Часть I. Концептуальные положения.
2. Психоаналитическая диагностика личности.
Классический психоанализ подходит к изучению характера личности двумя очень разными путями, вытекающими из двух предшествовавших им моделей индивидуального развития. Во времена фрейдовской теории драйвов были сделаны попытки понять личность на основе фиксации (на каком раннем этапе развития данный индивид был психологически травмирован?).
Позднее, с развитием Эго-психологии, характер был переосмыслен как совокупность определенных механизмов защиты (какими способами данный индивид избегает состояния тревоги?). Последний подход к пониманию личности не противоречил первому; он позволил ввести ряд понятий и метафор для осмысления того, что подразумевалось под типом личности, и прибавил к концепции драйвов ряд предположений о том, как мы развиваем свойственные нам адаптационные и защитные реакции.
Оценка этих двух подходов составляет центральную часть моего собственного подхода к классификации характеров и ее визуального представления. Кроме того, я попытаюсь показать, как современные разработки британской теории объектных отношений (и ее американского родственника — межличностного психоанализа) и сэлф-психологии могут пролить свет на организацию характера. Помимо того, мое понимание личности и диагностики было обогащено психодинамическими теориями, в меньшей степени связанными с клинической практикой, а именно: "персонология" Генри Мюррея (Henry Murray, 1938), "теория сценариев" Сильвана Томкинса (Silvan Tomkins, "script theory", 1992) и, наконец, идеями, развитыми Вейссом, Сэмпсоном и Психотерапевтической Исследовательской Группой Горного Сиона (Wtiss, Sampson & Mount Zion Psychotherapy Research Group, 1986) иногда объединяемыми термином "теория контроля-овладения" ("control-mastery" theory).
Придирчивый читатель может заметить, что я применяю в диагностике несколько моделей и теорий психоанализа, которые иногда считают взаимоисключающими или по сути взаимопротиворечивыми. Но, поскольку эта книга предназначена для терапевтов и поскольку я по природе своей больше склонна к синтезу, чем к критике или разбору отличий, я не пыталась отвечать на вопрос, какая теория лучше обоснована научно, эвристически или метафизически. Этим подходом я во многом интеллектуально обязана Фреду Пайну (Fred Pine, 1985, 1990), чьи попытки объединить теории либидо, Эго, объектную и селф-теории имели неоценимое значение для клинической практики.
Я не преуменьшаю значение критического анализа различных теорий. Мое решение не проводить его здесь проистекает преимущественно из того, что данная книга имеет сугубо клиническую направленность, а по моим наблюдениям, терапевты стремятся ассимилировать различия моделей и метафор, несмотря на то, что эти методы противоречивы в некоторых отношениях. Каждая новая психоаналитическая теория предлагает практикам новые способы передачи пациентам своего желания понять их и помочь.
Эффективные психодинамические терапевты (а я предполагаю, что эффективные терапевты и яркие теоретики — понятия пересекающиеся, но не тождественные), как мне кажется, чаще свободно питаются из различных источников, не становясь на сторону одной или двух избранных теорий. Они не доверяют тем профессиональным объединениям, которые стоят на защите одного определенного образа мышления и работы. Приверженность догмам наблюдается у некоторых аналитиков, но не она обогатила нашу клиническую теорию и вызвала уважение к нашей науке со стороны тех, кто ценит скромность в оценке наших современных достижений и тех, кто допускает наличие противоречий и сложностей (Goldberg, 1990б).
Различным клиентам подходят разные теории: один направляет мысли терапевта в русло теории, описанной Кернбергом; другой похож на тип личности, описанный Хорни; у следующего — игра фантазий бессознательного настолько классически фрейдовская, что терапевт начинает сомневаться: не начитался ли этот пациент книг по ранней теории драйвов, прежде чем прийти на прием.
Столороу и Этвуд (Storolow & Atwood, 1979) пролили значительный свет на эмоциональные процессы, что внесло значительный вклад в развитие теории личности, кроме того, они привели убедительные доказательства того, что основные наиболее характерные события жизни теоретиков находят отражение в их теориях общей психологии, основ личности, психопатологии и психотерапии. Исходя из этого становится понятным, почему мы имеем такое количество различных теорий. И если даже они противоречивы логически, они не противоречивы феноменологически и по-разному применимы к различным типам людей.
Сформулировав свои пристрастия и предубеждения, я хочу сейчас кратко и по необходимости сильно упрощая, рассказать о психоаналитических моделях, наиболее важных для диагностики. Они даются с расчетом на то, чтобы студент, обладающий минимальной склонностью к психоаналитическим теориям, получил представление о понятиях, лежащих в основе психоанализа. Кроме того, я сформулирую некоторые предположения, лежащие в основе этих теорий, которые затем, более или менее избегая их критики, буду применять при классификации различных типов личностей.
Классическая теория драйвов Фрейда.
Первоначально фрейдовская теория развития личности была биологически обоснованной теорией и подчеркивала первичность инстинктивных процессов, рассматривая человеческие создания как проходящие через последовательные фазы направленности внимания на различные участки тела: от оральной фазы к анальной и фаллической и затем — к фазе направленности на гениталии. Утверждалось, что в младенчестве и раннем детстве детям свойственно уделять внимание вопросам, непосредственно связанным с выживанием: сначала это чисто чувственный опыт, приобретенный во время пеленания и других перемещений матерью тела младенца, затем детские фантазии о жизни и смерти и фантазии о половых отношениях родителей.
Дети, а значит и инфантильные аспекты собственного "Я", остающиеся у взрослых, рассматривались как ничем не ограниченные искатели инстинктивного удовлетворения, с некоторыми индивидуальными различиями в силе драйвов. Правильное воспитание рассматривалось как воспитание, гибко изменяющееся в пределах, с одной стороны, удовлетворения, достаточного для того, чтобы создать атмосферу безопасности и удовольствия, и с другой, в пределах, приемлемых по уровню развития фрустраций, чтобы ребенок постепенно (дозированно) учился заменять принцип удовольствия ("Я хочу удовлетворения всех мои желаний, в том числе и взаимно противоречивых, прямо сейчас!") Принципом реальности ("Удовлетворение некоторых желаний проблематично, исполнение же наилучших стоит того, чтобы подождать"). Фрейд очень мало говорил о вкладе родителей своих пациентов в их психопатологию. Когда же он обращался к данной теме, то упущения родителей он видел либо в чрезмерном удовлетворении желаний, при котором ничто не подталкивало ребенка к развитию, либо в чрезмерных ограничениях, так что способность ребенка воспринимать суровую реальность оказывалась перегруженной. Воспитание, таким образом, было искусством балансирования между потворством и ограничением — модель, несомненно находящая отклик в душе большинства матерей и отцов.
