Глава 2. Преданность и самопознание

Вернусь еще раз к преданности. Но теперь попробую рассказать о ней не с мифологической, а с психологической точки зрения.

Итак, разговор о преданности принято вести как разговор об измене своему господину. Но если твоя задача стать самим собой, то гораздо важнее поговорить о преданности самому себе, соответственно, и о предательстве себя. Способность быть верным себе чрезвычайно редка и сложна в освоении.

Расскажу об этом на примере американцев, которые приезжали на наш летний праздник на Чебаркуле в 1999 году. На них будет виднее, чужую культуру мы всегда видим лучше.

Они все бизнесмены. А это значит, что они все ощущают себя хозяевами собственного дела, людьми властными и способными добиваться того, что решили.

Поэтому, когда я говорил им о важности соблюдать договора и, в первую очередь, договора с самими собой, они меня просто не слышали. Это словно бы к ним не относилось. Они-то знают про себя, что способны хранить свои решения. Но при этом, как полагается настоящим крутым американским бизнесменам в России, они были упрямы и непреклонно требовали выдать им то, за что они заплатили деньги. А за что они их заплатили?

Приехали они все через школу русских боевых искусств, которую ведет бывший русский человек в Канаде. Приехали, насмотревшись пленок с наших семинаров, где я и другие инструктора показывали Любки.

Любки штука обманчивая. С виду их можно принять за борьбу, за боевое искусство. Но это какими глазами смотреть. Для нас они — движение и материал для выявления Мышления. Как ты мыслишь, так ты и движешься. И соответственно, наоборот — если у тебя что-то не идет в движении, ищи сбой в Разуме или Мышлении.

Если исходить из той лестницы развития в боевых искусствах, что давал Поханя, то Любки относятся к ступени Воина, они орудие самопознания. Человек, пришедший к Любкам, даже если он не боец высшего класса, все равно ощущает, что путь Бойца для него исчерпан.

Американцы приехали именно за Любками, но как за искусством боя. Это значит, что-то в них отозвалось на Любки как на инструмент самопознания, инструмент тонкий, нужный для оттачивания уже имеющихся бойцовских навыков. Но они этого, видимо, не осознали. С ними бы надо было очень мягко и тонко поработать над целеустроением, то есть помочь разобраться с тем, что они хотят от боевых искусств и зачем им могут пригодиться Любки. Но они попали, как говорят американцы, не в то время и не в то место.

Они приехали на первый семинар, где я начинал давать Науку полководца, как следующую ступень за посвящением Воина. И при первой же нашей встрече я им об этом долго и подробно говорил. Даже пытался показывать на примерах. Они улыбались. Они были благодарны и вежливы. Но они не смогли понять, что я говорю то, чем живу. Мне кажется, они приняли мою беседу за реверанс почетным гостям.

Как настоящие американские бизнесмены они позволили мне высказаться, но остались при своем. Они рассмотрели в Любках каждый что-то свое и хотели подучить именно это. И не важно, что хотел «навялить» им хранитель традиции. Они были верны своему решению, потому что знали: приехал в дикую страну — не верь ничему, не бери то, что тебе будут подсовывать, стой на своем.

Но при этом они вежливо кивали мне, соглашаясь на все мои предложения! Способность предпринимателя хранить свои решения, быть верным самому себе — это всего лишь очень узкая часть его разума, это тот мирок, в котором он однажды избрал создать себя как новую землю. За счет этого островка новой земли он и стал более-менее успешным предпринимателем. Будь этот островок больше, он был бы гораздо более крупным и более успешным предпринимателем. Называется это — узколобость. Покивать в знак согласия, но при этом остаться при своем, означает не получить ни того, ни другого!

В последующие дни они всем своим видом показывали мне, что для них все, что я говорил про способность быть верным договорам с собой, само собой разумеется, что уж они-то договора хранить умеют, и им можно было бы такие пустяки не разжевывать, это даже где-то унизительно, говорить о таких азах, о таких началах с людьми достаточно продвинутыми. И при этом они так и не связали происходившее на занятиях с тем, о чем мы договорились в первый день.

Я обратил внимание, что при общении с ними я начал очень часто трясти головой. Говоришь им что-то, они кивают. Все четко — поняли. Можно идти дальше. Вдруг кто-то из них задает вопрос, который вообще не имеет отношения к разговору... Отступаешь, объясняешь все сначала, спрашиваешь: это понятно? Понятно. На всякий случай договариваешься: могу я объяснять, что из этого вытекает? Да, конечно, пожалуйста! Только начинаешь строить красивый и чарующий образ — хлобысь, новый тупой вопрос, не имеющий никакого отношения к развивающемуся повествованию! Проклятие! Только голова трясется...

