Часть I. Типология личности.
Акцентуированные черты личности.
Сочетание акцентуированных черт характера.
Если в структуре человеческой личности различать свойства характера и темперамента, то в вышерассмотренных типах акцентуации личности преобладают свойства характера. Свойствами характера определяются направленность интересов человека и форма его реакций, в то время как от темперамента зависят темп и глубина эмоциональных реакций. Четкой границы между темпераментом и характером, однако, не существует. Кречмер и Эвальд также по-разному подходили к их разграничению.
Например, у возбудимой личности, у которой доминируют патологические импульсивные и аффективные реакции, можно усматривать в какой-то мере преобладание черт темперамента. С другой стороны, глубина эмоциональных восприятий у эмотивных личностей (см. ниже) сильнее отражается на альтруистических чувствах, чем на эгоистических, обусловливая и некоторые черты их характера. В силу этого я не считаю, что предлагаемое мной деление личностей по характеру — на демонстративных, педантических, застревающих и возбудимых — является чем-то абсолютным, точно так же как и черты, анализируемые в ряде последующих глав, определяют отнюдь не один лишь темперамент человека.
Зная отдельные черты, несложно проследить и их сочетаемость. Однако именно в области характера сочетания некоторых черт отличаются столь явственными особенностями, что их необходимо обсудить подробнее.
Усиление, ослабление или варьирование одной черты можно проследить. Предсказать же характер преломления, например возбудимости у застревающей, импульсивной (возбудимой) или педантичной личности, невозможно. Правильно судить об этом можно только на основании практических наблюдений и опыта. Вот почему я считаю целесообразным начать с конкретных наблюдений над некоторыми сочетаниями описанных черт характера.
Сочетание демонстративных и педантических черт у акцентуированных личностей не встречается, поскольку демонстративные и педантические личности противопоставлены друг другу в одной и той же сфере реакций. Для демонстративной личности в состоянии аффекта показательны внезапные действия по типу короткого замыкания, в то время как педантические личности исключительно медлительны, объективного наблюдателя их нерешительность повергает в полное недоумение. Способность вытеснять из сознания эмоциональные вопросы, не сразу поддающиеся психологическому решению, у демонстративных личностей повышена, у педантических — резко понижена. Если бы в психике человека имелись черты и те и другие, то неизменно возникало бы нечто нормальное, среднее. Наши наблюдения, проведенные на весьма большом количестве пациентов, подтвердили, что людей, обладающих одновременно обеими упомянутыми чертами характера, не существует.
Особый интерес вызывает сочетание черт характера демонстративной и застревающей личности. Результат при этом бывает различный. Слабость истерика может в известной степени компенсироваться стойкостью и упорством реакций паранойяльной личности, но иногда возможны и деформации психики. Причина заключается, видимо, в социальной двойственности паранойяльной акцентуации, при которой возможны как высокие трудовые и творческие показатели, так и бесплодная трата времени на бессмысленную борьбу. При таком сочетании последняя тенденция нередко особенно ярко проявляется у упорных рентных невротиков, которые не только симулируют симптомы заболевания по типу истерического вытеснения, но еще и борются с чисто паранойяльным упорством за признание этих симптомов истинными болезненными явлениями.
Привожу историю болезни, которую Бергман описал в нашем коллективном труде.
Фрида В., 55 лет, по профессии была сначала модисткой, а затем подборщицей мехов. В 26 лет вышла замуж за подборщика мехов. Работает то в мастерской мужа, то на стороне с аккордной оплатой. Трудиться, по свидетельству дочери, никогда особенно не любила. Правда, начинала любую работу с большим рвением и с удовольствием, но вскоре заявляла, что работа оказалась трудной или что ее безбожно эксплуатируют. После замужества большую часть времени не работала, а занималась домашним хозяйством, но и здесь сама не справлялась. Муж страдал от ее сварливости и вечного нытья. После очередного скандала она ложилась в постель и разыгрывала больную. Муж часто покидал дом, в конце концов у него появилась связь на стороне. В 50 лет В. подала заявление о разводе. Уже после развода судилась с мужем из-за шубы, которую тот якобы отказывался ей отдать. Постоянные волнения и переутомление вызывали у В. головокружение. Она почувствовала себя нетрудоспособной, начала хлопотать о пенсии, но в пенсии ей отказали. В. обжаловала отказ, ей снова отказали. Однако В. не возвратилась на работу, она живет на алименты, получаемые от мужа.
Однажды В. ехала в поезде. Поезд резко затормозил, и она ударилась головой. Об этом "несчастном случае" и его последствиях имеется много противоречивых показаний самой В. Объективным можно считать лишь свидетельство медицинской сестры, которая видела В. в медпункте на главном вокзале: сестра сообщила, что у больной на голове было несколько шишек. Когда больная показалась врачу (через 2 дня после происшествия), он никаких наружных травм не обнаружил, но высказал предположение, что головная боль В. связана с пережитой "встряской". "Ослабление зрения", на которое жаловалась В., при офтальмологическом осмотре не подтвердилось. В. считала, однако, что она пережила тяжелейшую травму, и подала в суд заявление о денежном возмещении за нанесенные увечья.
За это время "история травмы" успела обрасти новыми подробностями: во время резкого торможения тяжелый чемодан угодил В. в голову, мощным толчком ее отшвырнуло к стене, она ощутила тошноту, изо рта и из носа хлынула кровь, но полностью она сознания не потеряла; сестра из медпункта вокзала провожала В., у которой все тело болело и ныло, до трамвая.
Во время врачебного осмотра у нас В. утверждала, что пережитая травма сделала ее калекой. Все жалобы ее были расплывчаты, неконкретны. Единственным объективным болезненным явлением можно было считать воспаление кожи около левого глаза.
Больная все время держалась напряженно и очень враждебно; показывала папку с документами, где были поощрения по работе, различные справки о состояния здоровья. Она предъявляла претензии не только к железной дороге, но и к бывшему мужу, который "всех настраивает против нее".