Теория драйвов постулировала: если ребенок чрезмерно фрустрирован или получает чрезмерное удовлетворение на какой-либо ранней стадии своего психосексуального развития (результат конституциональных особенностей ребенка и действий родителей), он будет "фиксирован" на проблемах данной фазы. Характер личности понимался как выражение растянутых во времени влияний подобной фиксации: если взрослый человек обладает депрессивной личностью, то, как утверждалось, им либо пренебрегали, либо ему чрезмерно потворствовали в возрасте примерно полутора лет (оральная фаза развития); в случае проявления обсессивных симптомов считалось, что проблемы возникали в промежутке между полутора и тремя годами (анальная фаза); в случае истерии — ребенок был отвергнут или соблазнен, либо и то и другое в возрасте от трех до шести лет, когда интересы ребенка направлены на гениталии и сексуальность ("фаллическая" фаза, изъясняясь ориентированным на мужчин языком Фрейда, последняя часть которой получила название "эдиповой" фазы, поскольку сексуальное соревнование и связанные с ним фантазии находят себе параллели в древнегреческой истории об Эдипе). На раннем этапе развития психоанализа зачастую можно было услышать: некто имеет оральный, анальный, фаллический характер в зависимости от того, что кажется центральным в человеке. Позднее, когда теория стала более изощренной, аналитики стали выделять орально зависимых и орально агрессивных (сосательный или, соответственно, кусательный оральный аспект, кажущийся первостепенным), анально сдерживающихся и отторгающих, поздне- и раннеоральных, анальных или фаллических личностей и так далее.
Для того, чтобы мое слишком упрощенное описание теории Фрейда не казалось совсем уж фантастическим, следует подчеркнуть, что эта теория не стала измышлением больного воображения Зигмунда Фрейда: существовали данные, которые стимулировали и поддерживали ее создателя, данные, собранные не только Фрейдом, но и его коллегами. В "Анализе характера" Вильгельма Райха (Wilhelm Reich, 1933) теория драйвов достигла своего зенита. Хотя большинству современных читателей язык автора может показаться архаичным, книга полна впечатляющих прозрений о типах характера, и его наблюдения все еще способны затронуть сердца благосклонных читателей. Но в конце концов попытки понять характер на основе одного лишь понятия инстинктивной фиксации оказались безуспешными. Коллега Фрейда, Карл Абрахам, посвятил свой мощный интеллект задаче исследования корреляции психологических феноменов с определенными этапами и подэтапами, но и ему практически не удалось добиться удовлетворительных результатов. Хотя теория драйвов никогда не отвергалась полностью большинством психоаналитиков как абсолютно неверная, она была дополнена другими теориями, имевшими большую объяснительную силу.
Одно из проявлений того обстоятельства, как первоначальная теория драйвов дает о себе знать — это сохраняющаяся тенденция психодинамических терапевтов продолжать размышлять в терминах стадий развития и понимать психопатологию, используя понятия задержки развития или конфликта на определенной стадии. Хотя немногие аналитики сегодня сводят все явления к категориям классической теории драйвов, большинство из них подразумевает теорию основных этапов развития. Попытки, подобные попытке Даниела Стерна (Daniel Stern, 1985) целиком переосмыслить концепцию прогнозируемых фаз развития, хотя и были встречены с уважением и интересом, но, по-видимому, не помешали большинству практиков формулировать проблемы своих пациентов в терминах какой-либо незавершенной задачи развития, в норме, присущей определенной фазе развития в раннем детстве.
В 1950-х и 1960-х годах Эрик Эриксон переформулировал стадии психосексуального развития в соответствии с межличностными и внутрипсихическими задачами каждого периода, вызвав тем самым большое всеобщее внимание. Хотя работы Эриксона (например, 1950) обычно считаются предвестниками Эго-психологии, его теория этапов развития во многом созвучна предпосылкам фрейдовской теории развития на основе понятия драйвов. Одним из наиболее интересных дополнений Эриксона к теории Фрейда (а сам Эриксон видел свою концепцию как дополняющую, а не заменяющую теорию Фрейда) стало изменение названий ранних этапов с целью модификации фрейдовского биологизма.
Оральная фаза стала пониматься как состояние полной зависимости, во время которой формируется базовое доверие (или его отсутствие) как специфический результат удовлетворения или неудовлетворения оральной потребности (драйва). Анальная фаза рассматривалась как фаза достижения автономии (или, в случае неправильного воспитания, стыдливости и нерешительности).
Прототипом борьбы на этой фазе может служить, как подчеркивал Фрейд, владычество туалетных функций, но она может включать в себя широкий диапазон вопросов, относящихся к тому, как ребенок учится самоконтролю и приспосабливается к ожиданиям семьи и появлению более широкого окружения. Эдипова фаза рассматривалась как период развития чувства базовой эффективности ("инициативность или виновность") и чувства удовольствия от идентификации с объектами любви. Эриксон распространил идею фаз развития и задач этих фаз на период всей жизни. Он также разбил ранние фазы на подфазы (орально-инкорпоративная, орально-экспульсивная; анально-инкорпоративная, анально-экспульсивная)6. В 1950 году Гарри Салливан (Harry Stack Sullivan, 1953) предложил другую теорию фаз развития, которая подчеркивала коммуникативные достижения, например, речь или игра, а не удовлетворение драйвов. Подобно Эриксону он полагал, что личность продолжает развиваться и меняться и после шести лет, которые Фрейд отводил для формирования фундамента характера взрослого.
6 По некоторым причинам, возможно, включающим общий с Фрейдом акцент на "животной" природе, теория Эриксона попала в академический учебный план, в отличие от многих последующих аналитических работ, сравнимых по качеству. Обособление аналитиков в независимые учебные институты было в чем-то полезно для них, но в целом отстраненность между психоаналитиками и академической психологией оказалась очень огорчительной. Большинство университетских психологов, даже те из них, кто рутинно преподает Фрейда, Юнга, Адлера и Эриксона, остались не знакомы с последними 40 годами развития психоаналитической теории. Аналитики также оказались лишены стимулов и дисциплины, которые они могли бы иметь, работая в сотрудничестве со способными возразить и скептичными коллегами, многие из которых проявляют интерес к вопросам, соотносящимся с аналитической теорией.
Работы Маргарет Малер (Mahler, 1968, 1972а, 1972b; Mahler, Pine & Bergman, 1975) о фазах и подфазах процесса сепарации-индивидуации (задача, получающая свое разрешение примерно к трем годам) стали еще одним шагом в осмыслении структуры личности. Ее теорию относят обычно к теориям объектных отношений, но в ее внутренних предпосылках о фиксации чувствуется влияние фрейдовской модели развития. Подобно Эриксону, разделившему оральную фазу, Малер разделила две первые фазы Фрейда, оральную и анальную, и рассматривала развитие ребенка как движение от относительного неосознавания других (фаза первичного аутизма, длящаяся около шести недель) к симбиотической связанности (длящейся приблизительно следующие два года — причем, этот период также подразделяется на подфазы "вылупливания", "практики", "воссоединения" — "репрошман" — и "на пути к постоянству объекта") и к относительной психологической отделенности (сепарации) и индивидуации.
