Часть 1 . Бюрократический организм. [1.1.] Как устроен русский чиновник

Нет никакой тайны в том, что огромная машина государственного аппарата в России давно уже стала особым, закрытым до оскала острых зубов миром. Это великолепный по своим размерам механизм четко переваривает каждые сутки миллиарды часов общественно-полезного времени. Превращая его в бессмысленные и, по сути, не нужные заботы каждого простого человека нашей страны. Массы людей мучительно толпятся в бесконечных очередях к многообразным российским бюрократам в надежде вырвать очередную бумагу, необходимую для получения еще десятка других, таких же бумаг, чтобы в итоги добраться до финальной приемной очередного государственного управленца и, наконец, добиться своего. Но чаще всего несчастному гражданину придется туже работу проделать вновь еще ни один раз — таковы реалии сложного и, безусловно, полезного механизма российской бюрократии.

Хорошие манеры чиновников редкость во всем мире. Но что касается чиновников из России, то их безграничное хамство и человеконенавистничество известно на всех континентах. И если кто-то думает, что подобное поведение позволено нашей бюрократии только на родине, то он глубоко заблуждается. Не раз приходилось автору слышать жалобы иностранцев на невыносимую злобу сотрудников российских посольств и консульств (даже в США). Ни на минуту не смущаясь, порочат государственные люди свою родину в глазах других народов. Презирая человека в любой стране «наши дипломаты» не делают исключения и для своих граждан оказавшихся за рубежом. Последнее дело, свидетельств этому множество, обращаться в российское посольство, в каком бы трудном положение вы не оказались в чужой стране. Бюрократы, сосредоточенные на этом островке российской государственности, вряд ли захотят вам помочь — их дело государство, а не человек.

И все-таки как устроен российский чиновник — порядок без сердца и ум без порядка? Что за душа спрятана в его сытом и малоподвижном теле, столь пренебрежительном к окружающим? Бюрократы всех народов очень похожи. Они даже могут представлять некий интернационал — сообщество повадок и черт, способных выделить их как особых жителей планеты. Однако чиновники России, сохранив и поддержав заслуженную еще много веков назад всеобщую ненависть народа, по праву могут быть отнесены к «лучшим» представителям сообщества государственных людей. Каждый день, выполняя свою «бесценную» работу, они поддерживают деловую и личностную репутацию русской бюрократии. Вековая традиция отчуждения, подчинения и почитания имперской славы, хранится ими как некий вечный огонь — основа их душевного состояния и жизненного порядка. Но все это еще не ключ к пониманию русской бюрократии, ее природы и чувств, ее желаний и их сексуальных воплощений.

Никому не удавалось понять жизнь, как отдельного человека, так и целого социального улья, без глубокого мысленного проникновения в личностную природу каждого маленького элемента исследования. Без того, чтобы, преодолев форму добраться до содержания, как оно есть, и, исследовав каждую деталь системы, отрыть в сумме полное ее значение. Тем более, невозможно раскрыть сексуальность человека, понять значение его влечений и поступков, не добравшись до основ его характера — до социальной природы его породившей, до отношений без которых его не могло быть.

Чиновник начинается с детства. Сперва он появляется на свет. Затем посещает ясли и идет в школу. Крепко держа портфель с книжками, вышагивает он влекомый общественным механизмом на осенней улице по направлению к самой обыкновенной школе. Он садится за парту, и не спеша и заботливо переворачивая странички букваря, начинает превращаться в чиновника — результат не обязательный, но не редкий. Как это происходит?

«Внимательно слушай учительницу…- Говорит маленькому существу мама.- Ты должен учиться на одни пятерки, быть послушным и правильным». Малыш, неважно мальчик это или девочка, не моргая, кивает своей причесанной головой. Он будет слушаться. Он правильный механизм. И когда после занятий он придет домой, он откроет учебник и будет чутко сидя под лампой большого письменного стола читать его, что-то вдумчиво выписывая в тетрадку. Он не пойдет вечером гулять с друзьями по грязным закоулкам. Не станет пробовать вкус свободы и табака. Он не отважится лазить по крышам, деревьям и старым сараям. Он будет познавать мир по книжке и никаким иным образом — противопоставление вот в чем секрет. Потому, что так решили его родители и другие взрослые. Будут идти годы. И он не выдержав схватки за свое право на клочок детской свободы, сдастся им.