Историю "несчастного случая" В. освещала столь же подробно, как и противоречиво. Несколько раз ей указывали на то, что последующая фраза ее рассказа никак не согласуется с предыдущей, на что она вообще не обращала внимания.
Стоило заговорить с В. о районных врачах, о железной дороге, о муже, как она впадала в состояние сильнейшего аффекта, обвиняла всех в непризнании ее прав, грозила подать жалобу в более высокие инстанции с требованием возмещения за потерю работоспособности. Иногда В. всячески старалась произвести на врача выгодное впечатление, заявляя, что все врачи, провопившие обследование до него, ничего не понимали и наконец-то ей посчастливилось говорить с квалифицированным специалистом.
На протяжении всей жизни В. мы констатируем у нее истерические черты характера, сопровождающиеся склонностью уйти от жизненных трудностей, особенно от трудовой деятельности. Сначала ее недовольство обрушилось на мужа, затем, когда муж ушел, она искала поддержки у государства. Вечные ссоры в семье, жалобы в суд на мужа после развода — эти и другие факты биографии свидетельствуют о наличии у В. паранойяльных черт характера. При хлопотах о пенсии объединились черты обоих типов. В. усиленно демонстрировала симптомы заболевания и с упорством добивалась их признания. Вначале речь шла о пенсии по инвалидности. Затем на помощь пришел довольно безобидный случай на железной дороге, став поводом для требования пенсии по увечью. Положительных проявлений застревания у данной больной мы совсем не наблюдаем: возможно, свойственная истерикам слабость с самого начала препятствовала трудовым достижениям. Можно предположить также, что В. не представилась конкретная возможность удовлетворения своего честолюбия в трудовой деятельности. Возможно, в молодые годы, когда пациентка с энтузиазмом бралась за ту или иную работу, хорошие трудовые показатели являлись результатом честолюбивого порыва.
Благоприятное развитие личности при определенном сочетании черт характера наблюдается, в основном, тогда, когда стремление к самоутверждению, которое свойственно застревающим личностям, осуществляется по демонстративному типу.
Если эти лица добиваются признания, если им удается найти такую работу, которая не только им нравится, но и обеспечивает возможность находиться в центре внимания, то демонстративно-застревающие личности могут быть на высоте в течение длительного времени.
Следующая пациентка также была описана Бергманом, который в нашем коллективном труде дал описание ряда комбинированно-акцентуированных личностей.
Лизбет Х., 56 лет, еще в детстве отличалась недоверчивостью и злопамятностью. Она не могла наладить контакт с соучениками, постоянно чувствовала себя обойденной. С возрастом у нее все больше развивалось честолюбие. Став продавцом, она пользовалась уважением, продвигалась по службе. Директор магазина поручал ей ответственные участки работы, но с коллегами дело обстояло хуже, многие недолюбливали ее из-за сварливого, своенравного и злопамятного характера.
В возрасте 24 лет у Х. наблюдались типичные истерические реакции по поводу разочарования в любви: она разыгрывала тяжелобольную, позволяла матери баловать, жалеть себя. Но вскоре она снова приступила к работе и в последующие годы (они проходили без конфликтов) достигла весьма высоких профессиональных показателей. Связей с мужчинами у нее все эти годы не было. Лишь в возрасте 50 лет она еще раз полюбила, но снова все кончилось глубоким разочарованием. Два года спустя умерла ее мать.
В климактерическом периоде у Х. часто отмечалось недомогание. Она не могла уже выполнять свою работу так безукоризненно, как прежде. Несмотря на это, Х. не в силах была отказаться от авторитетной должности закупщика оптовых товаров, чтобы заняться работой более легкой. Когда новый директор назначил в помощницы Х. молодую женщину, она восприняла эту помощь как знак недооценки ее многолетней работы в торговом предприятии. Х. прореагировала на назначение помощницы грубо-демонстративно — упала с громким криком. После этого у нее появилось нарушение координации движений при ходьбе. Домой с работы она уехала на такси, а позже постоянно и с большим удовольствием демонстрировала симптомы своего заболевания.
При поступлении в нашу клинику Х. предъявила перечень своих болезней на восьми страницах. При ходьбе она пользовалась в качестве опоры то палкой, то зонтом, то детской колясочкой. В психотерапевтическом отделении выяснилось, что Х. очень хочет получить пенсию. Постепенно нам удалось снять симптомы истерии, но преодолеть до конца ее внутреннее сопротивление мы не смогли. В конце концов Х. почувствовала себя намного лучше и даже снова заговорила о работе. К сожалению, мы не смогли обеспечить ей место работы, на котором обследуемой удалось бы выдвинуться, как раньше.
У Х. в течение многих лет паранойяльные черты преобладали над истерическими. Уже ребенком она чувствовала себя обойденной, а став взрослой, отличалась несговорчивостью и злопамятностью. Честолюбивые устремления обеспечили ей продвижение по службе и хорошую должность. В 24 года Х. проявила типичные истерические реакции при разочаровании в любви. В пятидесятилетнем возрасте все явственнее наблюдается "бегство в болезнь".
Сочетание у акцентуированной личности застревающих и демонстративных черт часто ведет к честолюбивым устремлениям, особенно в расцвете лет. При таком типе акцентуации реакции несостоятельности, "осечки" не имеют места. Благодаря хорошим трудовым показателям такие люди завоевывают авторитет на работе, что, в свою очередь, является стимулом на пути к дальнейшим достижениям. С возрастом, когда работать становится труднее и авторитет работника падает, у застревающих личностей наблюдается крутой поворот к сверхчувствительности. Они сваливают вину за отсутствие прежних трудовых успехов то на коллег, то на болезнь. Тем самым эта черта личности перекликается теперь с истерической тенденцией к игнорированию неприятного. Таким образом можно объяснить эту позднюю несостоятельность демонстративно-застревающих личностей. Мы показали это на примере честолюбивой женщины, которая преуспевала в работе и у которой в пожилом возрасте развилась картина рентного невроза. Разумеется, не во всех случаях наблюдается поздняя несостоятельность. Некоторые истерически-паранойяльные личности к началу преклонного возраста обеспечивают себе столь прочное служебное положение, что удерживают его несмотря на слабеющие физические силы. В таких случаях психическое равновесие обеспечивается удовлетворенным честолюбием.
