Часть 2. Что можно сделать?

Глава 8. Наибольшее счастье: такова цель?

Возражения

Всеобъемлющий принцип

Итак, мы возвращаемся к центральной идее гуманистической этики, ценящей то, чего хотят люди для себя, для своих детей и своих сограждан. А хотят они счастья. Конечно, невозможно оценить все способы, которыми наши действия сказываются на счастье. Вот почему у нас есть правила, которым мы следуем большую часть времени, не задумываясь о них: говорить правду, выполнять обещания, быть добрыми и так далее. Но мы испытываем острую потребность в едином всеобъемлющем принципе по крайней мере по трем причинам.

Во-первых, может возникать конфликт между правилами. Если эсэсовец спросит нас, где, по-нашему, скрывается еврей, нам, разумеется, нужно придумать убедительную ложь.

Во-вторых, нам нужна возможность пересматривать правила. Практические правила Томаса Джефферсона разрешали рабство. Более отстраненный анализ того, что такое рабство, исключает его. Вместе с тем, по мере того как факты меняются, должны меняться и правила. Но это не моральный релятивизм. Неизменной целью должно оставаться наибольшее счастье независимо от обстоятельств. Другие моральные философии в большей степени подвержены изменениям со временем.

В-третьих, существует множество случаев морального выбора, когда сложно руководствоваться правилами. Есть общественный выбор, касающийся того, как нужно обращаться с преступниками или как решать проблемы уличного движения. Простая апелляция к принципам свободы или доброты здесь не поможет. Есть также частный выбор, например, того, какую профессию избрать или как тратить собственные деньги. Ответ может быть найден только с учетом всеобъемлющей цели наибольшего счастья человека. В свою очередь, большинство моральных кодексов сильнее в том, что касается запретов, а не поощрения к действию. Они плохо умеют предотвращать грех упущения.

Никто из нас не может принять на себя ответственность за весь род человеческий — у нас недостаточно знаний, и мы не будем испытывать такое же счастье от помощи незнакомцу, какое мы испытываем, помогая собственным детям. Таким образом, благотворительность начинается дома. Но по мере расширения знаний и развития морали она должна охватывать все более широкий круг людей[263].

Тем не менее некоторые люди до сих пор утверждают: вместо того чтобы искать ясную философию, нам нужно просто руководствоваться различным моральным чутьем. Я отвечу на это так. Мы пришли к прогрессу в понимании природы совсем иным путем. Мы испытывали неудовлетворенность нашими частичными, интуитивными концепциями причинности. Мы отчаянно искали объединительную теорию, которая бы охватила все виды разрозненных явлений — падение яблока и вращение луны[264]. Точно так же мы можем достичь морального прогресса, если будем искать всеобъемлющий моральный принцип и разрабатывать его следствия. Наше понимание никогда не будет таким же точным, как законы физики, но другого способа достижения прогресса нет. А я верю в то, что прогресс возможен[265].

Наше западное общество, вероятно, сейчас счастливее, чем когда-либо[266]. Но, как мы видели, есть опасность, что принцип «я в первую очередь» может испортить наш образ жизни сейчас, когда божественная кара больше не дает общей санкции для морали. Если это произойдет, мы станем несчастнее. Так что нам нужна четкая философия. Очевидная цель — наибольшее счастье всех. Если бы все мы по-настоящему к этому стремились, мы бы все стали менее эгоистичными и более счастливыми.

Таким образом, мой аргумент заключается в следующем. Люди хотят быть счастливыми. Но у нас также есть нравственное чувство, заставляющее нас считаться не только с самим собой, но и с другими людьми. Разум подсказывает нам, как это делать, так что мы начинаем в равной мере ценить счастье каждого. Это должно стать правилом для частного поведения и для общественного выбора. Мы не всегда будем делать то, что правильно, но, если каждый будет пытаться, в конечном счете мы станем счастливее. Браво, Бентам! – говорю я[267].