Постулат третий: Революция призвана построить в России правовое государство.

Рассуждения Г.Х.Попова.

Перестройка как революция — совершенно новое явление в этическом плане. История не знает такого масштаба обмана, таких изощренных предательств и интриг. Перестройка и тесно связанные с ней явления в других странах вводят человечество в эпоху политического постмодерна, где не действуют привычные нормы и ограничения. Впервые явно и открыто переносятся в политику моральные устои самой безнравственной, почти вненравственной, категории преступников — тех, кто исповедует беспредел. Пожалуй, лучше всего это выразил после учредительного съезда Движения демократических реформ его председатель, тогдашний мэр Москвы Г.Х.Попов. В своей пресс-конференции он рассуждал о том, как, по его мнению, надо будет поступать в случае массового недовольства радикальной экономической реформой. Страх перед голодной толпой "люмпенизированных социальных иждивенцев", как экс-мэр обычно называет трудящихся, стал навязчивой идеей новых отцов русской демократии. Вот как сформулировал Г.Попов их установки: "Я считаю возможным и необходимым применить в этом случае силу и применить ее как можно скорее. Лучше применить безоружных милиционеров, чем вооруженных. Лучше применить вооруженную милицию, чем выпускать войска. Лучше применить войска, чем выпускать артиллерию, авиацию... Так что с этой точки зрения — вопрос простой".

Итак, мэр столицы открыто заявляет, что на практике он будет преступать закон, и это для него — "вопрос простой". Ибо закон о чрезвычайном положении (введение которого — обязательное правовое условие для "подавления бунта") запрещает войскам уаствовать в конфликте — они имеют право лишь блокировать район конфликта. А силам МВД ("вооруженным милиционерам") закон разрешает использовать лишь штатное оружие МВД — значит, запрещает использовать артиллерию и авиацию.

Предположим, вопрос для демократа простой — можно без суда, без выяснения вины отдельной личности бомбить толпу. Но почему же как можно скорее? К чему такая спешка? Чтобы путем устрашения парализовать всякие попытки сопротивления. Так грабитель наносит жертве быстрый и сравнительно безвредный удар ("лучше милицию, чем войска"), чтобы парализовать волю — а вовсе не потому, что ему нравится бить людей. А что раздетый на морозе человек замерзнет, или дети после вздувания цен захиреют — так это издержки переходного периода, зато у нас появятся богатые. Источник богатства в обоих случаях один и тот же — не производство, а перераспределение благ (а значит, обнищание ограбленных одинаково неизбежно — снимают ли с тебя пальто в переулке или заставляют покупать молоко по 5 тысяч рублей).

Чего добивался мэр с помощью угрозы применения силы (на языке дипломатов эта угроза — действие скорее войны, чем мира; здесь войны против собственного населения)? По сути, добивался ликвидации уже последнего оставшегося у населения средства волеизъявления. В течение десяти лет мы видели, как под лозунгом демократизации сокращались возможности населения выразить свои идеалы и интересы — основа правового государства. Устранены все старые, "нецивилизованные": парторганизации, профсоюз, трудовой коллектив, народный контроль, общественное мнение, пресса, вынужденная следовать официальной идеологии. Одновременно парализованы все обещанные демократические механизмы: разогнаны советы, бутафорией стали парламентские шоу и референдумы, резко антирабочие позиции заняла пресса. И, как логичное завершение всего демократического фарса — угроза применить артиллерию и авиацию против городов, где будут иметь место антиправительственные демонстрации. Ведь не думает же Попов, что самолеты и гаубицы будут гоняться за отдельными профсоюзными активистами или даже партийными ячейками. Для этих родов войск объектом является целый населенный пункт³².

³² Г.Попов запускает пробный шар в сторону армии: настолько ли она трансформировалась, что достаточно ее выпустить против голодного народа, как она с готовностью нажмет на гашетки орудий и бомбовых люков? Не случайно он выбрал столь необычный термин. Он не сказал: "послать войска, направить авиацию". Выпустить! Как будто речь идет о своре, горящей от нетерпения и ждущей лишь разрешения броситься на жертву.