При наблюдении над демонстративными чертами характера чаще всего отмечается склонность истериков к "бегству в болезнь". И действительно, такая форма истерической реакции очень типична для всех истериков. Всякое затруднение, всякий конфликт, даже простое желание немного облегчить себе жизнь наводят их на мысль о том, что выходом из создавшегося положения является болезнь. Больного нельзя ни к чему обязать, его все жалеют, о нем заботятся, более того, при длительном заболевании можно рассчитывать и на социальное обеспечение, на получение пенсии. Если бы этих форм государственного обеспечения не существовало, таких истериков стало бы гораздо меньше, однако все равно многие из них спасались бы "бегством в болезнь", рассчитывая на жалость и заботливость добрых людей. В большинстве же случаев основные истерические реакции приняли бы в таком случае иные формы.
Другой формой истерического реагирования является непорядочность по отношению к окружающим людям; истерические реакции идут окружающим во вред, а истерику — на пользу.
Анита Б., 1907 г. рожд., уже в школе была весьма честолюбива. Избрав специальность делопроизводителя-секретаря, она быстро и уверенно поднималась по служебной лестнице. Начальник учреждения был высокого мнения о Б. и давал ей ответственные поручения. Выражением особого доверия было и то, что Б. была избрана профсоюзным казначеем. В то же время коллеги недолюбливали Б.: она вечно кичилась своими организационными способностями, подчеркивала, что начальство ценит ее как никого другого. Но так как в общем это соответствовало действительности, против такой позиции Б и возражать-то было нечего.
В быту она была человеком с большими претензиями, старалась, чтобы в доме у нее все было добротнее, комфортабельнее и красивее, чем у других. Это требовало больших расходов.
В 1962 г. произошла техническая реорганизация процедуры сдачи профсоюзных взносов и временно не было ясности в том, куда именно сдавать деньги. Б. нашла выход сама — она вообще перестала их сдавать. Деньги держала в своей рабочей комнате и использовала для личных расходов. Систематическое присвоение Б. профсоюзных денег было раскрыто лишь через 4 года.
Во время обследования Б. держалась напряженно, недоверчиво. При упоминании о ее уголовно-правовых нарушениях отвечала злобно, заявляя, что все это не более чем недоразумение. Затем Б. начинала разыгрывать оскорбленную невинность, спорила и отрицала все, что значилось в судебных актах.
Врачи предложили подвергнуть проверке ее интеллектуальные данные, ссылаясь на то, что у обследуемой возможны психические нарушения. Б. живо ухватилась за это предложение. Хотя предыдущие обследования свидетельствовали о вполне нормальном интеллекте, теперь она стала демонстрировать картину типа псевдодеменции при простейших вопросах Б. долго раздумывала над ответом, с большим трудом отвечала, сколько будет "3 х 3" и "5 х 5". Часто Б. говорила: "На этот вопрос ответить не могу", хотя до этого на аналогичный вопрос давала верный ответ.
Характерно, что во время проверки интеллектуальных возможностей полностью исчезла ее раздражительность, враждебность. Теперь Б. старалась вызвать жалость отчаянием по поводу своей умственной неполноценности, часто начинала рыдать. Новая попытка напомнить Б. о ее вине вновь вызвала отрицание вины, сильное раздражение и злость.
Перед нами женщина, достигшая высокого служебного положения. Будучи отличным работником, она с готовностью брала на себя дополнительные нагрузки. К этому ее, несомненно, толкало честолюбие, что подтверждается и ее заносчивостью по отношению к сослуживцам. В истории болезни также бросаются в глаза демонстративные черты личности. Все поведение Б. говорит о желании выделиться, быть заметной. Именно в связи со второй чертой данной акцентуированной личности стали возможны и уголовные нарушения. Ведь авантюристка не могла не знать, что рано или поздно присвоение ею государственных денег будет обнаружено. Естественно предположить, что страх не давал ей ни минуты покоя. Но, обладая свойством вытеснять все неприятное, она оставалась в превосходном настроении и продолжала свои уголовно наказуемые действия.
При обследовании черты и того и другого порядка проявились чрезвычайно ярко: черты застревания — во враждебном отрицании вины, демонстративные черты — в картине псевдодеменции. В зависимости от того, с какой стороны подходить к обследуемой, ее можно расценивать то как паранойяльную, то как демонстративную личность.
Сочетание застревающих и демонстративных черт распознается уже в детстве и может развиваться в нескольких различных направлениях. Дети такого склада в школе часто бывают весьма честолюбивы и старательно учатся, хотя у них, видимо, вполне возможны были бы истерические реакции игнорирования неприятного. Признание со стороны учителей и воспитателей оберегает этих детей от срывов. Иногда можно наблюдать, как честолюбие у ребенка с истерическими чертами перерождается в пустое тщеславие, для удовлетворения которого он прибегает к нечестным средствам. Ниже в качестве примера приводится описание ребенка, у которого развитие такой сложной акцентуации проходило именно во втором направлении. Целлер уже описывал этот случай в нашем совместном труде.
Рольф Г. в 9 лет поступил в наше детское отделение. Родители разведены, мать — натура явно тщеславная, отец отличается своенравием, большой спорщик. Рольф уже в детском саду стремился быть в центре всеобщего внимания, рассказывал ребятам разные небылицы.
