«Введение советской демократии»

В 1919 году VIII съезд Российской коммунистической партии ввёл советскую демократию. В январе 1935 года VII съезд советов объявил о «введении советской демократии». Что означает это вздор?

Для иллюстрации процесса, который привёл к «введению советской демократии» в 1935 году, через шестнадцать лет после введения советской демократии, мы расскажем небольшую историю.

В процессе изучения уголовного права некий студент приходит к заключению, что антиобщественные деяния человека следует рассматривать не как преступления, а как болезнь. Поэтому человека, совершившего такое деяние, нельзя наказывать. Болезни необходимо лечить и вести профилактическую работу по предотвращению рецидивов. Оставив правоведение, студент обращается к медицине. Практическая деятельность вытесняет формальную этику. Некоторое время спустя он приходит к заключению, что в медицинской работе необходимо применять немедицинские методы. Например, он хотел бы отказаться от использования смирительных рубашек как метода лечения душевнобольных, используя вместо них воспитательно-профилактические методы. Однако, несмотря на все разумные доводы, он вынужден использовать смирительные рубашки: слишком много душевнобольных. Ему не под силу справиться со всеми больными, и поэтому он продолжает применять устарелые методы, учитывая, что их непременно нужно заменить лучшими методами.

Идёт время, и задача становится непосильной для него. Он не соответствует поставленной задаче. Слишком мало известно о душевных болезнях. Слишком много существует душевных болезней. В качестве врача он должен защищать общество от душевных болезней.

Он не может осуществить свои добрые намерения. Напротив, он вынужден возвратиться к старым методам, тем самым методам, которые он прежде осуждал и собирался заменить лучшими методами. Он всё чаще использует смирительные рубашки. Его просветительские планы потерпели неудачу. Его намерение стать врачом, который предотвращает возникновение заболеваний вместо того, чтобы лечить их, также не осуществилось. Его обращение с преступниками как с больными не принесло плодов. Он вновь вынужден упрятать их в тюрьму.

Он не признаётся в своём поражении ни себе, ни другим. На это у него недостаёт мужества. Возможно, он даже не сознаёт это, Теперь он делает следующее абсурдное заявление: «Введение смирительных рубашек и тюрем для преступников и душевнобольных знаменует значительный рост моего медицинского мастерства. Это настоящее медицинское искусство. Оно означает, что моя первоначальная цель достигнута».

Этот рассказ имеет много общего с историей «введения советской демократии» шестнадцать лет спустя после «введения советской демократии». Её можно понять только при сопоставлении с основной концепцией «социальной демократии» и «упразднения государства», выдвинутой Лениным в «Государстве и революции». В данном случае объяснение этой меры, данное советским правительством, не имеет никакого значения. Только одно предложение из разъяснения, напечатанного в «Рундшау» (Э 7, 1935г., стр. 331), показывает, что этим актом, сколь бы он ни был оправдан, отменяется ленинская концепция социал-демократии. В разъяснении говорится следующее:

Если эксплуататоры были ликвидированы как класс и социалистическое просвещение масс увенчалось успехом, но всё же диктатура продолжает «беспрепятственно» существовать, тогда становится очевидной абсурдность всей этой идеи. Если выполнены предварительные условия, тогда почему диктатура продолжает беспрепятственно существовать? Против кого или против чего направлена диктатура, если эксплуататоры уничтожены и массы научились брать на себя ответственность за выполнение общественных функций? Такая нелепая формулировка всегда скрывает слишком очевидный смысл: диктатура продолжает существовать, но теперь она направлена не против эксплуататоров старой школы, а против самих масс.

Далее в «Рундшау» говорится: «Эта более высокая стадия социализма, союз рабочих и крестьян, насыщает новым, более высоким содержанием диктатуру пролетариата как демократию рабочих. Это новое содержание нуждается в новых формах, т.е. в переходе к равноправному, прямому и тайному голосованию рабочих».

