Этот загадочный ребенок

На первый взгляд Сережа производит довольно-таки безотрадное впечатление. Рот постоянно открыт, язык изо рта вываливается, лицо — застывшая маска. Ему 9 лет, он не говорит ни слова.

Что не обнаруживается при более близком знакомстве? Тоже, казалось бы, ничего обнадеживающего. Он непослушен и упрям. В детском саду под Екатеринбургом его не держали ни часа: мальчик казался неуправляемым, какое бы то ни было педагогическое воздействие — невозможным и неосуществимым.

Сережа пришел на урок в сопровождении мамы. Первым делом он хватает стоящую в коридоре лыжную палку и старается сбить со шкафа футляр со скрипкой. Наши уговоры на него не действуют. В конце концов я нахожу выход — ставлю на проигрыватель пластинку.

Мальчик преображается. Все то время, что звучит скрипичный концерт Паганини, он имитирует игру скрипача: в одной руке у него «скрипка», в другой — «смычок», которым он якобы водит по струнам. Руки у Сережи необыкновенно пластичные, взгляд осмыслен, глубок, серьезен. Совсем-совсем недетский взгляд.

Музыка замолкает, скрипач раскланивается, концерт окончен.

Рассматриваем картинки в книге. Стол уставлен яствами. Три ведьмы угощаются вином и жареной дичью. И Сережа заводит громкую песню. Ну как же — застолье!

Следующая картинка. Ласточки образовали хоровод в небе, слева и справа — фигуры музыкантов. И снова «взяв скрипку», Сережа кружится по комнате — прямо-таки Иоганн Штраус!

Ещё один «музыкант». Стоя перед воображаемым оркестром, Алеша листает воображаемую партитуру, дает оркестру вступление, затем останавливает музыкантов. Глядя в несуществующие ноты, о чем-то сосредоточенно думает, тихонько постукивая несуществующей дирижерской палочкой, и снова взмахивает руками. Все оттенки звука от мощного форте до тишайшего пиано подвластны его дирижерскому жесту. Духовная группа! Энергичнее, черт бы вас побрал! Скрипачи — трепетнее, нежнее!

Сыграли. Движением обеих рук Алеша поднимает оркестр, кланяется, повернувшись лицом к публике.

Где он это видел? Алеша живет в небольшом городке Читинской области, телевизионного канала «Культура» ещё не существовало, когда они с мамой приезжали в Москву на занятия.

Во всех подробностях воспроизводит он действия работника дорожной милиции. Свисток. Милиционер жезлом остановил мою машину, приказал подъехать к тротуару. Козырнул, заглянул в окошечко. Приходится выбираться из кабины, предъявлять права. Надев наручники, меня ведут в отделение — очевидно, я уже не просто нарушитель правил дорожного движения, а опасный преступник. Стою, упершись двумя руками в дверцу шкафа, пока меня по всем правилам обыскивают. Перед тем как писать протокол, милиционер, подпершись рукой, задумчиво и с укоризной долго смотрит на меня: дескать, докатился? Что будем делать?

5-летний Сима изображает Деда Мороза. Взвалив на спину свой пакет с книгами, кряхтя и согнувшись в три погибели, он ходит по комнате и затем удаляется, положив пакет на диван. «Сима, ты свой пакет забыл!» — я не сразу соображаю, что он ничего не забыл, он оставил нам мешок с подарками.

Ни Сережа, ни Алеша, ни Сима не говорили ни слова, но разве им откажешь в наблюдательности? В московском детском саду, который наряду с нормальными детьми посещают дети с синдромом Дауна, за Симой приходится следить особо, ибо он проявляет чудеса изобретательности, забираясь в самые труднодоступные места: его приходилось вытаскивать из раковины, в которой он возлежал, поливая себя водой из крана, снимать с подоконников. Дважды, несмотря на неусыпный надзор, ему удавалось выскользнуть на улицу, где его подбирала милиция. А вот он пытается влезть на шкаф. Попытка кажется мне безнадежной. «Залезет! Вот увидите!» — уверенно говорит его мама.

Поведение ребенка с синдромом Дауна очень часто хаотично, неорганизованно, это очень импульсивные дети. Конечно, встречаются и вполне покладистые, послушные малыши, но поговорим сначала не о «мямликах», а о «шустриках».

Итак, «шустрики». Очень беспокойный народ!

Что-то просят, упрямо и настойчиво. Не успеешь дать — интерес уже потерян. Куда-то лезут, что попало хватают, хлопают дверцей шкафа, крутят и вертят все, что можно крутить и вертеть.

С непостижимой быстротой 6-летний Коля — Коля-ураган — успевал выдернуть шнур из розетки, наступить ногой на упавшие на пол часы, сбегать на кухню и сжечь на плите пластмассовый фонарик — копоть и дым взвились до потолка. Он уже в пальто и шапке, слава богу, на этот раз ничего не сломал. Нет, ворвался в комнату, хватает со стола очки. Тресь! Сломано. Успел-таки! Не расслабляйтесь.

Натерпелась я от этого Коли! И тем не менее по прошествии некоторого времени Колю можно было почти безбоязненно оставить наедине с очками, часами, проигрывателем. «Читаем. Пишем», — подбадривая себя этими словами, Коля усердно складывал карточки со слогами, составляя из них слова, и исписывал волнистыми линиями целые страницы.

Родители такого ребенка находятся в вечном напряжении, их нервная система испытывает колоссальную нагрузку. «Не трогай! Уронишь!

Разобьешь! Положи на место! Да не хватай ты! Куда лезешь?» Бац по затылку! Шлеп по руке! Хлоп по спине!

Стукнули по рукам, вырвали, оттолкнули, оттащили. Добиваетесь вы этим только одного — в следующий раз ребенок постарается опередить вас, ещё быстрее, ещё ловчее схватить, швырнуть, стукнуть.

Он ничего не осознал, ничего не понял. Почему не брать? Почему положить? Объяснений никаких, нельзя — и все! Улучив момент, он повторит свои действия, будьте уверены.

Ребенок должен научиться вас слышать. Обдумать, понять, усвоить — почему нельзя? Почему можно? Для этого требуется время и совсем не требуются пространные объяснения, длительные нравоучения, изнурительная нотация.

Вы боитесь, что он разобьет чашку, уронит тарелку? «Чем кошку гнать, лучше рыбу убрать» — пусть все, что малыш может разбить или испортить, находится вне пределов его досягаемости. Но самое лучшее — учить его обращаться со всем тем, что может сломаться, разбиться, пролиться и т. д.

Если вы не приучите его крепко держать, осторожно нести, вам ещё долго придется как огня бояться любой его инициативы.

У меня в комнате на очень неудобном месте стоит деревянная вазочка, в ней — карандаши, ручки, игрушечные веник и метла. Детям они постоянно нужны. Достают они их сами. Ни один из них не опрокинет вазочку, хотя добраться до полки, на которой она находится, и затем осторожно извлечь карандаш или метелку — задача непростая.

Перспектива лазить за рассыпавшимися карандашами под стол, выметать их из-под дивана и шкафа отнюдь не казалась мне привлекательной. Тем не менее я терпеливо приучала детей, добираясь до вазочки, соизмерять свои движения, не натыкаясь на преграды, двигаться в ограниченном пространстве.

«Дай копье!» — первым делом требует 5-летний Ваня, входя в комнату. Копье — это лыжная палка без колечка, стоящая в углу. «Зачем тебе?» — «Дракона убить».

Копье Ваня ненадолго получает. Однако он должен умудриться ничего не задеть своим оружием. Я не думаю, что в ближайшее время он научится ловко фехтовать. Но это лишний повод к тому, чтобы Ваня осмотрелся вокруг, постарался орудовать палкой как можно осторожнее, прислушался к тому, что ему говорят.

«Проигрыватель трогать нельзя!» — настойчиво повторяю я и всякий раз жду, когда ребенок уберет руки сам.

Если ребенок бросает что-то на пол — а чаще всего он делает это нарочно, прекрасно зная, что бросать нельзя, я неотступно требую, чтобы он поднял то, что бросил. Бросать можно шишки из ведра. Это пожалуйста. «Раззудись, плечо, размахнись, рука» — как можно дальше! Бросай, нагибайся и собирай.

Приношу из кухни два ножа: нож с острым лезвием и маленький тупой ножичек с красной рукояткой.

«Какой ужасный нож! Острый! Ни в коем случае не бери! Порежешься до крови! Опасно! А вот это будет наш с тобой ножичек. Смотри — не острый, тупой совсем (провожу по лезвию пальцем). Всегда будем резать этим ножом».

Сравнение проводим не один раз. И затем: «Пойди на кухню, открой ящик, принеси ножичек». Ребенок уже не схватит то, что не надо.

Безусловно, мы все время должны быть начеку. Но присмотритесь к ситуации — на самом ли деле так уж необходимо всякий раз подавлять инициативу ребенка, ограничивая свободу его действий?

Если ребенок тянется к чему-то, что привлекает его ярким цветом, новизной и т. д., это вполне естественно. Я отвожу его руки: «Скажи: можно?» Не от случая к случаю, а всегда, до тех пор, пока он не научится спрашивать позволения. Это, помимо всего прочего, приучает его сдерживать свое желание, притормаживает непосредственный импульс. Кошелек, очки, ключи я намеренно держу на столе — это то, что брать нельзя. «Вы не оставляйте ключ в дверце шкафа, а то, пока мы одеваемся, Алеша может его вытащить», — просит Алешина мама. Да я его нарочно там держу! И ключ этот уже три года служит великим соблазном, но — нельзя. Ребята твердо знают — нельзя вытаскивать.

Если малыш, того и гляди, стукнет палкой по телевизору, полезет на подоконник открытого окна, протянет руки, чтобы схватить ручку кастрюли, в которой кипит вода, — в таком случае вы, конечно, должны действовать незамедлительно. Но если ваше дитя желает приобщиться к полезному труду — убрать в раковину грязную посуду, накрыть на стол, полить цветы, самостоятельно одеться, — такой порыв всегда нужно поощрять, как бы вам ни хотелось сделать все самим, да побыстрее.

Не делайте за ребенка то, что он мог бы сделать сам, постепенно и постоянно обучайте тому, с чем он самостоятельно пока не справляется.

Еще не было случая, чтобы, придя с ребенком в первый раз на занятия, родители не тащили за ним пакет с книжками, тапочками, игрушками. Разве он не в состоянии сам это сделать?

В комнату входит крошечный, хрупкий, прямо-таки фарфоровый мальчик Коля. Это не Коля-ураган, сметавший все на своем пути. Это Коля, прозванный у нас «лунным Пьеро» за свой меланхолический характер и пристрастие к спокойной, тихой, печальной музыке — ее он слушает с удовольствием. Коля держит перед собой солидный пакет. «Что там у тебя?» — «Имущество. Учебники». Коля аккуратно выкладывает «имущество» на стол — книги, тетради, сундучок с карточками.