Дома его держали в большой строгости, которой он подчинялся весьма неохотно. В школе учился на "хорошо" и "отлично", но дисциплина была неудовлетворительной. Получая выговор от учителей, нередко цедил сквозь зубы: "Скотина ты..." Часто Рольф своими проделками смешил детей, некоторые дети возмущались, что он своими клоунскими выходками мешает заниматься. В спорах Рольф нередко доходил до бешенства и бросался беспощадно избивать товарищей. Во время уроков постоянно бегал по классу.
Рольф очень хитер, любит дразнить и злить товарищей. Так как своим наглым поведением он "прославился" на всю школу, ему стали приписывать вину за все скандальные выходки в школе, в которых он и не принимал участия. В конце концов все ученики стали враждебно к нему относиться. Особенную антипатию Рольф испытывал к девочкам, так как 12 девочек, объединившись, всякий раз, когда Рольф нарушал спокойствие в классе, били его. Они называли его "Рольф-дурак". Он дружил только с такими же отъявленными нарушителями дисциплины, как сам.
В нашем отделении Рольф пытался занять среди детей "первое место" и играть роль вожака. С этой целью он отчаянно лгал. Однажды, после выходных дней, Рольф заявил, что побывал в эти дни в СССР, и в доказательство продемонстрировал набор советских цветных карандашей, делился впечатлениями о своей "поездке". Как позже выяснилось, нигде Рольф не был, а карандаши привез с собой его отчим, ездивший в СССР. Рольфу указали, что нельзя быть таким вралем, но он оставил эти слова без внимания. Перед взрослыми Рольф в клинике рисовался, стараясь произвести хорошее впечатление, с детьми же постоянно ссорился, бранился и лез в драку.
Перед нами весьма честолюбивый девятилетний мальчик. Честолюбие стимулировало его успехи в школе. Кроме того, он стремился всегда быть в центре внимания, быть вожаком. Его недисциплинированное поведение, разные шалости, вплоть до хамских выходок, — это не что иное, как попытки выделиться. В этом угадываются истерические черты. Они подтверждаются также хитростью и безудержной ложью. Однако если у Рольфа намерение "утвердить" себя срывалось, появлялись параноические реакции: он начинал драться. Любопытно, что такое поведение было свойственно Рольфу еще в детском саду. Уже тогда он старался быть в центре внимания, часто обманывал. Возможно, были допущены какие-то ошибки в воспитательном процессе. Возможно, однако, и другое: мальчик мог унаследовать черты застревающей личности от отца, а черты демонстративности — от легкомысленно-тщеславной матери.
Весьма опасно сочетание черт застревающей и возбудимой личности. Ведь уже каждая из этих черт в отдельности ведет к сильным вспышкам аффекта.
Ниже приведем пример, описанный Бергманом в его монографии. Этого обследуемого наблюдал и я.
Вилли В. поступил в клинику в январе 1957 г. как социально опасный. Отец отличался сильной вспыльчивостью. По малейшему поводу он избивал своих троих детей кнутом, в припадках ярости ломал мебель. Ни в чем не терпел возражений. Однажды, когда один из сыновей улыбнулся в ответ на его замечание, он запустил ему в голову тарелкой. Братья В. также очень раздражительны.
В. с юности легковозбудим, подозрителен и с момента вступления в брак очень ревнив. После шести лет супружеской жизни возникла сложная ситуация. В. посещал вечернюю школу, готовясь к сдаче экзаменов на аттестат зрелости. Жена к концу занятий часто подходила к зданию школы, чтобы встретить мужа и вместе идти домой, но В. при этом пользовался другим выходом из школы. Жена, воспылав ревностью, подала в 1955 г. заявление о разводе. Накануне бракоразводного процесса супруги помирились, суд был отложен на 5 месяцев. Вскоре после этого жена уехала к родным. Когда она вернулась, разразился скандал, жена сыпнула В. в глаза целый пакет перца, В. нанес ей сильный удар в переносицу. После этого 9 мая 1955 г. последовал развод. 10 мая В. разгромил спальню жены, после чего явился с повинной в полицию и был арестован. Суд приговорил его к тюремному заключению. За образцовый труд по месту заключения его освободили досрочно (19 декабря 1955 г.), В. предполагал вернуться к бывшей жене, однако она выехала в ФРГ. В. отправился к ней, состоялось примирение, оба вернулись в ГДР. В ноябре 1956 г. В. вступил в связь с другой женщиной, но через три недели порвал с ней. Немедленно после этого он отправился к бывшей жене и умолял ее вернуться к нему. Жена наотрез отказалась. Он стал ежедневно подстерегать ее у детского сада, в котором она работала. В канун Рождества он с улицы разбил стекла в окне ее спальни. На следующий день снова тщетно валялся у нее в ногах, заклиная вернуться. 4 января 1957 г. опять разбил окна на кухне. 5 января 1957 г. В. тайком пробрался в подвал дома жены и, когда она возвратилась с работы, жестоко избил ее. Наконец, 7 января жена В., заметив, что он снова поджидает ее возле детсада, обратилась в полицию и В. был задержан.
По словам жены, В. абсолютно нетерпим к самому пустячному возражению. Сексуально он легковозбудим и очень груб. Уже через 3 недели по возвращении из ФРГ начались отчаянные скандалы, хотя бывшие супруги жили еще порознь. Она постоянно наблюдала, как В. с 8 ч утра и до окончания рабочего дня околачивался у детского сада. Иногда ей удавалось, улизнув от него, вскочить в трамвай, тогда В. некоторое время бежал рядом с трамваем, угрожая ей и выкрикивая похабные ругательства.
В клинике В. заявил, что жену свою он обожает, безумно ревнует и что он, как и все родственники по отцовской линии, страшно раздражителен, вспыльчив и обидчив. Он не хотел жить на свободе без жены, уж лучше отсиживать в тюрьме, все равно любимая женщина от него отвернулась. Мимолетную связь с другой женщиной он считает неизгладимой своей виной перед женой, ведь теперь она навеки отвернется от него. Но в то же время это бесит его до такой степени, что он готов убить жену: "Когда я дохожу до бешенства, мне все безразлично".