Вот это состояние «несвязывания» я и хочу показать как основу неспособности быть преданным.

Эта неспособность не есть вина современного человека. Это часть культуры современного общества. Называется она — недоверчивость и очень ценится в современном бизнесе. По сути, недоверчивость заменила преданность как психологический механизм, обеспечивающий успех предпринимательства. Купец, начиная с раннего средневековья, а может быть, и с античности — это плут, обманщик. Главная ценность — это нажива, способность получить наивысшую выгоду любым путем. А победителей не судят.

Человек традиционного общества судит о себе по-другому. Деньги не так важны, как самоуважение, как уверенность в собственном пути, в том, что ты — это ты и поэтому сможешь сохранить себя таким, какого ты знаешь даже после смерти, совершив переход в иные состояния. Человек первобытный — это человек религиозный, говоря словами Мирчи Элиаде, что значит, он весь одержим идеей re-ligio — вос-соединения с собой, со своей небесной прародиной или природой. Деньги в этом не помощник. Ты можешь унести туда только душевные качества.

Все традиционные воинские искусства рождались как способы воссоединения с собой, как служение. Поэтому военных называли «служба», «служака».

Америка же сегодня является самым ярким представителем обратного этому пути — это храм чистогана. Я с удовлетворением использую это избитое выражение. Успешный храм. Россия — ее условная противоположность. Она противоположна Америке совсем не как страна воссоединения с собой, это — зеркало Америки, но неудачное. Это страна чистогана без чистогана. Все новые русские мечтают быть американцами, потому что хотят быть богатыми и наглыми, хотят повелевать миром.

Следовательно, традиционный путь полководца — не для них. Он для тех, кто избрал познать себя и вернуться к себе, кто не хочет жить ради оценки общества и других людей, и кому достаточно внутреннего самоощущения, что он возрождается.

Когда я так жестко говорю об Америке или американцах, включая и русских американцев, я вовсе не хочу обидеть всех людей современной культуры. Я видел по тем же нашим американским гостям, как и по нашим русским слушателям, что они старались. Но как же трудно сходу понять то, что не узнается ни мышлением, ни разумом.

Как поверить, что, если вчера какой-то незнакомый человек сказал тебе, что мы начинаем изучать искусство Полководца, как оно понималось в традиционной русской культуре, то сегодня все, что он делает, будет только показом этого искусства, только действиями Полководца, а не просто разговорами?!

Как в мире, где так много болтунов и обманщиков, поверить, что человек, сказавший: «Мы больше не занимаемся путем Бойца и путем Воина — мы перешли к изучению пути Полководца», — не преподает эти знания, как университетский преподаватель, то есть не рассказывает о пути полководца и не показывает его на примерах, а живет им и ведет по нему?!

Ведь это так привычно: выслушать лекцию, обсудить ее; посмотреть примеры, обсудить их; подумать лет пять, получить диплом об окончании колледжа или университета по специальности «полководец», потом от трех до десяти лет постажироваться на полководца, а потом вдруг понять, что жизнь проходит и пора делать выбор: уходишь ты из армии или делаешь карьеру и действительно становишься полководцем.

Поэтому, когда я провел первые беседы о том, что мы на этом семинаре будем изучать путь полководца, и спросил: «Согласны ли?» — все, и русские и американцы, дружно сказали: «Да!».

Но при этом они видели в качестве образа действия в ответ на заключение такого договора обычный, привычный для них способ обучения или изучения — вот тот университетский подход, когда много лет им будет позволено знакомиться с материалом, а уж потом они сами сделают свой выбор.

А тут сразу же после пустячного первого разговора и после первого же ничего не значащего «да» их вдруг погружают в саму материю, в самую жизнь полководца, готовящего свои полки. Причем это делает на их глазах учитель, но при этом сама дисциплина такова, что они обязаны проживать это все каждый миг, отвечая за все свои поступки и мысли как полководцы. Да, да, неся полную ответственность за все свои поступки, и самое главное, за своих людей, за то, что с ними случится, если ты дал слабину и не повел себя полководцем, не подготовил победу своим людям.

Конечно, все, что было — лишь учеба, лишь игра или психологический тренинг, но наше мышление тут же выявляется и показывает себя, как если бы это было в настоящей битве. И это значит, что в битве оно поведет себя так же!

Заключив со мной договор на изучение пути полководца, не только американцы, но и очень многие наши слушатели на самом деле его не приняли. Они сказали мне «да», но тут же отменили его, скрыв это от меня и, самое главное, от себя.

Вот это, как принятые договора отменяются незаметно для самого себя, нужно увидеть и нужно показать в учебе, когда Руководитель готовит людей для предприятия.

