Глава четвертая

Почему с возрастом время ускоряется

...

«Парадокс отпуска»

На крытой галерее санатория, выходившей на южную сторону, стояли шезлонги. Каждый день после завтрака Ганс Касторп совершал одну и ту же процедуру. Устроившись в шезлонге у себя на балконе, он старательно укутывался в два пледа из верблюжьей шерсти — одним слева направо, другим справа налево, – и становился похож на тщательно упакованную посылку, из которой выглядывали только голова и плечи, открытые прохладному горному воздуху. Шезлонг состоял из полированной рамы — имитации красного дерева — и матраса, а в изголовье висел на шнурке валик, на который было особенно удобно откидывать голову. Гансу еще не доводилось сидеть в кресле более удобном, чем это. Глядя на горы вдали, молодой человек понимал, что вот теперь он готов начать день — день, который посвятит отдыху. Очередной день. Ганс любил это мгновение, когда мог охватить мысленным взором все время, в течение которого он ничего не будет делать.

Ганс Касторп — герой романа Томаса Манна «Волшебная гора», книги, которая, похоже, во многом предвосхитила исследования восприятия времени. Касторп приезжает в туберкулезный санаторий, расположенны в Альпах, навестить своего двоюродного брата; он думает провести там три недели, а остается на семь лет. В первую неделю многое для Ганса внове. Юноша знакомится с другими пациентами санатория, с распорядком дня. Но вскоре замечает, что странная, ничем не заполненная жизнь, которую он там ведет, словно искажает время. Об этом Ганса предостерегал один из обитателей санатория: неделя «там, наверху» не сравнима с неделей дома. Подолгу сидя без движения на балконе, Касторп размышляет о том, замедляется ли течение времени, когда человек неподвижен. (Помните, я рассказывала вам об эксперименте, во время которого испытуемые в Калифорнии садились на пригородный поезд или сходили с него?) Сама структура романа отражает причуды времени: в первых пяти главах долгие семь лет пребывания героя в санатории изображены подробнейшим образом, но стоит Гансу его покинуть, время ускоряется, и описание последующих шести лет занимает всего две главы.

Томас Манн считал, что новизна неким образом освежает наше чувство времени: уезжая куда-нибудь, мы избавляемся от монотонности и меняем скорость течения времени. Сам собой напрашивается вывод: чтобы усилить ощущение долгой жизни, нужно постоянно путешествовать. Однако писатель предостерегает: ощущение, что жизнь идет быстрее, длится всего шесть-восемь дней, затем все возвращается на круги своя. Утешением служит то, что по возвращении домой ощущения новизны возвращаются и длятся несколько дней или, как пишет Манн, всего сутки для тех, у кого «низкий жизненный тонус».

