ПРОИСХОЖДЕНИЕ АРИЙЦЕВ. ДОИСТОРИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК
ГЛАВА ШЕСТАЯ. МИФОЛОГИЯ АРИЙЦЕВ
Есть факт не менее замечательный, чем молчаливый переворот, низвергнувший всеми принятую гипотезу последовательных переселений арийских народов из Центральной Азии. Это — общее отречение от идеи, одно время существовавшей, о том, что Индия дает нам ключ к тевтонской, римской и греческой мифологии. Нам говорили, что «Веды заключают в себе истинную теогонию арийских народов»{265} и что «мифология Вед составляет то же для сравнительной мифологии, что санскрит для сравнительной грамматики». С уверенностью провозглашали, что открытие «общности происхождения мифологий греческой и санскритской» уже сделано. Сравнивали это открытие с «открытием нового мира»; и предсказывали, что «эта наука, сравнительная мифология, вскоре получит такую же важность, как и сравнительная филология»{266}.
Санскритисты уверенно заявляли об установленных ими соотношениях. Было объявлено, что Афродита, Эвридика, Афина, Дафна и Брингильда все были девами зари и их отожествили с Урвази; Геракл, Арес, Ахилл, Мелеагр, Орфей, Бальдер и Сигурд стали героями солнца и были отожествлены с Пуруравасом; греческие хариты были смешаны с индийскими гаритами, а индийский Марут стал Марсом римлян{267}.
Не придавали никакой важности тому возражению, что гариты, девять лошадей Индры, не имели никакого сходства ни по числу, ни по полу, форме и характеру с тремя грациями, харитами греческой мифологии. Елена, дочь Зари, похищенная Парисом, была отожествлена с Сарамой Вед, который, вместо того чтобы быть похищенным, сам находит коров Индры, которых у него украли и которые были небесными облаками. Профессор Макс Мюллер дошел даже до утверждения, что Ахилл, блестящий солнечный герой, должен был быть то же, что индусская Агалия, то есть богиня ночи, любимая и убитая Индрой{268}.
Все воззрения оставлены были без внимания, и было возвещено, что загадка арийской мифологии была, наконец, решена. Но такая уверенная надежда оказалась обманчивой. Ученые были не более согласны относительно санскритских источников имен греческих божеств, как и относительно очереди, в которой арийские народы двигались из глубины Средней Азии. Раскопки в неолитических могилах, за которыми следовал мемуар Иоганна Шмидта, сделали невозможной гипотезу последовательных переселений арийских населений на запад; а открытие Джорджем Смитом некоторых таблиц с гвоздеобразными надписями в курганах Ниневии повело к падению выводов сравнительной мифологии и показало ложность слишком смелых предсказаний чересчур пылких санскритистов.
Ключ к греческой мифологии действительно был найден, но не на берегах Ганга, как это раньше утверждали, а на берегах Тигра. Большая часть греческой мифологии, вместо того чтобы иметь общее происхождение с индийской, в сущности, не арийская и должна была прийти из Вавилона, через посредство финикиян. Как и следовало ожидать, большая часть греческой мифологии развилась, очевидно, из того же источника, как и первые элементы греческой цивилизации. Грубые варвары Эллады обязаны были своим знакомством с золотом и бронзой, с весом и мерой, с тканями, с пряностями, с ювелирным искусством, с искусством письма и с самой азбукой финикийским купцам, посещавшим их берега, а теперь мы видим, что они таким же образом обязаны и многими из своих божеств и большей частью своих мифологических сказок семитам, более их цивилизованным. Мифологи не могли объяснить, почему, если большое число греческих мифов, как они утверждали, составляло общее наследство арийской расы, их, однако, так мало встречалось в Италии и в Германии. Загадка эта в настоящее время решена. Эти мифы не были, как это предполагают, частью общего наследства арийцев, а просто были занесены извне, в сравнительно недавнюю эпоху, и распространение их ограничилось теми частями арийской территории, которые посещались финикийскими торговцами.
Раз этот след был найден, то по нему пошли с удивительным успехом.
Великая семитская богиня Истар, бывшая сначала луной, а потом планетой Венерой, имела два различных, характера: она была то целомудренной, воинственной девой, то сладострастным божеством любви. Финикийские моряки занесли ее с этим последним характером и под именем Астарты или Аштирофь в Кипр, откуда под именем Афродиты, дочери моря, ее культ распространился между греками; в то же время, вероятно, по сухопутному торговому пути через Малую Азию, вавилонская Истар достигла Эфеса под именем Артемиды. Таким образом, Афродита, вместо того чтобы быть, как указывалось индийским божеством, девой Зари, выходящей из моря, в настоящее время признана за вавилонскую богиню луны, принесенную финикийскими кораблями в Цитеру и Кипр.
