Украденный город

Закатное солнце вырвалось из-за туч, словно спеша бросить прощальный взгляд на живописный город, уместившийся на раскрытой ладони огромной обрывистой скалы. Узкие улочки скорее напоминали крутые горные тропы, маленькие оконца в отшлифованном граните — бойницы, крытые галереи с мавританскими арками — монашеские обители с благочестивыми барельефами из библейской истории. Резные шкатулки изысканных дворцов прятались среди крепостных стен, поблескивали остроконечные шпили темных храмов, в сокровищницах тесных двориков среди арабской лазури прихотливых узоров, окруженные кустами роз, били крошечные фонтанчики, и их сторожили хмурые кипарисы или мощные стволы платанов. Над каменной черепицей домов возвышались зубчатые квадратные башни и мраморные колонны со статуями святых — покровителей города, со всех сторон который обегала быстрая, шумливая речушка, и два рукава ее, соединившись, становились степенным, широким потоком, устремлявшимся в зеленую, цветущую долину.

Юный художник из Каталонии Фалькон Равироза застыл в благоговейном молчании, любуясь открывшейся ему картиной. Сверкающая лента реки переливалась в лучах заката, то вспыхивая, то угасая, меняла цвет, и казалась змеей, ускользающей из лап великана. Но вот скрылось солнце, вода позабыла свою игру и заснула, а над руслом повисла воздушная арка моста меж двумя башнями, оберегающими вход.

Высокий женский голос тоскливой песней прорезал тишину и, заглушая стрекот цикад, наполнил пространство. Жалоба изболевшегося сердца, стон невыплаканных слез, зов, пробивший бесконечную усталость, — все в нем было, и он не смолкал, а звучал все надрывнее. Мгновениями мелодия словно падала в пропасть и тогда превращалась в грозное рычание барса, но тут же взмывала вверх, в недостижимую высь орлиного полета, и там кружила, выглядывая добычу и чаруя своим парением.

Это было неземное пение, это было жгучее рыдание самой души наступающей ночи, где предчувствия, страсть, боль и раскаяние слились воедино. Это было испанское фламенко! Фалькон поспешил к мосту. Рыцари у башен молча пропустили его, и он вошел в город. Жители будто только проснулись и сно вали по улицам, факелами освещая себе дорогу. Длинные колеблющиеся тени падали на стены, в тавернах шумели гуляки, из дверей неслись терпкие ароматы вина и табака. За стрельчатыми окнами соборов пели монахи и раздавались звуки органа. На крохотных площадях шла бойкая торговля и звенело золото. Но ничто не могло отвлечь Фалькона, он шел на голос, что звучал не прерываясь, хотя порой казался собственным эхом, заблудившимся в лабиринте ночного города.

Наконец художник остановился перед входом в полутемный дворец. Свет из двух высоких окон, пробившись через узор витражей, цветными пятнами падал на каменную мостовую. Кольцо глухо стукнуло, повинуясь руке путника, двери с тяжелым, ржавым скрипом растворились. Крутая мраморная лестница вела в роскошно убранные залы. Через каждые семь ступеней располагалась площадка, и на ней с двух сторон стояли разодетые слуги с канделябрами в руках. Никто не спросил имени гостя, никто не объявил о его приходе, его просто пропустили во дворец.

На троне сидела прекрасная молодая дама с герцогской короной на голове. Подле нее стоял худой вельможа в черном бархатном камзоле. Удивленный взгляд его остановился на вошедшем:

— Кто вы, сеньор, и как сюда попали?

Фалькон склонил голову перед герцогиней:

— Позвольте прежде представиться и приветствовать ее светлость.

Вельможа сухо улыбнулся:

— Пожалуй, только знайте, что ответа вам не будет. Герцогиня Бланка дала обет молчания с тех пор, как ее супруг, герцог де Лерма, стал таинственно исчезать неизвестно куда и возвращаться, не помня откуда. Может быть, вы врач, незнакомец, или разбираетесь в звездах и можете помочь нам?

— Я художник, и меня зовут Фалькон Равиреза. Я увидел ваш город и вошел в него.

— И вас пропустили, сеньор? И вас не сбросили с моста за дерзость? — нахмурился вельможа.

— Как видите, сеньор, простите, не знаю вашего имени…

— Ну что ж, — сменил гнев на милость его собеседник. — Постарайтесь запомнить. Я — Гонсалес де Эрейра, наместник герцога на время его отсутствия и главный художник города. Ваше счастье, а может, и несчастье, что вы из одного со мной цеха. Но я надеюсь вскоре проверить ваши таланты.

Фалькон почувствовал угрозу, но не стал отвечать. Мысли его и чувства были полны герцогиней. Только ей мог принадлежать тот голос, что привел его сюда, и эти глаза заглянули в его собственные, ища не поддержки, нет — спасения! Она отвела взор, оставляя в его душе свои слезы.


ris47.jpg

Фалькон понял, что песня герцогини была наполнена не тоской по исчезнувшему герцогу и не сочувствием к его болезни, но зовом сердца, не встретившего любви или лишенного возможности поверить в нее.