Ни один из детей — ни Коля, ни Ваня, ни Гриша — не уйдет домой, не собрав самостоятельно книги, карандаши, ручки, линейку, не положив в мешочек тапочки, платочек. Они никогда ничего не забывают, не схватят впопыхах чужую тетрадь, не перепутают свои карточки с чужими.

Особой аккуратностью отличается Саркис, он педантичен до невероятности. Все должно находиться на своем месте. Правда, собирая свои учебники, он не прочь прихватить дополнительно машинку, еще чью-то книжку и вообще все то, что может ему в дальнейшем пригодиться, но с этим мы легко справляемся.

Вашему ребенку, с его хаотичностью и внутренней неорганизованностью, с нарушением ориентации, порядок, определенная последовательность ритуалов, привычка все класть на место и в нужном месте потом находить совершенно необходимы. Усвоенные в детстве навыки сохраняются на всю жизнь. «Обучающий ребенка пишет на камне, обучающий взрослого пишет на песке», — гласит восточная мудрость.

Устойчивое душевное равновесие во многом зависит от того, что мы видим вокруг себя. Вспомните, как организуют нашу внутреннюю жизнь гармония и красота внешнего мира, как благотворно действует на нас природа, как упорядочивают наше душевное состояние музыка, архитектура, чистота и порядок в окружающей среде. И как, напротив, скверно нам делается, если вокруг хаос, грязь и ералаш.

Очень важно выработать в семье общие принципы, единую систему воспитания, в которую каждый ее член вносит что-то свое, индивидуальное, личное — соответственно темпераменту, возрасту, характеру.

Но, подчеркиваю, принцип должен быть единым. Если вы приучаете ребенка складывать игрушки в ящик, а кто-то делает это за него, то этот кто-то разрушает то полезное, что вы создаете.

Какое отдохновение получает один хорошо знакомый мне мальчик, придя в гости к бабушке! Какой простор для кипучей деятельности! Ему позволено выдвинуть из комода все до единого ящики, вытащить из них белье и разбросать его по всей комнате. Развлекайся, как твоей душеньке угодно!

Не лучше ли приучить мальчика белье складывать: в одну стопочку маечки, в другую носочки, в третью платки. И сосредоточился, и без дела не сидит. А вот еще занятие — из кучки мелких предметов выбираем и сортируем английские булавки, гвоздики, скрепки, пуговицы, винтики.

Когда, несмотря на огромное противодействие родных и врачей, мать забирает ребенка с синдромом Дауна домой, ее побуждает к этому великий материнский инстинкт. На первых порах родители готовы сделать все возможное, принести любые жертвы, чтобы выходить, вырастить, воспитать малыша. Они ищут врачей, учителей, массажисток, приобретают аминокислоты, лечат лазерным лучом — что еще существует на свете?

Но проходит время — и энтузиазм угасает. Ребенок растет, родители привязываются к нему все больше и больше. Мать и отец убеждаются в том, что их дитя — славное, милое существо, что они любят его таким, какой он есть, и будут любить всегда: говорящего, неговорящего, агрессивного, спокойного, красивого и некрасивого. Будут любить. Более того — обожать. Привыкнут к тому, что у ребенка синдром Дауна.

Родители охладевают к занятиям, все реже и реже появляются на уроках. Жизнь идет своим чередом — работа, праздники, друзья. Все как у людей. Ребенок, правда, болеет часто, ну да кто из детей не болеет?

А вот и братик появился. Или сестричка. Все не так уж плохо, хотя, конечно, трудно.

Но ребенок не игрушка. Наряжая его, балуя, покупая ему игрушки, любя его всей душой, нельзя забывать о том, что он человек, что он будет взрослым. Окружающая его жизнь отнюдь не оранжерея, и вы не сможете вечно заслонять его собою. Все, что вы не сделаете сегодня, когда вы молоды и здоровы, скажется впоследствии, отразится и на вас, и на вашем ребенке.

Если 13-летнему парню мать, нагнувшись, зашнуровывает ботинки, это непростительно. Неужели за столько лет его нельзя было научить делать это самостоятельно? Так быстрее — надо бежать, дел куча. И сколько лет этого мальчика будут одевать, обувать и снаряжать? А ведь мальчиком он будет не всегда.

Родителям этого подростка очень хотелось бы, чтобы все уладилось, но — само собой, без усилий. Хорошо бы найти волшебника, который совершил бы мгновенное чудо. Раз — и ребенок заговорил. Два — и вот он уже читает. Три — ботинки зашнуровал. Но чуда не происходит. Чтобы летать, надо крыльями махать. Для того чтобы оно совершилось, надо работать — настойчиво, упорно, в течение очень длительного времени.

Если ваш ребенок неаккуратен, не в состоянии себя обслужить, виноваты в этом вы, и только вы. Не хватает терпения, делаем все сами. Экономим время.

Ничего вы таким образом не сэкономите. Подумайте о том, сколько лет вам предстоит убирать за ним, собирать его вещи, вновь и вновь делать одно и то же, на что уже нет сил и действительно нет времени. Вы сложили — он разбросал. Он разбросал — вы складываете. Заколдованный круг. Сизифов труд. Авгиевы конюшни.

На урок ребенок приходит с мамой. Они раздеваются, я еще не успела их толком разглядеть, но с самого начала могу довольно уверенно сказать, будет ли эта мама моим помощником. Если я слышу тихий, спокойный, уверенный голос, которым мать направляет действия своего малыша, — можно надеяться на сотрудничество. Если из передней доносится лихорадочная возня, в голосе матери — напряженные интонации человека, который вот-вот сорвется, если ребенок вертится и крутится, хватает в передней то одно, то другое, залезает на стул и хлопает руками по зеркалу — вряд ли что-то получится. А вот слышится не прерываемое ни на секунду мерное бормотание, нескончаемое жужжанье, нотация, к которой ребенок ни на секунду не прислушивается, ибо она стала постоянным фоном, чем-то вроде обоев, на которые смотришь бог знает сколько времени — и все-таки не можешь вспомнить, какой же узор на них нарисован. Тоже сомнительный вариант.

Точно так же, если, приведя ребенка на занятия, мать, расположившись в кресле или сидя в отдалении на стуле, дремлет, вяжет, листает журнал или читает прихваченный из дому детектив, толку не будет. Она поручила своего малыша заботам педагога, и ее совершенно не интересует, как вы собираетесь с ним заниматься. Она взяла на себя труд поить, кормить и одевать ребенка, обеспечивая ему физическое существование. Ей легче примириться с тем, что ребенок у нее несмышленыш, чем совершать усилия по его воспитанию и развитию.

Есть еще одна категория — родители-теоретики. Эти часами могут обсуждать различные системы: то они слышали о каком-то необыкновенном обучающем аппарате, то о великолепных результатах чудо-педагога, живущего где-нибудь за океаном. Они пробуют то одно, то другое, ни на чем подолгу не задерживаясь. Достижения других детей они относят не на счет кропотливого труда и подвижничества, а на счет особой исключительности преуспевшего ребенка — у которого между тем тот же синдром Дауна, что и у их малыша. Как правило, такие родители — заядлые спорщики. И своего ребенка они постоянно критикуют: он и ленивый, и агрессивный, и головка-то у него — поглядите! — маленькая или, наоборот, большая при тщедушном теле, он вообще не такой, как все, — но попробуйте, шутки ради, согласиться с матерью в том, что да, действительно ее ребенок похуже других!

Вместо того чтобы наговорить на рубль, лучше сделать что-то на копейку. Маленькое чудо совершается на каждом уроке — но критически настроенная мать этого не замечает, или ей этого недостаточно. Нетерпение мешает ей оценивать пусть не такое быстрое, как ей хотелось бы, продвижение ребенка на его трудном пути. Ее не увлекает процесс, ей нужен конечный результат — и как можно скорее. Она донимает педагогов бесконечными «когда»?. Когда ребенок заговорит, когда он начнет читать, когда он научится что-то делать сам?..

Рост ребенка, его развитие нельзя подогнать насильно. Мы поливаем дерево, взрыхляем вокруг него почву, удобряем, уничтожаем вредителей. Но разве нам придет в голову тянуть его за вершину, чтобы оно скорее росло? А разве мы раскрываем бутон у распускающегося цветка? Природа сделает это за нас, природа определяет срок вызревания плодов. Природа вложила в растения таинственную энергию роста.

Исключите слово «когда» из своего лексикона! «Когда» наступит само собой, и наступление его целиком зависит от того, что вы делаете сегодня, сейчас, в данный момент.

Ибо какие бы героическое усилие ни совершал педагог, как бы он ни был добросовестен и талантлив — без активнейшей родительской помощи ему не справиться. Все навыки, требующие наработки автоматизма, нуждаются в упорной тренировке, и если ваш ребенок лишь два раза в неделю на уроке отрабатывает произношение звуков, слогов, слов, то хорошего результата можно и не дождаться. Все, что делается от случая к случаю, не оставляет прочных следов. Вспомните тренировки спортсменов, каждодневные многочасовые упражнения музыкантов. А репетиции артистов цирка?

Добиться виртуозности в любом деле — значит добиться автоматизма, доведенного до совершенства. Не говоря уже о том, сколь многого не знает ваш малыш по сравнению с нормальным ребенком того же возраста, сколько приходится наверстывать, преодолевая этот разрыв.

Да и кроме того — педагог ведь тоже совершает маленькие и большие открытия на уроках: их подсказывает ему поведение ребенка, его реакция на ситуацию, которая может никогда уже не возникнуть. Постоянство усилий — залог успеха. Урок не состоялся — и что-то может быть утеряно навсегда.

«Я мог бы многое услышать в мире, если бы сам поменьше шумел», — присмотритесь и прислушайтесь к тому, что говорит ваш ребенок, к тому, что на первый взгляд кажется вам несущественным и малозначащим. К его реакции на ваши слова и действия. К собственным его побуждениям.

Как часто, не умея ни видеть, ни слышать, мы пропускаем то, что может послужить зерном для дальнейшего роста, стать ключом к разгадке многих секретов. Мы привыкли к своей роли ведущих, мы все знаем, мы — взрослые. Мы всегда правы, мы — образец для подражания. Главное действующее лицо — это мы сами.

Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, сколь много мы требуем от ребенка и как мало — от самих себя? «Дети ведь все разные», — со вздохом говорит мне мама неуспевающего ученика. Такого рода жалобы мне приходилось слышать неоднократно — и ни разу не довелось услышать от родителей, что разные не столько дети, сколько они сами.