Мы не хотели бы затевать спор из-за пустяков: диктатура пролетариата (которая со временем должна уступить дорогу самоуправлению народных масс) существует одновременно с «самой демократической» демократией. Это — социологический абсурд, смешение всех социологических понятий. В данном случае нас интересует один важный вопрос: была ли действительно достигнута основная цель общественно-революционного движения 1917 года — упразднение государства и введение общественного самоуправления? Если да, то между «советской демократией» 1935 года и «пролетарской диктатурой» 1919 года, с одной стороны, и буржуазно-парламентарными демократиями Англии и Америки, с другой стороны, существует значительное различие.

Упоминается «дальнейшая демократизация» советской системы. Каким образом можно осуществить «дальнейшую демократизацию»? Мы полагали, что по замыслу основоположников «пролетарской диктатуры», а также по своей природе и первоначальной форме «пролетарская диктатура» полностью идентична социальной демократии (пролетарской демократии). Если же диктатура пролетариата полностью идентична социальной демократии, тогда невозможно ввести советскую демократию через шестнадцать лет после установления социальной демократии. В этом случае не может быть и речи о «дальнейшей демократизации». Разумеется, «введение демократии» означает (и в этом не может быть никаких сомнений), что социал-демократия ранее не существовала и диктатура пролетариата не идентична социал-демократии. Кроме того, нелепо утверждать, что социал-демократия — «самая демократическая» система. Разве буржуазная демократия «менее» демократична? В действительности буржуазно-парламентарная демократия является формальной демократией; народные массы избирают своих представителей, но не участвуют в самоуправлении посредством своих рабочих организаций. Ленинская социал-демократия должна была стать качественно иной формой общественного регулирования, а не просто политическим улучшением официального парламентаризма. Предполагалось, что на смену диктатуре пролетариата придёт реальное, практическое самоуправление рабочих. «Диктатура пролетариата» и самоуправление трудящихся не могут сосуществовать. В качестве политического требования это утверждение не имеет смысла и приводит к путанице. В действительности диктатура партийной бюрократии правит народными массами, скрываясь под маской официального, демократического парламентаризма.

Следует учитывать, что Гитлер неизменно с большим успехом использовал в своих целях вполне оправданную ненависть народных масс к фиктивной демократии и парламентарной системе. На фоне политических интриг российских коммунистов фашистский лозунг «единство марксизма и парламентарно-буржуазного либерализма» выглядел весьма убедительно. С 1935 года пошли на убыль надежды, возлагавшиеся на Советский Союз трудящимися всего мира. Реальные проблемы невозможно решить с помощью политических иллюзий. Необходимо иметь мужество, чтобы смотреть в лицо трудностям. Нельзя безнаказанно смешивать ясно сформулированные социальные концепции.

При установлении «советской демократии» упор делался на участие масс в управлении государством, на протекторате отраслей промышленности над соответствующими отделами правительства и на праве рабочих и крестьянских советов выражать своё мнение при решении тех или иных вопросов в народных комиссариатах. Однако в данном случае нас интересуют иные вопросы.

1. Как массы реально участвуют в управлении государством? Происходит ли при этом постепенная передача административных функций народным массам в соответствии с требованиями социал-демократии? В какой форме выражается это участие?

2. Формальный протекторат отрасли промышленности над соответствующим отделом правительства не является самоуправлением. Кто кого контролирует — правительственный отдел отрасль промышленности или наоборот?

3. Право советов выражать своё мнение в народных комиссариатах означает, что они являются придатками или в лучшем случае исполнительными органами комиссариатов, тогда как Ленин настаивал на передаче всех бюрократических функций советам при повышении степени участия в их работе народных масс.

4. «Введение» советской демократии одновременно с «укреплением» диктатуры пролетариата может означать только отказ от достижения основной цели — постепенного упразднения пролетарского государства и диктатуры пролетариата.

