Кто же вы на самом деле?
Первые успехи и страдания
В школе все девочки хотят дружить с мальчиками.
Это вызывает жуткое беспокойство — ну когда же ко мне наконец подойдет мальчик?
Мальчики ходят с независимым видом и не подходят к девочкам.
У них своя мальчиковая жизнь, они заняты своими спортивными секциями, рисованием моделей машин, музыкой, самолетиками и пистолетиками.
Все девочки в моем классе одержимо следовали особой внутришкольной моде.
В мои времена существовала школьная форма, и форма подгонялась по фигуре, ушивалась до невероятных теснот, укорачивалась до невозможной короткости, воротнички кокетливо помахивали воланами и рюшами, фартучки завязывались и застегивались до корсетного состояния, волосы следовало носить с челкой, заколки и резинки для волос украшались висюльками, самые смелые девочки красили ресницы, а самые ретивые учителя гоняли девочек в туалет умываться.
Моя школьная подружка подвергалась репрессиям особенно часто, поскольку имела от природы черные ресницы. Ее коронным номером было покорно выйти из класса, вернуться через 10 минут, демонстративно подойти к учителю и похлопать ресницами, подняв глаза к потолку.
Учителя не признавали поражения и заявляли, что так стало гораздо лучше.
Ни одна из сторон не признавала поражения.
Вопросы тендерного благополучия волновали меня не меньше, чем остальных.
В наличии или отсутствии мальчика для дружбы и для ношения портфеля концентрировалось слишком много жизненно важных факторов: моя ценность как девочки относительно других девочек, самоутверждение, самооценка, ореол победности, успешность, элитность.
Представьте еще, что при всеобщей забитости моих одноклассников и одноклассниц это было едва ли не единственным способом получить всеобщее внимание и восхищение.
Других способов — типа собственного телефона или карманных денег или хорошей одежды или престижного хобби — не существовало в силу повальной нищеты.
Нищими были все, исключая одну девочку Свету, чьи родители регулярно барражировали между Алжиром и Марокко и привозили ей шикарные фломастеры и жевательную резинку.
Я была самой первой девочкой в нашем классе, у которой появился такой мальчик. Он был красивым и высоким, честно ходил за мной по пятам, провожал меня в школу и из школы и носил портфель.
Это было гораздо лучше, чем фломастеры и даже джинсы с фирменными этикетками.
Это был Чистый Концентрированный Успех.
За это я разрешала ему списывать математику и русский, но это были такие мелочи!
Помню, что я не особенно заботилась о темах для разговоров, мне это и в голову не приходило.
Мальчик был не собеседником и другом, а элементом престижа.
Завистливые взгляды моих подруг питали мою жажду восхищения, я была почти счастлива.
Мы ходили гулять, делали уроки, катались на лыжах и печатали слепые фотографии наших простых досугов.
Естественно, решено было, что мы поженимся сразу по достижении брачного возраста, невзирая на финансовые трудности.
Будем работать — решили мы…
Заканчивая последний класс школы, мой друг начал заметно нервничать.
Аттестат, даже при моей активной поддержке, ожидался средненьким, мечты о высшем образовании можно было оставить навсегда.
Я решила, что непременно помогу ему, мы выбрали институт, где был не самый высокий конкурс, и пошли сдавать экзамены вместе.
За контрольное время я успела сделать два задания — для него и для себя, и нас благополучно зачислили в одну группу.
Институт был техническим, а я была и остаюсь по характеру чистым гуманитарием, но в тот момент это было неважно.
Буквально через несколько недель у меня открылись глаза на жизнь. Я вдруг обнаружила такое количество разнообразных интересных мальчиков, что у меня начались головокружения. Мой друг резко потерял свою исключительную ценность.
Я отправилась в свободное плавание.
Пропустим несколько сомнительных месяцев и рассмотрим историю моего первого брака.
Мой будущий муж предложил мне пожениться следующим образом:
– Если ты не выйдешь за меня замуж немедленно, я тебя убью!!!!
«Вот это да! – подумала я, – ну и чувства, наверное, он меня так любит! У него такое сильное стремление жениться на мне! Он будет любить меня до конца моей жизни, это и коту понятно».
И я согласилась.
Надо ли говорить, что с тем же темпераментом он принялся воспитывать меня и вколачивать в меня понимание основ семейной жизни.
Мы развелись через пару месяцев.
Этим разводом закончилась моя юность, которая была наполнена страданиями, как тюбик зубной пастой. Страдания выдавливались из меня, стоило только открыть крышку.
Вот некоторые мои случаи — посмейтесь вместе со мной.
Мы с подружкой должны идти на танцы, но вдруг у меня на лице появляется нечто красно-зудящее.
Боже мой!
С таким лицом невозможно выйти из дома, не то чтобы идти на танцы, где я должна встретиться с Ним.