Ребенок у нас и ленивый, и рассеянный, и упрямый, и неаккуратный. А мы сами? Часто ли взрослые совершают над собой усилие, стараясь исправить собственные недостатки? Мы давным-давно примирились с ними. Мало того, желаем, чтобы окружающие принимали нас такими, какие мы есть, нравится им это или нет. Но что касается детей — о, это совсем другое дело! Тут мы бескомпромиссны. Ругаем, требуем, наказываем. А ведь часто ребенок ленив потому, что дом вверх дном, упрям, — а сами-то мы признаем свои ошибки? Легко соглашаемся с чужими мнением? Ребенок забыл все. О чем говорилось на занятиях? Но ведь это папа с мамой, развлекаясь на даче у друзей, пропустили с ним два последних урока и теперь наспех, в последнюю минуту, стараются втиснуть в его голову то, что было задано в расчете на несколько дней. «Я сам!» — кричит ребенок, он непременно хочет самостоятельно снять ботинки, но мать решительно отстраняет его: не времени у нее нет — нет терпенья. Опоздав на пол-урока, злимся, что в оставшиеся полчаса ребенок не может втянуться в работу, ибо, стараясь все-таки уложиться в это время, педагог спешит, нервничает и тоже не дает ему спокойно подумать.

И так далее, и тому подобное. Упиваемся собственной речью, без конца поучаем, многословно, многоречиво, подавляя несогласие, протест, инициативу. У ребенка нет права голоса. Наши «беседы» с ним, особенно в конфликтных ситуациях, — это всегда наш монолог и почти никогда — диалог. Наши обвинительные речи в случае конфликта затягиваются до бесконечности. Моря и океаны слов — никому не нужное красноречие. На все лады ребенку повторяют одно и то же, взывая к его совести, разуму, чувству ответственности и тому подобным абстрактным понятиям. Вот и бабушка подключилась, вмешалась тетя. Семейный хор, многоголосие, в котором ребенок не выделяет самостоятельных партий. То главное, на что вы хотели обратить его внимание, утонуло в словесном потоке. И с чего, собственно, все началось? Сами-то вы помните?

Разговаривать с ребенком, выяснять с ним отношения лучше без посторонней помощи. Tete-a-tete, как говорят французы. Вы не успеваете завести с ребенком разговор, как целый сонм заинтересованных лиц вмешивается в вашу с ним беседу, на все лады варьируя ваш вопрос, замечание и т. п. Вы хотите быть авторитетом для ребенка, хотите, чтобы он воспринимал сказанное вами? Тогда зачем нужны переводчики?

Вас должно быть двое, только двое. Ребенок реагирует не только на слова, он реагирует также на взгляд, интонации вашего голоса, мимику, жесты, паузы. И если вас слишком много, если, как глухому, все разом кричат ему каждый свое, ничего этого он не улавливает. Контакт между вами потерян.

Заметьте, насколько авторитетнее для ребенка замечания отцов. Мужчины, как правило, не столь многословны, их требования лаконичны и мыслью по древу они в большинстве случаев не растекаются.

Чтобы речь была выразительной, доходчивой и убедительной, она должна быть краткой. Не мешайте друг другу. Не будьте многословны. Вспомните: разве опытные, пожилые педагоги бывают многоречивы? Никогда.

Я вела занятия на втором этаже небольшого детского клуба. Уроки окончились, и я спустилась вниз. В гардеробе одевались ребята 9-10 лет. Они вышли из кинозала. Никто не рвался в бой, чтобы первым получить свое пальто, не молотил приятеля по голове портфелем, не кричал петухом, не скатывался по перилам. Тишина была абсолютной. Среди детей незыблемо возвышалась пожилая учительница. Тихим голосом она направляла поток в нужное русло. «Сколько же здесь классов?» — поинтересовалась я. «Три». Три класса! Около ста человек! И никто не издал ни единого звука! А ведь среди детей наверняка находились сорвиголовы, от которых горькими слезами плакала вся школа.

«Фиона! Сегодня ты хорошо занималась. Но если, выйдя в коридор, ты ляжешь на пол, будешь колотить ногами, выхватишь ключ из шкафа, высунешь язык и скажешь мне „кака“, в следующий раз никакого чая с вареньем ты не получишь». Я говорю это очень серьезно, глядя девочке в глаза, впечатывая в ее сознание каждое слово.

Обычно отдаленные перспективы для детей не существуют, но я стараюсь, чтобы Фиона поняла — так и будет. «И Витя тебя не будет любить. И к тете Ире на дачу мы не поедим — кому нужна такая плохая девочка?» — подключается мама.

А вот это лишнее — сколько бед на одну голову! Достаточно того, что не будет чая с вареньем. Фиона живет далеко, и после урока перед дальней дорогой она всякий раз подкрепляется чем бог послал. Угощение нехитрое, но обязательное. И Фиона знает, что я говорю всерьез. Рука ее тянется к ключу. Я молчу, не сводя с нее глаз. Нет, не взяла. Дверь за Фионой тихо закрывается. Никаких эксцессов.

Авторитет родителей и педагогов… Если он не завоеван с самого начала, очень трудно поставить отношения на другие рельсы. Возможно, вы не умеете сдерживать себя, когда следует сдержаться, уступаете, когда уступать нельзя, вы непоследовательны, настроение у вас часто меняется, вашу реакцию трудно предугадать. Вы живой человек, вас одолевает множество забот, помимо ребенка с синдромом Дауна в семье есть еще дети, которые тоже требуют внимания. Все время контролировать себя невозможно. И вообще вам трудно. Трудно быть педагогом все двадцать четыре часа в сутки. Ибо педагог — это ведь не просто тот, кто учит читать и писать. И все-таки, как сказал замечательный учитель Шаталов, «любите детей педагогической любовью». Учитесь быть педагогом.

Кто пользуется у детей авторитетом? Чьи команды и просьбы они беспрекословно выполняют? Вспомните дворовые игры, внутришкольную иерархию ребят. Кто у них лидер? Сильный, независимый, отнюдь не сентиментальный парень. По возрасту он старший, он командует, ему охотно подчиняются. Дети гордятся тем, что он удостаивает их своей дружбой.

Для ребенка с синдромом Дауна не существует системы ценностей, который придается значение в коллективе нормальных детей. Хорошая успеваемость, физическая сила, симпатичная внешность — они не способны вынести всему этому оценку, им незнакомо соперничество, желание выдвинуться на первый план. Очень рано, к сожалению, приходит к ним осознание своей неполноценности, но они не анализируют причин и принимают это как данность. Как правило, силою обстоятельств они очень привязаны к родителям целиком от них зависят. Но авторитетны для такого ребенка тем не менее не всякий папа и не всякая мама.

Для того чтобы быть для ребенка непререкаемым авторитетом, надо стать ему настоящим другом — в том смысле, который вкладывают в это понятие дети. Не каждый это может. Если вы присядете на две минуты, чтобы снизойти до игры в куклы или постройки теремка из кубиков, два-три раза прокатите по полу машинку, ребенок совершенно справедливо воспримет это как мимолетный интерес к его делам, в мире его фантазий вы случайный гость, не более того. Да и играть-то он не умеет, ваш ребенок. Вы никогда его этому не научите, если сами не умеете играть. Он слоняется за вами и канючит, либо рвет бумагу в углу, либо отрывает обои, а может, бесцельно роется в каком-нибудь ящике, который вы по недосмотру оставили открытым.

Множеству взрослых людей мир маленького ребенка, его характер, его интересы совершенно чужды — до тех пор пока не появится собственный забавный малыш. Но и тогда мир этот кажется им несерьезным, кукольным, а сами дети хоть и людьми, но какими-то не совсем еще настоящими. Занятный, милый, но — маленький. Настоящие отношения, дружба — это все впереди, позже, когда подрастет. «Вот тогда на рыбалку вместе сходим. А сейчас — какая дружба? Мне 32, ему 4», — сказал мне папа одного маленького мальчика. Этот папа страшно увлекался жизнью муравьев — что, конечно, вполне оправдано. Он любил ребенка, но о муравьях мог рассказать гораздо больше, чем о собственном сыне. Этот папа, увы, не был рожден педагогом!

Настоящему педагогу интересно читать детские книги, интересно смотреть детские фильмы, интересно играть в детские игры. И какое счастье, когда папа и мама еще и друзья, когда ребенок ощущает их как людей, с которыми у него возникают отношения более высокого уровня, чем просто родственная — пусть даже самая горячая — привязанность.

Как хорошо, когда мы все — интересное и неинтересное — делаем вместе. Восхищаемся вместе, удивляемся вместе, напуганы происходящим на экране вместе. Так, и только так. Вы станете другом своему малышу. Вы — свой, такой же, и при этом располагаете тем неоценимым достоинством, что вы — старше, опытнее, можете все объяснить, на вас можно положиться.

«Никого!» — говорит вера и плотно закрывает дверь в комнату, когда я прихожу к ней заниматься. Никто больше не нужен. Как гласит английская пословица, «наилучшую компанию составляют двое». «Это ко мне», — на ходу бросает 5-летний Ваня К., беря меня за руку. Мы проходим с ним в соседнюю комнату мимо маминых и папиных гостей, сидящих за столом. Взрослый человек приходит не к папе и не к маме, а к нему. Приходит не в качестве только учителя, а в качестве друга — вы представляете, что это значит для ребенка, в особенности если это ребенок с синдромом Дауна?

Сидя под накрытым ватными одеялами столом, я зимовала за Полярным кругом, опускалась на дно морское в батискафе, ловила акул и китов. Какой уют, хоть и суровый, царил в нашей с Женей «палатке»: фонарик, спальный мешок, книги, оружие на стенах! В наших планах намечался поход в пески необозримой пустыни. Придя домой, я бросилась вытаскивать полосатые шнурки из всех кроссовок — желтые с черным, голубые с оранжевым… прекрасные получатся змеи!

Этого Женю я один раз, по предварительной с ним договоренности, ударила. Он имел обыкновение посреди урока ни с того ни с сего набрасываться на меня сзади, запуская ногти мне в шею, либо хватал меня за руки, оставляя ногтями саднящие ссадины.

«Женя! — сказала я ему. — Твои припадки мне надоели. Есть такие люди — называются они истериками, — которым приходится во время приступа дать хорошую пощечину. И в следующий раз я это сделаю».

Мы сидели на нашем обычном рабочем месте под столом, накрытым одеялами, и читали книгу, когда Женя, заскрипев зубами, впился в меня мертвой хваткой. «Мы договорились», — сказала я и довольно-таки сильно хлопнула его по щеке. «Только не уходить!» — быстро ответил мне Женя. И как ни в чем не бывало мы продолжили чтение, не обменявшись больше ни единым словом по поводу инцидента.