В такой момент маленькое обреченное другими людьми существо бывает жаль. Но по настоящему чиновник начинается еще раньше…

Едва родившись, крошечный человек оказывается связанным правилами и авторитетами — его лишают прав и «награждают» обязанностями. «Ты должен слушаться папу, маму, бабушку и дедушку или будешь наказан». Он неожиданно попадает в капкан строгих общественных отношений. Капкан, связывающий его правилами и авторитетами на всю жизнь. «Тетя сказала тебе вести себя хорошо, и ты должен быть послушным»,- сухо говорит малышу родитель. Ребенок опускает глаза. Никого не интересует его мнение.

С первых шагов детства будущему чиновнику запрещено гораздо больше, чем позволено. И каждая его попытка вырвать себе с боем немного прав и радости заканчивается суровым наказанием. Из него усиленно и целенаправленно делают раба, послушный механизм циничного мира. Его «готовят к жизни». Не к жизни, пьяный аромат которой манит шумом из-за приоткрытого окна, а к жизни организованной и правильной, иерархичной и точной. Попросту ребенка ломают, уродуют постоянными и тяжелыми правилами, подчиняют системе, лишая любого права на самостоятельный выбор и поступок. Так делаются будущие бюрократы — люди, чей жизненный путь направлен в стороне от творческих замыслов и порывов подлинного человека.

И вот малыш идет в школу. Запертый в душном классе с массой далеких ему, непонятных существ с челками и косичками, малыш набирается сил и дает шанс своей мечте, жажде радости и свободы. Он бунтует. И если маленький человек прорывается к свету жизни, обнаружив брешь в обороне противника, он уже не будет хорошим чиновником. Он, скорее всего, не будет им вообще. Не будет, потому, что почувствует и полюбит людей. Сперва игры, а потом реальные события мира завлекут его и он, охваченный порывами желаний, чувств и интересов пойдет своей дорогой. Он сам выберет профессию, женщину или мужчину, он не сломается и не сдастся. Он останется человеком и не станет чиновником.

Родители будущего бюрократа зорко следят за его судьбой и если они видят, что ребенок «отбивается от рук», радостно бежит вечером на встречу к друзьям или швыряет после занятий портфель в угол, хватает запрещенные книжки, то они жестко принимаются за воспитание. На ребенка безмерно усиливается моральное давление, его буквально душат отчуждением, ему с такой силой навязывают правила «взрослой жизни», что его внутренних сил в один момент перестает хватать. Иногда, чтобы усилить эффект психической атаки, ребенка дерут. Бьют не очень сильно, но душевно и методично.

И вот уже безрадостно сидит одинокое существо за партой в бушующем классе. Оно уже знает, что правила нарушать нельзя. Оно знает, что необходимо быть «серьезным», послушным и исполнительным. Ему известно, что каждый своевольный поступок ведет не к пьянящему аромату воли, а к жестоким наказаниям — к страданию и боли. Существо сдалось, не сопротивляется больше. Оно знает, что в жизни есть только одна дорога. Взрослые нацелили его на нее, и оно пойдет по ней — дитя рабов. Должности, деньги, грамоты и медали, оценки руководства и правительства станут для него высшим благом. И только маленькая, сказочная капля мечты еще теплится в детской душе. И если чуть-чуть отпустить контроль, ослабить седло и подпругу, эта жизнь станет расти и личность вырвется на свободу. Но, как часто этого не происходит.

Школу сменяет университет, или еще хуже российская армия. В первом месте юный продукт беспощадной системы, все так же некритично черпая знания только из учебников и наставлений, жестко соблюдая правила, и стремясь эти правила навязать товарищам, окончательно мутирует из человека в штамп. Он становится чиновником, человеком-вещью для которого ступеньки карьерной лестницы — вся жизнь. Он окончательно набирается цинизма и подлости. Второе место — федеральная армия, удел беднейших классов России. Здесь не готовя высоких управленцев. Но самый мелкий и жестокий вариант российского бюрократа производится здесь. Из изуродованных человеческих судеб делается милиция — полиция нынешней России. Структура, в которой низкие служаки режима, глупые, безвольные, чуждые уважения как к человеку в себе, так и к человеку в других, ведут от лица власти борьбу со своим народом. Перешагивая через закон, право и свободу.