Надо что-то делать. Удалять, резать к чертовой матери, не дожидаясь перитонита. Затем сверху надо замазать зеленкой и наложить пластырь крест-накрест.
Гораздо лучше!
Наконец через пару недель вопрос с лицом улажен.
Я ожидаю этого вечера, меня трясет от нетерпения и волнения. Я уже решила, что я надену, все готово.
И тут наступают критические дни!
Господи, есть ли на земле справедливость! Еще неделя ожидания! Неделя кажется вечностью!
Когда, наконец, я попадаю на танцы и вижу Его в полумраке и моргании ламп, он уже танцует с другой девочкой.
Жизнь окончена. Ноги холодеют, силы оставляют меня, надо пойти и утопиться.
Но музыка меняется, Он проходит через зал и, кажется, идет ко мне!
Да, точно ко мне! Боже, кажется, можно еще задержаться на этом свете, не все еще потеряно!
Он заметил меня, он помнил и страдал обо мне все эти недели, что я не была здесь!
Он приглашает меня танцевать!!!
– Как тебя зовут? – спрашивает Он.
Он не помнит меня! Конечно, в моей одежде из местного магазина меня очень трудно запомнить.
А я страдала и любила его целых четыре недели, с момента, когда мы танцевали наш единственный танец!
Он пригласил не меня как меня, а просто симпатичную девочку!
Он бабник!
Я плачу от обиды, говорю, что разболелась голова.
Чтобы не врать, надо слишком многое объяснить — и про четыре недели, и что Он мне ужасно понравился, и что я не могла придти на танцы, и что постоянно думала о нем и додумалась до двух наших детей и даже внуков…
А он даже не помнит меня!
Какое страдание разрывает мое сердце!
В школе не лучше.
Все девочки постригли свои детские длинные волосы и сделали перманент. А я нет.
Надо сделать то же самое, а то я выгляжу как белая ворона. Наконец я добираюсь до парикмахерской, получаю свою прическу, прихожу в школу, и первый же встреченный мною одноклассник крутит пальцем у виска и говорит мне, что я дура.
Это ли не страдание?
Однажды я решила перекраситься в блондинку и получила восхитительно желтый цвет во всю голову.
Желтый, конечно, ближе к блондину, чем мой натуральный русый, но все же хотелось платинового отлива.
Почему-то я решила, что если на желтый цвет наложить немного басмы, то будет то, что надо — благородная платина.
Однако из-под шапочки для окраски волос возник изумрудно-зеленый!
Мама дорогая! Дома нет больше никакой другой краски, надо идти в магазин, а на дворе лето красное, шапку не наденешь, да и никакой шапкой не закрыть то, что я себе устроила на голове.
Пришлось передвигаться короткими перебежками до парфюмерного магазина, и, конечно, я встретила всех своих знакомых, которых даже не видела со времен детского сада.
Не успела я вбежать домой, как тут же позвонила мама и спросила, что у меня с волосами и почему я гуляю с этими волосами по улицам родного города.
Это означает, что меня видели несколько маминых знакомых и донесли об этом маме по телефону.
Эпопея с окраской закончилась короткой стрижкой, и я говорила знакомым, что это мой стиль.
Как говорил Наполеон: если вам достался лимон, вы можете сделать лимонад.
Колготки, которые съезжают именно в тот момент, когда надо выходить к доске, потому что самые дешевые колготки не могут не съезжать, лямки и бретельки, которые выглядывают из-под одежды потому что одежда сделана в России, ногти, которые обломались как раз перед свиданием, дождь, который испортил прическу, тушь, которая размазалась на глазах, потому что «Ленинградская» за 40 копеек — страданиям девочки-подростка несть числа.
Мой знакомый мальчик обронил накануне, что позвонит мне завтра, и вот весь день я сижу как пришитая около телефона.
Я не могу смотреть телевизор, пойти в душ, я не могу даже выйти на балкон — вдруг я не услышу звонок.
В этот день телефон звонит непрерывно, какие-то знакомые родителей, какие-то проверки телефонной линии, подружки, которым нечем заняться, – все, кто угодно, кроме нужного мне человека.
Мое настроение катится под гору, я почти плачу, потому что день давно перевалил за вечер, а я все жду.
Я думаю о том, что он занят неотложными делами, что он тоже думает обо мне, но непреодолимые силы удерживают его и не пускают ко мне.
Я бы позвонила сама, но, во-первых, не знаю его номера, а во-вторых, это неприлично.
И что я скажу, если он мне позвонит? А вдруг он подумает, что я имела ввиду… Нет, лучше этого не говорить, а то он ответит, что… Что же мне сказать?
Наконец он мне звонит и спрашивает, сделала ли я уже математику.
Боже мой! Ему интересна не я, а моя математика.
