Часть вторая. На пути к возмездию.
Глава третья. Украинский разлом.
5.
26 апреля 2000 года, Грузия, Тбилиси.
На окраине Тбилиси, на пересечении Гардабанского шоссе и улицы Гурджиани, недалеко от Куры, стоял двухэтажный обветшалый дом, в котором на первом этаже жил семидесяти шестилетний Шалва Милашвили с двенадцатилетней внучкой Мананой. Это был человек из другой эпохи, где такие понятия, как гостеприимство, честность, порядочность, справедливость не были пустым звуком. Он был из породы тех людей, на которых держался этот грешный мир.
Участник Великой Отечественной войны, Шалва закончил ее в Берлине старшим сержантом и имея два боевых ордена и пять медалей. Это потом, уже за трудовые подвиги, он получил еще два ордена и две медали. С 1946 года Милашвили трудился на машиностроительном заводе, честно зарабатывая свой хлеб, гордясь человеческими, христианскими добродетелями, которые привили ему родители. И честность была фундаментом его гордости.
Так уж случилось, что в горбачевские времена, когда статус теневиков узаконили, и они, обросшие системой уголовной охраны, стали трансформироваться в кооперативы, а потом в акционерные компании, неся с собой уголовный багаж обмана государства и варварские, жестокие методы расправ с конкурентами, под мафиозный каток попал и его сын, которого убили вместе с женой. Счастье, что внучка в это время гостила у деда.
Нищенская пенсия не давала возможности прожить и двух недель, но ему даже в страшном сне не пришло бы в голову пойти на паперть просить милостыню. Просить у кого? У тех, кого он защищал в войну и спас от гибели, получив четыре ранения и контузию? Никогда! Лучше умереть. Постепенно он распродал почти все наиболее ценные вещи, какие могли быть у пенсионера, честно проработавшего всю свою жизнь. Но свалилось горе, и у него на руках оказалась маленькая внучка, ее нужно было не только кормить, но и одевать. Поэтому Шалва освоил плетение корзинок из лозы и продавал их на рынке. Это давало возможность хоть как-то свести концы с концами.
Шалва часто обсуждал со своим соседом текущие проблемы выживания, проклиная и первого и второго президентов Грузии, считая их ворами. Да, думал Шалва, сейчас наступило сатанинское время. В чести воры, казнокрады, аферисты, подонки. Зачем мы воевали? Кого спасали? Ежедневно по пути на рынок он видел, какими роскошными особняками и дворцами застраивались наиболее красивые участки города вдоль реки Куры, и сердце его сжималось от негодования. Он очень переживал, что уже стар и немощен и не может всадить кинжал в ненавистного народу президента, человека мелкого, подлого, продажного. Не зря его окрестили Белым Лисом.
Шалва не знал, что этот день станет новым отсчетом времени для Грузии. В этот день, в среду двадцать шестого апреля, он готовил на примусе манную кашу и собирался с внучкой завтракать, так как занятий в школе уже не проводили почти месяц, и Манана была дома. Голодные учителя отказались работать бесплатно, зарплату им не платили уже полгода.
- Шалва, Шалва! Раздались за дверью крики, после которых последовали частые стуки в дверь. Это оказался сосед, который принес свежую газету. Центральный заголовок крупными буквами пересекал всю страницу — "Президент — вор!" Шалва из-за плохого зрения не мог читать мелкий газетный шрифт, а сосед только в двух словах сказал, что президент украл сотни миллионов долларов и спрятал их заграницей, и, спеша на работу, пообещал вечером все рассказать подробно. Внучка целый час читала и снова перечитывала деду газету, которая была посвящена преступлениям президента сначала против СССР, а потом и против Грузии и ее; народа, о награбленных миллионах, о дворцах и виллах, купленных им во многих странах. Скупые слезы обиды и ненависти скатывались по морщинистым щекам этого человека, который всю свою жизнь отдал народу, трудился, приумножая богатства своей страны...
Бывший мэр Тбилиси, а сейчас лидер партии Звиадистов Зураб Габуния и лидер народной партии Михаил Нумбадзе, в воскресенье двадцать третьего апреля получили из Батуми копии документов с компроматом на президента, но с одним условием опубликовать их в один день с днем их публикации в Аджарии, то есть двадцать шестого апреля. Оппозиция давно ждала хороших фактов о преступлениях ненавистного им человека, и вот сегодня все оппозиционные газеты, и большие и малые, вышли с аншлагами о президенте-преступнике во власти, который несет стране только погибель.
Оппозиция обманула президентскую охранку и печатала газеты не в Тбилиси, где наверняка засланные агенты политической полиции вовремя бы предупредили власти, и газеты были бы конфискованы. Поэтому они два дня двадцать четвертого и двадцать пятого апреля печатали увеличенные тиражи газет на двадцать шестое апреля в Батуми и Кутаиси, где для этого были задействованы все типографии. И вот сегодня бомба компромата взорвалась. Когда полиция бросилась конфисковывать газеты у продавцов на улицах, было уже поздно. К обеду весь Тбилиси гудел как улей, а к семнадцати часам на наиболее крупных площадях города стал собираться возмущенный народ. На восемнадцать часов оппозиция наметила общий сбор на центральной площади перед домом правительства.
Власти стянули к этому времени все имеющиеся полицейские силы, выставив усиленные кордоны за два-три квартала от дома правительства. Но агрессивность и большая численность демонстрантов повлияла на полицию, и она вынуждена была отказаться от применения силы, так как все равно была не способна сдержать ревущую толпу, у которой в руках все больше мелькали не факелы, а обрезки труб и заостренные металлические прутья. Разразись схватка, и вряд ли кто-то из полиции смог бы живьем выбраться из толпы.
К двадцати часам вокруг дома правительства уже бушевала двухсоттысячная толпа, у многих в руках уже были автоматы и гранатометы. Президент не успел выбраться из дома правительства и теперь решил переждать пик народного возмущения, сконцентрировав у своей резиденции двенадцать танков и пятнадцать бронетранспортеров. В Зугдиди, где была сосредоточена вторая по численности группировка войск, полетели шифрограммы с приказом немедленно направить в Тбилиси 6 тысяч солдат, тридцать бронетранспортеров и БМП, чтобы уже утром они были в городе. Это был роковой приказ, о последствиях которого не знали пока ни в Тбилиси, ни в Зугдиди, ни в Сухуми...