Эти разработки были встречены терапевтами с большим энтузиазмом. В результате постфрейдовского развития теории стадий развития они получили возможность по-новому взглянуть на то, каким образом их пациенты "застряли". Теперь они могли предложить своим самокритичным клиентам гипотезы и интерпретации, идущие дальше размышлений о том, что те слишком рано или слишком поздно были отняты от груди, слишком грубо или слишком небрежно приучены к горшку, соблазнены или отвергнуты во время эдиповой фазы. Теперь можно было сказать пациентам, что их затруднения отражают семейные процессы, которые осложнили им доступ к чувству безопасности, автономии или удовлетворенности своей идентификацией (Эриксон), или что судьба уготовила им детство, лишенное чрезвычайно важного предподросткового "закадычного друга" (Салливан), или что госпитализация их матери, когда им исполнилось два года, разрушила процесс воссоединения, присущий этому возрасту и необходимый для оптимальной сепарации (Малер). Для терапевтов подобные альтернативные модели были не только интеллектуально интересны: они давали людям возможность понять себя и найти сострадание к себе — в противоположность тем объяснениям, которые люди создают себе сами для собственных непонятных качеств (а именно: "Я плохой", "Я гадкий", "Я ленивый и недисциплинированный", "Я изначально отвратительный", "Я опасный" и так далее).
Многие современные комментаторы в то или иное время указывали, что наша склонность рассматривать проблемы в терминах развития отдает редукцианизмом и лишь частично подкрепляется клиническими и эмпирическими данными (Кернберг, 1984). Другие указывали на иные паттерны и этапы психологического развития в других, не западных культурах (Roland, 1988). И все же стремление терапевтов рассматривать психологические явления как остаток проблем на определенном этапе развития упорно сохраняется. Возможно, это отражает тот факт, что общая модель развития заключает в себе наряду с элегантной простотой еще и гуманность, которые пришлись по сердцу работникам служб психологической помощи. Некое великодушие, нечто вроде принципа "Я нахожусь здесь, но лишь по воле рока" характеризует веру в то, что существует одна архетипическая, прогрессивная, универсальная схема развития и что при неблагоприятных обстоятельствах любой из нас был бы поставлен в тупик на любой ее фазе. Возможно, этого и недостаточно для объяснения типов характера или психопатологий, но большинство практиков рассматривают это как необходимую часть полной картины.
В главах 3 и 4 читатели смогут увидеть, что одна из осей, вдоль которой я расположила диагностические данные, имеет уклон в сторону идеи поэтапного развития, нашедшей свое отражение в форме симбиотического (психотического), сепарации-индивидуализации (пограничного) и эдипова (невротического) уровней организации и психопатологии.
Эго-психология.
Публикацией "Эго и Ид" (1923) Фрейд представил свою структурную модель и открыл новую эру в развитии психоаналитической теории. Исследователи-аналитики переместили свой интерес с содержания бессознательного на процесс, посредством которого это содержание удерживается вне осознания. Эрлоу и Бреннер (Arlow & Brenner, 1964) убедительно доказывали, что структурная теория, с ее упором на понимание процессов, происходящих в Эго, имеет большую объяснительную силу. Но существовали и практические клинические причины, почему терапевты приветствовали смещение фокуса с Ид на функционирование Эго, с глубоко бессознательного материала на материал, связанный с желаниями, страхами и фантазиям, которые были ближе к сознанию и стали более доступными при работе с защитными механизмами Эго пациента. Далее следует краткий экскурс в структурную модель. Приношу извинения перед искушенными читателями за смелость, с которой я позволяю себе обращаться со столь сложными идеями.
Ид — термин, который Фрейд использовал для обозначения той части психики, которая содержит примитивные желания, импульсы, иррациональные стремления, комбинации "страх-желание" и фантазии. Она ищет только немедленного удовлетворения и абсолютно "эгоистична", функционируя в соответствии с принципом удовольствия. В когнитивном плане она довербальна, выражая себя в образах и символах. Она дологична, не имеет понятия о времени, морали, ограничениях или о том, что противоположности не могут сосуществовать. Фрейд назвал этот примитивный уровень познания, продолжающий жить в языке сновидений, шуток и галлюцинаций, первичным процессом мышления.
Ид полностью бессознательно, но его существование и власть может быть выведены, тем не менее, из дериватов — мыслей, действий и эмоций. Во времена Фрейда было распространено тщеславное убеждение, что "цивилизованные" существа являются рационально мотивированными созданиями, ушедшими от чувственности "низших" животных и "дикарей" — не-западноевропейцев. (То, что Фрейд подчеркивал нашу животность, включая доминирование сексуальной мотивации, явилось одной из причин того, что его идеи вызывали ненависть в викторианскую и поствикторианскую эпоху.)
Эго — имя, которое Фрейд дал набору функций, позволяющих приспосабливаться к требованиям жизни, находя пути, доступные в пределах данной семьи, для управления устремлениями Ид. Эго развивается непрерывно в течение всей жизни, но наиболее быстро — в детстве, начиная с раннего младенчества (сравни с Hartmann, 1958). Эго функционирует в соответствии с принципом реальности и является колыбелью вторичного процесса мышления (последовательного, логического, ориентированного на реальность познания). Таким образом, оно является посредником между требованиями Ид и ограничениями реальности и этики. Оно имеет как сознательный, так и бессознательный аспекты. Сознательный — то, что большинство людей понимает под термином "Собственное Я" ("self", сэлф, "самость"), или "Я", в то время как бессознательный аспект включает в себя защитные процессы — вытеснение, замещение, рационализацию и сублимацию. Благодаря структурной теории аналитики открыли для себя новые пути в понимании некоторых типов патологии характера; а именно — каждый развивает защитные реакции Эго, которые могли быть адаптивными в детстве, но оказываются неадаптивными вне семьи.
Одним из аспектов модели, важным как для терапии, так и для диагностики, являлось представление о том, что Эго имеет широкий диапазон действий — от глубоко бессознательных (например, примитивные чувственные реакции на события, блокируемые такой мощной защитой, как отрицание) до полностью осознаваемых. В течение процесса психоаналитического лечения "наблюдающее Эго", сознательная и рациональная часть психики, способная комментировать эмоциональное состояние, формирует альянс с психоаналитиком в целях понимания вместе с ним всего Эго, в то время как "переживающее Эго" вмещает в себя более внутренний (чувственный) смысл того, что происходит в терапевтических взаимоотношениях.
"Терапевтическое расщепление Эго" (Sterba, 1934) рассматривалось как необходимое условие эффективной аналитической терапии. Если пациент оказывался не способен говорить с позиции наблюдателя о менее рациональных, более внутренних эмоциональных реакциях, то первой задачей терапевта является помощь в развитии этих способностей. Присутствие или отсутствие наблюдающего Эго стало диагностической величиной первостепенной важности, поскольку наличие симптома или проблемы, дистоничной (чуждой) наблюдающему Эго, делало процесс излечения гораздо более быстрым, чем если бы мы имели дело с проблемой, внешне выглядящей аналогично, но которую пациент никогда не рассматривал как заслуживающую внимания. Это открытие продолжает жить в языке аналитических диагностов, когда они говорят о проблеме или личностном стиле "Эго-дистонный" или "Эго-синтонный".
