Наследство
Бывают на свете люди, чья душа не умещается в рамках обычной жизни. В них как будто таится ураган, который наделяет их силой десятерых и переполняет мыслями, чувствами, свершениями. Если любят они, то это десятки, сотни увлечений, из которых каждое готово вырвать из груди сердце, чтобы потребовать самой жизни в уплату за себя. Если они выбирают дружбу, то нет на свете более открытой, верной и преданной другу души. Если это борьба, то самая отчаянная и жестокая, если творчество, то столь вдохновенное, что остается жить в веках…
Вот таким и был дон Родригес де Монтойя. Яркую, полную событий жизнь он прожил и никогда не копил добра в сундуках. Тем не менее всегда замок его поражал богатством, которому могли бы позавидовать дворцы арабских калифов. Редчайшие коллекции оружия и картин украшали галереи замка. В старинном парке со столетними деревьями и в зимнем саду среди невиданных цветов стояли бесценные античные скульптуры. Самые прославленные люди страны собирались к нему на балы и праздники. Поэты и бродячие менестрели, пилигримы и ученые находили приют в доме гостеприимного хозяина. Но и бранная слава не обходила стороной дона Родригеса. Во времена войны кавалер де Монтойя сзывал под свои знамена рыцарей Ордена Серебряной Лилии, магистром которого был, и они представляли собой грозную силу, стяжавшую не одну победу. Любовь дона Родригеса к морю воплощал трехмачтовый бриг со странным именем — «Ночной всадник». Он слыл среди мореходов самым быстроходным и надежным судном. Сколько еще чудес, опасных приключений, доблестных подвигов связывалось с доном Родригесом — трудно перечислить.
И когда пришел срок старости и болезней, многих соседей, друзей, знакомых и просто авантюристов озаботила одна мысль — кому достанется наследство? В самом деле, для большинства дон Родригес был баловнем судьбы, и никто не сомневался, что подвалы его замка ломятся от сокровищ. Ни для кого не было секретом, что жена кавалера давно оставила своего супруга, не вынеся его темперамента и бесшабашной жизни. Единственная их дочь, сеньорита Росса, жила отдельно от отца и по закону должна была лишиться всех прав на наследство, лишь только выйдет замуж и возьмет фамилию мужа.
И вот красавицы Андалузии, будто очнувшись от сна, вдруг обнаружили глубокий интерес к состарившемуся идальго. Полные дивных чар, они нескончаемой чередой прибывали в замок, чтобы своей красотой тронуть сердце дона Родригеса и сопроводить его под венец. Он же внимал сладкозвучному пению обольстительниц, наслаждался их танцами и беседами, но никому не отдавал предпочтения. Советы и пожелания друзей, сплетни врагов, мнения знакомых или неизвестных благожелателей он воспринимал равнодушно. Решать свою судьбу кавалер не доверил никому.
И вот однажды дон Родригес удивил блестящее общество неожиданным выбором. Он предложил руку дочери своего старого приятеля сеньорите Олайе де лос Комборсос. Родригес знал ее еще ребенком, когда он развлекал ее рассказами о своих приключениях. И вот закат своих дней он решил разделить с юной девушкой с глазами цвета лаванды.
Впрочем, так считали окружающие. Для дона Родригеса Олайя значила куда больше — она связывала его с воспоминаниями былых лет, когда он прислушивался к словам дитя, находя в ее речах тайный смысл и ощущая дуновение из иного мира. В трудную минуту кавалер приходил к ребенку с вопросом, как ему жить и что делать. «А ты просто живи и люби», — отвечала Олайя. В другой раз он грустил об уходящем лете и грядущей зиме: «Природа увядает, пустеют сады, земля умирает в объятиях холода…» — «Ничего, — утешала его девочка. — Скоро прилетят серебряные бабочки, сядут на землю и укроют весь мир, чтобы он поспал и набрался сил». — «Почему ты плачешь?» — спрашивал Родригес Олайю, когда порой она лила слезы без видимой причины. «Не скажу, — отвечала девочка. — Это я для себя плачу, а не для тебя. Просто в меня тучка попала и капает дождиком».
И конечно же, Олайя, жившая в бедности и не имевшая никакого приданого, не могла отказать столь блистательному, хотя далеко и не юному идальго.
В день свадьбы дон Родригес едва держался на ногах. Гремела музыка, за столами, заставленными яствами и вином, пировали гости, шуты и фокусники развлекали толпу, а хозяин, белый, как снег на горных вершинах, сжимал слабеющей рукой тонкие пальцы невесты и тоскливо ждал прихода смерти. В полночь он собрался с силами, встал и поднял золотой кубок.
