Часть первая. МЕХАНИЗМЫ ГОСПОДСТВА И ПОДЧИНЕНИЯ В ОБЩЕСТВЕ

Гитлер — психопат и преступник?

В своем судебно-психиатрическом исследовании дела Гитлера де Боор пользовался в основном двумя научными методами, позволяющими путем анализа различных характерных признаков получить максимально объективную оценку личности с точки зрения преступных наклонностей и проявлений ее характера. Речь идет о теории «социального инфантилизма» и о «концепции моноперцептоза».

По де Боору, под социальным инфантилизмом, в отличие от соматического и психического инфантилизма, следует понимать аномальное поведение индивидуума в поле социальных напряжений, характеризующееся различными дефицитами социальной психики, то есть дефицитами механизмов контроля его социальной активности. Если следовать определению, данному Ф. Найдхардтом, то социализация индивидуума есть процесс, «посредством которого господствующие в обществе ценности, нормы и методы жизни индивидуума становятся известными индивидууму и обязательными для него», и мы не обнаружим каких-либо дефицитов, которые бы в детстве оказали непоправимое влияние на первичную социализацию Гитлера. При всех негативных и авторитарных чертах характера его отца, именно отец должен был особенно твердо внушить ему нормативные представления о законе и порядке. Есть полные основания считать, что и вторичная фаза социализации, в которой важнейшим является влияние школы, прошла у Гитлера без отклонений от нормы. Подтверждением тому служит для де Боора яростный спор между Гитлером и строительными рабочими, который произошел в начале венского периода его жизни. В этом споре Гитлер «страстно защищал практически весь набор буржуазных общественных норм». В то же время у Гитлера практически не могут быть обнаружены признаки третьей, заключительной фазы социализации, во время которой происходит окончательная персонализация индивидуума, «социально-психический мораторий», по выражению Эриксона. Этот социально-психический мораторий затянулся у Гитлера на целое десятилетие, и мы не располагаем фактами, которые позволяли бы утверждать, что его личность к концу этого десятилетия сформировалась окончательно. В этот период (1-905-1914 годы) произошел ряд событий, оказавших значительное влияние на последующее развитие личности Гитлера. На это время пришлась смерть его матери, на чем мы подробно останавливались выше. Это событие глубоко потрясло его и, по свидетельству врача-еврея доктора Блоха, сделанному им уже в Америке в 1943 году, явилось, наверное, самым сильным эмоциональным переживанием в жизни Гитлера. Другим переживанием, оставившим глубокие следы, стал провал при попытке поступления в венскую Академию изобразительного искусства в 1907 году, последствия которого вылились в явную неприязнь Гитлера к преуспевающим, социально интегрированным людям, ко всему, что связано с академиями и университетами. В крушении мечты своей жизни — стать художником или архитектором — он винил не себя, а чванство и некомпетентность академических профессоров. Гитлер почувствовал себя отвергнутым буржуазным обществом, что побудило его искать укрытия в анонимности — вначале в убежище для бездомных, позднее в мужском общежитии.

Итак, судебно-психологический анализ социальнопсихического моратория Гитлера не позволяет получить сколько-нибудь конкретных результатов. Ясным остается лишь то, что ряд кризисов идентификации не позволил ему успешно идентифицировать себя, и результатом венского периода становления явилась лишь выработка защитных механизмов, обусловленных страхом. С тем большей силой вторглась в психический вакуум Гитлера первая мировая война, ставшая господствующим фактором запечатления и «главным воспитательным переживанием» его жизни. Война сыграла роль пускового механизма для позднего процесса созревания, и из «аморфного» образа Гитлера начали проступать зримые контуры личности. При этом мы не располагаем какими-либо фактами, свидетельствующими о проявлениях склонности Гитлера к жестокости. В период, непосредственно следующий за окончанием войны, в жизни Гитлера не произошло события, которое можно было бы назвать явным «политически пробуждающим переживанием» и поэтому сложно указать точный момент начала его политической карьеры. Возможно, это произошло, когда он внезапно открыл в себе дар политического оратора: такое событие вывело его из длительного кризиса самооценки и послужило началом «прорыва к себе». Собственно момент завершения персонализации Гитлера приходится на период его заключения в ландсбергекой крепости, после которого он решительно и окончательно вступил на политическую сцену. Ганс-Юрген Айтнер считает, что в изменении политического сознания Гитлера тюремное заключение выполнило функцию пускового механизма — сыграло роль библейского «переживания Иордани».