Но угрозы и идея парализующего "безвредного" удара — мелочь. Важнее вся военно-демократическая доктрина лидера ДДР, вся цепочка допустимых для него действий. Их диапазон он очертил сам: от невооруженных милиционеров — до артиллерии и авиации. Это значит, что установившееся в результате перестройки "право" в арсенал допустимых политических средств включает уничтожение больших масс безоружного населения с помощью современной военной техники. В этом отношении оно делает колоссальный шаг вперед по сравнению со всеми известными диктаторскими режимами. До сих пор в истории человечества кровавые режимы втягивались в войну на уничтожение против населения. Этому всегда предшествовал длительный период репрессий против конкретных лиц из числа оппозиции. Если и бывали бомбардировки населенных пунктов (как, например, в Сальвадоре или Гватемале), то, во-первых, уже на этапе открытой гражданской войны с вооруженной оппозицией. А во-вторых, против населения, очень отличного от элиты в этническом и культурном отношении (против курдов в Иране и Турции или крестьян-индейцев, которые до сих пор являются "чужим" народом для креолов Сальвадора). Попов же допускает возможность авиационных бомбардировок населенных пунктов России в тот момент, когда и речи нет об организованной гражданской войне, а возможны лишь стихийные вспышки отчаяния.

При этом начисто отсутствует этап "втягивания" в войну, когда насилие хоть как-то оправдывается принципом "око за око". Напротив, теперь считается признаком демократии и правового государства, что нормальных полицейских преследований оппозиции не будет — объектом ударов будет именно население³³.

³³ В сентябpе 1991 г. пpедседатель "демокpатического" КГБ В.Иваненко на вопpос, откуда тепеpь исходит опасность для госудаpства, ответил, что тепеpь КГБ не будет заниматься диссидентами, главная опасность — социальный взpыв. Итак, вpагами "антинаpодного pежима коммунистов" были две-тpи сотни диссидентов, а вpагами демокpатической власти оказались наpодные массы.

О чем говорит откровенное высказывание Попова? О том, что в его мышлении (и у его единомышленников) отсутствуют инстинктивные, подсознательные запреты на определенные действия в отправлении власти — запреты, которые характеризуют традиционное право. Отсутствуют те табу, которые без всякого усилия ума, а просто биологически (сердцем) заставляют властителя держаться в рамках некоторых нравственных пределов. Любой политик, который такие пределы имеет, на заданный Попову вопрос, ответил бы совершенно по-иному. Он указал бы тот порог, который не в силах переступить и по достижении которого он уйдет в монастырь или пустит себе пулю в лоб.

Показательны и действия мэра Г.Попова. Вспомним митинг на Манежной площади 9 февраля 1992 г. (разрешенный Моссоветом). Вот что писала газета "Коммерсантъ" после митинга: "По многочисленным свидетельствам сотpудников милиции, в 12.30 начальник ГУВД Аpкадий Муpашев зачитал по pадиосвязи обpащение мэpа Москвы Гавpиила Попова к личному составу милиции. Мэp обвинил pаботников милиции в невыполнении pаспоpяжения пpавительства о запpете на пpохождение манифестаций и пpедупpедил, что виновные в неисполнении этого pаспоpяжения будут уволены. Пpи этом Попов пpигpозил pепpессиями в отношении тех коммеpческих стpуктуp, котоpые осмелятся пpинять на pаботу уволенных. 10 февpаля состоялась встpеча депутатов Моссовета с экс-заместителем Муpашева Леонидом Hикитиным... По утвеpждению Hикитина, на площади пpотив коммунистов "планиpовалось использование специально подобpанных людей для создания беспоpядков, после чего в ход пpотив демонстpантов должны были быть пущены спецсpедства и техника". В Московской гоpодской пpокуpатуpе, куда за pазъяснением обpатился коppеспондент, отнеслись на pедкость спокойно. По мнению юpистов, подобные пpиказы не пpотивоpечат Закону о милиции, котоpый никак не pегламентиpует методы опеpативно-агентуpной pаботы".

Это сообщение шума не наделало, а ведь речь идет о качественном изменении ситуации. Теперь, действительно — власть действует по принципу "то, что не запрещено законом, разрешено", хотя когда этот принцип внедрялся в сознание в ходе перестройки, юристы подчеркивали, что он касается только граждан. А власть может совершать лишь действия разрешенные законом. Но дело не только в юридических тонкостях. Важно, что прокуратура совершенно спокойно признает право властей на крупномасштабную политическую провокацию! Вот во что выродился на практике лозунг А.Д.Сахарова, пропущенный через правосознание и мораль политического режима "демократии". И, пожалуй, впервые в истории России интеллигенция стала искренней опорой охранки.