Нет вещи страшнее российской армии. Нет вреднее ее для человеческой души, для гордого и доброго характера человека. Беспощадная, основанная на бесправии солдата, построенная на издевательстве над ним, пытках и постоянных избиениях, она призвана воплотить только одну цель — не защитить страну, а изуродовать как можно больше человеческих душ и жизней. Только так, переломав в военно-бюрократическом конвейере судьбы, можно на выходе получить злобное, трусливое, но послушное существо. Существо только и способное быть полицией: собакой на поводке системы нацеленной желтыми зубами на тело всего общества. Но, к счастью, не со всеми людьми удается проделать такое. К гордости нашего народа не мало тех, кто, выдержав всю цепь нравственных и физических экзекуций, остается человеком. Они не одевают милицейских погон. Возвращаясь в обычную жизнь, они трудятся в ее сферах, прекрасно зная, что армия, милиция, суды и прокуратура их враг, а не защитник.

За школьной или университетской партой, в казармах или училищах милиции и спецслужб, всюду системой достигается один эффект — создается мелкая, рабская душа российского бюрократа. В строгом костюме, платье или мундире этот зверь будет годами терзать свой народ. Мстя ему изо дня в день за собственную слабость, комплексы, детские обиды и боли. Это и есть основное дело российской бюрократии.

Не все в нашем обществе склонны считать чины милиции и других органов «правопорядка» чиновниками. Однако современный милиционер тоже чиновник, только как уличный бюрократ самого низкого уровня. Поэтому и желания у него классовые, но неудовлетворенные ввиду убогости его статуса в мире чиновников, и сам он по собственным ощущениям — бюрократ. Чувствуя свою идентичность с управленческим классом России, даже самый ничтожный милиционер испытывает бессознательную радость того, что и он чиновник. Что, пускай он уличный и жалкий, но, как и сытый важный господин в дубовом кабинете, он тоже представитель бюрократии. Но, понимая, что он только «низшая ступень», чиновник в милицейской форме старается, как можно больше откормить себя, придав своему бюрократическому телу большую важность.

Судьба каждого чиновника индивидуальна. И тот путь, что мы описали не всегда и не во всех деталях проявляется в жизни русского бюрократа. В становлении личности возможны самые различные повороты случая. И мы немного остановимся на них, еще раз подтвердив, что именно нравственные установки делают человека чиновником.

Игорю, 47 лет [4]. Он работает в одной из окружных администраций столицы. Свою аппаратную карьеру начал еще в советское время. Семья, в которой он вырос, была обычной — в ней не было потомственных руководителей. Родители воспитывались в сельской местности и познакомились уже в институте (отец учился после армии), в Москве. Городе, в котором они и остались, потом работать на одном из промышленных предприятий. Из-за трудного, мало-сговорчивого характера карьера у отца не получалась. От этого все свои силы он прилагал к формированию сына.

В семье мальчика воспитывали довольно строго, считая, что только через дисциплину можно сделать из ребенка «достойного человека». Из своего детства Игорь хорошо помнит, что ему часто не давали играть, заставляя садиться за уроки — учился он хорошо, но давалось это с трудом. За плохие оценки его лишали права гулять и не разрешали играть (конструировать было его любимым занятием). Физически почти не наказывали, но могли запереть дома на весь день и дать «строгое задание». Ребенка старались не просто контролировать, но стремились управлять им, как машиной.

«Все задания, что давали мне отец или мать, были предельно точным…- Вспоминает Игорь.- Особенно строг был папа, он просто требовал как от солдата все делать точно и в срок. За плохую успеваемость могли престать со мной разговаривать — и тогда я попадал в какой-то капкан отчуждения… Если они чего-то хотели от меня то добивались этого методично и последовательно… С сестрами я такого не замечал».