На основании оценки существующих данных можно заключить, что введение «советской демократии» через шестнадцать лет после введения советской демократии означает невозможность перехода от авторитарного правления к общественному самоуправлению. Этот переход не осуществился потому, что биопатическая структура масс и средства осуществления кардинальной перестройки этой структуры не получили признания. Несомненно, попытки обуздать и лишить прав собственности отдельных капиталистов увенчались полным успехом. В то же время потерпели неудачу попытки просвещения масс с целью воспитания способности упразднить и взять на себя функции государства, которое выступало в качестве угнетателя по отношению к ним. По этой причине началось постепенное угасание социал-демократии, получившей развитие в первые годы революции. Кроме того, для обеспечения существования общества пришлось укреплять государственный аппарат, замена которого так и не состоялась. Наряду с выдвижением на первый план политического значения колхозного крестьянства, «введение всеобщего избирательного права» в 1935 году означало повторное введение формальной демократии. В принципе это означало, что государственно-бюрократический аппарат, который становился всё более могущественным, предоставлял бессмысленное парламентарное право народным массам, неспособным уничтожить этот аппарат и самостоятельно вести свои дела. Мы не располагаем свидетельствами о том, что в Советском Союзе ведётся подготовка трудящихся к осуществлению самоуправления. Разумеется, необходимо учить народ чтению, письму и правилам гигиены. Необходимо научить людей разбираться в моторах. Но это не имеет никакого отношения к общественному самоуправлению. Гитлер тоже занимался всем этим. Развитие советского общества характеризовалось формированием нового, независимого государственного аппарата, который стал достаточно сильным, чтобы создать в массах иллюзию свободы, не подвергая опасности своё существование. Аналогичный процесс характеризовал развитие гитлеровского национал-социализма. Введение советской демократии знаменовало не шаг вперёд на пути развития, а шаг назад, возвращение к старым формам общественной жизни. Какие существуют гарантии тому, что государственный аппарат Советского Союза прекратит существовать, когда массы научатся управлять своими делами? В данном случае сентиментальность неуместна. В своём развитии русская революция натолкнулась на непредвиденное препятствие и поэтому попыталась скрыть его под покровом иллюзий. Этим препятствием оказалась психологическая структура личности, которая за прошедшие тысячелетия приобрела биопатический характер. Абсурдно возлагать «вину» на Сталина или кого-нибудь другого. Сталин был лишь орудием обстоятельств. Только на бумаге процесс общественного развития выглядит таким же лёгким и приятным, как прогулка в лесу. В действительности социальный процесс постоянно сталкивается с новыми, неизвестными трудностями. Это приводит к неудачам и отходам на прежние позиции. Необходимо научиться распознавать, анализировать и преодолевать препятствия. И всё же обоснованность перспективного плана переустройства общества нуждается в периодической проверке. Необходимо честно признавать упущения в его разработке. Только таким образом можно сознательно изменять, улучшать и претворять в жизнь план переустройства общества. Для преодоления сопротивления сил, препятствующих достижению свободы, нередко необходимо использовать интеллектуальный потенциал многих людей. Но дурачить народ иллюзиями — значит совершать преступление против общества. Когда честный руководитель народных масс заходит в тупик и понимает своё бессилие, он уходит в отставку, освобождая место для других. В случае отсутствия лучшего руководителя он честно расскажет обществу о сложившемся положении и вместе с народом подождёт, пока ход событий или индивидуальная интуиция не приведут к решению. Но политический деятель боится такой честности.