Мы не в состоянии хранить договора с собой не потому, что мы плохи, а потому что такова сама «операционная среда» нашего мышления. Мы принимаем решение согласиться на какой-то договор, но тут же его незаметно отменяем, поскольку перескочили в другую часть мышления или были в нее переведены легким, почти невидимым изменением в окружающем мире, в способе воздействия на нас.

Я приводил выше прибаутку о нашей неспособности хранить собственные решения. Приведу еще одну из Афанасьева:

«Куда, миленький, снаряжаешься?»— «Не скажу».— «Скажи, мой дорогой, куда снаряжаешься?»— «В город на ярманку».— «Ми-

ленький,возьми меня с собой».— «Не возьму».— «Возьми, мой дорогой,меня с собой». — «Садись на самый краешек». — «Что у тебя, миленький,в возу?»— «Не скажу».— «Что, мой дорогой,в возу?»— «Яблоки». — «Дай мне, миленький, яблочко». — «Не дам». — «Дай, дорогой,яблочко».— «Возьми одно».— «Где мы, миленький, ночуем с тобой?»— «Не скажу».— «Скажи, мой дорогой, где ночуем с тобой?»— «В большой деревне, у попа в пелевне».

Когда американцы пришли на следующий день на работы, они, как мне кажется, уже забыли о том, что пришли учиться Науке полководца, и просто изучали Любки. То есть изучали особый вид боя, а не Науку полководца. Очевидно, в глубине души они смутно помнили о том, что Наука полководца будет изучаться на семинаре, но когда-то. А пока мы изучаем бой на Любки.

Соответственно, как я сейчас вижу, все мои действия рассматривались сквозь изучение боя, а не сквозь изучение полко-водчества. И я не смог это объяснить. Можно сказать, что я проиграл ту битву за становление Науки полководца, хотя и очень старался. Но это неверно. Битва бывает проиграна только тогда, когда ты принял поражение. Я проиграл ее, если бы был Бойцом. Я не смог сразу объяснить, что я делаю и что происходит.

Но я полководец. По крайней мере, я изучаю этот путь и иду им. Поэтому я отступил и продолжаю ту незавершенную, не доведенную до победы битву и буду ее продолжать снова и снова, пока не погибну или не одержу победу.

Победой тут было бы достижение ясности в том, что же такое действия Полководца, когда он обучает людей началам этого искусства. И мы уже определили, что самая первая наука, которую он должен привить себе и своему войску — это способность быть верными. Но поскольку мы не собираем армию, а изучаем народную психологию и строим на ней свою экономику, то быть преданным, быть верным изучается нами как способность быть верным себе, хранить договора с собой и со своим предприятием.

И это выбор: быть верным себе, а через это любому решению, которое ты принял, и о котором заявил — это то, что стоит достигать в жизни? Иначе говоря, стоит ли обретать такую способность? Ведь она очень ко многому обяжет, и из сора, плывущего по потоку чужой жизни, может превратить тебя в Хозяина собственной.

Сделать такой выбор — это принять очень жесткий жизненный вызов. Тут очень просто потерпеть поражение.

Многие его делают, и можно считать, что вся остальная книга — для них. Стать верным себе — значит больше никогда не предавать то большое и настоящее, что ты несешь в глубине души. И также означает это постоянную работу над собой, постоянное убирание всего, что делает тебя предателем и слабаком.

Что для этого надо? Желание очищать свое сознание от внутреннего предательства. Умение очищать. Возможности для выявления подобных нечистот.

О том, как очищать, рассказывать сейчас я не могу — это тема особого курса в нашем Училище народной культуры. Именно там она и должна изучаться, потому что вся прикладная психология в рамках народной культуры всегда и во всех традиционных обществах строилась именно на науке очищения.

Но определенно, Руководитель должен подобными знаниями владеть, потому что по мере разворачивания подобной работы мы все больше убеждаемся, что почти все необходимые знания, которым, как кажется, надо научить работников, у них уже есть. Надо лишь помочь им их вскрыть. А для этого часто бывает достаточно лишь убрать помехи.

Желание — дело личное. Его я не обсуждаю.

А вот как предоставить людям возможности для выявления помех — это важная тема. И нет лучшего способа выявить их, как засовывая людей в игры, повторяющие то, с чем они столкнутся в жизни.

Производство можно считать жизнью, а можно — лишь игрой, которая готовит наших людей к настоящим свершениям и к настоящим битвам, ради которых они и пришли на эту планету. К каким — вопрос тоже личный. И мы его не задаем, но есть ощущение, что каждый человек знает что-то подобное про себя.