В. можно расценить как застревающую личность. Этот тип акцентуации всегда склонен к подозрительности и ревности. Описанная ситуация послужила для В. толчком к параноическому развитию, которое в силу неровного поведения жены породило "полную любви ненависть", столь характерную для подобных случаев. Частично так и следует объяснить его акты насилия. Преднамеренные насильственные действия перемежались у него с совершенно бесконтрольными взрывами аффекта.
Здесь, очевидно, паранойяльные черты личности послужили толчком к насилию, а эпилептоидный характер породил ход действий, т. е. поступки. Свою зависимость от влечений В. проявил и в том, что, несмотря на сильную привязанность к жене, вступил во временную связь со случайной женщиной. Его разумная манера поведения во время бесед в клинике очень ясно показывает, до какой степени аффекты человека, особенно при сочетании паранойяльной и эпилептоидной акцентуации, властны вести его совсем не по тому пути, по которому он сам намерен идти. Очевидно, приступы безудержного возбуждения В. унаследовал от своего отца. Неблагоприятные состояния напряжения при аффектах, возникающие при сочетании застревающих и возбудимых черт характера, проявляются уже в детстве. Очень явственно это следует из примера, который приводим ниже. Речь идет о мальчике, описанном Бергманом в нашем коллективном труде.
Вольфганга Д., 8 лет, родители привели в нашу поликлинику по поводу бешеных вспышек ярости, наступающих, когда ему в чем-либо перечат.
Школьные учителя жалуются на упрямство, агрессивные поступки. Все плохие оценки он считает несправедливыми; получая их, швыряет книги и тетради на пол, топчет их ногами, потрясая при этом кулаками. Он уже не раз срывал ярость на соучениках, а однажды пригрозил учительнице: "Если я получу плохую оценку, то Виктору В. несдобровать". Учительница не в силах справиться с этим ребенком, Он сопротивляется требованиям других учителей, бросается на пол, царапается, кусается, воет.
В октябре 1962 г. в связи с состоянием возбуждения, длящимся несколько дней, и невозможностью содержания Вольфганга в домашних условиях мальчик был госпитализирован в нашу клинику. Во время стационарного лечения были собраны дополнительные сведения: в школе мальчик в самом начале прохождения темы понятлив и способен успешно работать, но вскоре появляются припадки ярости, подрывающие дисциплину всего класса. Вольфганг "подкалывает" соучеников перьями, карандашами, а если отнять у него эти предметы, — попросту бьет их по голове башмаком.
Мать и отец реагировали на выходки мальчика бурно, нередко били его. Защищаясь, Вольфганг всегда настаивал на своем. Однажды он схватил отца за горло и стал душить его.
В клинике мальчик держался вначале напряженно, был враждебно настроен. Постоянно жаловался на свою школу, особенно на одну учительницу. Детей младше себя старался подчинить своему влиянию. С другой стороны, он радовался всякому поощрению.
По возвращении в школу Вольфганг некоторое время вел себя нормально и неплохо учился. Но такие периоды всегда были недолгими. Вскоре он вновь терял самообладание, начинал кричать, избивать товарищей. После лечения в клинике возбудимость обычно снижалась, но достигнуть постоянной уравновешенности нам так и не удалось.
Поскольку родители Вольфганга натуры бурные, воспитание его, несомненно, проводилось без особой последовательности. Но все же тяжелые взрывы аффекта у ребенка не могут быть отнесены лишь за счет воспитания. Наивысшей ступени они достигали в школе и давали себя почувствовать даже в нашем детском отделении.
Самый пустяковый повод приводил мальчика в ярость, внезапность и безрассудство которой указывают на черты эпилептоидного характера. Но аффект его был не только импульсивным, но и очень длительным, в чем сказывается паранойяльная стойкость. Эта черта проявлялась во враждебности к учителям, отрицательное отношение которых мальчик считал несправедливым. Во время лечения нам удалось активизировать позитивный компонент его паранойяльного характера, мы постарались стимулировать его честолюбие, но все же вспышки возникали снова, полностью подавить их так и не удалось. На паранойяльное начало в личности этого ребенка было легче воздействовать, чем на эпилептоидное. Честолюбивые моменты на общем фоне застревания были заметны еще в школе, где мальчик, несмотря на отвратительное поведение, все же неплохо учился, в отличие от возбудимых детей, которые, как правило, не только недисциплинированны в школе, но и запускают учебу.
Эпилептоидная взрывчатость может оказаться особенно опасной в тех случаях, когда она сочетается с истерической склонностью к реакциям типа короткого замыкания. Аффективные проявления в этих случаях непосредственно переходят в действия.
Среди личностей с таким сочетанием черт характера мне пришлось наблюдать несколько случаев насилия. Один такой мужчина стал убийцей своего новорожденного ребенка.
Эрнст Ш., 1937 г. рожд., вместе с женой ожидал рождения второго ребенка, который был для него нежелательным. Он считал это несвоевременным: вначале надо купить домик и построить гараж. Сначала он пытался уговорить жену сделать аборт, но она не пошла на это. После появления новорожденного на свет Ш. завернул его в купальный халат и отнес на чердак. Младенец задохнулся, Ш. завернул его в оберточную бумагу, вынес на улицу и положил в сугроб.
Ш. считается хорошим работником, все время работает на одном месте (он специалист по изготовлению автомобильных кузовов). До совершения преступления у него не было судимостей. По свидетельству родных, Ш. обладает весьма бурным темпераментом. Впадая в гнев, может поднять руку на обидчика. Пищу, которая ему не нравится, может швырнуть о стену. На работе его невыдержанность была известна, но агрессивность он здесь никогда не проявлял. Как умелый мастер Ш. зарабатывал больше товарищей. Возможно, данное место работы привлекало его именно хорошим заработком. Деньги на автомобиль он заработал собственным трудом. По словам сотрудников, Ш. охотно разыгрывал из себя клоуна, любил "ломаться".
