СТЕНА ЯЗЫКА
Как Жаку Лакану вообще пришла в голову такая замечательная формулировка «стена языка»?! Она дорого стоит! Но хорошо ли мы понимаем смысл этой формулировки? С кем или с чем разделяет меня язык?
Очевидно, что он разделяет меня с другими людьми, поскольку то, что говорю я, «дословно» понятно только мне самому. Каждое из произносимых мною слов предполагает нечто, это «нечто» лежащее за этим словом его значение, но это значение есть результат моих (и только моих) собственных отношений с окружающим миром. Ни у кого другого нет того психологического опыта, который составляет меня самого, у меня нет психологического опыта, который составляет плоть и кровь «psycho» другого.
Используя слова, я пытаюсь передать своему собеседнику мой опыт, по факту же я сообщаю ему только его собственный, ведь за словом, которое я отправил ему, у него стоит его, а не мое значение! Мы только играем в игру под названием «взаимопонимание», а в действительности мы каждый из нас жонглируем личным опытом: мы, внимая другому, пользуемся своим собственным «строительным материалом» и громоздим им искусственные модели действительности, следуя, словно чертежу, чужому высказыванию.
Таковы ли границы «стены языка»? Нет, безусловно. Есть еще окружающий меня мир, но что я знаю о нем? Все, что я знаю, это слова. Все, что жадно или квело хватает мой взгляд, это предметы, которые для меня есть слова. Я не вижу просто «нечто», я вижу конкретные предметы то, что выделено языком в отдельные слова. Предмет (читай: слово) это то, что я использую, то, что я использую согласно свернутой в слове инструкции.
На «стуле» сидят это способ использования предмета, который я называю «стулом»: «стул» это то, на чем сидят. «Сидят» это способ использования ягодиц (когда ягодицы относительно изолированно располагаются на относительно горизонтальной поверхности). Часто сидят за «столом», где «стол» это то, что используется для письма, еды и множества других дел, каждое из которых, впрочем, в свою очередь есть тоже инструкция, предписывающая функцию этого дела, последние делают «стол» «столом». В конечном счете все это весь окружающий меня мир есть система взаимосвязанных названий, каждое из которых есть свернутая функция, предписывающая мне правила игры (правила использования того, что наречено тем или иным словом). «Стеной языка» я исключен из мира, поскольку он дается мне искаженным моим языком.
Все ли на этом? Разве недостаточно того, что я не могу говорить с другим о себе так, чтобы он мог услышать меня? Разве не достаточно того, что мир предоставлен мне не живым движением, а какой-то уродливой фотографией, посмертным слепком живого существа? Разве же всего этого недостаточно?! Оказывается, что нет. «Стена языка» пролегает не только между мной и другим, между мной и миром, но между мной и мной…
Что такое мой опыт эти значения, которые я предполагаю за каждым произнесенным мною словом? Это мои ощущения от взаимодействия с той или иной гранью реальности, т. е. это не реальность (специально уточню это), а ощущения от взаимодействия с реальностью. И эти ощущения я сам. Я это множество моих ощущений возникших и запечатленных. Но они возникли от моих собственных конструкций, созданных мною же по чертежам, данным мне высказываниями других, от «предметов», которые есть слова, то бишь от использования инструкций.
И это не все! Я сам называю себя, а значит, мое я это тоже некая инструкция о том, как мне следует использовать самого себя. То есть я это фикция, ибо как я могу использовать самого себя, чем отличается эта авантюра от попыток небезызвестного барона вытащить себя за волосы из болота?! И ведь я еще разговариваю с самим собой, так, словно бы нас много и нам есть что обсудить друг с другом. Как мне смешно, когда люди с ужасом говорят о раздвоении личности! Боже праведный, они и не представляют, насколько точно это отражает их собственную «здоровую» сущность!
Я разрушен, разорван, размолот жерновами языка. «Стена языка» пролегает во мне, в каждой, самой мизерной пяди меня. Она, как нож гильотины, держит свой путь между двумя оконечностями (смешная фраза!) моей шеи «головной оконечности» и «оконечности телесной». И знаете, что самое страшное?… Это не лишает меня жизни, более того, это самовоспроизводящаяся субстанция! Она черпает себя из себя самой, порождая великую мистификацию жизни мысль.