И если подобную возможность за человеком признавать, то все производство превращается в одну огромную учебную игру, где людей готовят к чему-то сущностному и главному. Тогда у них появляется возможность относиться к предприятию легко и делать дела играючи и постоянно учась. Это очень выгодно для всех. Так вот, если использовать этот игровой прием, то можно сделать следующий шаг: если мы изучаем верность себе сквозь путь полководца, то мы обязаны посмотреть на преданность с двух сторон: как быть верным себе, будучи преданным своему Полководцу, командиру или работодателю; и как быть верным себе, будучи преданным своим воинам, подчиненным или работникам.

Если я воин, то будет ли преданностью себе принести ложную присягу? Иначе говоря, если я как работник нанялся на чье-то предприятие и подписал ведомость о получении зарплаты, тем самым подписав присягу, то могу ли я работать кое-как, обманывая своего Начальника-полководца?

Конечно, если я хочу жить ради денег, например. Но если я хочу быть самим собой, то каждый миг жизни становится моей битвой за то, чтобы стать собой. И получается, что если я работаю кое-как, то я и живу кое-как! Я, устраиваясь на разные работы по лживым присягам, и большую часть жизни отдаю лжи, можно сказать, вырезаю из настоящей жизни.

Если я верен себе по договорам с собой, то, присягнув, я буду работать на своем пределе, потому что где бы внешне ни проходила моя жизнь, внутренне это моя жизнь! И я живу для себя, делая любое дело. И, значит, любое дело я делаю для себя. Пробовать делать дело кое-как, живя полноценно лишь после работы, можно. Но приводит это только к тому, что ты живешь по-настоящему те мгновенья жизни, которые осознаешь настоящими, и выкидываешь из жизни те мгновения, которые осознаешь ложью. Вглядитесь в эти слова и вы увидите: когда ты не живешь по-настоящему, ты не живешь!

И это закон, потому что наше осознание себя точечно и в единицу времени может находиться только в одном месте. И когда ты врешь или обманываешь себя, твоя жизнь вся в той точке лжи. Когда ты не осознаешь себя живущим настоящей жизнью, ты осознаешь себя живущим жизнью ненастоящей. А какой?

Что это значит с точки зрения изучения пути полководца? А то, что если у тебя есть хоть малейшая возможность не заключать договора, которые кажутся тебе невыполнимыми или неподходящими, ты их не должен заключать. «Да» из вежливости есть ловушка для твоей верности самому себе. И она обязательно сработает.

Американцы пришли на второй день после такого условного договора на Любки и не понимали, что происходит. Большая часть моих объяснений просто ускользнула от них, потому что они не были на нее настроены. Наверное, им казалось, что им мешает языковой барьер. Но им мешало совсем другое. С языком, если бы было единение душ, мы справились бы. Они оставались как бы туристами, что есть силы старающимися остаться со стороны, приглядеться.

Это вполне достойная и очень разумная позиция в новых условиях. Единственное, что им нужно было сделать — это не соглашаться со мной, не говорить «Да», а заключить свой договор примерно такого рода: «Да, мы согласны изучать посвящения полководца, но не сразу, а как только мы освоимся. Поэтому сначала мы хотим походить туристами. Не берите нас в работы, пока мы не попросим».

Этого они не произнесли, утаив. Вся Тропа приняла их внешний договор с нами, прозвучавший на моей первой лекции:

изучаем путь полководца.

Никто не сказал: вот эти люди идут путем туристов, ответственность за себя и своих людей не несут, поэтому будьте с ними осторожны и бережны.

Люди Тропы были искренне погружены в работу над собой и скидок никому не делали. В итоге несколько американских туристов пошли на экскурсию в нашу «тюрьму», был у нас такой психотренинг, и там впустили свою женщину в женское отделение. «Зэчки» тут же попытались ее «изнасиловать», как и полагается в настоящей тюрьме. Такова Тропа — чтобы ты ни делал, делай на пределе, и на пределе возможностей, и на пределе искренности, на пределе соответствия самому себе, то есть тем образам, из которых ты состоишь.

Бедные американцы! Такого они не ожидали. Как не ожидают они, что чеченцы, к примеру, украдут их и будут требовать выкуп, если они приедут в Чечню и заявят о своей любви к чеченцам и о полной поддержке их борьбы. Не благодетельствуй насильно! — так говорили на Руси. Все, что случилось, было шоком и потрясением для туристов, хотя их и предупреждали, что все, происходящее на Острове, — не просто игра, а серьезнейший психологический тренинг с полной ответственностью за себя, свою жизнь и за жизнь и психику своих людей. Они вылетели из «тюрьмы» как ошпаренные.

Если бы договор об изучении пути Полководца был принят на самом деле и не подменен хитростью на тайный договор о том, что: «Я турист! Я с вами об этом не договаривался, конечно, но вести себя буду именно так!», — то, приняв решение идти в «тюрьму», американцы вели бы себя совсем иначе. А как?

