятельствам, от себя же — Хозяина, гармоничного и изначально свободного.

Для чего это необходимо?

Дело в том, что ни одну проблему невозможно решить на том же уровне, на котором она возникла. Пока мы «в проблеме» — мы ею же и являемся. Необходим выход за её пределы, необходим «внешний» взгляд как на саму проблему, так и на свою кукольную беспомощность в её застенках, созданных лишь нашим страхом.

Наблюдая за собой как бы «со стороны», мы обнажаем кукольную суть происходящих событий, что позволяет нам совершенно бесстрашно исследовать даже те ощущения, к которым мы до этого боялись прикоснуться из-за их высокой болезненности.

Тщательность и честность такого исследования очень важны. Если сохранится хоть что-то, что мы утаили от себя из «благих соображений», то обязательно сохранится и страх по поводу проблемы, а значит, и сама проблема. Мы всегда боимся лишь того, что до конца не познано, в чём мы не уверены.

Существует общий принцип: «Всё, что понято до конца, перестаёт существовать». Почему? Вы ещё не забыли, что мы — Со-Твор-цы и что строим мы окружающий мир исключительно из себя, из «своего-качества»? Понять что-либо до конца — значит узнать в этом себя. Но момент такого «узнавания», согласия с собой, приводит к приятию, вы «сливаетесь» с проблемой — своей законной частью, и она «тает», растворяясь в вас. Зигмунд Фрейд по этому поводу писал, что «болезненные состояния не могут существовать, когда их загадка разрешается… Это как в сказках о злых духах, сила которых пропадает, как только называешь их настоящим именем, которое они содержат в тайне».

Поэтому кукла будет для нас как макетом для растождествления со своей «кукольной» частью, со своей ложной личностью, так и местом подробного исследования и познания тайны «злого духа» проблемы, с последующим превращением его в «духа доброго».

Но это ещё не всё. Мы уже говорили, что все объекты как окружающего мира, так и нашего внутреннего пространства — это всего лишь энергия, которая заключена в оболочку нашего знания. Проблема — это та же энергия, это заряд некой негативной программы, живущей в нас. >

Существует большой соблазн — избавиться от неё, причём самым кардинальным, «хирургическим» способом, то есть буквально «отсечь», «выбросить на свалку» и забыть. Но вот этого делать как раз и не стоит, ведь дело не в проблеме как таковой, а в том, что стоит за ней, в причинах, её вызвавших. А причина всегда одна — забвение Единства и Цельности с окружающим миром и попытки превратить сигналы-напоминания об этом (именно то, что мы зовём невзгодами и проблемами) в нечто чуждое и подлежащее уничтожению.

В момент возникновения любой программы в нашем мозге образуется некий замкнутый контур, задействующий определённую часть нейронов.

С течением времени, при совпадении тех или иных факторов, эта программа обрастает внешними, как бы случайными обстоятельствами и событиями, порой превращаясь в то, что мы зовём проблемой. Но в своей основе — это всё тот же, замкнутый сам на себя энергетический контур, зародившийся некогда в нашем сознании.

Именно «зародившийся», то есть нами рождённый и нами же являющийся, так как создан и — из нас, и — в нас.

По сути, такие программы — это наши ущербные и не получившие должного развития «дети». Наши «детки», некогда изолированные от полноценной жизни и в прямом смысле «заточенные» в глубинах нашего сознания. Отсюда иллюзия их агрессивного отношения к нам — ну не понимают, не ведают они, что именно творят! С их «детской» точки зрения — всё, что они инспирируют в нашей жизни, должно помочь нам, так как является всего лишь напоминанием о том, что мы в своей основе едины с ними, что мы просто забыли об этом, испугавшись их видимой грозности.

Допустимо ли заносить над этими «детками» некий «хирургический нож» для их полной изоляции от нас? Не по «плоти ли своей духовной» резать будем?

Но для того, чтобы стать вновь едиными с ними, недостаточно одного лишь заявления о том, что это — «наши позабытые дети». Память о невзгодах и боли, причинённых нам проблемами, скорее всего станет «камнем преткновения» к такому объединению. Мы можем просто не поверить, что они действительно «плоть от плоти нашей», не узнать их. Ведь за время «долгой разлуки» они, как «истинные беспризорники», «отощали»,«завшивели» и «отстали в своём развитии и росте». Творческая энергия, данная им изначально, так и не получила своего развития, не реализовала свой потенциал.

Если мы попробуем сразу приблизить их к себе, вряд ли из этого что-то получится: эти «маленькие дикари», как настоящие «волчата-Маугли», будут «царапаться» и «кусаться»… Что делают в таких случаях с настоящими дикарями? Да помогают им — развиться, реализоваться, поднимают их вровень с собой. Лишь после этого становятся возможными объятья… Такой подход будет истинно Хозяйским.

В какой-то степени всё это мы с вами уже делали на предыдущем занятии, вступая в общение с образами своих состояний и проблем и помогая реализации творческого потенциала «заключённой» в них энергии.

Пусть вас не смущает, что Хозяйское самовыражение бывшей проблемы всегда будет выглядеть для нас по-детски, несерьёзно и даже примитивно. Не забывайте — это всего лишь «детки», в них лишь малая частица нашего общего сознания. Примите с пониманием их «Хозяйскую деятельность», как бы «несолидно» она ни выглядела. Их свобода — в малом.

Но обретение гили качества Хозяйской свободы делает теперь вас равными в Хозяине, а значит — едиными.

Итак, как же технически будут реализованы все вышеописанные подходы к работе с куклой?

Условно всю работу можно разделить на четыре этапа:

1. Утверждаем себя Хозяином и отделяем от себя куклу.

2. Производим Хозяйское исследование проблемы куклы.

Психология bookap

3. Применяем технологию «Волшебной палочки», то есть создаём образ исследованной проблемы и потенциализируем его.

4. Объединяемся с потенциализированной проблемой через общее имя-образ.