Важная роль Эго в восприятии и адаптации к реальности позволяет ввести полезное психоаналитическое понятие "сила Эго". Оно подразумевает способность личности к восприятию реальности, даже когда она чрезвычайно неприятна, не прибегая к более примитивной защите, подобной отрицанию. В ходе развития психоаналитической клинической теории стало проводиться различие между более архаичными и более зрелыми защитными реакциями. Первые характеризуются психологическим избеганием или радикальным отвержением беспокоящих фактов жизни, последние — включают в себя большую приспособляемость к реальности.
Другим важным клиническим предположением, которое вытекало из Эго-психологии, стало предположение, что для психологического здоровья необходимо иметь не только зрелые защитные реакции, но также быть способным использовать разнообразные защитные процессы (Shapiro, 1965). Другими словами, стало ясно, что человек, отвечающий на любой стресс привычным для него образом (скажем, проекцией) не столь психологически благополучен, как человек, пользующийся различными, зависящими от обстоятельств способами. Понятия типа "ригидность" личности и "панцирь характера" (W. Reich, 1993) являются отражением идеи, что душевное здоровье связано с эмоциональной гибкостью.
Фрейд ввел понятие "супер-Эго" для той части собственного "Я", которая наблюдает за происходящим в основном с точки зрения морали7. Близкое по значению понятию "совесть" супер-Эго является той частью Эго, которая одобряет нас, когда мы делаем лучшее, на что способны, и критикует, когда мы оказываемся ниже своих стандартов. Это часть Эго, хотя она и ощущается нами, как нечто отдельное. Фрейд полагал, что супер-Эго формируется в течение эдипова периода через идентификацию с родительскими ценностями, но современные аналитики находят его истоки гораздо раньше — в примитивных представлениях младенца о том, что хорошо и что плохо.
7 3аметьте, что Фрейд писал на простом, не перегруженном жаргоном языке: Ид, Эго и супер-Эго переводятся как "Оно", "Я" и "сверх-Я". Печально отметить, что в работах некоторых современных психоаналитических теоретиков нет ничего похожего на фрейдовское изящество и его стилитическую простоту.
Супер-Эго, подобно Эго, которому оно принадлежит, является частично сознательным и частично бессознательным. И вновь оценка того, ощущается ли пациентом непропорционально карательное супер-Эго как Эго-дистонное или Эго-синтонное, имеет важное диагностическое значение. Клиентка, заявляющая, что она плохая, поскольку плохо думала о своем отце, очень отличается от клиентки, утверждающей что, одна часть ее личности чувствует, что она плохая, когда у нее возникают подобные мысли. Обе пациентки могут быть депрессивными, самообвиняющими личностями, но проблема первой женщины настолько глубже проблемы второй, что требует иного уровня классификации.
И снова, в развитии концепции супер-Эго было много полезных с клинической точки зрения моментов. Терапия пошла дальше попыток сделать бессознательное сознательным; терапевт мог рассматривать задачу терапии как включающую в себя, кроме всего прочего, еще и изменение супер-Эго клиента. В первой половине XX столетия, когда в среднем и средне-высшем классах существовала тенденция к воспитанию слишком жесткого супер-Эго, обычной терапевтической задачей становилась помощь пациенту в переоценке слишком высоких моральных стандартов (например, антисексуальных структур или внутреннего порицания за мысли, чувства, фантазии). Психоанализ как движение, у Фрейда в особенности, носил подчеркнуто негедонистический характер, но модификация нечеловечески жесткого супер-Эго была одной из его очень частых целей. На деле это скорее приводило к более моральному, а не наоборот, поведению, поскольку люди с чересчур осуждающим супер-Эго зачастую не подчинялись ему, особенно в состоянии интоксикации или когда их поведение могло быть оправдано (рационализировано). Попытки раскрыть функционирование Ид, вынести бессознательную жизнь пациента на белый свет, не имели большого терапевтического эффекта, если пациент смотрел на это как на доказательство своей порочности.
Достижения Эго-психологии в описании процессов, которые сегодня объединяются общим понятием "защита", являются центральными в диагностике характера. Подобно тому, как мы пытаемся понять человека, исходя из фазы развития, олицетворяющей текущую борьбу, мы также можем классифицировать людей в соответствии с характерными для них способами справляться с тревогой. Представление о том, что основной функцией Эго является защита собственного "Я" от тревоги, возникающей в результате мощных инстинктивных желаний (Ид), вызывающих беспокойство проявлений реальности (Эго), а также чувства вины и связанных с этим фантазий (супер-Эго), было наиболее элегантно развито Анной Фрейд (1936) в ее книге "Эго и механизмы защиты".
Среди оригинальных идей Зигмунда Фрейда можно встретить замечание о том, что тревожные реакции вызываются защитами, а наиболее явно — подавлением (мотивированное забывание). Не находящие выхода чувства рассматривались как источник внутреннего напряжения, требующего разрядки и ощущаемого как тревога. Когда Фрейд сместился на позиции структурной теории, он, напротив, стал рассматривать вытеснение как одну из реакций на тревогу, посредством которых люди стремятся избежать непереносимых чувств или иррационального страха. Фрейд начал рассматривать психопатологию как состояние, при котором защитные механизмы не работают, когда тревога ощущается, несмотря на привычные средства борьбы с нею, когда поведение, маскирующее тревогу, является саморазрушительным. В главах 5 и 6 мы рассмотрим защиты, обнаруженные Зигмундом и Анной Фрейд, а также другими исследователями, включая некоторые довербальные, архаические процессы, впервые изученные Мелани Кляйн. Этот обзор создаст фундамент, достаточный для дальнейшего рассмотрения различных типов характера.
Традиция объектных отношений.
В то время как Эго-психология намечала пути теоретического понимания пациентов, психологические процессы которых описывались структурной моделью, некоторые теоретики в Европе, особенно в Англии, были привлечены другими типами бессознательных процессов и их проявлениями. Некоторые, например, Мелани Кляйн (Klein, 1932, 1957), работали с детьми, а также с пациентами, которых Фрейд рассматривал бы как слишком сильно "нарушенных", чтобы быть подвергнутыми анализу8. Представители этой, так называемой "Британской школы" психоанализа пришли к выводу, что им необходим другой язык описания наблюдаемых процессов. Их работы были противоречивы на протяжении долгого времени, частично из-за личностных качеств, склонностей и убеждений представителей школы, частично благодаря тому, что трудно писать последовательно о примитивных явлениях. Теоретики объектных отношений пытались справиться с трудностями, возникающими при попытке переложить довербальные, дорациональные процессы на язык, управляемый логикой. Хотя уважение к силе бессознательного, несомненно, относит их к разряду аналитиков, они расходились с Фрейдом в определенных вопросах.