В процессе длительной социализации среднего нормального гражданина всегда происходит формирование так называемого «структурного барьера», который препятствует осуществлению опасных агрессивных действий под влиянием сильных эмоций. К концу первой мировой войны такой барьер сохранился у Гитлера практически в полной неприкосновенности. Прогрессирующая деформация структурного барьера проявилась лишь в момент начала его политической деятельности, о чем свидетельствует беседа Гитлера с генералполковником фон Зеектом в баварском военном министерстве, где Гитлер, в частности, заявил растерявшемуся генералу: «Мы, национал-социалисты, видим свою задачу в том, чтобы марксисты и пораженцы, сидящие в теперешнем правительстве, попали туда, куда следует — на фонари». Однако последние механизмы торможения отказали только после прихода к власти. Резня главарей СА в «ночь длинных ножей» 1934 года, убийство мешавших ему генералов фон Бредова и фон Шлейхера, приказ об «эвтаназии» душевнобольных в 1939 году, и, наконец, приказ об истреблении миллионов евреев и бесчеловечный «приказ Нерон» в 1945 году, показывают, что сужение структурного барьера у Гитлера приняло характер «распада нормативной субстанции подобно тому, как это происходит у массовых убийц».

Другим характерным для Гитлера явлением судебно-психиатрического плана был выраженный «социальный аутизм», являющийся по де Боору типичной чертой характера шизоидных личностей. У таких личностей, при отсутствии истинной шизофрении, имеют место характерные для шизофрении симптомы. Де Боор так описывает судебно-психиатрические аспекты подобного социального аутизма: «Человек испытывает трудности при вступлении в социальные контакты или вообще неспособен к таковым; тенденция к обособлению затрудняет разрешение психических конфликтов в беседах с другими людьми и получение квалифицированной консультации. Инкапсуляция создает агрессивное напряжение. Коммуникационный барьер и блокирование информации затрудняют адаптацию к реальному миру». Эрнст Кречмер приводит дополнительные характеристики аутизма шизоидной личности, которые в полной мере относятся к личности Гитлера: «Холодный и прямолинейный эгоизм, фарисейское самодовольство и безмерно ранимое чувство собственного достоинства, теоретическое стремление осчастливить человечество в соответствии со схематическими доктринерскими принципами, желание сделать мир лучше, альтруистическое самопожертвование в большом стиле, прежде всего во имя общих обезличенных идеалов». Особо типичным признаком аутизма Гитлера была холодная аффективная безучастность, корни которой лежат в глубочайшем презрении к людям. Его совершенно не волновали нечеловеческие условия жизни гражданского населения Германии в условиях беспощадных бомбежек в последние годы войны. Однако это не мешало ему демонстрировать глубокое потрясение при известиях о разрушении оперных театров. Отдавая приказ открыть шлюзы на реке Шпрее, Гитлер ни на минуту не задумался о судьбе раненых немецких солдат, находившихся в туннелях берлинского метро, которых этот преступный приказ обрекал на неминуемую смерть. Слабое Я привело Гитлера к безмерной недоверчивости, которая, по выражению Шпеера, стала его «жизненной стихией». В последние месяцы жизни Гитлер отгородился от мира непробиваемыми стенами бункера рейхсканцелярии, что де Боор также считает символичным «для завершения его жизни, которая между аутической узостью и необузданными видениями мирового господства так и не вышла на лежащую посредине гуманистическую координату». Судебная психиатрия придает важное значение нетерпимости фрустрации, которая не позволяет личности переносить неудачи, разочарования и болезненные унижения без агрессивных реакций. Нетерпимость фрустрации проявилась у Гитлера действительно очень рано, что в сочетании с биологически обусловленной повышенной агрессивностью уже в юности порой вызывало непонятные реакции. Это в соединении с отсутствием социальной совести, что также является характерной для Гитлера чертой его поведения, привело его к неисчислимым актам чудовищного насилия.