Художник вернулся в город полный раздумий. Фламенко еще звучало в его душе, но он уже едва различал его в шуме реки и голосах ночи. Сам не зная как, Фалькон оказался в подвале какой-то таверны. Стучали кастаньеты, и танцевала юная цыганка. В углу, приютившись у камина, сидел мужчина в кожаной маске и с гитарой. Кроме этих, двоих никого не было.

— Ола, — приветствовал их художник.

— Ола, — ответил гитарист, поднял голову и откинул уродливую маску.

Фалькон невольно отступил — перед ним был Гонсалес де Эрейра.

— Вы пришли вовремя, сеньор. Покажите ваше искусство. Нарисуйте танцовщицу, как вы ее видите.

Цыганка ни на мгновение не останавливалась, и в вихре движений при тусклом свете камина почти невозможно было разглядеть ее. Но Фалькону этого и не требовалось. Верный своему вдохновению и фантазиям, он схватил графит, мелки и картон. Через короткое время на бумаге явилась танцующая змея с человеческой головой, а рядом с ней черная тень человека с гитарой.

Гонсалес, криво усмехаясь, кивнул и спрятал дрожащие руки за спиной.

— Поздравляю вас, сеньор Фалькон, не иначе как сама Эффа покровительствует вам в эту ночь!

— Кто такая Эффа? — спросил художник.

— Это имя самой ядовитой змеи Испании и также имя этой реки. Давайте выпьем вина в ее честь.

Они откупорили зеленую бутылку, покрытую плесенью. Напиток благоухал, как куст роз, и обжигал настоящим огнем. В голове Фалькона поднялся ветер и поплыли тяжелые тучи.

Он взглянул на собеседника:

— Однако, сеньор, не сочтите за дерзость, но я хотел бы увидеть ваши работы.

— Вы их уже видели и видите! — последовал ответ.

— Не понимаю вас, сеньор Гонсалес.

— Герцогиня, город — да и все остальное!

— Вы хотите сказать, что все это ваши создания, сеньор?

— Да, и чтобы вы не сомневались. А вы достойны награды, я покажу вам оригинал, и вы сравните.

Он встал из-за стола и покачнулся.

— Вину не менее сотни лет! — молвил Фалькон.

— Пятьсот, — уточнил собеседник, — и сегодня мы празднуем день его рождения.

Они вышли на улицу и двинулись в ночь. Люди, встречая их, вначале улыбались, а потом, узнав наместника, отшатывались в испуге. Вот наконец они пришли к каким-то воротам. Стража преградила им дорогу, но тут же услужливо пропустила. Они углубились в катакомбы подземной тюрьмы. В свете тускло горящих факелов они увидели камеру. В ней сидела герцогиня де Лерма с золотыми цепями на руках. Рот ее раскрывался, и губы шевелились. Она пела фламенко. Неслышная рядом с ней, песня заполняла весь город. Фалькон обернулся к Гонсалесу, в ужасе от открывшейся истины.

— А та, что в тронном зале?

— То — мое творение! Двойник или, если вам угодно, копия жизни.

— Но как вам удалось?

— Я — чернокнижник, открывший в себе талант живописца! Однако пойдем назад, пока я не передумал и не оставил вас здесь вместе с герцогами де Лерма!

— Значит, и герцог здесь? Почему? — задыхаясь, спросил Фалькон.

— Вы думаете, он уступил бы мне власть и жену, если бы я попросил его об этом?

— Но зачем вы держите в тюрьме герцогиню?

— Я искал ее любви, открыл ей силу моего таланта, но она отвергла меня. Тогда я явился к ней в образе ее супруга, но вновь не нашел любви в ее сердце. Она, видно, сумасшедшая и ждет того, кого нет на свете.

Они вышли за ворота. Чернокнижник протянул руку Фалькону:

— Советую покинуть город до рассвета, иначе вас постигнет участь похуже, чем герцогов.

— Какая же?

— Вас казнят!

Еле передвигая ноги, художник перебрался через мост. Глубокий сон свалил его на землю, и он перестал что-либо чувствовать.

Утро привело Фалькона в недоумение. Город исчез, исчезла река, и оста¬лось лишь высохшее русло да голая скала, напоминающая костистую лапу.

Художнику ничего не оставалось делать, как закинуть котомку с пожитками за спину и отправиться дальше по дороге. К полудню жара усилилась, следовало подумать о привале. Он выбрал тенистый дуб и направился к нему. Там уже, разморенный солнцем, спал какой-то путник Фалькон вгляделся, и сердце его упало — то был Гонсалес де Эрейра.