Томас Манн был совершенно прав в своих наблюдениях: отъезд на отдых сказывается на нашем восприятии времени любопытнейшим образом. Насыщенный событиями отпуск проходит до обидного быстро. По сравнению с месяцами ожидания и труда в поте лица, чтобы скопить нужную сумму на поездку, недолгий отдых пролетает в одно мгновение. Возьмите для примера недельную поездку на курорт. Первые пару дней вы обживаетесь на новом месте, и у вас остается всего два-три дня собственно отпуска, прежде чем вы начнете готовиться к отъезду, прикидывая, когда у вас самолет. Не успели вы и глазом моргнуть, как отпуск закончился. Дома же у вас, как это ни странно, возникают прямо противоположные ощущения. Вспоминая время, проведенное в отъезде, вам кажется, будто вы отсутствовали довольно долго — не может быть, что всего неделю. То есть одновременно возникают два противоположных ощущения времени. Пока вы отдыхали, время летело быстро, но по возвращении кажется, что вы не были дома целую вечность. Чем дольше путешествие, тем сильнее ощущение, будто что-то не так. Именно в этом заключается «парадокс отпуска». И снова Уильям Джемс нас опередил, удачно подметив: «Время, заполненное интересными событиями, кажется коротким, когда оно протекает, но долгим, когда мы его окидываем взглядом в прошедшем. С другой стороны, время, не заполненное событиями, кажется долгим во время его движения, и коротким, когда мы о нем думаем впоследствии». Отпуск — превосходная иллюстрация первой части высказывания, а болезнь, жизнь на волшебной горе или экстремальная ситуация вроде той, в которой оказался психиатр Виктор Франкл, – второй. В предыдущем параграфе я рассказывала о попытках Виктора Франкла взять свой разум под контроль. Также он решил извлечь из своего заключения в нацистском концлагере пользу — принялся изучать человеческий ум. В частности, Франкл подметил, что хотя дни в заключении тянулись долго, месяцы пролетали быстро: «В лагере маленькая единица времени, например, день, наполненный ежедневными муками и усталостью, тянется бесконечно. Более крупная единица, скажем, неделя, кажется пролетевшей очень быстро. Мои товарищи согласились со мной, когда я сказал, что в лагере день длится больше, чем неделя»[91]. Опыт Франкла нисколько не противоречит тем знаниям о влиянии новых впечатлений на восприятие времени, которые у нас уже есть. Дни в лагере походили один на другой. Заключенные постепенно привыкали к заведенному распорядку и даже в какой-то мере — к ежедневным ужасам, через которые им приходилось проходить, поэтому у них осталось мало воспоминаний. Сам Франкл связал это с удлинением времени, описанным Манном в романе «Волшебная гора». Жизнь в туберкулезном санатории подчинялась строгому распорядку, приемы пищи и лечебные процедуры, а также часы отдыха служили заметными и регулярно повторяющимися временны'ми вехами.

Впечатления и временны'е вехи играют в восприятии времени ключевую роль. В отпуске складываются идеальные условия для того, чтобы время пролетело быстро: привычный образ жизни нарушается, ориентиры, отмечающие ход времени час за часом, отсутствуют, зато добавляются новые зрительные и звуковые образы. Складывается впечатление, будто дни не проходят, а пролетают. Когда же вы возвращаетесь домой, ключевую роль начинает играть другой аспект — память. Вам кажется, что вы отсутствовали целую вечность. Это происходит потому, что в вашей жизни случилось очень много новых событий — в памяти сохранилось гораздо больше воспоминаний, нежели за обычную неделю, из-за чего привычная процедура отмеривания времени искажается. Лично я считаю: «парадокс отпуска» возникает благодаря тому, что мы рассматриваем время с двух разных позиций: проспективной и ретроспективной. Обычно эти две позиции совпадают, но если это не так, мы отмечаем странное поведение времени.

Вспомните эксперименты, в ходе которых испытуемые оценивали проходящее время, слушая отрывок динамичной музыки или погружаясь в холодную воду: эти два способа оценки были очевидны. В некоторых экспериментах испытуемых просили оценить время непосредственно в момент его протекания: по включении секундомера, подопытный должен был определить временной отрезок в минуту. В таком случае задействовался проспективный способ — по мере хода времени. В другом эксперименте время оценивалось уже после его окончания — ретроспективно. Испытуемым давали задание, а потом просили сказать, сколько времени ушло на его выполнение. Проспективное и ретроспективное оценивание — две разные способности; предполагаю, что именно существование этих типов оценивания времени и вызывает «парадокс отпуска» — противоречивое ощущение того, что в отпуске время пролетает незаметно, а по возвращении домой вам кажется, будто он длился довольно долго. Когда особых перемен в жизни не происходит, эти два типа оценивания времени совпадают: дни и недели протекают с обычной скоростью. Существуют временны'е вехи, благодаря которым мы отмечаем течение дня: начало и конец рабочей смены, перерыв на обед, интересная телепередача, часы сна… Дни протекают, заполненные регулярными, повторяющимися делами, и даже некоторое разнообразие не выбивается из общей картины, если количество событий предсказуемо (от шести до девяти новых событий, которые мы способны вспомнить за прошедшие две недели). Проспективное и ретроспективное оценивание времени синхронизируется. Время течет непрерывным потоком, заведенный порядок ничем не нарушается.