Со многими преступниками Гитлера роднят дефициты идентификации. Такие дефицита возникают в тех случаях, когда в ранние годы, решающие для формирования человека, у этого человека не формируется идентифицирующее ядро. Для Гитлера идентификация с деспотичным, внушавшим страх отцом была невозможна, так как означала бы для него отрицание собственного Я. Поэтому после смерти матери он оказался в эмоциональном вакууме, заполнить который помешали неудачи, преследовавшие его в Вене. Не исключено, что факторами, помешавшими его идентификации, явились также незнание собственного происхождения и знание того, что между его родителями существовала кровосмесительная связь. По мнению специалистов в области судебной психиатрии, дефициты идентификации способны подвинуть социально инфантильных людей на умозрительные действия в поисках собственной идентификации. У Гитлера импульсы к умозрительным действиям вначале носили позитивный и конструктивный характер, но после начала второй мировой воины их характер все больше становился деструктивным. Сколь тесно могут переплестись между собой нарушения идентификации и параноидальные явления, показал психолог Ф. Рудин в книге «Фанатизм. Магия силы»: «Жесткая модель поведения доходит у фанатиков этого типа, как правило, до полной идентификации с идеей, которую те представляют. Здесь мы имеем второй симптом, указывающий на круг шизоидных форм. Даже если процессы идентификации, подобно процессам проекции, принадлежат к числу общечеловеческих и, следовательно, необходимых механизмов, то глубинной психологии хорошо известны неадекватные идентификации, которые, выполняя роль защитных механизмов, отчуждают человека от его собственной сущности, от его самого внутреннего Я, за счет чего… латентный психоз может стать острым. Такая опасность возникает прежде всего при длительных идентификациях и сверхидентификациях, при которых реальное Я все больше сжимается, а на его месте появляются фантастические, наивные или параноидальные формы идентификации». Таким образом, Гитлер становится в ряд с теми преступниками, чей жизненный путь вследствие дефицита личностной идентификации отмечен печатью «разрушения» своего мира. Будучи исходно созидателем, с 1939 года он превращается в фанатического разрушителя, что подтверждает следующий фрагмент из воспоминаний Шпеера: «Он умышленно хотел, чтобы люди гибли вместе с ним. Для него уже не существовало моральных границ. Конец собственной жизни означал для него конец всего».

Столь полное разрушение «нормативного органа», которое нашло свое выражение в присущей Гитлеру мании уничтожения, не имеющей аналогов в истории, не может иметь своим единственным объяснением наличие «социального инфантилизма» или первичную преступную деформацию структуры личности. Следует предположить, что в этом сыграло свою роль, по выражению де Боора, «разложение его нормативного органа» вследствие отсутствия высшей корректирующей или по меньшей мере предостерегающей инстанции в Германии и за ее пределами. Это позволило Гитлеру «удовлетворить свои инфантильные потребности. В радикальных слоях народа он нашел… идеального партнера. Два инфантилизма объединились в один… Явление, которое в психиатрии получило название „безумие на двоих“… Активный партнер, фюрер, все бесцеремоннее навязывал темы своего бреда более слабому партнеру, народу, подверженному идеологическим влияниям, так что за несколько лет возникло нерушимое единство, наиболее подходящим словом для которого является массовый психоз. Но массовый психоз может возникнуть лишь тогда, когда оба партнера инфантильны». Подобные психотические процессы в сознании с глубокими социальными последствиями де Боор обобщенно называет «моноперцептозом».

К характерным признакам моноперцептоза относится мания величия, в полной мере свойственная Гитлеру. И сам он был глубоко убежден в том, что «как индивидуум по своей духовной и творческой силе один превосходит весь мир». Развитию мании величия, несомненно, способствовал его «социальный аутизм», сочетавшийся со склонностью принимать желаемое за действительное и с его представлением о том, что своими необычайными способностями он обязан высшей силе. Подобная мания величия не является симптомом психического заболевания, а представляет собой результат длительного психологического процесса, корни которого уходят в юность. Одним из аспектов мании величия Гитлера была «строительная мегаломания». Так, он планировал выстроить в столице рейха «Большой зал», долженствующий символизировать мировое господство. Этот зал должен был украшать имперский орел со свастикой, держащий в когтях огромный земной шар. В рейхсканцелярии для него должны были устроить рабочий кабинет площадью почти 1000 квадратных метров — завершение строительства было намечено на 1950 год. Уильям Карр называет это «гиперкомпенсацией комплекса неполноценности, которая являлась частью сложного защитного механизма, помогавшего ему преодолеть сомнения в своей миссии и страх перед тем, что он не сможет удержать то, что он уже завоевал и еще завоюет в будущем».