Сначала они сели бы и подумали как следует, а зачем им это. Они никогда бы не полезли туда смотреть достопримечательности. Тюрьма — это место боли, какие туристы! Они бы задались вопросом: а что я хочу для себя от тюрьмы? И поняли бы, что поскольку от тюрьмы и от сумы никто не застрахован, то им было бы полезно или подготовиться к тюрьме, или освободиться от страхов попасть в тюрьму.

Иначе говоря, они бы поняли, что пребывание в психологическом тренинге «тюрьма» может быть им полезно и выгодно. А раз так, то идти туда можно только как в настоящую тюрьму. Проживая не столько то, что происходит в ней, сколько то, что отзывается в себе. А затем, убирая то, что делает тебя несвободным, освободиться от твоей внутренней тюрьмы, от тюрьмы, которая всегда с тобой. Наши идут в тюрьму только так. Да и за чем еще можно идти в тюрьму, кроме как за свободой?!

Вот тогда бы этот тренинг был полезен и не только для освобождения от страхов, но и для изучения Науки полководца. Почему?

А потому мы опять возвращаемся к самому началу: главное в Науке полководца — быть верным самому себе. И вот когда ты избираешь в качестве упражнения верности своим решениям такие пугающие и болезненные тренинги, как Тюрьма или Правеж (работала у нас и такая мастерская, где желающих пороли так, как когда-то это было принято на Руси), ты настолько поглощен ими, что не можешь отстраниться и пройти их туристом. Тут не настоящим быть не получается.

Трудно висеть на дыбе или лежать на «кобыле» под розгами и думать, как ты выглядишь на моментальных снимках. В это время ты думаешь только одно: Я это выдержу! Я смогу! А что это? Ты принял решение пройти порку. При этом ты знаешь: ты свободен и в любой миг ты можешь сказать вслух:

все, я больше не хочу! Очень похоже на нашу жизнь вообще.

И тебя тут же отпустят. Никому, кроме тебя, не нужно тебя пороть, также как никому не нужно и чтобы ты жил. Это работа, и работа не простая и не легкая. От нее просто устают те, кто порют, и те, кто живет с тобою рядом. Ведь им же нужно так тебя пороть, чтобы ты верил, что все на самом деле, но в то же время, чтобы не только тебя не повредить, а еще и подправить, где надо, и чему надо, подучить. Порка — это искусство утомительное. Как и вообще воспитание человека.

Ты решаешь лечь на «кобылу» и ты решаешь уйти с нее. Но у тебя есть выбор: выдержать и дойти до победы или прервать порку и уйти с поражением. Только твое решение выдержать удерживает тебя на «кобыле». Следовательно, заклинание: Я это выдержу! — означает вовсе не: Выдержу удары, выдержу боль? А что оно означает?

Все проходившие наши правежи знают: работают психотерапевты-профессионалы и больно не бьют, точнее сказать, они как бы вообще не бьют: они восстанавливают в твоей памяти прошлые наказанья, изображая удары. Само воздействие их розог не сильнее, чем при глубоком массаже. Но ты кричишь и корчишься, и пребывание на «кобыле» для тебя непереносимо, потому что старая боль растравливается и ты оказываешься в пространствах памяти, в переживании каких-то прошлых болей. Трудно выдержать именно это переживание. И этот символ всей нашей жизни...

Именно относительно него ты и принимаешь решение выдержать, пройти насквозь этот ад, чтобы освободиться от него. Победой и здесь оказывается Свобода.

Но решение выдержать означает и еще одну пытку — выдержать желание отменить собственное решение, предать себя. Ведь так просто: как только встретился с болью, сбежать. А когда эта боль не внешняя, а живущая в тебе, то отвлечь себя и посмотреть что-нибудь занимательное. Скажем, стать туристом и смотреть на других, чтобы только не задумываться о себе, не заглядывать в себя.

На примере «тюрьмы» или правежа показать верность договору с собой проще. На примере Любков — гораздо сложнее.

Я показал, как в Науке полководца убирается из людей склонность к предательству. А убирается она уничтожением предателя.

Все, кто изучает Любки, заключают согласие, договор: «В Любках не звереть». «Любки или зверки», — говорил Поханя. «Зверками» он называл борьбу на победителя, то есть то, что делают спортсмены, когда им все равно, как победить. Любки — это не орудие победы над другими, это орудие самопознания, повторяю, то есть орудие победы над собой.

А озверевший в Любках — предатель договора и предатель Любков. И как это трудно, оставаться в договоре. Вот встают два человека в Любки. Всю жизнь их учили: сцепился бороться, делай все, что можешь, но победи! Им, может быть, этого и не говорили словами! Но чествовали только победителей, а победителей не судят. Как ты там победил, кому какое дело! Главное, что закрепляются в культуре только те способы борьбы, которые ведут к победе. Пусть даже грязной.