Но вот вы отправляетесь в отпуск, и эти два типа оценки времени друг с другом не состыковываются, вызывая искажение времени. Все вокруг вас — и образы, и звуки — новое. Вы ни минуты не скучаете. На часы смотрите редко, а привычные временные' вехи присутствуют в небольшом количестве, а то и вовсе отсутствуют. Из того дня в Коста-Рике, когда мы встали рано, чтобы понаблюдать за птицами, я вспомню больше десятка разных эпизодов: мы вернулись с наблюдений и завтракали, в то время как большинство людей еще спали; перепрыгивали через ручейки, когда шли к городку вдоль пляжа; взяли напрокат велосипеды, педали которых при торможении нужно было крутить назад; искали пляж, о котором много слышали, но так его и не нашли; видели по дороге в отель пару, которая брала свой первый урок серфинга; крутя педали на ухабистой тропе, поравнялись с заповедником ленивцев, и нам показали детенышей этих животных; возле отеля увидели, как на голову одного мужчины прыгнула молодая обезьяна и запачкала ему плечо, оставив длинный след зеленовато-бурых испражнений; ели на обед спагетти; в ботаническом саду искали крошечных красных ядовитых лягушек; сидели в баре, выходящем на побережье, прибойную волну которого прозвали «теркой» — в этих местах серфингиста запросто может протащить по коралловым рифам. Перечисляя, я едва добралась до полудня, а воспоминаний уже больше, чем за две недели обычной, размеренной жизни. И это только один день отпуска. А их было десять, и от каждого — новые впечатления.

Я жила невероятно насыщенной жизнью, и с точки зрения проспективного оценивания времени мой день проходил слишком быстро. Однако вернувшись домой, я вспоминаю тот день и при этом оцениваю время ретроспективно; поскольку он был полон новых впечатлений, мне кажется, что он длился и длился. Задействуются эффекты памяти, о которых мы говорили ранее: я использую количество новых впечатлений, чтобы оценить, сколько времени прошло. Я помню каждый день той поездки — не то что здесь, дома, когда дни ничем не выделяются. Итак, все новые впечатления складываются, и у меня возникает ощущение, будто в целом отпуск был длительным.

Замеряя время, мы постоянно используем оба типа оценивания. Обычно они пребывают в равновесном отношении друг к другу, но яркие впечатления его нарушают, и порой весьма существенно. В этом — причина того, что мы никогда не привыкаем и не привыкнем к такому положению вещей. Мы всегда будем воспринимать время двояко, и, оказавшись на отдыхе, по-прежнему будем изумляться его странному поведению.

О проспективном и ретроспективном типах оценивании стоит вспомнить и в связи с другими загадками времени. Почему во время болезни дни тянутся бесконечно долго, зато потом кажется, что время летело стремительно, как будто мы вовсе не болели? В данном случае действует все тот же «парадокс отпуска», только наоборот. Вспомните, когда болели последний раз чем-то не очень серьезным, что заставило бы вас обратиться к врачу или даже угрожало вашей жизни, например, сильной простудой. Минуты и часы тянулись бесконечно долго. Вам хотелось, чтобы день поскорее закончился — вы надеялись, что наутро почувствуете себя лучше. Вы представляли, как хорошо будет выздороветь, как станете дорожить каждым мигом такой жизни. Вы оценивали время непосредственно, гадая, когда же вашим мучениям придет конец. Ваше ощущение времени в непосредственный момент сообщало о том, что каждая минута тянется невообразимо долго. Налицо все факторы, замедляющие течение времени: вам ничуть не весело, ничего нового не происходит, следовательно, отвлечь вас от постоянного слежения за часами, этого воплощения временной вехи, нечему. А повторяющихся действий хоть отбавляй, причем чаще всего они сопровождаются далеко не самыми приятными ощущениями. Но стоит вам выздороветь, снова происходит нечто удивительное. И хотя «парадокс отпуска» действует наоборот, причина прежняя — двоякое восприятие времени. В действие вступает ретроспективное оценивание времени — вы оглядываетесь на прошедшую неделю, и время, в течение которого вы валялись в кровати, кажется вам несущественным. Вы помните, что чувствовали себя паршиво, однако память сохранила мало новых впечатлений о том времени — в период болезни дни для вас слились в один.