В защиту интернационального движения рабочих следует сказать, что в своей борьбе за подлинную демократию ему пришлось столкнуться с невероятными трудностями. Люди всегда становятся на сторону тех, кто заявляет: «Диктатура пролетариата — это такая же диктатура, как и любая другая диктатура. Это вполне понятно, ибо почему только теперь понадобилось „вводить“ демократию?» Нет оснований радоваться похвалам социал-демократов в адрес Советского Союза. Это была горькая пилюля, формальность. В процессе развития нередко приходится признавать объективную необходимость отхода на прежние позиции, но это не означает, что необходимо скрывать такой отход, пользуясь фашистским методом лжи. Когда в 1923 году Ленин вводил новую экономическую политику (нэп), он не сказал: «Мы перешли от низшей стадии диктатуры пролетариата к высшей стадии. Введение нэпа знаменует огромный успех на пути к коммунизму». Такое заявление тотчас подорвало бы доверие к советскому правительству. Введя нэп, Ленин сказал:

При «введении советской демократии» не было такой прямоты и искренности. В 1935 году испытывалась острая потребность в таких качествах. Прямой и честный подход позволил бы приобрести миллионы друзей во всём мире. Он заставил бы людей призадуматься, и, возможно, предотвратил бы заключение пакта с Гитлером, ответственность за который возлагалась на троцкистов. Тем не менее вместо ленинской социал-демократии получил развитие новый, русский национализм.

4 февраля 1935 года в «Ленинградской красной эре», центральном органе российских большевиков, утверждалось следующее:

19 марта 1935 года в «Правде» появилась заметка «Советский патриотизм» (которая была переведена в «Рундшау», №15, 1935 г., стр.787), в которой «советский патриотизм» вступает в соперничество с «фашистским патриотизмом»:

Вышеприведённый текст ни что иное как — «эмоционально-политическая чума». Она не имеет никакого отношения к естественной любви к родной стране. Это — сентиментальный бред автора, который не располагает объективными средствами для воодушевления народа. Его можно сравнить с вызванной искусственными средствами эрекцией у импотента. Социальные последствия такого патриотизма сопоставимы с реакцией женщины на сексуальный контакт с импотентом.

В связи с исчезновением революционного патриотизма «советский патриотизм», возможно, был вызван необходимостью подготовиться к последующей борьбе с «патриотизмом Вотана». Рабочая демократия не имеет никакого отношения к такому «патриотизму». Действительно, появление первых всходов искусственного патриотизма убедительно свидетельствует о провале рациональной формы общественного правления. Любовь народа к своей стране и привязанность к земле и обществу относятся к слишком глубоким и серьёзным чувствам, чтобы превращать их в объекты иррационально-политических спекуляций. Такие искусственные формы патриотизма не позволяют решить ни одной объективной проблемы общества трудящихся; они не имеют отношения к демократии. Проявления сентиментального пафоса указывают на наличие чувства страха у тех, кто вызывает такие проявления. Мы не хотим иметь ничего общего с ними.

Когда на основе подлинной демократии (т. е. рабочей демократии) осуществляется коренная перестройка психологической структуры народных масс, тогда нетрудно определить наличие или отсутствие успехов. Например, когда массы начинают шумно требовать установления огромных изображений своего «фюрера», это означает, что они утрачивают чувство ответственности. Во времена Ленина не было ни культа фюрера, ни огромных изображений фюрера пролетариата. Известно, что Ленин не хотел участвовать в таких вещах.

Отношение к техническим достижениям может свидетельствовать об успехах или отсутствии успехов на пути к подлинной свободе. В Советском Союзе постройка авиалайнера «Горький» превозносилась как «революционное достижение». Но в чём тогда заключается принципиальное различие между постройкой этого авиалайнера и постройкой авиалайнеров в Германии или Америке? Постройка авиалайнеров необходима, чтобы создать широкую индустриальную основу для реализации современной рабочей демократии. Это положение не нуждается в доказательстве. В данном случае существенными представляются следующие вопросы. Имеет ли место иллюзорная, национал-шовинистическая идентификация широких слоёв рабочих с постройкой самолётов? Вызывает ли постройка этих самолётов у них чувство своего превосходства перед другими народами? Способствует ли постройка самолётов установлению более тесных человеческих отношений между различными народами? Содействует ли самолётостроение развитию интернационализма? Другими словами, в аспекте характерологической структуры личности самолётостроение может выполнять либо реакционную функцию, либо рабоче-демократическую. Политические воротилы легко могут использовать самолётостроение для воспитания национал-шовинистических чувств. Но авиалайнеры можно использовать для доставки немцев в Россию, русских в Китай и Германию, американцев в Германию и Италию, китайцев в Америку и Германию. Таким образом, немецкий рабочий получит возможность убедиться, что, в принципе, он не отличается от русского рабочего, и тогда английский рабочий сможет понять, что на индийского рабочего нельзя смотреть как на традиционный объект эксплуатации.