А тут полная смена установок: никакой победы, вы должны просто войти в совместное движение и пребывать в нем как потоке. На тренировках тренеры часто сами пытаются давать борцам сходные установки: не вяжитесь, не упирайтесь, работайте технично, просто подвигайтесь!

Можно сказать, что в Любках это доведено до совершенства. Просто двигаться, не упираться и не ломить. Бросок получится сам, если ты будешь верен своему видению движения. Любки — это что-то вроде мужского воинского танца. Там есть и удары, и броски, и болевые приемы, но нет обиженных и проигравших. Это надо видеть. Когда Любки получаются, играющие воины бросают друг друга и летают по воздуху, кувыркаются и катаются по земле, выламывают друг другу руки, ноги и головы, но царит радостное веселье и нет боли.

И вдруг пришел победитель, вдруг кому-то захотелось выйти из движения и доказать, что он сильней. Он тут же звереет и начинает ломать другого. И есть борьба, но нет Любков. Договор нарушен.

Нет способа проще для выявления собственной неспособности хранить договора, чем Любки.

Когда-то отец русской психофизиологии Сеченов сказал, что наше мышление доступно нам только через движение. Все верно, говоришь ли ты, пишешь, ли, ты совершаешь движения, чтобы выразить свои мысли. Народной культуре это было известно задолго до Сеченова.

И народ создал красивый и утонченный способ выявлять не только Мышление, но и его погрешности. Любки. Все так просто: ты берешь и договариваешься сам с собой, что будешь двигаться в Любках. А теперь двигайся и следи, что заставит тебя предать договор и озвереть.

И ведь не будет ничего случайного в твоих сбоях. Или это, условно говоря, твое сумасшествие, нечто, что внесено в твое сознание помимо твоей воли, когда ты не был в своем уме. К примеру, во время болезни или потери сознания. Или же вылезет одна из основных твоих жизненных целей, например, стать победителем, которая вдруг, посреди Любков, подчинит твое тело и заставит не двигаться, а побеждать. Точно так же может вылезти Месть, и Ненависть, и Неуязвимость... Впрочем, это уже пошла Наука мышления, о которой отдельно. Важно лишь то, что какое бы из проявлений неуправляемости ни выявилось в таком нарушении договора на Любки, было известно, как от него освободиться. Затем и боролись те, кто уже не боролся на Победителя.

И это, как видите, то же самое, что выявлять предателя через договор создавать предприятие. Производство тоже может быть Любками.

На Любках есть возможность научиться и еще одному искусству из Науки побеждать — безжалостности. Полководец, если он верен договорам, вынужден быть безжалостным и жертвовать людьми, потому что он должен обеспечить выживание всего общества. Пока мы существуем в рамках общего договора, ценны только те, кто искренне и полноценно работает на общую победу. Тех, кто мешает, надо научиться выбрасывать с Предприятия. Это трудно. В нас воспитали потребность больше возиться как раз с бездарями. Хороших же работников — не замечать. Везет — ну и \ пусть везет себе. А вот кляузник или крикун требуют особого внимания, особого отношения и особенных условий для работы. Почему?

А это старая традиция! Кто более ценен для религиозного человека: истинно верующий или раскаявшийся грешник? Конечно, вновь обратившаяся мразь. Истинно верующий уже сам никуда не денется, а вот вновь обращенные позволяют расширяться, захватывать пространство и отчитываться перед вышестоящими, хотя бы перед богом. Цена тому, кто обратил в пионеры или комсомольцы настоящего хулигана, выше. Вот мы и гоняемся за шпаной и пройдохами на своих предприятиях, пока стоящие работники хоть как-то тянут дело. И очень многие руководители не в силах просто выгнать такого мерзавца и дать вздохнуть остальным, не попробовав его перевоспитать. Общественное мнение осудит!

Вспомним: исходный договор, с которого начинаются наши экспериментальные работы над самораскрытием, таков: мы вместе, лишь пока не можем идти дальше самостоятельно. Значит, мы верны друг другу лишь в рамках присяги, общего договора вместе достичь чего-то. Значит, каждый сам определяет срок, сам определяет, когда он уйдет. И однажды каждый должен обрести свободу.

Получается, что предательство — это не уход от остальных, а нарушение договора, нарушение присяги, которую принес.

Еще точнее — ты волен уйти в любой миг, но объяви заранее всем, кого приручил, что ты уйдешь тогда-то или после того-то, чтобы они знали, до какой поры на тебя можно рассчитывать. Получается, что ты предатель лишь тогда, когда не соответствуешь заявленному о себе, образу себя, который создал.

