Часть 2.. Принципы работы с мозгом

Глава 3.. Проповедь здравого смысла

Хорошо быть кошкою, хорошо собакою…

Почему киников называют «киниками»? Вопрос закономерный, а ответ прост: киники, равно как и кинологи, — производное от древнегреческого слова «собака». Знаменитый Диоген (Синопский), который, как гласит предание, поселился в бочке и смущал публику, занимаясь онанизмом на базарной площади, решил жить, как собака. Его отец, рассказывают, был фальшивомонетчиком, а сын стал обличать фальшь любого штампа, любой условности, любого авторитета: нет подлинной чести, нет подлинной мудрости, нет счастья и нет богатства — все это низменные металлы с фальшивой надписью. Таков базовый посыл философии кинизма.

Как-то Диоген попросил милостыню у ворчливого и угрюмого человека. «Если ты меня убедишь, то подам», — сказал тот. «Да если бы я мог тебя убедить, то давно бы заставил повеситься!» — ответил ему Диоген.

Но откуда взялась «собака»? Диоген считал достойным жить, как собака, аккурат в соответствии с известной присказкой: «Хорошо быть кошкою, хорошо собакою: где хочу — пописаю, где хочу — покакаю». Действительно, если разобраться, человечество пошло по абсолютно ложному пути, когда эту, в сущности, совершенно никчемную проблему «туалета» превратило в нечто выдающееся. И ведь на этом стоит вся цивилизация! Вопрос «физиологических отправлений», если разобраться, выеденного яйца не стоит — обычное дело, ничем не отличающееся от другой физиологической потребности: от питания, дыхания и т.п. Однако же, нет, «туалет» (а к нему, понятное дело, примыкает и сексуальность, хотя, возможно, все с нее и началось, так, по крайней мере, полагает товарищ Фрейд) стал чем-то исключительным, вокруг него все закрутилось, завертелось, возникло бесчисленное множество самых разнообразных условностей, предрассудков, страхов, проблем и т.п.

Вся наша цивилизация, если задуматься, стоит на этом «пункте», и причем стоит вверх ногами! Наша мыслительная деятельность вращалась вокруг этого вопроса по причине необходимости его обойти, поскольку же естественную физиологическую потребность обойти невозможно, то кружить здесь можно до бесконечности, заглядывая параллельно в вопросы смысла жизни, добродетели, веры и т.п.! Вот он, оплот нашей культуры, прошу прощения, — в «туалете»! Вот он, инициатор наших «мозговых штурмов» (я снова извиняюсь), — в «туалете»! Ну, ведь и действительно — глупо! И поэтому Диоген рубит это чахлое древо под самый корень — «хорошо быть кошкою, хорошо собакою»…

Было бы большой ошибкой думать, что мудрец рассматривал такой способ жизни как панацею от всех бед. Его поведение — это метафора и одновременно гипербола, задача которой — усилить сообщение, чтобы сделать его более явным. Диоген восстал против искусственности нашей жизни и считал, например, что Прометея наказали по заслугам: нечего было воду мутить! Цивилизация, конечно, хорошо, но вот неврозы-то — это ее производное. Качество жизни, превратившейся в муку, также на совести проводивших эти эксперименты с благими намерениями и летальным исходами. Впрочем, ниспровержение условностей не было для Диогена самоцелью, он, в действительности, был разгневан другим — тем, что за этими условностями потерялся человек. Нет и не может быть существа, которое бы шло вопреки своим желаниям и оставалось бы при этом самим собой. Нет и не может быть существа, которое бы не ощущало своих желаний, а если бы ощущало, то готово было бы отказаться от них ради умозрительной добродетели.

Нет, это невозможно! А потому Диоген ходил по людным афинским улицам среди белого дня с фонарем и кричал: «Человек, где ты?! Я ищу человека!». Впрочем, иногда он был и еще более категоричен в своих высказываниях и выходках. Однажды Диоген закричал: «Эй вы, люди!» Сбежался народ, а мудрец-киник набросился на них с палкою: «Что вы сбежались?! Я звал людей, а не дерьмо!» Это выглядит столь же некрасивым, сколь и оправданным, ведь мы забыли сами себя, мы стыдимся своих желаний и думаем, что это правильно. Условности и предрассудки значат у нас более, чем жизнь человека. Я прошу прощения, но Пушкина и Лермонтова убили на дуэли, и эта глупость произошла по причине предрассудков и условностей. Конечно, если бы не было последних, то не было бы ни Пушкина, ни Лермонтова (как поэтов, разумеется), однако согласитесь, это и не повод к тому, чтобы их изводить!