8 Фрейд был более консервативен, чем многие его последователи, в оценке способности аналитической терапии вызывать значительные изменения, особенно у пациентов, страдающих психозами.
Например, Фейербейрн (W.R.D. Fairbairn, 1954) начисто отвергал биологизм Фрейда, утверждая, что люди ищут не столько удовлетворения желаний, сколько установления взаимоотношений. Другими словами, ребенок не столько сфокусирован на получении материнского молока, сколько на восприятии заботы о самом себе и чувстве теплоты и привязанности как части этого восприятия. Психоаналитики, находившиеся под влиянием Шандора Ференци (такие, как Michael и Alice Balint, которых иногда относят к "Венгерской школе" психоанализа), занимались изучением примитивного опыта любви, одиночества, творчества, интеграции собственного "Я" — явлений, не вписывающихся в рамки структурной теории.
Люди с подобной ориентацией уделяли внимание не столько тому, какое желание не получило должного обращения в детстве, или тому, какая фаза была плохо пройдена, или какие защитные реакции Эго доминируют, сколько тому, каковы были главные объекты в мире ребенка9, как он их переживал10, как они и их чувственные аспекты были интернализованы и как их внутренние образы и репрезентации (представления о них) продолжали существовать в бессознательном взрослого. В традиции объектных отношений тема эдипова комплекса вырисовывалась не так отчетливо, как тема сепарации и индивидуации. Интересно, что работы Отто Ранка (Otto Rank, 1929, 1945) во многом предвосхитили работы по объектным отношениям, которые появились позднее. Однако, поскольку Ранк отклонился от основной дороги развития психоанализа после своего мучительного разрыва с Фрейдом, его наиболее важные наблюдения были позднее открыты вновь (Menaker, 1982).
9 Термин "объектные отношения" не совсем удачен, поскольку объект в психоанализе в основном это человек. Он происходит из раннего представления Фрейда об инстинкте, имеющем источник (некоторое телесное напряжение), цель (некоторый тип биологического удовлетворения) и объект (обычно человек, поскольку драйвы, которые Фрейд рассматривал как основу человеческой психологии, были сексуальными и агрессивными). Этот термин остается в ходу, несмотря на его отталкивающие механистические смысловые оттенки, приобретенные вследствие такого происхождения, а также вследствие того обстоятельства, что существуют случаи, когда важный для кого-либо "объект" не является человеком (например, американский флаг для патриота; обувь для фетишиста) или же представляет собой часть человеческого тела (грудь матери, улыбка отца, голос сестры и так далее).
10 Причина, по которой аналитики проводят различие между действительными объектами и их восприятием детьми, особенно младенцами, состоит в том, что дети могут неправильно воспринимать важные семейные фигуры и их мотивацию и сохранить это неправильное восприятие при интернализации. Например, девочка, отец которой ушел на войну, когда ей было два года, будет неизбежно считать, что он отверг и бросил ее, и позднее она может прийти к внутреннему убеждению, что была для него не очень важна. И, напротив, мальчик может рассматривать свою бабушку как чуть ли не святую потому, что она всегда относилась к нему с теплотой. В то же время бабушка может в действительности оказаться деструктивной фигурой, действующей исходя из чувства соперничества со своей дочерью, подрывая расположение ребенка к матери и срывая попытки матери полюбить своего сына. Его внутренние объекты будут включать в себя любящую бабушку и холодную, отвергающую мать.
Представлениям самого Фрейда не были чужды разработки теории объектных отношений. Понимание важности объектов, с которыми актуально имеет дело ребенок, и того, как младенец их переживает, просматривается в его концепции "семейного романа", в указании на то обстоятельство, что эдипова фаза может протекать очень различно в зависимости от личностей родителей и, наконец, во все возраставшем внимании к роли взаимоотношений в лечении. Ричард Стерба (Richard Sterba, 1982), один из последних аналитиков, хорошо знавших Фрейда, указывал, как сильно теория объектных отношений обогатила первоначальные наблюдения Фрейда, подразумевая, что Фрейд приветствовал бы развитие этого направления психоанализа.
К середине XX-го века формулировки теории объектных отношений Британской и Венгерской школ нашли высокую степень подтверждения в работах американских терапевтов, называвших себя "межличностными психоаналитиками". Эти теоретики, в число которых входили Гарри Стак Салливан, Эрих Фромм, Карен Хорни, Клара Томпсон, Отто Уилл, Фрида Фромм-Райхманн и другие, как и их европейские коллеги, пытались работать психодинамически с серьезно нарушенными пациентами. Они отличались от заокеанских аналитиков по объектным отношениям в основном степенью подчеркивания внутренней природы ранних объектных отношений: американские терапевты делали меньший акцент на стойком сохранении бессознательных образов ранних объектов и их отдельных сторон.
Фрейд сделал шаг в сторону межличностной теории лечения, когда перестал смотреть на переносы пациента как на отклонения, которые следует объяснять, добиваясь их уничтожения, и начал рассматривать переносы как контекст, необходимый для лечения: "Невозможно разрушить что либо заочно или через образ". Убеждение, что эмоциональные связи между терапевтом и пациентом составляют наиболее существенный фактор терапии, широко принимается среди современных терапевтов, определяющих себя как приверженцев ориентации на отношения. Это убеждение подтверждается также значительной эмпирической работой над результатами психотерапии (Strupp, 1989).
Концепции взаимоотношений позволяют терапевтам распространить свою эмпатию на тонкую область переживания клиентами межличностных отношений. Они могут находиться в состоянии психологического слияния с другой личностью, где собственное "Я" и объект эмоционально неразличимы. Они могут пребывать в диадическом пространстве, в котором объекты ощущались как объекты "за" и "против". Или же клиенты рассматривают другие личности как личности, совершенно не зависимые от них. Переход ребенка от симбиотического мироощущения (раннее младенчество) через борьбу "я-против-вас" (около двух лет), через более сложные идентификации (три года и старше) стал в этой теории преобладающим по сравнению с оральной, анальной и эдипальной озабоченностью данных этапов. Эдипова фаза рассматривается как веха в когнитивном развитии, а не только в психосексуальном, и на этой фазе происходит существенный скачок, победа над младенческим эгоцентризмом — понимание того обстоятельства, что взаимоотношения двух людей (в классической парадигме — родителей) могут не иметь ничего общего с самим ребенком (с его собственным "Я").
Появление концепций европейских теоретиков объектных отношений и американских межличностных аналитиков возвестило о значительных успехах, достигнутых в терапии, поскольку психология многих пациентов, особенно страдающих от наиболее истощающих типов психопатологий, с трудом поддается анализу в терминах Ид, Эго и супер-Эго. Вместо целостного Эго с присущими ему функциями самонаблюдения, такие пациенты, по-видимому, имеют различные "состояния Эго" — состояния, когда они чувствуют и ведут себя совершенно по-другому, чем в другое время. Находясь в тисках этих состояний, они неспособны объективно рассматривать то, что происходит с ними, и настаивают, что их теперешнее эмоциональное состояние является естественным и неизбежным в сложившейся ситуации.