Уже в школе, в пионерской организации Игорь проявил себя как «надежный и исполнительный парень». Отец требовал от него быть образцом не только в учебе, но и в общественной работе, при этом он не позволял сыну проявлять свою волю — здесь действовал самый жесткий запрет. В последствии молодой человек легко поступил в институт, где через комсомол и начал свое «продвижение по службе». «Первым серьезным успехом было избрание меня секретарем ячейки, потом из-за хорошей организованности продвинулся на ступеньку выше, потом еще… но дальше карьера не пошла — видимо я как-то унаследовал прямолинейность отца, а карьере это вредило,- рассказывает Игорь,- помню, был один серьезный конфликт, не я его спровоцировал,…но мне тогда тяжко пришлось…»

В администрации Игорь не занимает высокий пост, но работает уже больше 5 лет и считается пунктуальным сотрудником. До этого, сразу после падения СССР и исчезновения комсомола он трудился на благо государства в одной из районных администраций Москвы, затем был переведен в округ.

Описанный нами герой типичный хороший представитель российской бюрократии старой школы. Он не склонен к подхалимажу (это ненормально для российской управленческой сферы), но очень исполнителен и пользуется доверием руководства. Подобные люди среди русских чиновников встречаются редко. Человек Игорь довольно скучный, угрюмый и редко улыбающийся. Он носит застегнутый на все пуговицы строгий костюм, неплохо скрывающий полноту, бесцветный галстук и разговаривает вялым измученным голосом в котором, тем не менее, звучит строгая нотка — сотрудники говорят, что таким он был всегда. Семейная жизнь этого человека началась рано. Она вполне стандартна, за исключением того, что детей у него нет. Коллеги отмечают, что с чиновниками младшего ранга он бывает довольно груб, но при этом в решениях редко бывает несправедлив.

В детстве Игорь мечтал стать инженером-конструктором и создавать машины, но строгость семейных заповедей не позволила развиться этому его детскому желанию. В дальнейшем вся жизнь его подчинилась «какому-то течению» и привела его в управленческую сферу государства.

Не станем задерживаться на подробном разборе характера описанного человека, мы еще остановимся на подобных примерах детально, и перейдем к следующему герою, чей жизненный путь в бюрократию существенно отличается от судьбы Игоря.

Елизавета, коренная москвичка, принадлежит к тому же поколению, что и Игорь. Ей 42 года. Работает она в аппарате Государственной Думы и заведует чем-то вроде отдела. Как это часто бывает с девочками, родители (интеллигентная семья) воспитывали ее дольно мягко, при этом, стараясь заложить в ребенка свои представления о женской нравственности и успешности — здесь они проявили завидную последовательность и упорство.

Девочка училась отлично и даже получила медаль по окончании школы. Она была примерной пионеркой и комсомолкой. Правда, несколько эгоистичной и честолюбивой по характеру, от чего страдали ее подруги (с одной из них удалось поговорить). Чуждая обычных развлечений Елизавета умела хорошо приспосабливаться к учителям и начальству, не брезгая доносами на товарищей и откровенным лицемерием. Рано определив для себя, что подчинение окружающих может быть источником приятных ощущений, она с первых шагов в школе стала прокладывать себе путь к власти. «Быть лучшей ученицей, командиром звена…» и так далее. В интересах карьеры Елизавета вышла замуж в 23 года, подобрав тихого и безвольного, но обладавшего неплохими семейными связями мужа. Это и обеспечило ей дальнейшее продвижение уже в новое, постсоветское время. Получив работу сперва в министерстве, а потом в Госдуме, Елизавета не только проявила себя как неплохой организатор, но и завела несколько любовных романов с руководством. Это ей не только не помешало, но и помогло. Сослуживцы считают ее безжалостной начальницей, которой, тем не менее, удается казаться милой и даже иногда доброй.

В браке у Елизаветы два сына. Но к мужу она не питает никаких чувств, кроме презрения, что выражается в постоянном ее стремлении командовать им. Подобным образом она ведет себя и по отношению к детям. Послушная с начальством, Елизавета любит причинять душевную боль подчиненным, отыскивая их слабые места и мелко унижая в бытовых ситуациях. Все это она вполне спокойно объясняет себе необходимостью поддержания порядка и иерархии.