Впрочем, мы настолько боимся своих желаний, своего истинного лица, что готовы их скрывать и сами скрываться. Мне часто приходится слышать: «А как это вы себе представляете?! Если мы все будем жить своими желаниями, это что же тогда получится?!!» Как правило, подобную сентенцию изрекает какая-нибудь благородная и благообразная дама. И когда я смотрю на нее, то в душе у меня возникает некоторое смятение: о каких-таких желаниях она говорит? Что это у нее за желания такие, что их воплощение приведет к крушению мирозданья? О-о-о, за благообразным видом благородных дам скрывается, видимо, нечто ужасное! Забавно…

Разумеется, желание должно быть ограничено, точнее говоря, оно не может не быть ограничено, и для этого совершенно не нужны какие-то исключительные и драконовские меры. В природе желания животных ограничены внешними обстоятельствами — ограничены в меру и разумно. Даже хищник, у которого нет никаких естественных врагов, и тот ограничен обстоятельствами! По крайней мере, он ограничен объемами своего желудка (если съест больше, то и умрет от заворота кишок), своими сородичами, с которыми придется искать разрешения «конфликта интересов», он ограничен, наконец, биологическими и природными циклами, продолжительностью репродуктивного периода. Иными словами, его желания ограничены естественным образом.

Кстати, о том, что бояться желаний не нужно, что не нужно их каким-то специальным образом регламентировать, Диоген сообщал просто и ясно, указывая на естественные ограничения. Когда его спросили, в какое время следует завтракать, он ответил: «Если ты богат — когда хочешь; если беден — когда можешь». «Что нужно делать, когда тебя бьют?» — спросили у Диогена. «Надеть шлем», — отвечал он. Когда же ему сказали: «Диоген, ты не заботишься о своей жизни, так побеспокойся хоть о своей смерти — назначь душеприказчика. Подумай, кто-то же должен будет тебя похоронить!». — Диоген невозмутимо отвечал: «Это сделает тот, кому понадобится мое жилище». Поразительно, но эта свобода от условностей, от предрассудков делала знаменитого киника абсолютно бесстрашным, но не за счет какого-то искусственного вымучивания храбрости, а опять же — естественным образом. Когда у Диогена спросили: «Вот ты хвастаешь, что тебе ничего не нужно, а сам ведь живешь в бочке! Что случится, если у тебя заберут бочку?», — Он ответил: «Останется место от бочки».

Действительно, мы делаем слишком много проблем из ничего и сами оказываемся заложниками этих проблем, наконец, мы вынуждены играть, изображать и теряться за этими играми. Старухе, которая прихорашивалась с помощью античной косметики, Диоген крикнул: «Если это ты для живых — то напрасно, если для мертвых — не мешкай!» Конечно, Диоген не издевался «подло» над «старой женщиной», он спрашивал: «Есть ли что-то за этими масками, которыми ты скрываешь свое лицо? И есть ли оно у тебя? И что ты знаешь о нем?» Да, было бы большой ошибкой думать, что этот киник — экстравагантный эксцентрик. Нет, таким был способ обращения, способ послания, адресованного каждому из нас: человек, где ты?! Жив ли еще? И зачем ты живешь?

Диоген без конца повторял: «Богами людям дана легкая жизнь, а они забыли о ней, гоняясь за лакомствами, благовониями и другими благами». «Счастье состоит единственно в том, чтобы постоянно пребывать в радостном состоянии духа и никогда не горевать, где бы и в какое бы время мы ни оказались». «Истинное наслаждение заключается в том, чтобы душа была спокойной и веселой. Без этого все золото Мидаса и Креза не принесет никакой пользы. Когда человек печалится о малом или большом, его уже нельзя считать счастливым, он несчастен».

Впрочем, люди мало прислушиваются к мудрецам, и это, по всей видимости, единственное обстоятельство, которое омрачало жизнь Диогена. «Если бы я заявил, — признался Диоген, — что лечу зубы, то ко мне бы сбежались все, кому нужно выдрать зуб, а если бы я пообещал исцелять глаза, то, клянусь Зевсом, ко мне бросились бы все показать свои гноящиеся глаза. То же самое произошло если бы я объявил, что знаю лекарство от болезней селезенки, подагры или насморка. Когда же я обещаю исцелить всех, кто послушается меня, от невежества и пороков, никто не является ко мне и не просит лекарства. Этого не случится, даже если я пообещаю заплатить приличную сумму!»

Смешно, но Диогена называли «спятившим Сократом», а ведь Диоген, как никто другой, обращался к подлинному здравому смыслу.

Именно ему принадлежит знаменитое высказывание: «Судьбе следует противопоставлять отвагу, закону — природу, страстям — разум». Противопоставлять, а не отменять одно другим, поскольку это и невозможно, и вряд ли оправданно…