То, что мы видим сегодня в сфере права, страшно и жестоко. Поразительно, что к этому притерпелись и даже вновь заговорили о правовом государстве — как язык поворачивается. Не будем привлекать слишком уж бьющие по чувствам ужасы войны в Чечне, возьмем "кабинетный" вопрос. Согласно конституции, которую режим, по выражению Бурбулиса, "через ухо, через задницу — но протащил", наши "сенаторы" дают или не дают согласие на введение чрезвычайного положения. Известно, что оно вводится для того, чтобы временно отменить конституционный строй, при котором власть не имеет права убивать человека без суда — из автомата, из танка или огнеметом "Шмель". С точки зрения права, чрезвычайное положение должно быть введено до начала военных действий, а не после их завершения, как пытался уверить Шумейко. Стрельба при формальном сохранении конституционных гарантий — государственный бандитизм. Для чего же вводится чрезвычайное положение? Чтобы разрешить власти, в качестве меньшего зла, палить по людям — но при этом по возможности защитить граждан, ввести стрельбу в рамки "Закона о чрезвычайном положении". Так давайте посмотрим, какие же это рамки.

Во-первых, в конфликте запрещено участвовать армии — она имеет право лишь "блокировать район конфликта" (министр обороны не может даже командовать всей операцией — это дело МВД или ФСК). Во-вторых, в операции разрешено использовать только штатное оружие МВД! Закон запрещает применять в конфликтах на территории России боевую авиацию, танки и мощную ракетную технику. Это — только для отражения внешней агрессии. Шумейко именно так и объяснил: если бы власть ввела чрезвычайное положение, нельзя было бы использовать авиацию (он мог бы добавить: а также ядерное оружие и т.д.). Поэтому предпочли в буквальном смысле слова беззаконие, не быть связанными никаким правом — не соблюдать ни Конституции, ни Закона. Но ведь никаких отрицательных эмоций эта сторона дела у интеллигенции не вызвала!

Повторяю, что здесь мы должны совершенно отвлечься от содержательной политической стороны, от того, кто виноват в том или ином столкновении. Но вот взглянуть на дело через призму права интеллигенты как раз и не могут. Вспомним страшное дело 3-4 октября 1993 г. Не будем говорить о самом истреблении людей у Останкино и в Доме Советов, посчитаем это конфликтом, в зоне которого право молчит. Но ведь есть вещи, которые страстью боя никак не объясняются. Вот они.

- Избиения и, судя по многим свидетельствам, убийства безоружных людей, уже находящихся под юрисдикцией органов власти, имеющих все ее атрибуты (форма, должностная иерархия, связь). Причем эти действия совершались вне зоны вооруженного конфликта (в подъездах жилых домов, в отделениях милиции и т.д.). Это — безусловное преступление режима. Несмотря на множество свидетельств, государство не открыло по этим случаям ни одного расследования, а высшие должностные лица, несущие прямую ответственность, были даже награждены.

Даже самые кровавые режимы в самых чрезвычайных обстоятельствах организуют перед расправой фарс военно-полевого суда и вынесение приговора.

- Привлечение к вооруженным действиям против политического противника неформальных организаций. Государство открыто предоставило "лицензии на насилие", что практикуется только криминальными диктаторскими режимами и является их главным признаком ("эскадроны смерти"). Предоставление государством средств насилия неформальным организациям для борьбы с политическим противником есть государственный терроризм. С точки зрения международного права это — тягчайшее преступление, и при его надежном выявлении даже США вынуждены жертвовать самыми надежными сателлитами.

- Тайное захоронение неидентифицированных тел погибших 3-4 октября и дезинформация общества о числе погибших.

Это — тяжелое преступление не только против права, но и против традиций, в том числе религиозных. Показателен уже сам образ действий режима: отсутствие официальных заявлений, отсутствие достаточно широких комиссий, изучавших вопрос, недоступность для общественности даже докладов ведомственных комиссий — при том, что пресса и телевидение постоянно ставили неофициальные заявления режима под сомнение.

Все эти три обвинения абсолютны, то есть могут трактоваться вне зависимости от политической позиции. Но на это интеллигенция, включая ученых-правоведов, оказалась неспособна. Возможно, по ошибке, год назад меня пригласили провести неделю в узком кругу ученых-демократов из "Московской трибуны", где каждый делал доклад по своей области. Один день выступал видный правовед из Института Государства и Права Академии наук проф. В.М.Савицкий. Он говорил о построении правового государства. Я спросил его, как можно, отвлекаясь от политической стороны конфликта, трактовать указанные выше действия режима в событиях 3-4 октября с точки зрения права. Спросил без всякой подковырки, именно как ученого. Я был уверен, что какую-то правовую трактовку юристы-демократы разработали. Профессор сказал, что он отвечать на этот вопрос не будет.

В целом, и слова, и дела выразителей образа нынешнего политического режима показывают, что носителем идеи правового общества этот режим не является. Историческая вина и этого режима, и слепо поддержавшей его интеллигенции в том, что опорочена, изгажена сама идея правового общества, само знамя, которым режим прикрывался. Россия отброшена далеко назад.