В истории российской бюрократии последних десятилетий, в связи с разрушением СССР, существует два довольно отличных поколения. Одно из них, примеры людей из которого мы дали выше, формировалось в управленческой системе Советского Союза, другое связано своим появлением уже с капиталистической Россией. Оба они имеют общую психическую структуру, но различаются по целому ряду моральных установок. Старшее поколение бюрократии более консервативно и по отношению к различным идеологиям более цинично — ему привычна их смена и оно легко приспосабливается к изменяющимся государственным ориентирам. Молодежь отличается честолюбием, часто нескрываемой тягой к роскоши и богатству. Нравственно она более свободна, чем предыдущее поколение, но в целом, в сравнении с общественным пониманием моральных границ, кажется слишком консервативной в своих устоях, эгоистичной и беспринципной. Обе чиновные «школы», несмотря на существенное различие эпох их породивших, представляют собой одно целое и независимо от деталей соединяют в себе душу и тело одного социального целого — бюрократической касты.

Владислав, стал чиновником относительно недавно. Ему 25 лет, работает в паспортном столе (отделение внутренних дел, город Самара). Отец всю жизнь проработал в милиции (дослужился до майора), мать — служащим в социальной защите. Сына воспитывали строго, отец часто, когда был пьян, прибегал к физическим мерам. Мать объясняла ему, как устроена жизнь. В период ельцинских реформ семья не бедствовала. В распоряжении ребенка были дорогие и безвкусные игрушки. Время мальчика почти не контролировали, но постоянно держали в плотном эмоциональном напряжении, требуя выполнять (чаще всего не связанную с учебой) волю старших.

Учился Владислав довольно средне, в институт поступил без особых трудностей — обучался на финансиста (платно). На работу попал по знакомству, сразу после окончания института. Помогли связи отца. Вначале с виду тихий молодой человек не хотел работать в милиции, но еще в студенческие годы, поняв, что деньги можно зарабатывать и без непосредственной коммерции, пошел по стопам родителя. Оказавшись на государственной службе, он сразу разобрался с ситуацией и встроился в существующие отношения. Продвижение по службе у него шло быстро (снова помогали связи), но главным была возможность хорошо зарабатывать на «помощи в выдаче документов».

По характеру Влад, кажется человеком тихим и спокойным, даже неуверенным в себе. Но в делах, как говорят его друзья, он способен проявить себя «очень упертым мужиком». При более близком общении видно, что за периодическими сменами тихого и напористого поведения у Влада прячется большое число комплексов и непрерывных болезненных психических переживаний. Все это молодой человек умеет хорошо скрывать. В жизненных ценностях Владислав довольно стандартен. Его привлекают дорогие машины, роскошные квартиры, он любит носить модные костюмы, разбирается в фирменных часах. Женщины тоже привлекают его по внешнему лоску — к эмоциональным контактам с противоположным полом он не стремится, наоборот, стараясь его избегать.

Сексуальная жизнь молодого чиновника представляет собой череду походов в рестораны со случайными знакомствами, посещений сауны с проститутками и «почти семейной» дружбы с официальной девушкой. На которой Влад собирается вскоре жениться.

История русской бюрократии насчитывает много веков. Немало изменилось с тех времен, когда впервые простой человек должен был столкнуться с представителем власти — слугой государства. Технический, культурный и социальный прогресс проделали за эти столетия колоссальную работу, изменив лицо нашей страны до неузнаваемости. Изменив все общество, подвигнув его вперед, освободив от многих оков в революционных битвах начала XX века. Но поменялось ли отношение общества к бюрократии? Стал ли чиновник более привлекательным для людей, по сравнению с минувшими временами? И если нет, то почему? Обратимся на время к тому, каким видели русского бюрократа те, кто был уже знаком с более зрелыми общественными отношениями. Французский путешественник, роялист ставший после знакомства с монархической Россией либералом, Астольф де Кюстин посетил нашу страну в 1839 году, написав затем книгу «Россия в 1839 году». Вот как он описывал свои ощущения после первого знакомства с российской бюрократией:

«…в Петербурге чиновники разобрались с ними в три минуты, меня же не отпускали в течение трех часов. Привилегии, на время укрывшиеся под прозрачным покровом деспотической власти, вновь предстали предо мной, и явление это неприятно меня поразило.