При обследовании интеллектуальное развитие Ш. оказалось в норме, но он был чрезвычайным тугодумом: говорил медленно, с частыми паузами, переспрашивал. В движениях также тяжеловесен, малоподвижен. При исследовании интеллектуального уровня в пробе на продуктивность он назвал всего 38 слов. При обсуждении его уголовного преступления бросалась в глаза не столько описанная тяжеловесность (она не препятствовала взаимопониманию), сколько тенденция проходить мимо ряда вопросов. Кроме того, он вновь и вновь старался так или иначе смягчить перед нами свою вину, но тут же добавлял, что вины как таковой это с него не снимает. На конкретно поставленные вопросы Ш. отвечал заведомой ложью.
Из его рассказа явствовало, что он до самого рождения ребенка надеялся, что жена сделает аборт. Когда начались роды, позвать акушерку он якобы не успел. По другой версии, Ш. подумал, что у жены выкидыш. Его тетка, к которой он в 4 ч ночи привел трехлетнюю дочку, не имела ни о чем понятия. Любопытно, что при подобных описаниях он, несмотря на свою тяжеловесность, становился весьма словоохотливым и как бы "вживался" в эти полупридуманные истории. Когда мы обращали внимание Ш. на грубое искажение фактов в его рассказе, на ряд несовпадений с действительным положением вещей, он смущался лишь на несколько мгновений, а затем опять продолжал свое. При этом он в патетической форме высказывал искреннее удивление по поводу того, что ему не верят.
Поведение Ш. стало совсем иным, когда я спросил о его увлечениях. Да, он держал и почтовых голубей, и кроликов. Большую роль в его жизни играл автомобиль. Он почти нигде не бывал, так как в семье чувствовал себя лучше всего. К жене он искренне привязан, когда же мы заговорили о трехлетней дочурке, на глазах у него появились слезы.
Тяжеловесность и медлительность в сочетании с раздражительностью указывают на возбудимость личности. Этому акцентуированному характеру обследуемого соответствовало плотное коренастое телосложение и грубоватое лицо. Упорная ложь, попытки смягчить свою вину объяснялись, очевидно, не только весьма понятным человеческим желанием как-то оправдать себя, хотя он и не отрицал совершенного им преступления. Однако естественность, с которой он лгал, самоуверенность, которой никакие опровержения не могли поколебать, неспособность признать себя убийцей — все это свидетельствует о том, что Ш. не осознавал до конца своей лжи, что он сам в какой-то мере верил в свою невиновность. Б этом мы усматриваем черты демонстративного характера, что подтверждается и патетичностью, и клоунскими выходками его на работе.
Оба эти типа акцентуации соединились, когда он совершил свое страшное преступление. Ш. не хотел ребенка. Гнев по поводу того, что жена не избавилась от беременности, подспудно возрастал. Но все же, несмотря на эпилептоидные черты характера Ш., дело, вероятно, не дошло бы до умерщвления ребенка, если бы истерическая вспышка не отбросила в сторону голос совести и благоразумия.
При сочетании застревающих и педантических, черт в социальном плане возможны весьма положительные результаты. Иногда у таких личностей наблюдаются высокие достижения. Эгоистическая тенденция застревания смягчается альтруистическими качествами педантичной личности. Тщеславию хотелось бы убрать с дороги тех, кто мешает, сверхчувствительность заставляет сваливать все на окружающих, однако совестливость вынуждает своевременно подумать о возможности собственной вины. В результате бесцеремонный, ни с чем не считающийся карьеризм подавляется разумной целенаправленностью поступков.
В свою очередь, отрицательные черты педантичности также смягчаются, когда к ним присоединяется другой компонент. Непродуктивные колебания перед принятием каждого решения становятся минимальными в тех случаях, когда честолюбие решительно требует новых достижений. Многие превосходные специалисты в своей области, обладающие одновременно отличной социальной приспособляемостью к окружению, являются акцентуированными личностями, у которых сочетаются черты застревания и педантичности. Продвигаясь по намеченному пути, они стараются не ущемлять интересов других. Работа должна быть на высоте — вот их принцип. Этого требует и целеустремленность застревающей личности, но еще больше — солидность и добросовестность педантичной. Параноическое развитие застревающей личности, вызывающее враждебное отношение к окружающим, также тормозится сдерживающими ананкастическими чертами характера.
Но существует и такое развитие, при котором сочетание обеих черт приобретает отрицательное значение, — это невротическое состояние, в основе которого лежит страх. Как известно, и ананкасты, и в меньшей степени паранойяльные личности склонны к ипохондрическому развитию. Именно поэтому многие ипохондрики обладают одновременно чертами застревания и педантичности. При сочетании этих черт характера возможен отрицательный результат, однако не в плане асоциального поведения. При этом наблюдаются лишь постоянные недомогания и понижение трудоспособности акцентуированной личности. При невротическом развитии такой личности объединяются тенденция ананкастов к "раскачиванию" аффекта и паранойяльная тенденция к его кумуляции.
Привожу историю болезни обследуемого, который был весьма добросовестным и преуспевающим специалистом, но отличался невротическим складом психики. Он был уже описан в нашем коллективном труде Бергманом.