Врачи, пытавшиеся помочь таким трудным больным, обнаружили: лечение проходит успешнее, когда удается выяснить, какой "внутренний" родитель или какой-либо другой важный ранний объект активизируется в каждый данный период вместо того, чтобы попытаться относиться к пациенту таким образом, как если бы тот обладал непротиворечивым собственным защищенным "Я", которое можно было бы привлечь на свою сторону. Итак, появление теории объектных отношений имело большое значение для расширения сферы и углубления лечения (L. Stone, 1954). Терапевты смогли теперь прислушиваться к позиции "интроектов", этих интернализированных других, которые влияли на ребенка и продолжали жить во взрослой личности и от которых пациент не был еще достаточно отделен.
В подобной формулировке характер может рассматриваться как обоснованно прогнозируемые паттерны собственного поведения, повторяющие действия ранних объектов, или как бессознательное стремление заставить других вести себя подобно объектам раннего детства. "Устойчивая нестабильность" пограничной личности (Kernberg, 1975) становится более теоретически понятной и, следовательно, лучше поддается терапии. Благодаря метафорам и моделям теорий объектных отношений, отфильтрованным через внутренние образные и эмоциональные реакции терапевта при общении с пациентом, практик получил теперь дополнительные средства для понимания происходящего в терапии, особенно в тех случаях, когда наблюдающее Эго пациента ранее было недоступным. Например, когда встревоженный пациент разражался параноидальной обличительной речью, терапевт мог понимать эту реакцию следующим образом: пациент чувствует себя жестоко и несправедливо критикуемым ребенком.
Новое понимание контрпереноса, достигнутое в психоаналитическом сообществе, является отражением накопленных терапевтами клинических знаний и откровений теоретиков, пишущих о своих внутренних реакциях на пациентов. В Соединенных Штатах можно выделить Гарольда Сирлза, откровенно описавшего естественные контрпереносные бури в статье 1959 года (статья посвящена попыткам психотиков вывести терапевта из себя). В Британии Дональд Вуд Винникотт стал известен своими самыми смелыми самораскрытиями (например, в хорошо известной статье 1949 года "Ненависть в контртрансфере"). Фрейд рассматривал сильную эмоциональную реакцию на пациента как свидетельство неполного знания аналитика о самом себе, а также как свидетельство неспособности поддерживать эффективно позитивное, врачебное отношение к другой присутствующей личности.
Вразрез с этой привлекающей своей рациональностью позицией аналитики, работавшие с психотическими клиентами и теми пациентами, кого мы сейчас назвали бы пограничными, сделали наблюдение, что наилучшим средством для понимания этих переполненных чувствами, дезорганизованных, отчаянных, мучающихся людей была их собственная интенсивная обратная реакция контрпереноса.
В этом русле Генрих Ракер (Heinrich Racker, 1968), южноамериканский аналитик, находившийся под влиянием Кляйн, предложил клинически бесценные категории согласующегося (конкорданного) и дополняющего (комплементарного) контрпереноса. Первый термин обозначает ощущение (эмпатическое) терапевтом того обстоятельства, что пациент, будучи ребенком, чувствовал по отношению к раннему объекту; второй термин обозначает, что чувства терапевта (неэмпатичные, с точки зрения клиента) соответствуют переживаниям объекта по отношению к ребенку.
Например, мне казалось, что один из моих пациентов никуда не продвигался на протяжении нескольких встреч. Я заметила, что всякий раз, упоминая кого-либо, он делал своего рода словесную "сноску", например: "Маргарет — это секретарь с третьего этажа, вместе с которой я был на ленче во вторник", даже если он очень часто говорил о Маргарет раньше. Я сделала ему замечание по поводу этой привычки, спросив, не было ли в его семье кого-либо, кто слушал его не очень внимательно: мой пациент предполагал, что я не помнила никаких важных фактов из его текущей жизни.
Он сердито протестовал. Его родители очень интересовались им, особенно его мать. Затем пациент начал долго защищать свою мать. В процессе этой защиты я начала, на деле даже не замечая этого, чувствовать себя утомленной. Внезапно, я поняла, что не слышала ничего из того, что он говорил в течение нескольких минут. В это время я фантазировала, как буду представлять свою работу с ним в качестве истории болезни кому-либо из именитых коллег, о том, какое впечатление произведет на них мой отчет благодаря моему мастерству. Когда я очнулась от этих нарцистических раздумий и снова начала слушать пациента, меня привлек тот факт, который он приводил в защиту своей матери, а именно: всякий раз, когда он принимал участие в школьной пьесе, мать шила ему самый лучший костюм, снова и снова репетировала с ним каждую строчку диалога, сидела в первом ряду в день выступления, всем своим видом излучая гордость.
В своей фантазии я стала поразительно похожа на мать пациента в его детские годы, видя в нем лишь потенциальную возможность повысить собственную репутацию. Ракер назвал бы подобный контрперенос дополнительным, поскольку мое эмоциональное состояние повторяло состояние важного объекта из детства пациента. Если бы я, напротив, нашла себя чувствующей предположительно то же самое, что и мой пациент в детстве — меня рассматривают в основном лишь как средство повышения собственной самооценки (равновероятный результат в эмоциональной атмосфере, сложившейся между нами) — тогда мой контрперенос можно было бы рассматривать как согласующийся.
Этот процесс бессознательной индукции эмоциональных состояний, сравнимых с воспринятыми (ассимилированными) в раннем младенчестве, может показаться довольно мистическим. Но на данный феномен можно смотреть и с вполне с рациональной точки зрения. Давайте вспомним, что общение между младенцем и другими людьми в большинстве своем невербально. Люди, имеющие дело с детьми, узнают об их потребностях на основании эмоциональных, интуитивных реакций. Невербальные коммуникации могут быть невероятно мощными, и каждый, кто имел дело с новорожденными, был тронут до слез или неожиданно влюблялся, может подтвердить это. Аналитическая теория предполагает: всякий раз, входя в контакт, мы прибегаем к нашему опыту раннего младенчества, предшествующему и предвосхищающему формальное, логическое общение, которое мы с легкостью облекаем в слова. Феномен параллельных процессов (Ekstein & Wallerstein, 1958), проистекающий из тех же эмоциональных и довербальных источников, был обширно документирован в клинической литературе по супервидению.
Такое превращение контрпереноса из препятствия в достоинство представляет собой один из наиболее значительных вкладов теории объектных отношений (Ehrenberg, 1992). Спустя некоторое время было осознано чрезвычайное значение контререноса для правильной оценки структуры личности. Диагностическое использование эмоциональных реакций интервьюера на клиента еще не нашло должного отражения в учебниках по диагностике (за исключением MacKinnon & Michel, 1971). В признании той степени, в которой использование "иррациональных" контрпереносов должно помогать постановке диагноза, еще существует излишняя щепетильность. Этому аспекту я и попыталась уделить должное внимание.