Для полководца или руководителя это означает, что он должен видеть такие несоответствия и приводить людей в постоянное единство со своими образами. Даже если эти образы гадки.

Если ты ощущаешь себя гадким в каком-то образе — убирай его! Становись таким, каким ты можешь гордиться. Это в твоих руках. Жить недовольным собой — предательство. Заставлять других жить с таким собой — предательство вдвойне.

При таком подходе, выгнать того, кто предал себя — это подчас единственный способ помочь ему обрести цельность. Пусть это соображение облегчит ваши действия на посту Руководителя.

На Любках это видно ярче. Когда ты ведешь Любки, тот, кто постоянно нарушает договор и из Любков перескакивает в зверки, калечит остальных. Это можно наглядно показать. И Руководителю проще на этом примере научиться безжалостно выгонять таких людей, потому что боль и вред тут очевидны, а он в Любках гораздо больше ощущает себя Полководцем, чем на Предприятии.

А это значит, он ощущает себя тем, кем не правит общественное мнение. Когда начинается война, есть только одна цель — победить, чтобы выжила Родина. И больше нет цели занять достойное место в обществе. А это значит, что, когда ты в состоянии Полководца, для тебя имеет значение только жизнь и здоровье людей, с которыми ты идешь в бой, потому что от них зависит победа. И никакого общественного мнения! Никакого озирания на то, что скажут зрители и свидетели. Это сложно, это так сложно... Это так же сложно, как решение жить для себя.

Итак, я думаю, что сейчас уже довольно отчетливо заметен первый психологический сбой, мешающий нам побеждать в жизни, да и просто жить, который был заметен по нашим американским гостям: согласившись изучать Науку полководца, сказав мне «да», они, условно говоря, обманули, то есть поступили так, как это предписывала им их культура — их воспитание и образование: они не приняли это «да» как действительность, не начали его исполнять сразу и однозначно. Предпочли сначала присмотреться, походить туристами.

Это было вполне возможно, но об этом надо было заключить другой договор, уточняющий их «да». Он заключен не был, потому что сам собой разумелся для американца: американец, едущий в другую страну не по делам правительства или бизнеса, — всегда турист. Он об этом знает, поэтому об этом должен знать весь мир.

В народной психологии такие убеждения имели свое наименование — «настоятель». То, что стоит перед внутренним взором вместо действительности. Об этом тоже подробнее рассказывается в Науке мышления, которая отчитывается как особый курс в Училище народной культуры. По сути же, это выражение того, что американцы — дети по своему психологическому состоянию. Они искренне верят, что спасают мир и считают, что все человечество должно их любить, восхищаться и знать. И это в первую очередь. Учеба и взаимодействие только после того, как получено восхищение.

Первейшее условие совместной деятельности, делающее ее возможной, — научиться передоговариваться, перезаключать договора, если ошибся или не продумал всего заранее!

Второе нарушение договоров, которое они сделали, не так очевидно, хотя очень важно из него извлечь урок. Возможно, что на своих, привычных, не на американцах, его бы и вообще не удалось рассмотреть.

Когда я говорил, что на этом семинаре мы будем изучать посвящение полководца, то я заключал договор на две вещи, на два вида действий: на изучение полководчества и на учебу, как основу любого изучения.

Именно этот как бы скрытый за само собой разумеющимся договор и не смогли рассмотреть. А ведь, по сути, он составляет как бы следующую иерархическую ступень по отношению к любой теме, которую мы можем рассматривать на наших семинарах: полковод-чество ли это, Любки ли, народная психология или психотерапия И уж тем более, такое ответственное дело, как создание экономики.

Научиться учиться, может быть, важнее всего в начале движения. Это очень высокая цель, потому что она позволяет достигать вообще любые цели.

Также очень важно научиться соотносить цели между собой. Когда они расположены иерархически, по мере возрастания их ценности, предательство становится все трудней. И тут мы подходим к тому, как может полководец быть верным своим воинам, а работодатель, предприниматель — своим работникам.

Где-то на очень высоких уровнях наши цели, цели всех собравшихся на Тропу, должны совпадать. Иначе что же могло свести нас вместе, таких разных. И там, где хранятся наши мечты, мы равны.

Так разложились наши судьбы, что здесь, в этой непосредственной битве, я лучше владею орудиями Полководца, а ты — Воина. Или наоборот. Но бьемся мы за одно и то же. И когда битва завершится, то я могу остаться все тем же Полководцем или стать простым работником, а ты станешь Князем или моим Хозяином. Как часто это происходило с заслуженными боевыми командирами, которые на гражданке оказывались на службе у бывших подчиненных. И это будет новая битва, где мы преданно пойдем рука об руку к новой победе, потому что она нам важнее, чем временные должности, которые мы занимаем, или чем оценки посторонних людей.