Обилие ненужных предосторожностей дает работу массе мелких чиновников; каждый из них выполняет свои обязанности с видом педантическим, строгим и важным, призванным внушать уважение к бессмысленнейшему из занятий; он не удостаивает вас ни единым словом, но на лице его вы читаете: «Дайте мне дорогу, я — составная часть огромной государственной машины». Эта составная часть, действующая не по своей воле, подобна винтику часового механизма — и вот что в России именуют человеком! Вид этих людей, по доброй воле превратившихся в автоматы, испугал меня; в личности, низведенной до состояния машины, есть что-то сверхъестественное. Если в странах, где техника ушла далеко вперед, люди умеют вдохнуть душу в дерево и металл, то в странах деспотических они сами превращаются в деревяшки; я не в силах понять, на что им рассудок, при мысли же о том давлении, которому пришлось подвергнуть существа, наделенные разумом, дабы превратить их в неодушевленные предметы, мне становится не по себе; в Англии я боялся машин, в России жалею людей. Там творениям человека недоставало лишь дара речи, здесь дар речи оказывается совершенно излишним для творений государства.

Впрочем, эти машины, обремененные душой, чудовищно вежливы; видно, что их с пеленок приучали к соблюдению приличий, как приучают других к владению оружием, но кому нужна обходительность по приказу? Сколько бы ни старались деспоты, всякий поступок человека осмыслен, только если освящен его свободной волей; верность хозяину чего-нибудь стоит, лишь если слуга выбрал его по своей охоте; а поскольку в России низшие чины не вправе выбирать что бы то ни было, все, что они делают и говорят, ничего не значит и ничего не стоит.

При виде всевозможных шпионов, рассматривавших и расспрашивавших нас, я начал зевать и едва не начал стенать — стенать не о себе, но о русском народе; обилие предосторожностей, которые здесь почитают необходимыми, но без которых прекрасно обходятся во всех других странах, показывало мне, что я стою перед входом в империю страха, а страх заразителен, как и грусть: итак, я боялся и грустил… из вежливости… чтобы не слишком отличаться от других».

Конечно, современный российский бюрократ не такой, каким он был в XIX веке. Изменилась социальная среда, отношения. Другим стал тот мир ценностей и норм, ориентируясь на который формируются русские чиновники. Ушли в прошлое сословные разграничения и привилегии аристократии (исчезла она сама), однако почти неизменным остался принцип приоритета иерархии и материальных благ в жизни государственных управленцев. Продвижение по службе, деньги и власть, пускай не большая, но ощутимая, и в наши дни выражают и создают внутреннюю природу чиновника, одновременно порождая и его психические проблемы.

В детстве и юности, когда человек под давлением старших только начинает свое превращение в часть бюрократической системы, первое, что он испытывает это чей-то внешний контроль над своим временем. Потом, видя, что его время превращено другими в нечто управляемое извне, он ощущает, что его поступки, все его поведение поставлено под контроль. Подвергаясь проверкам, оказываясь в особом механизме систематизированного наставниками общения, постоянно ощущая мощное эмоциональное давление, человек исподволь приучается к тому, что его самостоятельного Я не существует. Не существует свободного выражения чувств, и вся их механика должна строиться на достижении поставленных задач — радость от успеха в санкционированном деле, при выполнении отведенной работы, тревога и страх в случае неудачи. Эмоции контролируются и подавляются, приучаясь к состоянию жестких нравственных табу, в которых скучное бытие не отделимо от подавления ощущений. Ощущений как положительных, так и негативных.