Сэлф-психология.
Теория не только оказывает влияние на практику, но также подвержена и обратному влиянию. Когда достаточное количество терапевтов столкнулось с психологическими проблемами, которые неадекватно отражались господствовавшими моделями, пришло время для изменения парадигмы (Kuhn, 1970; Spence, 1987). К началу 1960-х годов практики стали сообщать о том, что проблемы их пациентов не всегда хорошо описывались на языке современных теорий: суть жалоб людей, ищущих излечения, не всегда сводилась к проблемам, связанным с инстинктивными желаниями и препятствиями на их пути (теория драйвов), или к негибкому функционированию некоторых защит против тревоги (Эго-психология), или к активизации внутренних объектов, от которых пациент неадекватно сепарировался (теория объектных отношений). Сведеґние к таким понятиям было возможно, но при этом данному процессу недоставало лаконичности и объяснительной мощи, присущим хорошим теориям.
Вместо переполненности бушующими примитивными интроектами (что было столь хорошо описано теорией объектных отношений) эти люди жаловались на пустоту — скорее на отсутствие внутренних объектов, чем на охваченность ими. Они были лишены чувства внутреннего направления и надежных ориентирующих ценностей, они обращались к терапии, чтобы обрести смысл жизни. Внешне они могли казаться очень самоуверенными, но внутренне находились в постоянном поиске подтверждений того факта, что их принимают, любят или ценят. Даже в тех случаях, когда проблемы, о которых говорили клиенты, имели другой локус, можно было обнаружить внутренние сомнения в собственной ценности и неустойчивость самоуважения.
Люди с подобной хронической потребностью во внимании со стороны окружающих классифицировались аналитиками как нарциссические, даже если они не подходили под стереотип "фаллического" нарцистического характера (высокомерного, тщеславного, обаятельного), описанного Райхом. У интервьюера они вызывали контртрансферный интерес не к их напряженности, а к той скуке, нетерпению и чувству неопределенного раздражения, которое они в нем возбуждали. Люди, лечившие таких пациентов, говорили, что испытывали чувство незначительности, ощущение того, что их не видят, недооценивают либо переоценивают. Они не чувствовали, что их ценят за попытки оказать помощь другому человеку. Наоборот, казалось, их рассматривают как легко заменяемый источник эмоционального наполнения или опустошения.
Складывалось впечатление, что проблемы подобных пациентов заключались в их чувствах относительно того, кто они такие, каковы их ценности и что поддерживает их самоуважение. Они иногда могли говорить, что не знают, кто они такие, и что для них имеют значение только уверения в том, что они сами что-то значат. Эти пациенты часто вовсе не казались действительно "больными" с традиционной точки зрения (контролировали свои импульсы, обладали достаточной силой Эго, стабильностью в межличностных отношениях и так далее), но они не ощущали радости от своей жизни и от того, кем являются.
Некоторые аналитики считали подобных пациентов не подлежащими лечению, поскольку цель развития собственного "Я" является намного более грандиозной, чем изменение или переориентация уже существующего собственного "Я". Другие исследователи работали над созданием новых моделей, благодаря которым таких пациентов можно было бы лучше понять и, следовательно, более эффективно лечить. При этом некоторые ученые оставались в рамках существовавших моделей (например, Эриксон и Ролло Мей внутри Эго-психологии, Кернберг и Мастерсон внутри теории объектных отношений); другие искали нечто новое. Так, Карл Роджерс (Rogers, 1951, 1961) вышел за пределы традиций психоанализа и развил теорию и терапию, которые утверждали понятия развивающегося собственного "Я" и самоуважения в качестве основных.
Внутри теории психоанализа Хайнц Кохут сформулировал новую теорию собственного "Я": развития, возможных нарушений и лечения. Среди других процессов он выделял нормальную потребность в идеализации, а также допускал возможность выводов относительно взрослой психопатологии в тех случаях, когда процесс взросления проходил без объектов, которые могли быть первоначально идеализированны, а затем постепенно и безболезненно деидеализированы. Вклад Кохута (Kohut, 1971, 1977, 1984) оказался полезен не только тем, что он искал новые пути понимания и помощи нарцистическим клиентам. Он также способствовал общей переориентации на рассмотрение пациентов в терминах сэлф-структур, представлений о собственном "Я" (сэлф-репрезентаций), образов самого себя и понимания того, как самоуважение становится зависимым от внутренних процессов. Понимание пустоты и мучений тех, кто не имеет надежного супер-Эго, заняло свое место рядом с состраданием, которое аналитики уже давно испытывали к тем, чье супер-Эго было чрезмерно жестким.
Работа Кохута и ее влияние на других авторов (Alice Miller, Robert Stolorow, George Atwood, Arnold Goldberg, Sheldon Bach, Paul и Anna Ornstein, Ernest Wolf), общий настрой на переосмысление вопросов психологии, который он задал, имели важное значение для диагностики, несмотря на то, что, как отмечалось ранее, традиционный процесс оценочного интервью многими сэлф-психологами воспринимался с подозрением.
Этот новый путь осмысления клинического материала обогатил психоаналитическую теорию языком собственного "Я" (сэлф) и подтолкнул исследователей к попыткам понять объемы сэлф-переживаний. Терапевты стали замечать, что даже у тех пациентов, которых в общем нельзя было рассматривать как явно нарциссических, можно было наблюдать действие механизмов, направленных на поддержание самоуважения, чувства связанности и непрерывности сэлф-функции, которым ранее в литературе не придавалось большого внимания. Защита была переосмыслена не только как cpeдство против тревоги, вызванной Ид, Эго и супер-Эго, но также как способ поддержания непротиворечивого, позитивного чувства собственного "Я" (Goldberg, 1990a). Теперь интервьюеры могли понять пациента более полно, задаваясь в дополнение к традиционным вопросам ("Чего боится этот человек? Что он делает в случае испуга?" [Waelder, 1960]) еще и такими вопросами, как: "Насколько уязвимо самоуважение этого человека? Что он делает, когда его самоуважению что-либо угрожает?"
Следующий клинический пример может доказать целесообразность подобного дополнения к теории. Двое пациентов могут быть клинически депрессивными и при этом имеют практически одни и те же вегетативные проявления: бессонницу, нарушение аппетита, слезливость, психомоторную заторможенность и так далее. Но они радикально различаются по своим субъективным переживаниям. Один ощущает себя плохим в смысле своего морального несовершенства. Он размышляет о самоубийстве, поскольку полагает, что его существование только обостряет проблемы мира и он лишь сделает планете одолжение, избавив ее от своего дурного влияния. Другой же ощущает себя не столько аморальным, сколько внутренне пустым, дефективным, безобразным. Он тоже думает о самоубийстве, но не для того, чтобы улучшить мир, — он не видит в этой жизни смысла. Первый испытывает жгучее чувство вины, второй — всеохватывающий стыд (Blatt, 1974). На языке теории объектных отношений первый переполнен интернализованными объектами, говорящими ему, что он плох; второй лишен интернализованных объектов, которые могли бы направить его.