Все попытки объяснить беспримерную агрессивность Гитлера наталкиваются на трудность, состоящую в том, что биографические факты практически полностью исключают врожденную агрессивность его характера как причину позднейшей эксцессивной готовности к агрессии. Де Боор указал на не учитывавшуюся до сих пор невероятную динамику, которая возникает за счет моноперцептоза под диктатом доминирующей над всем сверхценной идеи и позволяет мобилизовать страшную силу и эмоциональную энергию для реализации той или иной основной темы. В нормальной ситуации препятствием на пути агрессий, к которым призывают носители «сверхценной идеи» бредового содержания и которые способны вызвать тяжкие социальные последствия, является угроза применения мер уголовно-правового характера. Однако, начиная с 1934 года, уже не существовало тормозящей инстанции, вследствие чего Гитлер безнаказанно мог полностью выплеснуть свою агрессивность, постоянно подпитываемую энергией его сверхценных идей — уничтожение евреев, борьба с марксизмом, расширение немецкого «жизненного пространства» на восток. "Поскольку с 1934 года он имел в своем распоряжении все технические, экономические и военные возможности современного промышленного государства и располагал неограниченными властными полномочиями, в результате осуществления его моноперцепторных сверхценных идей сложилась уникальная в истории ситуация. Как правильно заметил Тревор-Ропер, невозможно себе представить, чтобы подобное зловещее стечение трех факторов повторилось еще раз. Вот эти три фактора:

– существование личности с диктаторскими и, по де Боору, с тяжкими преступными наклонностями;

– наличие моноперцепторной бредовой идеи, опасной для существования человечества;

– абсолютная власть, позволяющая поставить весь потенциал государства на службу этой идее.

К этому следует добавить крайний нарциссизм, приведший к концентрации либидо исключительно на собственном Я и, таким образом, не только породивший ощущение всемогущества, но и давший толчок преступным действиям на почве «нарциссических обид», склонность к которым у подобных личностей носит особо выраженный характер. Ни одна психическая травма, ни одно унижение, ни одна обида в таком случае не могут быть когда-либо забыты или прощены, и мы найдем у Гитлера немало примеров запоздалой мести людям, когда-то унизившим или обидевшим его и заплатившим за это жизнью.

Эта комбинация нарциссизма и эгоцентризма на фоне веры в собственную всемирно-историческую миссию в конце концов привела к «стиранию внутренних систем ценностей» и полному игнорированию потребностей и прав других людей. Как подчеркивает де Боор, подобный процесс наблюдается только при тяжелых психических заболеваниях, например, при шизофреническом распаде личности. До настоящего времени не существует научно подтвержденной картины возникновения подобного, практически полного распада нормативной системы у людей, не являющихся душевнобольными — Гитлер является единственным известным случаем такого рода за всю историю научного исследования подобных изменений психики преступников.

Доминирующее место среди навязчивых бредовых идей Гитлера занимала беспримерная патологическая юдофобия. Именно этой цели — умерщвлению евреев — были, в конечном счете, подчинены военные акции, предпринятые Гитлером, а начав завоевание «жизненного пространства» на востоке, он в 1942 году устрашающе близко подошел к реализации своей мечты: заполнить гигантское пространство на востоке людьми «высшей расы», предварительно очистив это пространство от «неполноценных» евреев и славян и защитив его могучим «Восточным валом» от нашествий «азиатских орд». При попытке объяснить эту «поистине ариманову ненависть, изуродовавшую все гуманное, что еще оставалось в Гитлере, до полной неузнаваемости» не срабатывает ни одна из психологических гипотез, известных современной медицине. Ясно лишь то, что юдофобия Гитлера безусловно носила маниакальный характер, ибо она полностью удовлетворяет всем трем критериям мании, сформулированным Ясперсом: во-первых, бредовая идея Гитлера о существовании некоего еврейского лобби, целью которого является уничтожение арийской расы и установление мирового господства, нереальна априори. Во-вторых, Гитлер был непоколебимо убежден в правильности этой бредовой идеи, и, в-третьих, эта идея могла корректироваться логическими рассуждениями и содержанием собственного опыта. Поэтому де Боор приходит к выводу, что «в своей совокупности идеология Гитлера должна быть признана соответствующей всем критериям мании. Таким образом, имела место мания, но… мания клинически здорового человека, у которого отсутствуют какие-либо симптомы шизофрении. Поэтому мы предложили… собственный термин „моноперцептоз“ с тем, чтобы дать возможность разграничения мании здорового человека, приведшей к тяжелым социальным последствиям, и маниакально-психических заболеваний».