Описание Томасом Манном жизни в туберкулезном санатории — превосходный пример «парадокса отпуска» наоборот. Манн замечает, что пустота и однообразие «способны сжимать, сокращать огромные, прямо-таки необъятные массивы времени, превращая их в ничто». Монотонность он описывает как ненормальное сокращение времени. Писатель совершенно правильно уловил суть: «Когда один день похож на все остальные, тогда и все дни — как один; при полнейшем единообразии и самая долгая жизнь покажется короткой».[92]

А вот вам еще один пример «парадокса отпуска» наоборот — родители с маленькими детьми. Уильям Джемс, психолог и философ XIX века, отметил: хотя с возрастом годы летят быстрее, то же самое совсем не обязательно происходит с часами и днями отдельно взятого человека. Примером этому служит отцовство и материнство. Родители не проводят время в праздности, им некогда сидеть, закутавшись в плед, однако результат — тот же. Мать встает рано, выматывается за долгий день, выполняет рутинную работу, придерживаясь определенного распорядка; с проспективной точки зрения ее дни длятся бесконечно. Однако когда она оглядывается на прошедшую неделю, то вспоминает преимущественно повторяющиеся действия — искупать, покормить, поменять памперсы, почитать книжку, которая читана-перечитана, – и так незаметно пролетают месяцы, что в данном случае особенно хорошо видно на фоне временно'й вехи — растущего ребенка.

Однако как ни утомительны родительские обязанности, они компенсируются новым опытом общения с ребенком, интересом, с которым мать наблюдает за его ростом. Настоящая скука выглядит иначе. Как-то в подростковом возрасте мне довелось поработать летом на керамической фабрике. Я наивно полагала, что буду расписывать посуду. А вместо этого весь день сидела за деревянным столом, к которому была прикреплена металлическая штуковина с узким отверстием по центру. Моей задачей было пропускать продолговатые и плоские пятисантиметровые керамические заготовки кремового цвета через отверстие. Большинство заготовок проходило, но пару раз в час заготовка в отверстие не помещалась, оказываясь браком, – хоть какое-то разнообразие. Я понятия не имела, что за польза от моей работы, поскольку о назначении тех заготовок никто не знал, и поинтересовалась у контролера. Мой вопрос передавали вверх по инстанциям; наконец к нам подошел какой-то начальник и стал выяснять, кто эта девчонка, которой понадобилось узнать назначение болванок. Сюжет до боли напомнил роман Диккенса. Будь это в фильме, начальник разглядел бы в девчонке пытливый ум и со временем доверил ей управление всем производством, изменив завещание в ее пользу, поскольку наследника и продолжателя дела не имел. Но это был не фильм, и ничего подобного не произошло. Однако начальник все же сказал мне, что из этих керамических болванок делали изоляторы для стиральных машин. К сожалению, работа от этого не стала интереснее, а время не побежало быстрее. Видимо, потому никто до меня и не спрашивал о предназначении болванок: остальные попросту смирились с тем, что работа скучней не придумаешь, поэтому надо просто терпеливо дожидаться окончания смены. Время прихода и ухода мы отмечали, пробивая карточки. Опоздание на одну минуту каралось — вычитали оплату за пятнадцать минут работы, а за две минуты опоздания лишали оплаты за полчаса. Вскоре я, как и все, научилась извлекать максимальную пользу из расположения фабрики — у подножия крутого холма. Если с него скатиться на велосипеде на полной скорости и, резко затормозив у самого входа, бросить велосипед, можно было отметиться как раз вовремя, а после вернуться и нацепить на велосипед замок, болтая при этом с другими добрые десять минут. В свой первый рабочий день я увидела, как за сорок пять минут до окончания смены женщины уже выстроились в очередь к валидатору. Поначалу я думала, что их смена заканчивается раньше моей, однако на самом деле они стояли, чтобы вовремя пробить карточку. Все стоявшие наблюдали за большими часами высоко на стене, секундная стрелка которых приближалась к цифре «двенадцать». Самая первая в очереди работница держала карточку наготове, чтобы ровно в половину седьмого радостно сунуть ее в валидатор. Строгая дисциплина, установленная на предприятии, ударила по самим же работодателям — ежедневно каждый работник недорабатывал почти час.