Любопытство заставило художника заглянуть в резной сундучок, стоящий рядом со спящим. В нем свернулась кольцом узорчатая змейка, а рядом, на кар¬тоне, мерцало изображение вчерашнего города! Мелкие детали то сливались, то увеличивались, как если бы над картиной водили лупой. Они жили и двигались, и можно было разглядеть любой уголок, любой камешек, которые, подчиняясь взгляду, показывали самих себя.

Холодная цепкая рука легла Фалькону на плечо:

— Так вот ваша благодарность за то, что я помиловал вас, сеньор! Готовьтесь теперь к смерти!

— Но вы должны дать мне возможность защищаться! — возразил художник.

— Это не для бродяг и мошенников! — ответил Гонсалес, вытаскивая шпагу.

Вдруг Фалькон увидел, что змейка зашевелилась и, вытянувшись стрелой, метнулась к нему. Рука его ощутила эфес шпаги и тяжесть толедского клинка, ярко блеснувшего на солнце. Зазвенела сталь. Чернокнижник, встретив отчаянное сопротивление, чертыхался Фалькон читал молитву.

— Пора с вами кончать! — крикнул Гонсалес — и тут же напоролся на шпагу художника. Обливаясь кровью, он сел на землю.

Фалькон отбросил оружие и поспешил перевязать противника. Далее они двинулись вместе.

— Вряд ли мы до ночи найдем приют, — молвил художник.

Гонсалес посмотрел на него с упреком:

— Приют за спиной, синьор. Я только не смею воспользоваться им до заката солнца. Говорю вам еще раз, хоть вы не верите. Город помещается весь в моей картине.

И впрямь, к исходу дня он развернул свою картонку. Змейка обвила картину — и перед ними, как из-под земли, явился город, похищенный чернокнижником.

Они вошли в ворота через арочный мост и приблизились к дворцу. У порога Гонсалес указал страже пальцем на Фалькона.

— Схватить его и бросить в тюрьму. Завтра он будет казнен! У вас есть какие-нибудь пожелания, синьор?

— Да! Я просил бы поместить меня в камеру герцогини Бланки де Лерма.

— Пусть так, — устало промолвил наместник.

Только ночь провел он в тюрьме с прекрасной герцогиней, но она стоила тысячи ночей даже всей жизни. Ни Фалькону, ни Бланке не нужно было слов, чтобы понять друг друга. В обоих билось одно сердце и жила одна жизнь. Души их соединились в любви, которая была для них единственной в мире, и она раздвинула стены их тюрьмы. Они вышли в город, но не покинули его. Они пели и танцевали в тавернах, они разглядывали сокровища герцогской казны и пили волшебное вино, и те кто встречал их, становились счастливыми.

Но в час, назначенный для казни, оба пришли на площадь, чтобы вместе умереть.

Чернокнижник ждал их, и палач стоял с ним рядом.

— Прежде чем ты прикажешь поднять топор, дон Гонсалес, подними мою перчатку, если осмелишься, я бросаю тебе вызов художника и утверждаю, что твой талант ничего не стоит без колдовства! Я готов создать город, не копию, а оригинал, и он превзойдет твое искусство!

— Что ж, попробуй, — ответил чернокнижник растерянно.

И все силы души, все чудеса пережитой ночи, всю радость встречи со своей возлюбленной Бланкой Фалькон вложил в свою фантастическую картину. Он нарисовал немыслимый воздушный город Солнца. На берегу небесного океана, на залитых прозрачными волнами мраморных плитах вставали аркады висячих садов. Золоченые шпили соборов сплетались в узорную решетку. Дворцы с широко распахнутыми окнами, зовущие к празднику, поражали своим великолепием. Невиданные птицы и бабочки, наполняющие пространство, звери подле водопадов, рыбы в реках… И то была не застывшая во времени, забытая Богом сказка, но живая жизнь, текущая из прошлого в будущее в вечном настоящем. Да, в нем присутствовали и печаль, и смерть, но в нем были и радость, и рождение!

Восторженный крик толпы приветствовал творение Фалькона. И тогда нежданно явилась Эффа. Переливающееся таинственными узорами змеиное тело оплело чернокнижника, а голова, вдруг превратившись в голову юной девушки, приблизилась к его лицу. Она словно явилась из рисунка Фалькона в таверне, где танцевала цыганка. Вот раздвоенный змеиный язык скользнул к пересохшим губам Гонсалеса — и тот рухнул на колени.

Еще мгновение — и Эффа метнулась к картине Фалькона. Сверкнула молния, и прогремел гром. Тучи разверзлись, и на другом берегу реки возник огромный город Солнца! Змея вспыхнула ослепительным огнем и, превратившись в радугу, соединила два города воздушной аркой. Только миг длилось чудо и затем исчезло. Люди и когда-то украденный город вернулись в свое время к своей жизни. Герцог де Лерма остался во дворце вместе с молчащим двойником своей жены, созданной Гонсалесом де Эрейра, а Бланка и Фалькон, простившись, отправились в путь, где весь мир был для них домом.


ris48.jpg