Исходя из анализа особенностей личности Гитлера в различные периоды его жизни и основываясь на понятиях «социальный инфантилизм» и «моноперцептоз», де Боор попытался сделать криминалистический и социально-психологический вывод, подобный тем выводам, которые делают эксперты в уголовном процессе. Согласно де Боору, результаты такого прогноза являются поистине катастрофическими: «В случае окончательной победы немецкий народ и народы Европы ожидали жестокие испытания. Мы должны быть благодарны союзникам за то, что они избавили Германию и Европу от диктатуры личности с тяжелейшими преступными наклонностями».

Аргументация некоторых психиатров, утверждающих, что Гитлер был душевнобольным, не выдерживает объективной критики, однако серьезные специалисты единодушно считают, что Гитлер был «истерическим психопатом с потребностью самовыражения и шизоидно-аутистическим фанатиком», который был полностью вменяем и ответствен за все свои поступки. Профессор Освальд Бумке, заведовавший в свое время кафедрой психиатрии Мюнхенского университета, дал Гитлеру следующую судебно-психиатрическую характеристику: «Шизоид и истерик, брутально жесток, недоучка, невыдержан и лжив, лишен доброты, чувства ответственности и вообще всякой морали». Профессор Шальтенбранд, заведующий кафедрой психиатрии Вюрцбургского университета, считает, что такого рода люди, добившись политической власти, представляют невероятную опасность для общества, потому что «политик-психопат представляет собой особо опасное явление на грани здорового человека и душевнобольного. Это опасно именно потому, что в психопате в общем случае присутствует так много от здорового человека, что обычные люди не в состоянии распознать в нем какие-либо психические отклонения… Типично, что психопатам удается обзавестись учениками и сторонниками, которые сами по себе лишь чуть-чуть отличаются по своей психической конституции от нормальных людей. Эти люди принимают гротескные, „двинутые“ программы, которые затем вызывают массовый психоз». Быстрому распространению этого массового психоза способствовал необычайный дар Гитлера подчинять людей своему влиянию, принимавший порой характер настоящего массового гипноза. Каким образом этот гипноз оказывал влияние на самого Гитлера, в результате чего фюрер и масса «накачивали» друг друга по спирали, объясняет нам криминологическая психология «Если социально инфантильная личность, обуреваемая маниакальными идеями, встречает со стороны массы почти собачью преданность, то негативные потенции объекта обожания неизбежно должны усилиться и в конечном итоге уничтожить остатки гуманности».

Принимая во внимание ужасные события, которые произошли за те немногие годы, когда Гитлер был абсолютным властелином Германии и почти всей Европы, мы, вне всякого сомнения, не можем не признать за ним высокий и, возможно, уникальный исторический ранг, пусть даже в отрицательном смысле. И если он, как личность, несомненно, историческая, имеет право навеки попасть в «пантеон всемирной истории», то, в то же время, по выражению де Боора, ему принадлежит не менее почетное место и в «пантеоне великих преступников».

По-видимому, такого же мнения придерживались национал-социалистические заправилы во главе со своим фюрером уже в 1943 году, ибо тогда, возможно, полностью осознавая чудовищность совершенного нацистским режимом и отдавая себе отчет в тяжести возмездия, Иозеф Геббельс написал в журнале «Дас Райх» за 14 ноября следующие строки: «Что касается нас, то мы сожгли за собой мосты. У нас нет пути назад, но мы и не хотим идти назад. Мы войдем в историю как величайшие государственные деятели всех времен — или как величайшие преступники в истории».