Очевидно, что техническое развитие общества не тождественно его культурному развитию. Характерологическая структура личности представляет собой социальную силу, которую, при одинаковой технической основе, можно направить на достижение реакционных или интернациональных целей. Тенденция рассматривать всё с точки зрения экономики может привести к трагическому исходу. Поэтому необходимо приложить все усилия, чтобы внести необходимые коррективы в эту тенденцию.

Дело сводится к следующему. Трудящиеся должны отказаться от иллюзорной удовлетворённости, которая всегда приводит к той или иной форме фашизма. Они должны добиваться реального удовлетворения повседневных нужд и нести ответственность за это удовлетворение.

Социал-демократическая организация венских рабочих рассматривала ввод в строй троллейбусной системы, осуществлённый социал-демократами Вены, как чисто социал-демократическое достижение. Рабочие-коммунисты Москвы, т. е. те рабочие, которые враждебно относились к социал-демократической партии, рассматривали метро, построенное под руководством администрации коммунистического города, как чисто коммунистическое достижение. Немецкие рабочие считали постройку багдадской железной дороги чисто немецким достижением. Эти примеры свидетельствуют о заразном характере иллюзорной удовлетворённости, воспитываемой на основе политического иррационализма. За таким иррационализмом скрывается простая истина, а именно: в основу строительства немецкой, венской и московской железной дороги были положены одни и те же международные принципы работы, которыми руководствовались в равной мере венские, берлинские и московские рабочие. Эти рабочие не говорят друг другу: «Все мы связаны принципами нашей работы и ремесла. Давайте познакомимся друг с другом и посмотрим, как можно научить китайского рабочего пользоваться нашими принципами». Напротив, немецкий рабочий твёрдо убеждён, что его железная дорога лучше (мы бы сказали, более соответствует духу Вотана) русской железной дороги. Поэтому ему никогда не приходит в голову мысль помочь китайцу построить железную дорогу. Более того, загипнотизированный своей иллюзорно-националистической удовлетворённостью, он готов выполнять приказы безумных генералов, которые стремятся отобрать у китайцев железные дороги. Таким образом, «эмоционально-политическая чума» сеет рознь в радах одного класса и приводит к появлению зависти, хвастовства, беспринципного поведения и безответственности. Устранение иллюзорной удовлетворённости, замена её подлинной удовлетворённостью, возникающей на основе действительного интереса к работе, и установление международного сотрудничества рабочих составляют необходимые условия искоренения авторитарных особенностей в характерологической структуре рабочих. Только тогда трудящиеся смогут обнаружить силы, необходимые для обеспечения соответствия между техникой и потребностями народных масс.

22 ноября 1934 года в «Europische Heften» был опубликован очерк Хиноя, который пришёл к следующему заключению: «…Рабочие и молодёжь (в Советском Союзе) полагают, что они не принимают непосредственного участия в управлении страной. Управление осуществляется государством, но молодёжь смотрит на государство как на своё творение, и это сознание служит источником патриотизма».

Такие утверждения довольно часто встречались в то время. Независимо от их оценки, они не оставляли места для сомнений в том, что в тридцатых годах советское общество не имело ничего общего с первоначальной программой коммунистической партии, в которой содержалось требование постепенного упразднения государства. Это — константа объективной реальности, а не политическая программа действий против Советского Союза! Я прошу агентов КГБ в Европе и Америке учесть это. Убийство тех, кто делает подобные заявления, не может изменить реальность.