Если рассматривать эту ситуацию с точки зрения восприятия времени, то совершенно четко прослеживается действие «парадокса отпуска» наоборот. Рабочие часы тянулись очень долго. Настенные часы, временна'я веха, нависали над нами в прямом и в переносном смысле. И хотя в течение всей рабочей смены мы имели возможность переговариваться или слушать музыку, время ползло черепашьим шагом — зачастую нам казалось, что часы и вовсе остановились. Сейчас я, к счастью, занимаюсь любимым делом, скучать не приходится. Если я и смотрю на часы, то лишь с тревогой: сроки поджимают! Но никогда — с облегчением: ура, еще час прошел. На фабрике мы с нетерпением отмечали каждый час, однако накануне выходных, оглядываясь на прошедшую неделю, которая ничем не запомнилась и почти не отложилась в памяти, нам казалось, будто времени прошло совсем немного.

Я рассказала вам, как при помощи «парадокса отпуска» в его прямом и обратном действии можно объяснить противоречивые ощущения от времени, когда человек болеет, ему скучно, он сидит с маленьким ребенком или находится в отпуске. Однако все та же двоякая оценка времени не противоречит приведенным мной объяснениям другой большой загадки — почему с возрастом время ускоряется.

Возьмем ребенка семи лет, в жизни которого полно новых впечатлений. Мы знаем, что для него время течет медленнее, чем для человека взрослого.

Чтобы разобраться в причинах возникновения данного феномена, нам придется вспомнить о проспективной и ретроспективной оценке времени. В данном случае ключевую роль играет вовсе не «парадокс отпуска», как это было со взрослым, – даже если рассматривать протекающее время проспективно, некоторые часы все равно длятся бесконечно долго. Дети распоряжаются собой в гораздо меньшей степени: они чаще, чем взрослые, вынуждены делать то, что им совсем не хочется. Вспомните бесконечные поездки в машине или каракули, которые вы рисовали, сидя на скучном уроке. И наоборот, когда ребенок занимается тем, что ему интересно, он поглощен этим делом целиком, в гораздо большей степени, чем взрослый. Ребенок может плескаться в «лягушатнике» часами, придумывая все новые и новые забавы, а взрослому такое не под силу. Для ребенка время в бассейне проходит быстро, иногда даже слишком. Когда его зовут обедать, он неохотно отрывается от игры. Для родителя, который присматривал за своим чадом, время, может, и тянулось, но для увлеченного игрой ребенка оно стремительно промчалось. По мере приближения времени сна минуты снова ускоряют бег — ребенок просит разрешения поиграть еще немного. Ощущения ребенка являются разновидностью «парадокса отпуска». Она осложнена тем, что способности ребенка к проспективной оценке времени еще довольно слабы. Дни заполнены новыми впечатлениями; ребенка по дороге в школу то и дело поторапливают, а он все норовит на что-нибудь засмотреться — в мире столько интересного! Дети останавливаются и с любопытством глазеют на рабочих, укладывающих дорожное полотно; приседают возле собаки, чтобы ее погладить; замечают любые изменения; интересуются всем новым. Зачем просто идти по тротуару, когда можно прыгать с плитки на плитку, стараясь не наступать на стыки, или балансировать на поребрике? А значит, за исключением тех нескольких часов, когда детей заставляют делать что-нибудь скучное, день для них — нечто вроде дня взрослого в отпуске: их внимание целиком поглощено, они постоянно получают новые впечатления, которые потом, с точки зрения ретроспективного оценивания времени, складываются в долгие месяцы и годы.