Прошло минут сорок — и приступ повторился. «Скорее, скорее, дайте мне что-нибудь! Дайте газету!» — завопил Женя, дико озираясь. Я сунула ему газету, он вцепился в нее зубами и ногтями, разорвал пополам, сунул клочок под подушку. «Это на ужин», — сказал он. Больше Женя меня не царапал.

Если бы я ударила Женю в сердцах, он не простил бы мне этого никогда. Наши занятия пришлось бы просто прекратить. Никто не смел не только шлепнуть — пальцем его коснуться. Никто и никогда не мог навязать Жене свою волю. Когда 7-летний Женя выходил из своего подъезда и, не глядя ни направо, ни налево, шел по двору, направляясь «посмотреть памятник Чайковскому» — худенький, темноглазый, — старушки с собачками, дети, строившие теремки, разбегались во все стороны. Он не был избалован. Он просто был создан таким. Не хулиган, нет — маленький диктатор, Наполеон.

Женя въезжал на урок на сервировочном столике. Он лежал на нижнем подносе и греб руками. Либо влезал на шведскую стенку, хватался за канаты и кольца и, вися вниз головой, уверял, что заниматься можно и в таком положении. «У меня никогда не было такого ученика», — сказала я Жениной бабушке. «У вас? Ни у кого в мире не было такого ученика!»

У Жени не было синдрома Дауна, он очень сильно заикался. Но разве не ясно, что этот мальчик, талантливый виолончелист (сейчас он учится в лондонской Академии музыки), стоил десяти самых агрессивных детей с синдромом? И все-таки мы были друзьями, очень большими друзьями.

«Не хочешь заниматься? Иди домой!» — широким жестом я указываю на дверь. Ну нет! Ни за что! Лучше уж сделать над собой усилие, постараться, а то и вправду придется уйти.

Ребенок уступает требованиям не потому, что боится возмездия, — «мама будет ругать». Такое следствие его неблаговидных поступков — опять-таки отдаленное — пока что не приходит ему в голову. Он сделает все что угодно, выполнит любую просьбу по другой, гораздо более важной причине — если ему интересно общение с педагогом, если он чувствует в нем друга, без которого уже не может обойтись. Ваша задача — стать для него и другом, и товарищем, и учителем.

Однако дружеские отношения складываются не сразу. Поначалу ребенку могут быть глубоко безразличны и требования педагога, и сам педагог, а уж папу с мамой он давно закабалил, несмотря на всю их строгость.

Где та грань, которую нельзя переходить в своих требованиях? Иногда упрямство ребенка приобретает такие формы, что приходится уступать. Как уступить, но так, чтобы ребенок понял, что ваша уступка отнюдь не проявление слабости и вовсе не означает его победы? Что-то упало — подними. Разбросал — собери. В крайнем случае — «смотри, я, так и быть, подниму и соберу вместо тебя, окажу тебе дружескую услугу. Но уж в следующий раз будь добр сам собирай».

Что же тут нового? И спрашивать вы его не один раз учили, и убирать после себя заставляли, и даже посуду два раза он вместе с бабушкой мыл. Но спросите самих себя — всегда ли?

Если вы намерены выработать у ребенка полезные навыки и привычки, то делать это должны всякий раз, напоминать неукоснительно, постоянно. Только спросив разрешения, он может взять что-то, ему не принадлежащее. И если ему придется самому выгребать веником карандаши из-под дивана, то, проделав это несколько раз, он перестанет их туда заталкивать: к чему испытывать такие мучения? Что он, враг самому себе?

Нам приходится иной раз решительно потребовать от ребенка дисциплины и усердия, случается даже прикрикнуть на него. Иногда он и в самом деле нуждается в некоторой встряске, которая вывела бы его из оцепенения, заставила встрепенуться, собраться. Но пусть ваша вспышка будет всего только хорошо разыгранным спектаклем. Не позволяйте себе, потеряв терпение, обрушить на малыша раздражение от собственного бессилия. Ребенок не виноват в том, что он не совсем такой, как другие дети. Не забывайте его поощрять. Ему это нужно как воздух.

Ребенка надо принимать всерьез. Давайте уважать его личность и права. Он хоть и маленький, но человек со своими желаниями и нежеланиями, сейчас у него одно настроение, через минуту — другое. Точно так же как и вы, он может без всяких видимых причин плохо себя чувствовать и не быть расположенным к занятиям. Ваше и его самочувствие и настроение могут не совпадать. Вам хочется одного, ему — другого.

Вот мать с малышом вышли на прогулку. Ребенок заинтересовался бабочкой, цветком, вот жук ползет, а вон подъемный кран работает, рабочие яму копают. Да, вы остановились и посмотрели с ним, как строится дом, но посмотрели и — хватит. Малыш стоит, уходить не хочет, вы тянете его за руку: «Пойдем!» И, собственно говоря, почему? — только потому, что вам надоело, все это вы и так сто раз видели — и бабочку, и цветок, и экскаватор.

Не лезь в траву, чего ты уставился на этого жука, сколько можно его разглядывать, не ходи туда, иди сюда, туда иди, куда я иду… Почему? Отчего? — мать и сама очень часто не знает. Вы же гуляете, дышите свежим воздухом, домой вы не торопитесь — дайте ему возможность делать то, что он хочет.

Незримая цепь протянута между вами и ребенком. Главное — чтобы слушался приказа. Короче поводок! К ноге!

Все это делается по привычке. По внушенному себе убеждению, что родители должны командовать, а ребенок подчиняться. Почаще спрашивайте себя — всегда ли ваши запреты «нельзя», «не туда», «не лезь», «не так» имеют смысл? Может, все-таки можно? Может быть, сделать так, как он хочет? Постоять, подождать, выработать общее мнение, согласованный маршрут? Не надо запретов просто так, на всякий случай, пусть все, что можно, будет можно. Тогда ваш ребенок твердо усвоит: если вы сказали «нельзя», значит, и в самом деле нельзя.

«Иди скорей сюда! Смотри, какая интересная игрушка! Дергаешь за ниточку — курочка клюет зернышки. Ну-ка дерни! Ну дерни, дерни, потяни за веревочку!»

Ребенок почему-то дергать не хочет, и ярко раскрашенная курочка не вызывает у него восторга. Матери досадно — такая симпатичная курочка!

Не надо настаивать. Ничего не навязывайте. Вам игрушка нравится, а ему почему-то нет. Лучше сядьте рядом и займитесь курочкой сами, ни слова не говоря. Понаблюдайте за ребенком. Вот он смотрит искоса — заинтересовался. Протянул руку, дернул. Сам.

Не надо тащить ребенка в круг своих интересов, лучше потихоньку войдите в его мир и, завоевав доверие, став своим в этом мире, расширяйте его границы, раздвигайте их — осторожно, незаметно. Мы не любим навязывания, принуждения — почему ребенок должен их любить?

Безусловно, в большинстве своем родители знают своего ребенка и достаточно тонко чувствуют и понимают проявления его характера, его настроения, склонности и интересы. И все-таки постоянно оттачивайте и совершенствуйте свое чутье!

Увы, многими, очень многими родителями воспитание понимается как осуществление безраздельной власти над ребенком, своего права сильного. Но этого невозможно достичь в принципе (разве только вы превратите своего сына или дочь в безгласных рабов) — отсюда стычки, ссоры, конфликты.

Личность можно воспитать, только если ребенок свободен, — разумеется, в правильном смысле этого слова. Если он имеет право выразить свое желание или нежелание, если вы не тащите его на веревке против его воли, а сумели убедить, что поступать надо так, а не иначе. Безусловно, речь идет не о той свободе, когда, ничем не стесняемый, ребенок растет как трава в поле.

Если ваш ребенок, уже одевшись, чтобы идти домой, засел в углу и, сколько вы ни бьетесь, как ни пытаетесь уговорить его выбраться оттуда, но делать этого не хочет — все решается очень просто. Берете за руки, за ноги и без лишних слов вытаскиваете его на свет божий. В этом сидении искать смысла не приходится и потакать упрямцу не будем. Все, что делается из упрямства, назло, подлежит немедленному и энергичному запрету, здесь вы никоим образом не ущемляете его прав и не нарушаете законов дружбы.

Ваня К. пришел ко мне в 2,5 года. Мама и папа, которым было по 18 лет, когда он родился, выдержали колоссальную борьбу с главврачом родильного дома, настаивавшей на том, чтобы они отказались от ребенка с синдромом Дауна. «Вы что, не понимаете? Это мой сын!» — крикнул отец и, красный как свекла, выскочил из кабинета не просто хлопнув, а треснув дверью. Тогда главврач взялась за бабушку. «Они не смогут вырастить и воспитать такого ребенка», — сказала главврач. «Ну что ж, тогда я воспитаю», — ответила бабушка.

Очаровательный Ванечка — моя слабость. Бездна обаяния. С первого взгляда сердце мое растаяло раз и навсегда — и очень хорошо он это ощутил и усвоил.

Упершись лбом в стенку, Ваня стоял в темном коридоре, одетый в крошечную дубленку и такую же шапку с козырьком. «Ванечка, пойдем в комнату». — «Не-е». — «Ну сними шапочку». — «Не-е». Присаживаюсь на корточки: «Ванюша, там игрушек сколько! Машинки маленькие, трактор». Круглый голубой глаз на мгновение выглядывает из-под низко надвинутой шапки: «Не-е».

Роли наши распределились так, что инициатором и затейником всегда был Ваня. То он желал наливать воду в тазик — наливаем, выливаем, то пересыпал горох из банки в банку, то затевал прятки. Мы выдвигали ящики из кухонного стола, крутили ручку у мясорубки, пускали зеркалом солнечных зайчиков. Я старалась извлечь из заданной Ваней ситуации что-то нужное для занятий. Перейти на другой тон, взять на себя руководство мне очень долго не удавалось: непривычно строгую интонацию Ваня воспринимал — и до сих пор воспринимает — как оскорбление.

Мать с ребенком в первый раз приходят на занятия к логопеду, дефектологу, в детский сад, просто в гости к друзьям. И начинается: «Как тебя зовут, деточка?» — «Игорек», — отвечает за ребенка бабушка. «Игоречек! Какое хорошее имя! Игоречек, а как твою обезьянку мохнатенькую зовут? А маму? А папу? Давай ручку, пойдем со мной. Сколько деток! Сколько игрушек! Мы Игорька не обидим, он у нас умница, будет с детками играть». Бабушка: «Тетя добрая! Не бойся, дай ручку».

Слова как будто бы вполне уместные, но откуда столько энтузиазма? Почему вы в таком экстазе? Ваш восторг на самом деле неподделен? Мальчик как мальчик. Что особенного в том, что он пришел на занятия?