– Конечно, сделала. – Мой голос звенит как лед.
Он разочаровал меня.
Я надеялась, что первыми его словами будут:
– Боже мой, как было трудно добраться до телефона, но я так стремился к тебе, ты моя голубая мечта розового детства! Я думал только о тебе, и все цветы мира готов принести к твоим ногам. (Интересно, вместились бы все цветы мира в подъезд панельной пятиэтажки?)
Дальше мы говорим про уроки и завтрашний день, о какой-то еще ерунде, он говорит «Пока!» и мой день меркнет как свет в кинотеатре.
Все. Ждать больше нечего.
Лет в 14 оказалось, что у меня слабое зрение, и мне нужны очки.
Красивую оправу добыть не удалось, и мама купила мне что-то пластмассово-зеленое.
Мукам моим не было предела.
Мне казалось, что все смотрят на меня и только и делают, что обсуждают мои уродские очки.
Я прятала их в еще более уродский футляр, потом в портфель, и мне не приходило в голову, что очки — это одежда для глаз, и что они могут быть красивыми и элегантными…
И почему моя мама даже не приложила усилий, чтобы достать красивую оправу?
Разрушающая и разъедающая душу бедность — вот ответ.
Обычные подростковые заморочки бедность делала просто непереносимыми, острыми, мучительно жестокими.
Намучившись в подростковом возрасте со всеми несовершенствами и уродствами, позднее я утоляла свою жажду душевного комфорта покупкой шуб, золотых колец, машин, домов, дубовой мебели, еды, шоколада, хорошей обуви…
Шуба была важна не только потому, что она красивая и теплая, а потому, что в ней можно явиться перед глазами очень многих людей, кто унижал меня и смеялся надо мной, когда я была ребенком и подростком.
Моя учительница истории, которая кричала на меня, что я «политическая кретинка» и «безнравственная тварь», побледнела, когда я «случайно» заглянула в свою школу проведать учителей.
Надо ли говорить, что на мне была надета норковая шуба, все золотые вещи, которые у меня тогда были, а на пальце болтался ключ от собственной машины.
У меня были красивые очки из дорогого бутика, хороший мейкап, дорогие духи.
Я чувствовала себя королевой, победительницей.
Все эти штуки как бы защищали меня, как бы говорили за меня, что я не кретинка и не уродка.
Посмотрите на меня! Уродка и кретинка не может так хорошо выглядеть и так хорошо пахнуть. Уродки и кретинки не способны иметь мужа, который им купил машину и вообще новую жизнь.
Если кто-то покупает для меня дорогие вещи, значит, не такая уж я и кретинка. Теорема доказана с блеском.
Реванш, триумф и полный разгром противника — вот что чувствовала я тогда, в школе.
Да простят меня все те люди, перед которыми я красовалась и выпендривалась — я не могла тогда вести себя по-другому.
Это просто вылезало из меня, это было выше моих сил — быть скромной и не выпячивать своих шуб и колец.
Сейчас я очень часто думаю о многих поколениях аристократов, которые были привычны к достатку, избегали унижений и стыда бедности и которые никогда не гордились своим достатком, а напротив, старались быть скромными и деликатными, чтобы не обидеть других людей, которых достаток обошел стороной.
Многие российские женщины, прошедшие через подобное детство и юность, дети бетонных пятиэтажек и четырехметровых кухонь, не раздумывая выходят замуж за мужчин, которые могут купить им хотя бы какой-то комфорт, хоть какую-то жизнь.
Если в родительской семье она ела картошку три раза в день, а муж привозит ее раз в неделю на рынок за продуктами — это уже резкая разница, это уже счастье.
Голодному человеку не до нравственных и этических исканий. Голодному человеку тупо хочется есть!
Одна моя приятельница как-то рассказала, что ее муж стал больше зарабатывать, и что первое, что они купили себе, когда денег стало чуть больше, – банку сгущенки.
Это была ее мечта — поесть сгущенки досыта, и чтобы никто не отбирал.
Вторая моя приятельница совершенно серьезно уверяла меня, что если хватает денег на копченую колбасу хорошего качества вместо крахмальной — это признак благополучия и достатка.
Третья говорила, что не может остановиться и пожирает бананы, потому что хотела бананов все свое детство, а их никогда не было.
Мои приятельницы покупают себе одежду десятками единиц, новые и новые сумки, новые и новые кольца и серьги, и вечная жажда наесться досыта гонит их на рынки и в магазины.
Это просто уму непостижимо, сколько барахла ввозится в Россию и сколько барахла наши женщины покупают ежедневно!
Ни одна страна мира, кажется, не имеет такого жуткого товарооборота.
У каждой женщины в России должна быть минимум одна шуба и одна дубленка.