— Я пью за королеву Любовь, которой служил всю свою жизнь, и благодарю всех, кто пришел в час моего последнего торжества!
В молчании гости осушили бокалы. Тост был двусмысленным и совсем не праздничным, а голос жениха заставлял предполагать самое худшее. Тишину расколол тяжелый бой часов на башне. Они пробили и — остановились. Стук маятника прервался, стрелки замерли. Взоры гостей обратились к огромному окну, за которым был виден циферблат. Шепот толпы, как тревожный ветер, пронесся по залу:
— Дурной знак, весть смерти, близость горя!..
Но и без того было понятно, чего ожидать. Дон Родригес прочел на лицах замешательство и просил невесту отвести его в покои. Извиняющаяся улыбка посылала с его губ прощальный привет собравшимся, и каждому казалось, что дон Родригес обращается именно к нему.
Двери покоев закрылись лишь на короткое время, затем из них выбежала Олайя — слезы заливали ее лицо. Она не могла говорить. Слуги бросились в роскошно убранные комнаты новобрачных. Часть гостей последовала за ними, другая, возвысив голос, вступила в спор, требуя описать имущество, поскольку кавалер наделал немало долгов. Минута, другая — и в толпе среди кредиторов зазвенели шпаги. Порядок и приличие восстановил голос вельможи, вернувшегося из покоев.
— Уймитесь, сеньоры, он еще жив!
Да, дон Родригес еще дышал, хотя глаза его сомкнулись и он казался без сознания. Скорбная, а частью гневная череда гостей потянулась в покои, чтобы проститься с хозяином или убедиться, что он уже не встанет. Торжество было скомкано, и места гостей заняли монахи. Траурным крепом слуги закрывали зеркала, и печальные звуки молитв зазвучали под сводами замка, минуту назад праздничного и радостного.
Незаметно наступило утро, и странное известие облетело оставшихся гостей — тело дона Родригеса исчезло. Абсурдно было предполагать, что он встал и покинул покои. Меж тем слуги сообщили, что видели семерых рыцарей, явившихся к дверям комнаты. Плечи их покрывали белые плащи с вышитыми серебром лилиями. Они стали на стражу, обнажив мечи, затем вошли внутрь. Вскоре после этого их видели у ворот замка, они что-то несли на скрещенных копьях и мечах, но ноша их была укрыта знаменем, и разглядеть ее не удалось. В бухте у замка в это же время видели судно «Ночной всадник» — оно подняло паруса и ушло в море, не дожидаясь рассвета.
Никто не знал, оплакивать хозяина или нет. Никто не видел его мертвым, но и к живым отнести его было немыслимо. Так или иначе, дона Родригеса заочно отпели и возгласили траур.
Страсти по поводу наследства вспыхнули, но тотчас угасли. Выяснилось, что замок давно заложен ростовщикам и лишь по договору кавалер мог пользоваться им, пока был жив. Мифическая казна была пуста, балы, праздники и благотворительность очистили ее до последней монеты. Коллекции оружия, картин и скульптуры вообще не принадлежали Родригесу, а просто хранились в его замке, как в музее. Чудесный парк привык к заботливым рукам хозяина и без него стал быстро приходить в упадок О рыцарях Ордена Серебряной Лилии после дня свадьбы никто ничего не слышал, корабль исчез.
Таким образом, после набега кредиторов, просителей и нищих от наследства дона Родригеса ничего не осталось. Донна Олайя и донья Росса, юные вдова и дочь, уже не вызывали зависти. Вместо сокровищ им достался лишь куст серебристых лилий, росших в укромном уголке парка.