Восторга вы не испытываете, вы его изображаете. Ваш пыл скоро погаснет, и, вполне возможно, Игорек окажется не так уж мил. Возможно, будет безобразничать, драться, отбирать у других детей игрушки. Через пять минут очень хорошей, доброй воспитательнице будет уже не до того, чтобы оказывать Игорьку персональное внимание — у нее целая группа детей. Израсходовав первоначальный запал, воспитательница переходит на свой обычный тон — и замечания приходится делать, и отругать иной раз как следует.

Как-то раз моя приятельница, ее маленькая дочка и я пришли в детский сад. Дело было на Украине. Девочка стояла рядом с нами, и воспитательница самозабвенно восхищалась ею: «Які коски! Які бровки! Які очи!» Как только мать повернулась, чтобы уйти, голосом жестким, как фанера, воспитательница сказала девочке: «А ну, іди в групу!» На бумаге невозможно передать разительный контраст интонаций. Воспитательница стала самой собой.

Хороший педагог доброжелателен, уравновешен, спокоен, с первой минуты испытывает профессиональный интерес — каков он, этот новый малыш? Но он не допустит девальвации своих слов, его похвала всегда заслуженна, он не рассыпается перед ребенком мелким бисером, никогда не заискивает перед ним.

А вот Игорек пришел в гости к маминым и папиным знакомым. Встреченный взрывом восторга, через пять минут он убеждается в том, что взрослым не до него. Они ведут между собой оживленные разговоры, он им мешает. «Иди, иди, поиграй в мячик! Ты что, не видишь — мы разговариваем». Вот и вся дружба. В следующий раз, придя в гости, глядя исподлобья, он отдернет руку — все слова, слова, слова… Сплошная липа.

Никакой особой драмы, безусловно, в этом нет. Располагаем ребенка к себе, искренне стараемся преодолеть его робость. Но если вы всерьез настроены на то, чтобы создать с ним прочные отношения, ваш интерес к нему должен быть неподделен, постоянен, неизменен. Это совсем непросто. И фундамент таких отношений закладывается по кирпичику, продуманно, системно. Завоевать доверие ребенка бывает трудно — потерять его очень легко.

Мы гуляем. Наташа, ее бабушка и я. Столб, на столбе объявление. «Что там написано?» — спрашивает Наташа. Я вытаскиваю из сумки очки, подхожу поближе. «Продается дом с земельным участком, огород 5 соток…» — читаю я. На лице у бабушки полное недоумение: 5-летнему ребенку читать объявление на столбе? «Знаешь, Наташа, это не для нас с тобой. Ничего интересного. Идем дальше». Наташа вполне удовлетворена. Теперь она знает, что то, что пишут на столбах и заборах, отношения к ней не имеет. И в следующий раз, если на какую-либо просьбу я отвечу ей: «Это неинтересно», — она мне поверит на слово. Раз я так говорю, значит, знаю. В противном случае не пожалела бы времени, чтобы удостовериться: интересно? Неинтересно?

Чтение заняло десять секунд. Может быть, оттащить от столба, дернуть за руку и ответить «не твое дело, тебя это не касается» было бы быстрее?

«Все тебе надо знать!» Разве вы ответите так взрослому человеку? Если хотите сохранить с ним хорошие отношения — никогда. Разве вырвете у него из рук чашку, которую он взял, чтобы напиться? Нет. А ребенок… Что с ним церемониться!

Прозвучавшая грубость в один прекрасный день к вам вернется. От кого ребенок ее услышал? От вас. Вы научили.

Никогда не говорите в присутствии ребенка грубых слов. Особенно если это ребенок с синдромом Дауна. Конечно, нам приходится иной раз чертыхнуться, нагрубить кому-то — мы ведь не железные. Но в ответственных случаях мы умеем себя сдерживать, знаем, когда это позволительно, а когда не очень.

У ребенка с синдромом Дауна критерия нет. Легко можно представить, как реагируют окружающие, услышав такой, например, разговор:

— Тетя, который час? Времени сколько?

— У меня часов нет.

— Ну и дура.

Попадаем в неловкое положение, которого можно было бы избежать.

Ситуация диаметрально противоположная — полное подчинение взрослых ребенку. Это тоже встречается — и не так уж редко.

Девочка Юля приходила на урок в сопровождении мамы или бабушки. Юлю обожали. Только и слышалось: «Юлечка, у меня в сумочке конфетка. Будешь хорошо заниматься, я тебе ее дам. Юлечка, я стульчик отодвину в сторону, не бойся, я никуда не ухожу… Юляша, я в магазинчик сбегаю, можно? Куплю тебе материальчик, брючки бабушка сошьет».

Юляша то, Юляша се. В ответ слышалось: «Сиди!» И мама съеживалась под суровым взглядом 5-летней дочери.

Я принялась за дело без всяких послаблений. Однажды мне пришлось стукнуть кулаком по столу так, что карандаши на столе разлетелись во все стороны. Бабушка подскочила на стуле. Если бы не настоятельная необходимость избавить Юлю от заикания, ни девочку, ни ее родных увидеть больше мне бы не пришлось.

Однажды бабушка сказала мне: «Юлечка проснулась и спрашивает, какой сегодня день. Я ей отвечаю — суббота. Она захлопала в ладоши, закричала: ура, ура, я пойду к своей Роменочке Теодоровне! Вы можете себе это представить?!» — «Ей надоели ваши пирожные, ваш тягучий сахарный сироп, она хочет нормальной, здоровой пищи. Черного хлеба. Серьезного к себе отношения. Они все здесь у меня жить хотят», — сухо ответила я.

Я отнюдь не непримиримый враг нежных слов, с которыми родители обращаются к ребенку. Безусловно, дети нуждаются в нежности и ласке. Но:

И когда говорят: «с детьми надо разговаривать как со взрослыми», то это вовсе не означает, что вы будете обсуждать с ними проблемы Ближнего Востока. Ребенку нужно, чтобы его не только любили, но и уважали. Говорили с ним серьезно, предполагая в нем интеллект, а не его отсутствие. И ребенок будет благодарен за это. Значит, и вести себя придется соответственно: солидно, без капризов. Такое отношение надо оправдывать!

Юля была очень умной и очень нервной девочкой. Она реагировала на каждый звук — шипение воздуха в водопроводной трубе, лай собаки за окном. Мама вздрагивала вместе с ней: «Боже мой, что это?!»

На урок Юля приезжала с собственным горшком и, сидя на нем, истерически кричала: «Ничего не получается! Я больная! Я больная!»

«Юля, ты просто не привыкла, — объясняла я ей. — Вот представь: едет человек ночью в поезде. Нижняя полка, чистое белье, колеса постукивают. А ему не спится — не привык».

Юля успокоилась, слушает меня внимательно. Но тут вступает мама: «Ему страшно, понимаешь, Юлечка, страшно. Вот поэтому он и не спит».

Я застываю на месте. Что тут можно сказать? Мать такого ребенка должна была бы быть для него каменной стеной, за которой можно надежно укрыться от любой беды. Мама и папа ничего не боятся, они все знают, сумеют прийти на помощь — на то они и взрослые.

В большинстве случаев семья объединяет людей с разными темпераментами, характерами, воспитанием и образованием. В семье могут возникать споры, а иной раз даже вспыхивать ссоры из-за разных точек зрения на воспитание детей вообще и ребенка с синдромом Дауна в частности. Однако в ожесточенных дискуссиях, когда спорящие желают во что бы то ни стало навязать противной стороне свое мнение и обратить оппонентов в свою веру, никогда не рождалась истина. Конфликты фанатично преданных вере людей, длящиеся на протяжении столетий, все эти религиозные войны ни к чему не привели. Как существовали ислам, буддизм, христианская религия со всеми их направлениями и ответвлениями, так и существуют.

Не спорьте. Люди, желающие действительно найти решение сложной проблемы, не спорят, они эту проблему обсуждают. Тем более что почти всегда ваш оппонент в чем-то бывает прав. Семья, в которой растет ребенок, должна быть для него надежным островком, обеспечивать ему спокойствие, уверенность, комфорт. Не нарушайте надежность и прочность его и без того ограниченного мира.

Если ребенок с синдромом Дауна растет в семье, где умеют быть счастливыми, несмотря ни на что, он чувствует себя в безопасности. Такие дети очень сильно отличаются от тех, которым, помимо всего прочего, приходится жить в атмосфере семейных конфликтов. Малыш с синдромом Дауна неразрывно связан с тем, что его окружает, очень привязан к родителям. И если в его маленьком мирке что-то не так, он реагирует на это болезненнее, чем нормальные дети. Нормальный ребенок уже давно, когда надо, умеет жить собственными интересами. Он может сесть за уроки, включить магнитофон, сбежать к приятелю, отвести душу, гоняя мяч на пустыре. Он в состоянии занять активную позицию по отношению к тому, что происходит в доме: потребовать прекращения скандала, взять чью-то сторону, вынести свое суждение — кто из родителей, по его мнению, прав, кто виноват. Себя самого он тоже в состоянии защитить. Как-то родители 7-летнего Тимура обнаружили на столе записку. Корявым почерком первоклассника в ней было написано следующее: «Почему вы обидели ребенка? Ребенок — это святыня!»

Ребенок с синдромом Дауна в этом смысле беспомощен. Он покорный раб печальных обстоятельств. Обратите внимание, как каменеет его лицо, как оно мертвеет, как застывает на нем выражение безысходного и тягостного недоумения. Для него конфликт в доме — тупиковая, безнадежная ситуация. Он залезает под стол или забивается в угол, а если привычно уходит в свой мир, абстрагировавшись от всех и вся — это еще хуже. Ведь именно из этого состояния мы всеми силами стремимся его извлечь. Знаете, почему мы в очередной раз его туда загнали? Потому что в глубине души думаем так же, как люди, чье мнение о наших детях нас глубоко задевает: «Он все равно ничего не понимает». Очевидно, так рассуждает и бабушка, позволяющая внуку выбрасывать содержимое из ящиков комода: «Что с него взять? Был бы ребенок как ребенок — не разбросал бы».

Дети с синдромом Дауна очень рано начинают осознавать, что они не такие, как все. Но нельзя винить в этом только посторонних людей, не воспитанных в сострадании к ближнему. Ребенок очень чутко улавливает тревогу и неуверенность родителей в отношении себя, даже завуалированные разговоры о его несостоятельности создают у него ощущение неблагополучия.

Тщательно подбирая слова и выражения, мы с бабушкой Валерией обсуждали пребывание ее внука в родильном доме. Мы говорили самыми общими фразами, не называя имен. 4-летний Виталик сидел на полу и не сводил с нас глаз. Это был мальчик-недотрога. Он занимался почти полтора года, но ни разу за это время не позволил мне не только обнять себя, тихонько привлечь, но даже просто коснуться. Я кипела от негодования — как всегда, когда дело касается возмутительного, невежественного отношения к детям-инвалидам иных представителей гуманных профессий.