Главное, в чем оказывается ограничен ребенок — это игры. Не только их время, но и содержание контролируется родителями, изменяясь ими не в установке на более полное и свободное отражение действительности с целью извлечения ребеночком уроков из окружающего мира (творческого обучения жизни), а в ином направлении. Старшие преследуют другую цель. Ими осуществляется программирование маленького человека на определенный «правильный» жизненный путь полностью возможный только благодаря внушаемым ему ценностям и жизненным установкам. Параллельно родители бессознательно переносят на ребенка собственные комплексы — страхи взрослых, их болезненные реакции и нравственные искажения травмируют еще не сформировавшееся существо. Вместе с этим в отношениях маленького человека и старших появляется отчуждение, а также тревожность и нестабильность в его ощущениях. Личность ребенка оказывается под мощным ударом негативных образов и поведенческих систем.

Вместе с играми родители контролируют и контакты ребенка, его друзей и общение. Давая характеристики отрицательным на их взгляд знакомым мальчика или девочки, взрослые тенденциозно используют перенос негативных нравственных образов, часто связанных с их реакционными представлениями о необходимости существования социального и экономического неравенства. Однако все же, в своем решении запретить маленькому человеку общение с каким либо сверстником родители и наставники руководствуются отнюдь не рациональными оценками — их они нередко выдумывают в ответ на возмущенное «почему». Прочно занимая второе место, банальный расчет в духе «это девочка из богатой семьи» или «у этого мальчика папа директор фабрики» по распространенности уступает первенство переносу родителями собственных психических проблем на ребенка и его окружение. По своей природе явление это носит бессознательный — не осознаваемый характер. Обе причины семейных репрессий к личным контактам маленького существа приносят равный вред. Вырабатывая с одной стороны цинично-прагматичное отношение к дружбе, с другой стороны через перенос родительских комплексов, они ведут к глубокому травмированиюю еще очень хрупкой психики ребенка. Заковывают его в вечное одиночество.

Важным фактором воспитания будущего чиновника является страх. Систематически внушаемый ребенку вместе с другими болезненными ощущениями со стороны взрослых, он через подавление ответных негативных эмоций ведет к усугублению общего состояния отчужденности и подменяет собой здоровые жизненные ориентиры, прежде всего радость. Чувства человека приобретают искаженный характер. Приучаясь выстраивать свое поведение так, чтобы избегать последствий неизменного страха (оскорблений и наказаний родителями) маленькое существо постепенно привыкает к тому, что непрерывная боязнь является его постоянным состоянием. Ощущением, возникающим из-за закрепленного в психике правила подавлять естественное возмущение собственным унижением, то есть желание ответить на него, а не избежать неминуемой преграды. Все это выступает еще одной причиной толкающей человека на путь лицемерия и самоизоляции, как по отношению к старшим, так и к остальному окружающему миру отношений.

На ряду со страхом, существует еще одно важное ощущение — стыд. Нося физиологический и социальный оттенок, по своей сути оно выражает общую социально-экономическую природу, заложенную в человека консервативным воспитанием. Острое чувство стыда, переживаний за свои реальные и вымышленные недостатки, сопутствующее большинству русских чиновников всю жизнь и является закономерным выражением табуированности их внутреннего мира, основы которого закладываются в детские годы.

В дальнейшей жизни у человека происходит закрепление, либо в лучшем случае частичное снятие, приобретенных в детстве болезненных черт. Однако даже если на протяжении жизни у личности, избравшей путь бюрократического существования, и разрешаются некоторые психические противоречия, связанные с прошлым, то усугубление других проблем, неизбежное в данной системе, ведет к сохранению прежнего эмоционального и нравственного состояния. Суммарно это не просто накладывает отпечаток на сексуальную жизнь, но вообще формирует ее как некое болезненно-своеобразное целое.

Каждый чиновник — исковерканная личность. Какой бы высокий пост он не занимал, ни что не может скрыть его душевного уродства, глубоких ран нанесенных еще в детстве. Носитель самых консервативных правил, циничных, двуликих моральных норм, вечно сутулый, если не в жизни то в душе, испуганный и подлый — таков конечный продукт «хорошего» воспитания, формирования личности основанного на страхе и подавлении. Именно в этом кроется причина неприглядной сексуальной жизни российских государственных управленцев. И внимание к ней с нашей стороны закономерный итог многовекового существования отчужденной бюрократической касты.