К середине подросткового возраста ребенок вступает в период «пика воспоминаний». Требования учителей и экзамены по-прежнему означают, что иногда часы тянутся мучительно долго, но в целом подросток принадлежит себе гораздо больше, чем ребенок; в его жизни больше свободы, а новизны ощущений хоть отбавляй: первый опыт интимной близости, первый алкогольный напиток, первая влюбленность, первая дальняя поездка, возможность выбрать, чем заниматься, кем стать. Мы говорили о том, что в процессе формирования личности эти события врезаются в память, составляя «пик воспоминаний». Уже высказывалось предположение, что благодаря исключительной яркости подобных впечатлений человек утверждается в найденных личностных ориентирах, но мне думается: пора вступления во взрослую жизнь становится точкой отсчета наших ретроспективных оценок времени. Избыточность новых событий сохраняется лет до двадцати пяти — момента, к которому мы накапливаем определенный объем впечатлений, представляющих собой некоторый отрезок проходящего времени.

В среднем возрасте проспективное оценивание времени говорит о том, что часы протекают с обычной скоростью; то же самое верно и для дней. Люди с удивлением отмечают ускорившийся бег месяцев и лет, но не часов. Временны'е вехи постоянно напоминают, о стремительном беге лет. Нас удивляет тот факт, что со времени падения Берлинской стены прошло уже двадцать лет. Мы замечаем точно такую же вещь, которой еще пользуемся дома, в антикварной лавке. Но поразительнее всего то, что среди наших коллег по работе появляются те, кто родился в 1990-е — по нашим меркам, им же еще самое место за школьной партой! Подобные временны'е вехи вступают в острое противоречие с ретроспективным оцениванием времени — способом оценки, при котором мы отмериваем проходящее время посредством ряда новых, недавно приобретенных впечатлений. Чем меньше новых событий происходит, тем меньше новых впечатлений — у нас то и дело возникает несостыковки между проспективным и ретроспективным оцениванием времени.

Этот двоякий процесс — оценивание времени проспективным и ретроспективным способом — раскрывает многие секреты времени. И снова повторюсь: привыкнуть к этому феномену мы никогда не сможем, он представляет собой просто-напросто следствие разлада между двумя типами оценивания времени. Не в наших силах отказаться от оценки времени таким способом, но мы можем воспользоваться некоторыми приемами, чтобы казалось, будто время замедлятся или ускоряется — в зависимости от того, что именно нам нужно. Об этих приемах мы поговорим в заключительной главе. Пока же отправимся дальше — в будущее. Мы уже поняли, каким образом воспоминания о прошлом влияют на восприятие времени. Оказывается, способность совершать мысленные путешествия в будущее имеет бо'льшее влияние на настоящее, чем мы думаем. И нам предстоит в этом убедиться.

Если вы устояли перед соблазном заглянуть на эту страницу, вот правильные даты событий, перечисленных в начале главы:

Убийство Джона Леннона: декабрь 1980 г.

Вступление Маргарет Тэтчер в должность премьер-министра Великобритании: май 1979 г.

Авария на Чернобыльской АЭС: апрель 1986 г.

Смерть Майкла Джексона: июнь 2009 г.

Выход в США в прокат фильма «Парк Юрского периода»: июнь 1993 г.

Высадка аргентинского десанта на Фолклендские острова: апрель 1982 г.

Присяга Моргана Цвангираи в качестве премьер-министра Зимбабве: февраль 2009 г.

Ураган «Катрина» над Новым Орлеаном: август 2005 г.

Убийство Индиры Ганди: октябрь 1984 г.

Взрыв бомбы в машине возле лондонского магазина «Харродс»: декабрь 1983 г.

Первые случаи заболевания «свиным гриппом» в Мексике: март 2009 г.