Виталик поднялся с пола, подошел ко мне и крепко меня обнял. Не бабушку — меня. Почувствовал, что речь идет о чем-то ему враждебном, и я — на его стороне. То же самое он проделал через несколько месяцев, когда мы опять заговорили на эту тему.

Дети с синдромом Дауна… Без преувеличения могут сказать — каждый из них личность. В них заключена какая-то непостижимая тайна.

Застылость лица, оцепенелость взгляда… Посмотрите на это лицо, когда ребенок слушает музыку, — и оно поразит вас совершенно взрослым, мудрым выражением человека, соприкоснувшегося с абсолютом. Доброта, в которой ощущаешь присутствие какого-то высшего понимания того, что есть истинная доброта. Способность к сопереживанию на совершенно недетском уровне.

Придя в гости, Ваня К. направляется из коридора в комнату и подходит к кровати, где лежала бабушка. Кровать пуста. Бабушки нет. В прошлый раз они так хорошо играли вдвоем! «А где бабаська?» — «Ванечка, бабушка умерла». — «Убили?» — «Нет, заболела и умерла…»

Ваня не уходит. Он опускает плечи, голову и, сцепив перед собою руки, молча, тихо, неподвижно стоит у бабушкиной постели. Не я его — он меня берет за руку и уводит из комнаты. По дороге: «Но ты не плачь…»

Что он знает о смерти, этот совсем маленький мальчик? Мальчик с синдромом Дауна.

А в другой комнате студент университета Тимур сидит за учебниками. Ваня очень любит Тимура, хотя тот не прилагает к этому никаких усилий. «Ванечка, у Тимура экзамены. Ты ему не мешай. Вот когда он пойдет обедать, ты ему почитаешь. Покажешь, как читать научился».

Ваня тихо прикрывает дверь, оставив небольшую щель, и застывает у этой щели, неотрывно глядя на Тимура. Ни шороха, ни звука. Ему очень хочется, чтобы Тимур поскорее покончил со своими учебниками. Наконец наступает счастливый момент: погруженный в свои мысли, Тимур следует в кухню, садится за стол, глядя в пространство, совершает над столом неопределенные пассы, нашаривая ложку. Ваня вытаскивает книжки и карточки и исподлобья бросает на Тимура просительный взгляд своих голубых глаз, взгляд, перед которым невозможно устоять: смесь застенчивости с живым лукавством. «Тимур, Ваня хочет тебе почитать». — «А, ну давай». И Ваня самым добросовестным образом демонстрирует все, что знает. Как ему хочется заслужить одобрение! Его любовь ненавязчива, неназойлива, деликатна.

Портрет Тимура висит над моим рабочим столом. Я застаю Ваню стоящим перед портретом. «Тимурчик, милый, — говорит он портрету. — Миленький Тимурчик».

Все семейство мчится вниз по широкой лестнице — встречает папу. Папа вернулся из командировки, привез коробки с гуманитарной помощью. Шум, смех, радостные возгласы, коробки тащат наверх. Одна Вера, всегда активная жизнерадостная, не принимает участия в общем веселье. Девочка сидит на стуле и, к моему изумлению, плачет навзрыд: «Папа приехал… Подарок мне привез… Папочка мой приехал…»

Я никогда прежде не видела, чтобы ребенок плакал от радости.

12-летний Алеша, изображавший дирижера и милиционера, перед отъездом домой в Читинскую область поцеловал мне руку. «Что это?» — изумилась я. «По телевизору, наверное, видел», — предположила Алешина мама.

Через какое-то время то же самое проделал другой, 10-летний мальчик. Затем 7-летняя Вера. И наконец, когда 3-летний Ванечка, выйдя за дверь на лестницу, чтобы проводить меня, взял мою руку и приложился к ней губами, я подумала: «Это не случайность, не совпадение. Рука дающего — вот что для них моя рука. И этому знанию никто их не обучал, оно в их природе, как и многое-многое другое. Зрение особого рода, глаза души, которыми эти дети видят невидимое другими».

Дорогие родители, мой вам совет: не скрывайте, что у вас растет малыш с синдромом Дауна! Скрыть это вам все равно не удастся: ребенок растет, но не говорит, потом его в школу не берут, да и внешность характерная. Что же, прятаться ото всех, избегать вопросов, не ходить в гости? И сколько это будет продолжаться, сколько лет еще мучить себя?

Мы ехали в метро с Сережей и его мамой. С тем самым, из-под Екатеринбурга, что сбивал палкой скрипку со шкафа и чье поведение и у меня дома, и на улице, и в транспорте было далеко не образцовым и, конечно, обращало на себя внимание. На Сережу смотрел весь вагон. Но с каким достоинством, самообладанием и терпением вела себя его мама, как спокойно она вразумляла его! Работает она уборщицей и никаких педагогических курсов не оканчивала. Мудрость, любовь к сыну и уважение к самой себе — вот что было основой такого ее отношения к репликам, неодобрительным взглядом и замечаниям со стороны не очень умных людей. Предоставьте злопыхателей их собственной морали и судьбе и следуйте своей дорогой.

Сережа был чрезвычайно неорганизованным, недисциплинированным и непослушным мальчиком. Тем не менее занятия с ним я очень скоро ввела в четкие рамки. На уроке ему было интересно, он хотел учиться. Слово «паук» стало его первым достижением. «Паук, паук», — говорил Сережа, подходя к нам с мамой и давая понять, что хочет сесть за стол, хочет, чтобы я извлекла большую коробку с солдатиками. В обмен на них он будет выполнять все наши требования: и слово «паук» скажет, и те, что у него не получаются, постарается выговорить.

Солдатиков он получает. С тех пор как я вытащила с антресолей оловянное войско, дела у Сережи пошли на лад.

Но помимо поощрительных призов в работе с расторможенными детьми я прибегаю к упражнению, которое очень рекомендую и вам взять на вооружение.

Вам, наверное, приходилось слышать разумный совет: не действовать сгоряча и в приступе гнева «сначала досчитать до десяти». Беда в том, что никому из нас это не удается. Сохранить самообладание, считая до десяти, не так-то просто!

Маша и Гриша стоят передо мной. Мы договорились, что я сосчитаю всего только до трех, но пока я буду считать, они будут неподвижно и совершенно спокойно стоять на месте, не шевелиться, не чесаться, не улыбаться. Я начинаю загибать пальцы: «Раз…» Не годится. Гриша шевельнул мизинцем, а Маша и вовсе переступила с ноги на ногу. Стоять надо абсолютно неподвижно, но не застыв, как статуя, а в свободной позе, спокойно и серьезно глядя перед собой. Начинаем сначала: «Раз…» Опять неудача.

Постепенно детям удается, во-первых, снять напряжение, во-вторых, притормозить свои импульсы. До трех мы благополучно дотягиваем.

На следующем уроке повторяем упражнение, потихоньку продвигаясь вперед. Еще несколько уроков — и ребенок стоит в совершенно непринужденной позе, не шевеля ни руками, ни бровями, ни уголком рта. Глаза спокойные, взгляд мягкий, руки висят вдоль тела — а я между тем досчитала до 10, а потом до 20…

Я прибегаю к этому упражнению всякий раз, когда вижу, что ученик мой дергается и суетится. Я считаю и до 40, и до 50 — и тренированным детям не составляет труда выполнить упражнение. Они вообще становятся спокойнее: стоит мне, не прерывая урока, сказать «раз, два…» — и они «притормаживают», моментально возвращаясь в состояние сосредоточенного внимания.

Дети, о которых говорится в этой книге, — Фиона, Гриша, Виталик, оба Вани, Коля пришли ко мне, когда им было по 2,5–3 года. Говорить никто из них не умел и поведение ребят на первых порах никто не назвал бы идеальным. Но с первого же урока я дала им почувствовать, что пришли они не развлекаться, а учиться. Что все — всерьез и правила, которым им придется подчиняться, заведены раз и навсегда. Что я не собираюсь исполнять их прихоти и ни с того ни с сего осыпать их нежностями. И, собственно говоря, для чего это нужно, если есть книги с интересными картинками, если фонариком можно светить в темном коридоре через металлическую сетку и цветные стекла, так что яркие крошечные точечки рассыпаются по всему потолку. Но все это не просто так, не придется бегать и шалить, хватая то одну, то другую игрушку: будешь получать заслуженную награду и удовлетворение от того, что что-то начинает получаться. Вот слог сказал, а вот и целое слово вышло — ребенку становится отнюдь не безразлично, добился он успеха или нет. Да и учительница, как выясняется, вовсе не такая уж строгая: иной раз можно и чаю попить, и на диване поваляться.

Ребенок с синдромом Дауна чувствует себя личностью, к нему относятся всерьез. Принцип дружбы, уважение друг к другу оправдывает себя — и, может быть, еще вернее, еще надежнее, чем в случае с нормальным ребенком, хотя, конечно, у детей с синдромом Дауна свои, присущие только им особенности.

Стереотип обстановки до некоторой степени обусловливает и стереотип поведения. Это и хорошо, и плохо.

Ребенок настроен на занятия. Проторенной дорогой он направляется к столу, к нашему дивану. На уроке дети приучены вести себя организованно, и с первой же минуты видно: пришел не просто ребенок, мальчик или девочка — пришел ученик. Увесистый пакет со своим имуществом он тащит самостоятельно, иной раз обеими руками — тяжело! Из пакета он вытаскивает содержимое и аккуратно раскладывает на столе, неукоснительно придерживаясь заведенного порядка. «Ромена, очки надень!» — «Зачем?» — «Чтобы лучше видеть!» — «Что ж тут видеть?» — «Учебники мои, как я буду читать. И карандаш возьми». — «А это зачем?» — «Будешь показывать. И я возьму». Приступаем.

Если явился Ваня, нужно соблюсти еще один ритуал: он не начнет заниматься, пока дедушка не нарежет на кусочки банан — награду за успехи и примерное поведение. Но Ваня ни за что на свете не согласится есть их, если не сделал всего, что полагается сделать, для того чтобы получить этот приз. Порядок прежде всего.

Такой дисциплины, какая царит у меня на уроке с ребенком с синдромом Дауна, мне никогда не удавалось добиться в работе с нормальными детьми. Попробуйте начать урок не вовремя!

Вот мы с дедушкой заговорили, обсуждая какие-то важные педагогические проблемы. У себя за спиной я слышу: «Ромена! Давай заниматься!» Ваня будет настойчиво повторять свою просьбу. Он возвращается к дивану, вежливо предоставляя нам возможность договорить, но не отступает, приходится разговоры прерывать.

