ГЛАВА V. ТАНТРИЧЕСКИЙ БУДДИЗМ И ЮНГ: СООТНОШЕНИЯ, АНАЛОГИИ, РАЗЛИЧИЯ

Юнгианское видение восточных традиций

В текстах Юнга можно найти много парадоксов и алогизмов, и его видение восточных традиций предоставляет тому наглядный пример. Иногда он хвалит заслуги восточных традиций, высоко оценивая их подход к психике и их интуитивную мудрость, которой не хватает Западу, но в то же время предупреждает западных людей об опасностях при перенимании чужой для их культуры системы.

Со своей стороны, я была поражена глубоким постижением (несмотря на некоторые случайные неправильные толкования) Юнгом восточных систем мысли, в том числе тибетской традиции, несмотря на то, что у него не было никакого прямого контакта с этими традициями, и он не имел опыта их медитативных практик. Я испытываю такое же удивление сегодня перед той глубиной зрения и чувствительности, проявляемой некоторыми тибетскими ламами по отношению к Западу и его стилю жизни. Я часто размышляла об этом и, согласно моей гипотезе, в обоих случаях это объясняется интуитивной мудростью разума ясного и без предрассудков, способного преодолевать исторические и культурные барьеры, чтобы прийти к надлежащим выводам. Юнг констатирует большие различия в точках зрения между Востоком и Западом и поднимает вопрос о возможности и целесообразности взаимного подражания. Отстаивая этот аргумент, он подчеркивает, что коллективное бессознательное «обладает внутри человеческой психики общим субстратом, трансцендирующим все различия в сфере культуры и сознания». Эта бессознательная психика, общая для всех человеческих существ, содержит в себе «латентные предрасположенности к проявлению идентичных реакций». Юнг естественным образом осознает узкие параллели, существующие между восточной психологией и западной психологией. Однако у него имеется опасение, что западные люди будут заимствовать восточные ценности, сохранив свою привычную экстравертную точку зрения, и превратят их в догмы вместо того, чтобы искать их внутри самих себя, в своей психике. Для него ядро восточных учений заключается в этом взгляде разума, направленного внутрь, что само по себе составляет способность к самоосвобождению. Он очень критичен по отношению к западным людям, которые ограничиваются подражанием, установка которых остается поверхностной и, следовательно, бесполезной и даже вредной для психики. Он замечает:

Для него фундаментальная проблема, как в восточном, так и в западном мире, «заключается не столько в дистанцировании относительно объектов желания, сколько в более раскрепощенном отношении к самому желанию, каким бы ни был его объект». Это показывает его совершенное понимание главного постулата Тантры, утверждающего, что не само желание как таковое, а недостаток самообладания, обладательная установка и привязанность к желанию вызывают смятение разума и вследствие этого — страдание. Отсюда — необходимость рассматривать всякое явление как пустое и непостоянное.

Юнг не может представить себе возможность прийти к полной недвойственности, к состоянию полного примирения. «Нельзя познать что-то, что не отличается от самого себя... Следовательно, я допускаю, что в этом отношении восточная интуиция превзошла самое себя». В этом утверждении Юнг, кажется, забывает, что его собственные концепты часто бывают иррациональными и парадоксальными, и в то же время можно заметить, что недвойственность на трансличностном уровне нисколько не исключает индивидуальности на уровне обычного существования. Кроме того, опыты недвойственности не игнорируются западной традицией. Здесь я имею в виду учеников и их созерцательные упражнения монастырской жизни в средние века, за которыми индивид на какой-то момент ощущал себя в единстве с Богом, или скорее, был Богом, точно так же как тантрический медитант становится божеством, которое он визуализирует.

Можно найти многочисленные примеры, показывающие, что Юнг различными способами сближается больше с восточными системами, чем с западными традициями. И это несмотря на то, что он настойчиво утверждает, что западные люди должны были бы сохранять свои собственные традиции, свои символы и мифологию. По примеру буддистов он отбрасывает догмы, и в его психологии, так же как в буддийском учении, есть лишь внутренний субъективный опыт, который может обосновать теорию. Юнг сам пережил волнительные внутренние опыты, и именно в недрах своей души он пришел к прямому и незамедлительному знанию, записанному затем в его работах. В этом смысле он следовал гностической традиции. Последняя вдохновляла его и оказывала на него влияние еще до того, как восточные традиции привлекли его внимание. Некоторые эрудиты выдвинули гипотезу, что индуистская традиция и буддийская традиция оказали влияние на гностическое течение, но нельзя утверждать это наверняка. Вполне возможно, что человеческий разум произвел аналогичные идеи в двух различных частях света. Это просто подтвердило бы юнгианский концепт общей структуры психики, трансцендирующей культурные различия. Но каковы бы ни были его первоистоки, гностицизм явно обнаруживает далеко не поверхностные параллели с буддизмом.

Сопоставляя эти две системы, в них можно установить многочисленные аналогии. Среди наиболее поразительных идея освобождения человека посредством внутреннего преобразования; идея о том, что психика несет в себе самой свой собственный потенциал освобождения; идея первостепенной важности непосредственного опыта; идея о необходимости быть первоначально направляемым, но также о возможности избавления от всякого внешнего авторитета. Обе системы принимают разум ученика за его собственного руководителя и считают, что он должен найти в нем истину. Другая аналогия: верование, что не грех, а невежество, недостаток самопознания, находится в первооснове — страдания и делает человека рабом бессознательных импульсов. Тот, кто остается в невежестве, живет в иллюзии и не может пережить опыт полноты. И, наконец, разумеется, в каждой из этих систем открытие божественного внутри самого себя является центральной идеей: тот, кто приходит к гнозису, больше не будет христианином, он становится Христом.

Вот отрывок из гностического Евангелия Филиппа, которое удивительно сближается с фундаментальным тантрическим видением:

А вот другой отрывок, где говорится, что Царство Божие является не чем иным, как символом преобразованного состояния сознания:

Кажется очевидным, что буддийские символы и христианские гностические символы выражают одинаковые внутренние опыты, и что ученик принимает для себя ту или другую систему, при этом принципиальное искание смысла и пространственно-временной трансценденции остается одинаковым. Следовательно, когда Юнг проник в глубины своей психики, придя таким образом к прямому знанию, выходящему из его собственного преобразующего опыта, он сам стал звеном цепи древних мистических традиций, буддийской и христианской. Или, другими словами, в глубинах коллективного бессознательного — или на высотах своего надсознания — Юнг одновременно совершил встречу со средневековым христианским мистиком, учителем Эккартом, и встречу с тантрическим учителем. Слова, выражающие несказуемый опыт, союз с Единым Разумом, или с Богом (который во всяком случае выше слов), а также инструменты, применяемые в этом процессе, могут отличаться, но сердцевина опыта остается одной и той же; в глубине этого опыта во время самого краткого из мгновений всякое расстояние, разделяющее разные традиции, устраняется. И именно в этом я открываю для себя параллели между юнгианской системой и тантрической системой. В остальном методы и техники, разработанные Юнгом в контексте западной традиции со своими собственными мифологическими образами в социально-культурных условиях современной Европы и Америки, имеют маловажное значение. Они просто еще раз подтверждают необходимость оставаться укорененным в своей собственной культуре, и всякий буддист может лишь присоединиться к следующему совету Юнга: «Мы должны прийти к восточным ценностям изнутри, а не извне, и нам нужно их искать в самих себе...»