Альбин Д., 1918 г. рожд., уже в школе отличался самолюбием и старательностью. По окончании школы сначала работал помощником продавца, постепенно поднялся до должности заместителя директора крупного торгового предприятия. Затем заочно закончил педагогический институт, стал работать учителем. Вскоре стал директором большой школы (1900 детей) и, наконец, начальником областного отдела народного образования. Кроме того, Д. имел много общественных нагрузок, сильно переутомился. Самого себя Д. характеризует как человека чувствительного и легковозбудимого, не выносящего ни малейшей несправедливости. Всюду с жаром он отстаивает свои принципы, но еще чаще защищает интересы окружающих, зачастую приобретая себе врагов. Д. — исключительно добросовестный и исполнительный человек, обладает высоким сознанием долга. При выполнении любой работы он не отступает от намеченной системы и работу непременно доводит до конца. Д. склонен к самоконтролю. Неоднократно проверяет свои записи к докладам, с которыми выступает, "для гарантии" готов проверить лишний раз выключен ли свет, газ и т. д.
Когда Д. было 10 лет, он испытал тяжелый стресс: его товарищ. разгоряченный игрой в футбол, с жадностью выпил кружку холодной воды и тут же упал мертвым. С той поры Д. не пьет холодной воды, не пил ее даже в армии, когда на больших маршах сильно страдал от жажды. После этого случая Д. никогда не присутствует на похоронах, не бывает на кладбищах. При разговорах о смерти его охватывает страх. Когда он работал санитаром, просил товарищей избавить его от переноски трупов, не решался входить в инфекционное отделение больницы. Впрочем, на собственные болезни он раньше никогда не жаловался.
С 1960 г. Д. страдает тромбозом вен обеих ног. Последнее резкое ухудшение наступило в 1962 г. Теперь его часто стал "прошибать пот", отмечались ознобы, сердечные приступы. Хотя тяжелые явления закупорки вен были устранены, Д. не решался выходить на улицу, считая, что у него тяжкий сердечный недуг. В результате — потеря работоспособности. С диагнозом "тяжелый ипохондрический невроз" поступил в нашу клинику.
К нашим методам лечения пациент в начале относился скептически. Позже нам удалось найти правильный подход. При выписке у Д. не было никаких жалоб. В хорошем состоянии он снова приступил к своей ответственной работе.
Д. достиг в жизни многого. Его честолюбие, сопровождающееся сильной впечатлительностью, позволяет сделать заключение о том, что перед нами застревающая акцентуированная личность. Однако движущей силой его поступков было не только честолюбие: педантичность "заботилась" о том, чтобы Д. не стал дерзко-самонадеянным, умел всегда сохранять деловые и добрые отношения как с подчиненными, так и со всеми окружающими. В развитии невротического состояния, выбившего его из колеи, участвовали оба компонента его личности. Толчком к развитию послужил страх, внушенный заболеванием.
Особый интерес представляет сочетание черт возбудимой (эпилептоидной) и педантичной личности, ибо эти черты в какой-то мере противоречат друг другу. Можно было бы предположить, что здесь должно быть выравнивание, подобное тому, которое наблюдается при совмещении педантических и демонстративных черт характера. Следует, однако, подчеркнуть, что в последнем случае речь шла о противопоставлении в одной и той же психической сфере. Что же касается черт характера возбудимых и педантичных личностей, то их следует, напротив, отнести к различным функциональным сферам. Решение вопроса о том, способен ли человек на быстрые или лишь на медленные психические реакции, относится к гораздо более высокой психической сфере, чем вопрос, поддается ли данное лицо своим влечениям или нет. Однако известная осторожность акцентуированной личности в принятии решения может сказаться и в торможении тех действий, на которые толкает влечение; человек с таким сочетанием акцентуаций отличается большим самообладанием, самоконтролем. Наблюдения, сделанные в нашем психотерапевтическом отделении, подтверждают такое предположение.
В других случаях черты того и другого характера сосуществуют, не взаимодействуя. В результате в некоторых случаях черты одного характера активизируются, а другого — вообще ничем себя не проявляют. Особенно часто этот разобщенный тип реакции встречается у подростков, т. е. тогда, когда ананкастическая скрупулезность не успела еще распространить свое действие на сферу инстинктов.
Фолькмар Э., 1945 г. рожд., по профессии механик. По словам родных, он не унаследовал добросовестности своего отца. Отец был человеком сверхаккуратным, "не успокоится, пока не наладит все как по струнке". Э. в школе выделялся ленью, уроков почти совсем не готовил. Часто не ночевал дома, иногда его разыскивали. Наказания не помогали. Э. был неаккуратен и с личными вещами. В других отношениях проскальзывала, однако, педантичность: Э. следил за тщательной уборкой своей комнаты, перепроверял, хорошо ли запер, уходя, дверь квартиры. "Не могу иначе — меня совесть замучит!" — так он объяснял эту привычку. Со сверстниками Э. постоянно задирался, при этом часто приходил в ярость, дрожал всем телом, наносил удары противнику. В таких случаях Э. мог, потеряв самообладание, поступить совершенно безрассудно: он нападал, например, на ребят старше и сильнее себя, в драке с которыми его поражение было неизбежно. Поэтому его самого нередко избивали.
Когда Э. исполнилось 13 лет, у него появились навязчивые идеи. Так, например, если приближался трамвай или поезд, Э. ставил перед собой задание — успеть перебежать через рельсы, или же ему казалось, что "спастись" от какой-то якобы грозящей ему опасности он может, только прочитав какое-нибудь объявление, висящее поблизости. Стоя на башне, на большой высоте, Э. представлял себе, как, спрыгнув, собьет кого-то внизу. Иногда он вдруг ощущал неодолимое желание дать пощечину постороннему человеку. А то Э. так и подмывало вскочить на радиатор мчащейся навстречу машины, или ему казалось, что он должен "добежать до фонаря, прежде чем машина со мной поравняется, лишь тогда все будет хорошо" и т. д.