Точно так же ведут себя и Коля, и Гриша, и Виталик, и даже непоседливая Фиона с неугомонным Симой Щукиным, у которого, если вы помните, имеются уже два привода в милицию. Стараясь спрятать улыбку, я наблюдаю за тем, как, нечаянно рассыпав карточки, Сима сосредоточенно собирает их с пола — все до единой — как солидно, ни на кого не глядя, распаковывает то, что принес, как убирает со стола не относящиеся к делу предметы.

Наработана определенная последовательность наших совместных действий, соблюдаются все установленные правила, ребенок комфортно чувствует себя в этом, не скажу чтобы официальном, но вместе с тем и не совсем интимном — производственном — пространстве.

А в другой плоскости, в другой обстановке, за пределами хорошо организованного, точно очерченного круга?

Постоянные пассажиры городского автобуса и пригородной электрички, в которых Ваня ездит на уроки, хорошо его знают. Его появление радостно приветствуется: «Вот и Ваня с дедушкой! Ну как, Ваня, твои успехи? Как занятия идут? Учительница тобой довольна?»

6-летний Ваня охотно отвечает на вопросы, задает их сам в электричке извлекает свои книжки, показывает их всем желающим.

Он не просто умеет говорить, ему есть что сказать.

Он может поделиться своими наблюдениями и впечатлениями — у него они имеются, он рассказывает о том, что узнал и увидел, и чувствует себя вполне достойным собеседником, тем более что его слушают с неподдельным интересом.

Кстати, Ваня, сам не подозревая, совершает очень важное для всех нас дело, а именно воздействует на общественное мнение. Благодаря ему люди начинают менять привычные представления и ориентиры…

Как-то раз, встретив на автобусной остановке, Ваня меня не узнал. Глаза его выражали полное недоумение, он ни за что не хотел дать мне руку. Через год я приехала к нему на день рождения. Ване исполнилось 6 лет. Я добиралась два с половиной часа и в который раз подивилась героизму Вани и его дедушки, три с половиной года подряд два раза в неделю регулярно приезжающих ко мне на занятия. Я немного опоздала, веселье было в самом разгаре. Весьма шумная компания, тесно прижавшись друг к другу, сидела за праздничным столом в 18-метровой комнате. Увидев меня, Ваня сначала замер, затем закричал: «Ромена пришла! Почему ты не была?» По чужим коленям он стал ритмично пробираться: ко мне. Его передавали с рук на руки, протянули через стол. Ваня обнял меня так, как будто я вернулась из чеченского плена. Я поняла, до какой степени мы стали близки, неотделимы друг от друга, неразлучны.

Ваня не вернулся на прежнее место, не убежал к своим подаркам. Он принялся отыскивать два свободных стула, чтобы сесть рядом. «Пей! Ешь! Ешь блин! Ешь пирожок! Ешь торт! Ешь салат! Почему ты не была? Почему не была ты?» — Ване хотелось выяснить причину, по которой я опоздала.

Весь вечер Ваня находился рядом со мной. Расположившись на диване в соседней комнате, мы играли новыми игрушками, рассматривали подаренную папой книгу «Незнайка на Луне». Он не отходил от меня ни на шаг, и, когда мне пришло время возвращаться домой, он настойчиво уговаривал меня переночевать, изобретая всевозможные варианты моего устройства на новом месте.

В основе таких отношений, такой любви должно лежать нечто большее, чем просто совместные игры, прогулки, подарки. Так же, как в подлинной дружбе, связывающей взрослых людей, в этих отношениях заключено куда более важное, более глубокое и серьезное содержание. Путь, по которому мы вместе движемся, путь совместного творчества, неудач, успехов, преодолений, достижений одинаково важен и для меня и для ребенка.

Для меня это было открытием.

Совершенно свободен в обращении как со знакомыми, так и с незнакомыми людьми 7-летний Гриша. Его мама иной раз бывает недовольна: не слишком ли свободен? Но Гриша не развязен, он просто «почемучка» — задает вопросы, интересуется подробностями чужой жизни. Это нормально, это естественно.

И совсем другое дело, если сказать пока что нечего. Фиона цепляется за меня, дурашливо смеется, кривляется и не уходит, хотя ее всеми силами стараются от меня отцепить и только что не вытаскивают вон. Она валится на пол, продолжает безобразничать. И я понимаю, что плохое ее поведение обусловлено одной-единственной причиной: ей хочется привлечь к себе мое внимание, ей нравится учиться, ей хотелось бы побыть со мной еще немного. На уроке она давно уже ведет себя идеально, с ней занимаются, ей интересно. Но общение с ней, по сути, ограничено рамками урока, на котором я — ведущий, а она — ведомый. Того, что она знает и умеет, пока недостаточно для партнерства, полноценного, на более высоком уровне взаимодействия.

Мне она все равно интересна, но расширить свои контакты с другими людьми она пока не может. Ходит с мамой в гости, ее хорошо принимают, ласкают, любят — но и только. А ведь для того чтобы пьеса была сыграна, нужны по крайней мере два актера…

Если, войдя в комнату, Ваня устремляется навстречу кинооператорам, желая завести приятное знакомство, выяснить, что это за громадная штуковина загромоздила комнату, то Коля направляется прямо к дивану, не глядя ни направо, ни налево. Он не реагирует на появление в квартире посторонних людей не потому, что совсем их не замечает. Они ему неинтересны, его не занимает, кто они, что делают здесь, в комнате. У Коли свои дела, и присутствие этих незнакомцев — не более чем досадная помеха, ему ведь заниматься надо, он книжку свою любимую принес «про Потапа», а Ромена тоже почему-то мечется, нет ее рядом на привычном месте. И чего они сюда явились? Так было всегда хорошо: тихо, спокойно…

Придя на киносъемку в роскошном полосатом свитере, связанном бабушкой и надетом в первый раз, Коля садится на диван, вытаскивает из пакета книжки, тетрадку, наш самодельный букварь. «Ромену не подведи», — шепчет он самому себе то, что наверняка по дороге твердила ему мама. Коля вполне сосредоточен, серьезен, он все выучил. Мама у него очень добросовестна, они старались, готовились к ответственной съемке. Нельзя же ударить в грязь лицом! Тем временем операторы дружными усилиями сдвинули шкаф с его обычного места — в комнате тесно, так будет удобнее подобраться с аппаратом к нашему дивану.

Коля в ужасе: куда девался шкаф, зачем его затолкали в угол? Он едва сдерживает слезы, изо всех сил старается сохранить самообладание, «не подвести», но это ему плохо удается. Не помогают ни строгость, ни ласка, ни даже шоколад. Кое-как пробормотав все, что он подготовил, перемежая свои ответы с глухим всхлипыванием и постоянным «Я домой пойду», Коля наконец сползает с дивана, перепортив бог знает сколько пленки.

На сцене, то есть на диване, — Ваня. Диван задрапирован тканью, стол покрыт белой скатертью, я почему-то тоже должна надеть белый халат. «Прекрасная простыня! — восклицает Ваня. — Замечательно!» И хлопает ладошкой по спинке дивана. Его не собьешь.

Конечно, Ваня, который начал у меня заниматься намного раньше Коли, во всех отношениях более развит. И вообще, Коля у нас созерцатель, «лунный Пьеро», но если бы не злополучный шкаф, внезапно и с грохотом отъехавший от стола, все было бы неплохо — раза два Колю уже снимали, и обходилось без эксцессов. Ведь и Ваня, которого я в прошлом году поджидала на автобусной остановке и с которым мы направились ко мне домой, не узнал меня на улице, в непривычной обстановке. Шел с открытым ртом, не сводя с меня испуганных глаз, как ни старалась я объяснить ему, кто я такая, — до тех пор пока мы не вошли в квартиру и я не сняла пальто и шапку. Только оказавшись вместе со мной в хорошо знакомом ему коридоре, он воспрянул духом и стал самим собой.

Одна и та же привычная обстановка, одна и та же книга, одна и та же песенка… Из всех детей, посещающих мою группу, Виталик — самый стойкий консерватор. Могут пройти и год, и два, за это время мы перечитаем массу новых книг, но, придя ко мне на урок, он все равно первым делом схватит ту, которая давным-давно выучена наизусть. Книги эти от Виталика приходится прятать, и если он случайно на них наткнется, восторгу нет конца. «Про Анфису! Тузики!» — говорит он сияя. Кладет книгу на диван, становится перед диваном на колени и погружается в молчаливое углубленное созерцание.

Благодаря такому его свойству мы имеем возможность произвести доскональную над книгой работу, изучить ее вдоль и поперек, но, конечно, подобное постоянство тормозит процесс в целом. И у родителей не хватает терпения и сил в тысячный раз повторять одно и то же.

До некоторой степени это качество отличает и других ребят, у каждого из них есть своя привязанность. «Про Потапа прочитать», «про грязную девочку», «про жадную старуху» — всегда одно и тоже требование, один и тот же зачин.

«Завтра я пойду новые книги покупать!» У меня очень довольный вид.

Дети смотрят на меня. В чем дело? Что за радость нас всех ожидает? Новое — это что-то чудесное, оно таит в себе неизвестное удовольствие, поскорее бы до этого нового добраться. Ребенку ничего не навязывается, он заражается вашими эмоциями. Проходит какое-то время, и ребенок требует новую, желательно толстую книгу.

Ваня бросается к столу, завидя принесенную Гришей книгу. Что за книга? Без промедления хватает ее и сует в пакет: «С собой возьму!» Гриша обескуражен таким налетом, но, как мальчик исключительно вежливый, вырывать свою книгу не пытается. Конфликт улаживаем, Грише книгу отдаем.

Маленький мальчик не желает надевать чудесный новый финский комбинезон, а когда ему купили потрясающие брюки — с карманами! молниями! защелками! заклепками! — и захотели, чтобы в таком ослепительном виде он пошел с родителями в гости, мальчик доревелся до того что у него поднялась температура — и в гости вообще не пошли.

Приступаю к делу: «Ты не будешь надевать комбинезон. Ты только на одну секунду сунешь правую ногу в одну штанину — и все. И сразу ее вытащишь». Мальчика я ни когда не обманываю, он, так и быть, засовывает ногу в штанину и тут же ее выдергивает. На первый раз достаточно.

На следующий день — следующий этап. Правую ногу он уже засунул основательно, левую — на секунду. Очень хорошо. Назавтра в штанинах оказываются уже две ноги. Мы продвигаемся дальше — обе ноги в штанинах, одна рука в рукаве. Вид у ребенка довольно кислый, но он привык к тому, что мы постоянно делаем друг другу взаимные уступки, так уж и быть, радуйся, тетя!

Даю вам честное слово — мы надевали комбинезон пять дней! Наконец мальчик предстает передо мной, полностью в него облачившись, — и тут же делает привычное движение, чтобы ненавистный комбинезон снять.