Для нас на Тропе договор об учебе важнее всего. Мы пришли ради нее. Значит, что бы ни происходило, как бы ты ни был обижен или уязвлен, учебу ты все равно можешь получить и даже обязан извлечь урок из всего.

Точно так же и я. Что бы ни происходило, как бы это ни разрушало привычное и правильное, как бы ни отталкивало друг от друга — сначала углубиться в себя и подумать: дает ли мне это какой-то урок, полезно ли это для моей учебы или работы над собой. И если так, то, прежде чем уходить, убедись, было ли целью учителя навредить тебе или же все делалось для твоей учебы.

А кто может быть учителем? Учителем является любой, кто дал тебе урок. Попробуй принять это простейшее правило. Рассмотри его. Учитель — это не звание и не должность. Это стечение обстоятельств. В тот миг, когда кто-то получил от тебя урок или чему-то научился из-за тебя, ты учитель. Я намеренно говорю «научился из-за тебя», а не благодаря тебе. Мы не вольны не быть учителями, потому что мы не вольны ими быть. Вопрос не в том, чтобы учить. Вопрос в том, чтобы кто-то захотел у тебя научиться. Учителем быть нельзя, можно быть учеником. Вот какая хитрость.

И когда я сижу на преподавательском месте и читаю лекции о народной культуре, меня слушают, а я созерцаю то, что происходит. И когда я вижу, что кто-то учится, а это каким-то образом всегда видно, я с удивлением думаю: вот это состояние, в котором я только что был, оказывается, и есть состояние учителя!.. Как его запомнить, как удержать?.. Но это неповторимо. И это недостижимо усилием.

А вот когда тебе кто-нибудь из твоих же слушателей навешивает по роже, тут и выбор и усилие возможны. Ты можешь избрать быть обиженным, а можешь сделать над собой усилие и сказать себе: Но мне же больно! Значит, он что-то задел, что можно задеть, и что болит. Единственный способ избавиться от боли навсегда, это войти в нее и найти причину. Я хочу научиться видеть такие болячки и убирать их!

И тогда это урок. Ты вышел из схватки с болью, но не с поражением.

Как ни странно это прозвучит, но Руководитель учится у подчиненных больше, чем они у него. И боли он от них получает больше, чем они. Почему? Да просто потому, что их больше, и они все хотят доказать ему, что у них тоже есть достоинство и они значат не меньше, чем он.

При этом Руководителю гораздо проще бросить все, забрать избыток денег, который вращается в деле, и жить спокойно в собственное удовольствие. У него есть такая возможность, в отличие от работников. И это будет предательство тех, кого повел за собой.

Мир так сложен, жесток и коварен, что нам придется проходить сложнейшие и разрушительнейшие ситуации. Мы будем приходить в тупики, нам будут наговаривать кучи лжи друг про друга, наша боль будет гнать нас прочь.

Только более высокие договора могут спасти тебя в миг, когда все рушится, — это решение учиться, решение познать себя и решение однажды вернуться к себе, стать собой.

Быть верным себе — значит постоянно помнить эти решения, постоянно все проверять на полезность для достижения этих целей.

Если твоя задача — ненавидеть и выпускать ненависть, то лучший способ, который изобрели дети, — видеть во всех обидчиков и на всех обижаться.

Если ты хочешь идти к себе, то себя надо изучить, а для этого придется самому себе создавать разнообразнейшие положения, которые вскроют тебя, как консервную банку, и покажут тебе, что же ты прячешь, каков ты в глубине.

Мне думается, что из американских гостей наибольший урок могут извлечь те, кто сунулся в «Тюрьму» и был ею потрясен.

Конечно, это можно использовать для обиды. А можно поглядеть на то, как заключались и незаметно отменялись договора. Как из желающего изучать Науку полководца ты превращался в туриста, что привычнее и уютнее, как родное болото. Как договор об учебе вообще не начал действовать, и ты полез в тренинг, словно бы и не подозревал, что он создан, чтобы давать урок.

Я пишу это, конечно же, не для американцев. Может быть, они никогда больше не приедут и не прочитают этих строк. Я это пишу для желающих учиться. Я просто использую американцев как иллюстративный материал, считая, что этим они заплатили мне за учебу.

Но пример именно с американцами хорош еще и тем, что он показывает всеобщность тех психологических законов, которые мы с вами изучаем. Различия в культуре — только пена над ними.

Психология bookap

Точно так же лишь пена различия в наименованиях Полководца и Руководителя.

Поэтому Наука полководца — это основа того, как нам сделать свою экономику и стать народом.