С 15 лет Э. начал красть. В школе он нередко присваивал всевозможные мелочи, которые могли пригодиться "в работе" (он любил мастерить). Однажды вломился с товарищем в квартиру знакомых, унес радиоприемник. В последующие годы количество краж все возрастало, но в 18 лет он вдруг прекратил воровство. В 20 лет Э. стал социально уравновешенным человеком. Работал на производстве механиком, вполне добросовестно, хотя по-прежнему отличался возбудимостью. При обследовании Э. подтвердил, что он и сейчас с трудом сдерживается, если что-нибудь выведет его из себя. Но все же эксцессов больше не было. Не замечал уже и навязчивых идей. Вместо этого у него развились черты педантической личности: постоянно — и дома, и на производстве — он теперь проверяет, хорошо ли выполнил то или иное дело.
Будучи подростком, Э., отнесенный нами к ананкастам, начал красть. В этом заключается необычность данного случая, поскольку известно, что непорядочные поступки несовместимы с добросовестностью педантичной личности. Однако импульсивные реакции Э., возникающие на почве внешних соблазнов и раздражителей, соответствуют поведению эпилептоидной личности. Эти реакции могут быть отнесены ко второму "набору" черт характера Э. как возбудимой личности. Итак, обе тенденции "уживаются" в личности юноши независимо друг от друга: если Э. сталкивается с чем-то, что его влечет, он — как личность возбудимая, не способная владеть собой, — безудержно поддается соблазну, если же в аффективном плане он находится в состоянии покоя, им завладевают черты навязчивости, свойственные ананкастам. И лишь по мере созревания личности у таких людей наступает сбалансированность психики.
Правда, с возрастом Э., все еще легковозбудимый, научился вполне владеть собой. С другой стороны, его педантичность уже не ведет к навязчивым представлениям, ее проявления ограничиваются многократным самоконтролем на работе и в быту. В конечном счете Э. стал весьма похожим на своего сверхаккуратного отца, что вначале казалось маловероятным. Проявление ананкастических черт личности Э. в годы отрочества в виде типичных навязчивых представлений можно объяснить тем, что в этом периоде происходит перестройка личности, переход от экстравертированности к интровертированности. Навязчивые представления в период отрочества, как известно, не столь уж редки.
Иногда и у взрослых черты, свойственные возбудимому и педантичному характеру, существуют параллельно, абсолютно не взаимодействуя.
Франц Ф., 1942 г. рожд., по профессии рабочий химической промышленности. Его отец — человек весьма педантичный, по в молодости много пил. Отец в свое время нещадно бил детей и сейчас способен на весьма импульсивные реакции, в припадке ярости орет.
Ф. в школе учился хорошо, но учеба ему давалась нелегко. Окончил 8 классов.
В возрасте 10 лет в порыве гнева как-то бежал из дому, но вскоре вернулся. Когда Ф. учился на мастера, он нередко убегал с работы, причем по пустяковым поводам. Однако типичные припадки ярости наблюдались редко: в состоянии раздражения им не только овладевал гнев, но он чувствовал и сильную угнетенность. В это время он предпочитал бегство от людей. В двадцатилетнем возрасте Ф. сохранил привычку попросту уходить или уезжать, если что-либо его "доводило". Однажды он отсутствовал дома несколько дней, его родители, вместе с которыми он жил, очень беспокоились. Оказалось, что он ночевал в каком-то кемпинге.
Когда Ф. не находится в состоянии возбуждения, его считают хорошим работником. На производстве он бывает даже чересчур добросовестен. Отцу порой приходится даже убеждать его, что и в старании не нужно "перегибать палку". Излюбленное занятие Ф. — контролировать, все ли в доме в порядке, хорошо ли заперта дверь, выключен ли газ. В обществе он часто бывает заторможен, всегда боится, что скажет что-нибудь невпопад.
В 18 лет Ф. начал пить, а в 25 лет поступил к нам в клинику для прохождения курса противоалкогольного лечения (у него это был уже третий курс). Каждый раз он приступал к лечению с самыми благими намерениями. Ф. отлично отдавал себе отчет в том, как ему вреден алкоголь, но после краткого периода воздержания снова начинал пить, мотивируя это тем, что часто впадает в пессимистическое настроение, радости никакой ни в чем не видит и тянется к водке, не думая о последствиях.
После последнего курса лечения Ф. долго оставался под амбулаторным наблюдением. Согласно имеющимся у нас сведениям, рецидив у него не наступил.
Среди алкоголиков ананкасты вообще не встречаются. Ананкасты настолько серьезно относятся к себе и своим обязанностям, что расценивают алкоголь как непосредственную угрозу делу и личному благополучию. Поэтому они отвергают спиртное даже в умеренных количествах, не говоря уже об излишествах.
Если Ф., несмотря на черты педантичности в характере, все же стал хроническим алкоголиком, то это, несомненно, связано со вторым компонентом его личности. С малых лет Ф. был склонен к импульсивным поступкам (побеги из дому), кроме того, был всегда чрезвычайно раздражителен. Как личность возбудимая Ф., конечно, легко мог стать хроническим алкоголиком, но ананкастические черты характера должны были защитить его от данной опасности, потому что такие понятия, как ананкаст и алкоголик, несовместимы даже в тех случаях, когда ананкастические черты комбинируются с другими чертами характера. Возможно, именно поэтому Ф. не выработал в себе нужной самодисциплины (или лишь с годами обрел ее) и наряду с раздражительностью был склонен к депрессивным состояниям. Подавленность еще в большей степени, чем раздражение, требует "поддержки" алкоголем, ведь раздражение может найти разрядку и в другом. Депрессивные черты примешивались к дурному настроению Ф. уже в детстве: вместо того чтобы "перебеситься", он уходит из дому, ищет возможности скрыться. С этой чертой мы нередко встречались у больных эпилептоидной психопатией, у которых реакции на неприятные события могут вылиться как в пароксизмы ярости, так и в глубокую депрессию. Пожалуй, в этом и следует искать объяснение того, почему у данного больного (даже тогда, когда отрочество давно миновало) обе черты характера не вступили во взаимодействие — Ф. всегда реагировал то как чисто возбудимая, то как чисто педантическая личность.