«Тимур! Быстрее! Лезь на табуретку! Посмотри в зеркало! Ты же космонавт! Настоящий космонавт! Идите все сюда! Тимур у нас Гагарин!» Тимур поднимает вверх руку, приветственный жест — «Поехали!» Отныне он готов спать в комбинезоне, теперь уже нельзя уговорить его надеть что-либо другое.

Виталик собирается в Голландию. У ребенка порок сердца, там ему должны сделать операцию. Проблема в том, что его невозможно сфотографировать для документов. Водили уже. Не хочет, плачет, протестует. Нет фотографии. Как быть?

Мама Света говорит мне об этом в присутствии мальчика. На лице моем удивление и недоверие: «Как? Виталик фотографироваться не хочет? Но ведь в Голландии ты увидишь мельницы! Каналы! Какой ты счастливец! Подумать только! Мне говорили, что там страусы по улицам гуляют!»

Я не говорю: «Вот не сфотографируешься и не сможешь увидеть каналы и мельницы!» Только положительный настрой — так, как будто вопрос самым счастливым образом уже разрешился, думать о каких-то там фотографиях вообще не приходится, и лично мне остается только сидеть в Москве на диване и вздыхать, мечтая о каналах.

На следующем уроке снова: «Мельницы! Каналы! Какой счастливец!» Сфотографировали.

Во всех подобных случаях не говорите лишних слов, не тратьте время на обычные и бесполезные в таких случаях уговоры. Не кричите на ребенка, ничего не требуйте. Наоборот, согласитесь с ним! Ребенка нельзя включить и выключить, как телевизор. Вам хорошо рассуждать, вы взрослый, а он маленький. У него создается ощущение, что, уговаривая его, вы действуете в своих интересах, он не совсем вам доверяет. Ваша логика для него недоступна. Ему давно известно: вы смотрите на ситуацию со своей колокольни. Ребенка надо исподволь, ничего не навязывая, вовлечь в круг положительных эмоций, испытывать которые должны прежде всего вы сами: вы радуетесь, вам интересно, его дело самому решить, стоит ли к вам присоединиться и разделить ваши чувства.

Дети с синдромом Дауна доверчивы, ничего плохого от жизни в общем-то не ждут. Они редко бывают агрессивны, а если и бывают, то агрессивность их обусловлена не злобой, завистью и другими дурными свойствами характера, а совершенно иными причинами. Но жизнь вносит свои коррективы в это блаженное неведение зла. И начинаются страхи, которые взрослому человеку кажутся совершенно непонятными.

Основой страха являются присущие детям с синдромом Дауна неуверенность в себе, зависимость от других, полное подчинение взрослым. Ребенок знает заранее, интуитивно чувствует, что сам он не в состоянии найти выход из положения, которое потребует от него находчивости, ловкости, ему ни в коей мере не свойствен оптимистический взгляд на благополучный исход мало-мальски рискованных ситуаций.

Он привык к тому, что все проблемы решаются опекающими его взрослыми людьми. Но вдруг взрослого в нужный момент не окажется на месте? Что он будет делать в таком случае?

«Вот я задам этой злющей Бабе-яге! Как стукну! Как дам палкой волку, если только он попробует ко мне сунуться!» Нормальный ребенок готов защищать себя сам, заранее решил, как ему быть в случае опасности. Ребенок с синдромом Дауна не задумывается над тем, что будет, если он повстречается с волком или Бабой-ягой, ему вообще несвойственно представлять себе то, чего на данный момент нет, но что, возможно, произойдет в будущем, А что напугало его в прошлом, что оставило глубокий, неизгладимый след в его памяти, когда он не мог ничего объяснить, не мог пожаловаться?

Отчего Виталик вдруг попятился назад, отчего губы у него дрожат, в глазах самый неподдельный испуг? В чем дело? Все как обычно: мальчик пришел на урок, раздевается, я стою и разговариваю с ним в коридоре. «Он листьев боится!»— объясняет мне мама Виталика. Да, действительно, в передней у меня появилась ветка с искусственными листьями, вот она, лежит на шкафу, и как только заметил?

Это было похуже истории с комбинезоном. Мы боролись со страхом два месяца.

«Вот что, листья, — говорю я серьезно, — придется вам из коридора уйти, Виталик вас боится. Так что отправляйтесь на кухню или в ванную». Лезу наверх. Виталик настороженно наблюдает за моими действиями и шарахается в сторону, когда я проношу мимо него злополучные листья.

В следующий раз ветка с листьями снова оказывается в коридоре. «Вы опять здесь? Марш отсюда!» — «Нам тоже хочется заниматься! Нам интересно! Мы тоже хотим присутствовать». — «Ты слышишь, Виталик, что они говорят? Ну хорошо. Идите в комнату. Я вам разрешаю полежать на пианино». Хотя пианино от Виталика за три метра, его это устраивает. Я снова отгоняю листья подальше. Им не слышно, они опять подбираются к нам. «Ладно, Виталик, пусть посидят послушают!»

Листья оказывались все ближе и ближе: то им было плохо слышно, то плохо видно. Наконец они прочно закрепись на нашем рабочем столе. Страх пропал.

Нам непонятен страх подобного рода. Ну, волк, собака— тут все ясно. Но листья!

Трудно сказать, почему ребенок боится листьев. Может быть, они испугали его, когда он был совсем маленьким? Может быть, ветер перед его глазами налетел на дерево, затрепетала, зашумела листва, и эта картина прочно врезать в детскую память?

Детская память… Моя знакомая рассказала мне о том, как ее дочку, которой не было еще и года, укусила оса. Как водится в таких случаях, все забегали, поднялся плач и крики. Дело было летом. А зимой, когда пошел снег, маленькая Оля громко закричала: «Ося! Ося!» К этому моменту она произносила всего два слова — «мама» и «папа».

Есть еще одна особенность маленьких детей, которую взрослые люди зачастую не понимают. Ребенок постоянно задает одни и те же вопросы, часто — один и тот же вопрос. И хотя ему уже множество раз на этот вопрос отвечали, он спрашивает снова и снова. Взрослые недовольны, отмахиваются: «Ну что ты пристал? Сто раз тебе объясняли…»

Мой маленький племянник как-то спросил меня: «Что такое цюма?» — имея в виду чуму, о которой случайно услышал. Я извлекла из своей памяти очень интересный рассказ о русской женщине-враче, которая в специальном костюме и чудовищной маске в монгольском селении, из которого ушли все оставшиеся в живых жители, спасала от чумы маленького мальчика. Как этот мальчик сначала испугался, а потом полюбил странное существо, которое говорило на каком-то непонятном ему языке и лечило его. Когда этот мальчик вырос, он стал врачом — чумологом.

Да, рассказ был очень интересным, но это оказалось моей роковой ошибкой, «А что такое цюма?» — этот вопрос преследовал меня месяца два, пока не возникла другая захватывающая тема — динозавры.

Мальчик задавал мне этот вопрос не потому, что не запомнил моего объяснения или чего-то не понял. Он просто хотел лишний раз поговорить об этой самой чуме. Как это часто бывает, ребенка увлекает какой-то сюжет, он прикипает к одному и тому же мультфильму, к одной и той же книге. Пусть это вас не раздражает. Лучше помогите ребенку порассуждать самому на интересующую его тему, незаметно переведите разговор на другие рельсы, связав воедино оба сюжета. И если разговор зашел о какой-нибудь «цюме», расскажите попутно о профессий врача, о том как врачи лечат людей — сердце, легкие, печень. Кстати, а где сердце находится? Что это стучит в левой стороне нашей груди?

С сыном моих друзей 5-летним Антоном когда-то у меня состоялся следующий разговор:

Я. Антон, кем ты будешь, когда вырастешь?

А. Сначала экскаваторщиком, а потом летчиком.

Я. А потом?

А. Не хочу говорить.

Я переспрашиваю и наталкиваюсь на упорное нежелание мальчика ответить мне, кем же он, в конце концов, станет.

Я. Почему ты не хочешь мне сказать? Что тогда будет?

А. Сама знаешь.

Я. Не знаю, скажи мне.

А. Могила.

Хорошенькую перспективу представляет себе пятилетний малыш! И самым серьезным тоном я объясняю ему, что все не так уж мрачно.

«Вот ты не читаешь газет, — говорю я. — Как-раз по этому поводу недавно была статья в „Литературной газете“. Там писали, что ученые разрабатывают лекарство, которое обеспечивает продление жизни — до тех пор пока человеку самому не надоест жить. И по расчетам — а такие расчеты всегда существуют — оно должно появиться через пятьдесят лет. Так что ни тебе, ни твоим родителям ничего грозит. Можешь успокоиться и больше об этом не думать».

Моя речь со ссылкой на «Литературную газету» и расчеты ученых, солидные слова «статья», «продление жизни» производят соответствующее впечатление. Вечером Антон уже успокаивает папу и маму, гарантируя им и самому себе вечную жизнь.

Нельзя дать конкретный совет на все случаи жизни. Вам придется самим придумывать обходные пути в решении подобных проблем. Главное — самому стать ребенком, смотреть на ситуацию его глазами. Не старайтесь с ходу отмести все, что кажется вам необоснованным, непонятным и просто глупым. Переводить ситуацию в другую плоскость надо постепенно, незаметно и по возможности не торопясь. В особенности если у вашего ребенка синдром Дауна.

Все они разные, мои ученики, и все они — типичные даунята. Виталик, Ваня К. и просто Ваня, Гриша, Фиона, Коля — ребята, занятия с которыми легли в основу этой книги. Вы уже встречались с ними на предыдущих страницах и наверняка обнаружите в ком-то из них сходство с собственным малышом. И знайте: все, чему научились эти дети, — говорить, читать, рассуждать, придумывать сказки и диктовать дневники и письма — сможет и ваш ребенок тоже.

Я не производила никакого отбора: не было случая, чтобы я отказалась заниматься с кем-либо из детей, объявив ребенка неспособным, необучаемым, неуправляемым. В книге нет никаких собирательных образов, ни одного выдуманного персонажа. Приводимые в ней высказывания этих детей я воспроизвожу дословно. За очень редким исключением, так говорят ребята не старше 5–6 лет. Возраст ребенка указывается на момент произнесения им цитируемых текстов.

Дети приходят ко мне два раза в неделю, занимаются индивидуально по часу и больше. Из-за сложности произнесения моего имени-отчества они называют меня по имени. Научившись говорить, они по собственной инициативе переходят к другой форме обращения и очень горды тем, что могут назвать меня солидно, по-взрослому, как полагается.

Психология bookap

Ребята приезжают ко мне не для того, чтобы развлекаться. Никто не вытаскивает голубей из-за пазухи для того, чтобы завладеть их вниманием. Они приезжают учиться, удовлетворять свою потребность в настоящем серьезном деле, которое мы делаем сообща.

Познакомьтесь с ними поближе!