Диагностическое различие между первым типом депрессии, который в психоаналитической литературе иногда называется "меланхолия", и вторым, более нарциссическим истощенным состоянием психики, очень важно в силу практических причин. Первый тип депрессивного клиента не будет отвечать открыто симпатизирующему, подбадривающему тону интервьюера; он будет считать, что его приняли за человека более достойного, чем он есть на самом деле, и будет еще более угнетен. Второй тип депрессивного человека испытает чувство огромного облегчения в случае открытого выражения поддержки и понимания; его пустота будет временно заполнена и агония его стыда — смягчена. Позже я подробнее расскажу об этих типах различий. Сейчас следует отметить, что появление сэлф-психологии и ее категорий в психоанализе имело большое значение для диагностики.
Другие вклады психоанализа в оценку личности.
В дополнение к теории драйвов, Эго, объектной и сэлф-ориентациям внутри обширного психоаналитического течения существует еще несколько других теорий, которые оказали влияние на наше понимание характера. Они включают в себя (но ими не ограничиваются) идеи Юнга, Адлера и Ранка; "персонологию" Мюррея; "трансактный анализ" Берна; "теорию сценариев" Томкинса; теорию "контроля-овладения" Сэмпсона и Вейсса; эволюционную биологическую модель Славина и Кригмана (Slavin & Kreigman, 1990). Многие терапевты опираются как на эти теории, так и на более общие теории, обрисованные выше. Я буду иногда ссылаться на некоторые из этих парадигм в последующих главах. К тому времени, когда эта книга выйдет в свет, несомненно, появятся приложения теории хаоса, дающей еще один набор моделей и конструкций, освещающих развитие, структуру, функции и нарушенное функционирование личности.
В заключение я хочу подчеркнуть важное значение динамических процессов в характере. Психоаналитические теории делают акцент на динамике, а не на чертах личности. Именно внимание к изменяющимся (осцилирующим) паттернам делает аналитическое понимание более богатым и клинически более уместным, чем те своды признаков, которые можно найти в большинстве руководств и справочников, подобных DSM. Люди предстают организованными в значимых для них измерениях и, как правило, демонстрируют качества, выражающие оба полюса любого очерченного в них измерения. Филип Слейтер (Philip Slater, 1970) выразил суть этой идеи, прокомментировав современную литературную критику и биографию:
"Поколения гуманистов восхищались сами и восхищали своих читателей, показывая им "противоречия" и "парадоксы" реальных и вымышленных характеров просто потому, что и определенные черты, и их противоположности обнаруживались в одном характере. Но на самом деле противоречивые черты всегда сосуществуют, если они хоть сколько-нибудь интенсивны, и вся традиция выкапывания с умным видом парадоксов характера обязана производимым впечатлением лишь психологической наивности читателя".
Так, люди, испытывающие проблемы по поводу близости, могут быть обеспокоены как близостью в отношениях, так и дистанцированием. При этом люди, наиболее страстно стремящиеся к успеху, часто сильнее всего ему и мешают. Маниакальная личность психологически более подобна депрессивной, а не шизоидной; мужчина, имеющий беспорядочные половые связи, больше похож на того, кто разрешил свои сексуальные проблемы безбрачием, а не на того, для кого сексуальность не является проблемой. Люди сложны, а их противоречивость — не редкость. Аналитическая теория предлагает нам средства помощи нашим клиентам в поиске смысла в кажущейся необъяснимой иронии и абсурдности нашей жизни. Она помогает превратить свои слабости в свои достоинства.
Заключение.
Я кратко описала основные современные парадигмы, существующие внутри психоанализа — теорию драйвов, Эго-психологию, теорию объектных отношений, теорию собственного "Я", — которые открывают пути к пониманию характера людей. Особое внимание было обращено на практические выводы, которые можно сделать, рассматривая людей через эти разные призмы. Кроме того, я также отметила другие влияния на динамическое понимание структуры характера, и связанные с ними терапевтические подходы. Этот обзор лишь намечает очертания картины более чем столетнего интеллектуального брожения, споров и развития теории.
Дополнительная литература.
Для тех, кто никогда не читал Фрейда, лучший способ получить представление о теории драйвов в ее развитии — проштудировать "Толкование сновидений" (1900), пропуская части, посвященные современным автору спорам и развитию глобальных метафизических схем. Его "Очерк психоанализа" (1938) дает краткое изложение его поздней теории, но я нахожу его чересчур сжатым и сухим. Хорошим дополнением послужит работа "Фрейд и человеческая Душа" (Bettelheim, "Freud and Man's Soul", 1983). "Элементарный учебник психоанализа" Бреннера (Brenner, "An Elementary Textbook of Psychoanalysis", 1955) содержателен, но чересчур авторитарен для современного уха; я предпочитаю Холла (Hall, 1954).
Некоторые более современные книги дают исторические обзоры психоаналитической клинической теории. Особенно хороша "Эго-психология: теория и практика" (G.Blanck & R.Blanck, 1974). "Психоаналитическая теория, терапия и сэлф" Гантрипа (Guntrip, 1971) является образцом психоаналитического гуманизма, рассматривает психоаналитическую теорию на фоне ее развития, так же как и хорошо написанная работа Саймингтона (Symington, 1986). Хьюджес (Hughes, 1989) изящно изложил идеи Кляйн, Винникотта и Фейербейрна. Фромм-Райхманн (Fromm-Reichmann, 1950) и Левензон (Levenson, 1972) являются яркими представителями американского интерперсонализма. Гринберг и Митчелл (Greenberg и Mitchell, 1983) проницательно сравнивают теорию драйв-конфликт и теорию отношений.
Среди источников по сэлф-психологии "Анализ собственного "Я" Кохута (Kohut, "The Analysis of the Self", 1971) наиболее труден для восприятия начинающего, но "Воссоздание собственного "Я" ("The Restoration of the Self") намного легче. Обзор и критическая интерпретация развития сэлф-психологии Чессика (Chessick, 1985) будет весьма полезна. "Контексты бытия" (Stolorow & Atwood, "Contexts of Being", 1992) — популярное введение в интерсубъективный подход.
В качестве введения в теорию контроля-овладения может послужить книга "Как работает психотерапия" (Joseph Weis, "Hou Psychoterapy Works", 1993). Наиболее сжатым и ясным обзором развития психоаналитической теории личности является, возможно, эссе Вестена "Руководство по теории и исследованию личности" (Westen, "Handbook of Personality Theory and Research", 1990). Обе последние книги Фреда Пайна (Fred Pine, 1985, 1990) представляют собой выдающийся пример интеграционизма.