Иногда шуба покупается на сбережения целой семьи, бабушки и мамы отдают свои гробовые деньги, чтобы у девочки была шубка, как у всех.
Знакомые шведы часто спрашивают меня: почему ваши русские девушки и женщины одеты в дорогие шубы, если у них иногда нет приличной квартиры и накоплений в банке? Это выглядит очень странно.
Обычно я отвечаю, что дорогая шубка — это как сертификат качества, как штамп о соответствии нормам, знак качества.
Разве человек должен иметь сертификат качества? – спрашивают наивные шведы.
Еще как должен, – отвечаю я, – если это человек из России.
Вся российская история — это по сути попытка внушить этому человеку, что он не имеет никакой ценности, он винтик или шпунтик в колеснице истории, что его жизнь и его личность не имеют никакой цены.
Поэтому русский человек вынужден присвоить себе хоть какую-то ценность вещами и предметами, которые он надевает на себя или окружает себя.
Женщины надевают шубы и бриллианты, мужчины — покупают автомобили и дорогие часы.
Мир сходит с ума, когда русские начинают шопинг.
Никто не может понять, почему русские скупают самые дорогие вещи, почему они так азартны, откуда такие понты.
Оттуда, из винтиков, шпунтиков и всеобщей нищеты!
По приезде в Швецию я была шокирована и ошарашена, разглядывая шведок.
Без косметики, в кроссовках, сандалетах, с рюкзачками, с простыми прическами, без укладки и лака на волосах, без маникюра, а иногда просто в застиранных футболках — непостижимо! Сначала я думала, что они просто бедные, те, кто без макияжа.
Потом, приглядевшись, прислушавшись и порасспрашивав, узнала, что они приезжают в магазины на собственных «Вольво» и «Саабах», живут в хороших домах и зарабатывают тысячи по три-четыре евро в месяц.
И тут я начала понимать, что им, этим шведкам, не надо навешивать на себя дорогие кольца, им не нужны шубы и другие понты, потому что им и в голову не приходит, что им вообще в принципе надо подтверждать свою ценность, что ее надо доказывать и показывать.
Они, шведки, ценны сами по себе — априори, от рождения, просто по факту существования в этой жизни. Каждая ценна, независимо от возраста, красоты, ухоженности, наличия денег в банке, ни от чего.
Параллельно с первым шоком я получила второй — шведские мужчины, поголовные красавцы, носятся со своими лохматыми и ненакрашенными шведками, как курицы с золотыми яйцами!
Они, мужчины, берут декретные отпуска и ухаживают за грудными детками, они проводят все свое время с семьей, они стирают и убирают в доме, готовят еду, выводят своих жен и подруг в рестораны, чтобы тем не приходилось готовить еду после работы, а не потому, что это престижно, и в ресторане они сидят в тех же кроссовках и футболках, ну, может губы слегка накрасят.
И все это они делают просто потому, что так надо, положено, или они сами этого хотят, а не потому чтобы удивить или поразить или завоевать женщину, пустить ей пыль в глаза.
Если в середине дня на улице Стокгольма вы увидите красивую молодую женщину с идеальным макияжем и прической, на каблуках, в юбке, а не в брюках, с золотыми кольцами на руках, серьгами в ушах, цепочками на шее, почувствуете запах дорогих духов, с сумкой от «Гуччи» и очками от не знаю от кого — уверенно можно сказать, что она русская.
Она пришла на выставку престижных товаров, и самый престижный товар — она сама.
Шведки оценивают товары, а русские — ждут оценок себя как товара.
За семь лет жизни в Швеции я не перестала красить глаза и делать прическу — это привычка длиною в жизнь, но я гораздо спокойнее отношусь к одежде, шубам, золоту и прочим сертификатам качества.
У меня нет ни одной шубы.
Иногда я думаю, что, приехав домой в свой родной город, я буду выглядеть как рыночная торговка.
Но покупать себе шубу для поездки в Россию больше не хочется.
Этот вопрос я не могу разрешить до сих пор.
Мои русские коллеги, которые работают со мной в моей уборочной компании, где я, слава Богу, начальник, получив первую, часто довольно небольшую зарплату, бегут в местные шведские магазины и покупают себе дорогие сапоги или сумку, и с выражением абсолютного счастья на лице едут на работу — напомню, что это уборка — в сапогах с десятисантиметровым каблуком.
Я уже привыкла к этому, я понимаю, в чем тут дело, я знаю, что все мои уговоры бесполезны.
Для девочек из России важнее навесить на себя хоть какую-то ценность в виде сапог или сумки.
Пока это для них важнее, чем понимание собственной абсолютной ценности, которая, конечно же, появится скоро, совсем скоро, просто не может не появиться, потому что это так естественно для человека, если только перестать его подавлять и обесценивать и дать ему ощущение безопасности и комфорта.