Цветы казались волшебными. Их красота и аромат порождали чудесные мечты и дарили удивительную радость. Одно пребывание подле них разгоняло самые печальные облака на сердце. Казалось, предрассветное небо воплотилось в их изящных лепестках, в нежных, переливающихся красках. Старый садовник рассказал, что кавалер очень любил эти цветы; он привез их из какого-то дальнего путешествия. Страшная буря, чуть не потопившая их судно, занесла его к одинокому острову, которого нет на карте. Дивное благоухание словно властвовало над волнами, и хотя вокруг свирепствовал ураган, вблизи острова царил покой. Родригес причалил к берегу и двинулся в глубь зарослей, опоясывавших остров. Вскоре он набрел на заповедный сад, где росли серебряные лилии, — это их аромат веял над безымянной землей. Чей-то глубокий, нежный голос, напоминающий звук арфы, прозвучал в его ушах: «Любуйся садом, но не прикасайся к цветам», — но он пренебрег предупреждением и поцеловал самую прекрасную лилию, росшую у подножия мраморной скалы. Яркая вспышка ослепила его, и он потерял сознание. В странных грезах ему привиделось, что листья вытянулись и, как крылья, подняли цветы в воздух. Еще миг — и они превратились в прелестных маленьких фей. У каждой из них был свой рыцарь в серебряных доспехах, и они живым частоколом окружали сад. Феи стали петь, танцевать и веселиться. Дон Родригес составил пару королеве цветов, и она играла с ним, то как бабочка ускользая от него, то сама бросаясь к его рукам. Он пришел в себя лишь на палубе корабля. Остров исчез, но рядом с ним стоял горшок с серебряной лилией. «Где бы ты ни был, ты должен вернуться и возвратить на остров свой цветок!» — снова раздался чудный голос.
— Кто же теперь возвратит лилию? — с печалью покачал головой старик, закончив рассказ.
— Я, — разом ответили обе девушки и поглядели друг на друга. Долог был этот взгляд двух соперниц, прежде чем обе улыбнулись.
— У нас нет корабля, — сказала одна.
— Мы не знаем, куда плыть, — промолвила вторая.
И они решили ждать случая. Донья Росса отправилась к себе домой, донна Олайя осталась жить при замке. С грустью бродила она по пустому заросшему парку, вспоминая своего странного супруга и пытаясь мысленно восстановить его жизнь. Вот эти дорожки, хранящие следы его ног, вот старая раскидистая ива склонилась над прудом. Конечно, дон Родригес сидел на ее теплом, широком стволе и, глядя в воду, сочинял стихи… Фантазии Олайи не были далеки от действительности — вскоре она действительно нашла в бумагах покойного мужа стихи, написанные его рукой. Так, постепенно, шаг за шагом, девушка погружалась в мир былой жизни и все больше узнавала дона Родригеса… Замок, парк, цветы — все оживало в лучах ее грез, и она молила Небо, чтобы супруг явился к ней на свидание.
Нет ничего невозможного для души, окрыленной любовью. И однажды в лунную ночь корабль Родригеса бросил якорь в старой бухте у замка. Беззвучно ступая, бывший хозяин прошел по одичавшему парку. У старой ивы его ждала юная супруга. Страх или что другое удержали их на расстоянии. Они долго молчали, глядя друг на друга. Пробили часы, старый идальго поклонился и скрылся в сумраке. Снова и снова встречались они в ночи полнолуния и наконец заговорили.
— Я хочу отвезти твой цветок обратно, — сказала Олайя.
Он кивнул:
— Ты не побоишься?
— Нет, — ответила она горячо. — Что может случиться?
— Ты можешь не вернуться…
— Это не важно. Я хочу быть с тобой!
И, взяв горшок с лилиями, Олайя отправилась с Родригесом на корабль.
Стремительно понеслись они по лунной дорожке в даль моря и вскоре оказались на острове. Дивное благоухание опьянило девушку, лилии показались ей спустившимися с небес серебряными звездами. Вот зазвучала музыка, и они превратились в маленьких фей. Рыцари выступили из тьмы, протянули к ним руки и стали танцевать. Дон Родригес сидел на троне, а рядом с ним была маленькая прелестная фея в серебряной короне. Он поманил к себе Олайю. Сдерживая слезы, она приблизилась к ним.
— Не грусти, моя сеньора! — промолвил магистр. — Я хочу познакомить тебя со своим сыном. В нашу первую встречу с королевой фей мой поцелуй вдохнул жизнь в волшебного принца. Когда я возвращался домой, мой мальчик был со мной и разделил мою жизнь среди людей. Теперь ты вернула его на родину и можешь просить королеву о чем хочешь.
— Я хочу получить дона Родригеса де Монтойя, моего мужа, обратно, на землю людей, чтобы прожить с ним свою жизнь! — воскликнула Олайя.
Королева улыбнулась:
— Пусть будет так. Моего терпения ждать его хватит и не на одну сотню лет.
— А что же с моим сыном? — спросил магистр.
Пригожий, маленький принц, как двойник магистра в его юности, вывернулся из бутона привезенной лилии и уставился на отца.
— Думаю, он утешит донью Россу, если она захочет посетить остров, — улыбнулась Олайя.
— О, в этом у меня нет сомнений, — рассмеялся Родригес. — В обоих течет моя кровь!