Раз тождество Истар с Афродитой и Артемидой было установлено, то при помощи вавилонской эпопеи о сошествии Истар, найденной в глиняных табличках библиотеки Ассур-Банипала, легко объяснить значение большого числа темных греческих мифов. Фригийский миф об Атисе и Цибеле и соответственный греческий об Адонисе и Афродите оказались просто западной версией финикийского мифа о Таммузе и Астарте, то есть историей о луне, оплакивающей своего исчезнувшего супруга, солнце; известно, что имя Адонис было просто семитическим словом Адонаи — «господь» небес. Когда Артемида была точно так же отожествлена с Истар, то греческие амазонки были признаны за жриц арийской башни, а галли — за ее жрецов-евнухов. Ассирийское искусство представляет Истар с каской и луком, как греческое искусство — Артемиду{269}.
Бык, вид которого принял Зевс для того, чтобы унести Европу, молодую финикиянку, был отожествлен с быком Ану, семитическим богом, тем самым, которого мы узнаем в созвездии Тельца; Европа, «широколицая дева», есть не что иное, как другая форма Истар, широколицей луны, и не должна быть отожествляема с Урвази, девой Зари Вед{270}. Утверждали тождество этих двух имен, допуская, что санскритское S соответствует иногда греческому р; можно было бы, однако, подозревать, что миф о Европе был финикийского, а не индийского происхождения, так как Европа называется дочерью Феникса, а это есть способ высказать, что миф этот был принесен финикиянами.
Другой миф, по-видимому совершенно различный (история Персея, убивающего дракона и освобождающего Андромеду), помещался греками на берегах Финикии. Доказано, что этот миф представляет воспоминание о лунном затмении и что он вавилонского происхождения. Это греческое переложение финикийской легенды о битве Бель-Меродаха с драконом Тиамат и освобождении богини луны Истар в тот момент, когда дракон угрожал ее пожрать{271}.
Другой миф о Тиамате сохранился в греческой легенде об изувечении Урана своим сыном Хроносом. Этот миф, кажущийся нам столь отвратительным, есть не что иное, как неверно понятое переложение вавилонской космогонии, представляющей, как Бель-Меродах, семитический бог солнца, раздирает своего отца Тиамата, первоначальный хаос, из которого он вышел.
Арес, бог-воитель греков, был отожествлен профессором Сейсом{272} с Урасом, богом-воителем вавилонян, прозвище которого «господин свиньи» помогает объяснить темный греческий миф, представляющий нам Ареса убивающим Адониса, приняв форму кабана, подобно тому, как зуб зимы убивает бога солнца.
Смелая попытка санскритистов отожествить Марса (от mart) с ведийскими марутами, олицетворяющими ветры, представляла одну трудность: именно, что имя Марса было неизвестно грекам и даже иранцам. Это объяснение было, во всяком случае, менее допустимо, чем то, которое в настоящее время отожествляет его с Мату или Марту, вавилонским богом, управлявшим бурями, которого сирийцы обожали под именем Риммона.
Теория индийского происхождения великого мифа о Дионисе была поколеблена сравнением, которое установил Ленорман между Дионисом и финикийским богом солнца, носящим имя Дианизу, и это сближение было подтверждено д-ром Нейбауэром, который отожествил его мать Семелу, дочь Кадма финикийца, с финикийской богиней Землят и с «Землах из страны винограда» эдомитов.
Одним из самых главных возражений, встречаемых санскритологами, последователями сравнительной мифологии, было то, что в ведийских гимнах не встречается никакого следа Аполлона, великого бога солнца греков, божества, которое они почитали превыше всех других. Ни один из мифов, касающихся Аполлона, не походит на мифы богов солнца у индусов, и арийская апология не давала никаких средств для объяснения его имени. Если греческая и индийская мифологии составляли часть общего наследства арийских народов, то было бы странно, что имя и культ Аполлона был ограничен странами, посещаемыми финикийцами. Но эти тайны были, наконец, объяснены. Самая древняя эпиграфическая форма имени Аполлона есть Аплу, что соответствует семитическому Аблу, «сын» неба, один из титулов Таммуза, солнечного бога сирийцев. Точно так же Геракл есть солнечный бог семитов в другом виде. Двенадцать работ — это работы Издубара, аккадийского героя, историю которого можно прочесть в отрывках великой халдейской эпопеи, изложенной в целом составе за много веков до составления первых ведийских гимнов. Имя Геракла греческого изобретения, но Меликерт, имя, которое он носил в финикийской колонии, Коринфе, есть только греческое изменение имени Мелькарта, солнечного бога финикиян.
Когда система санскритского истолкования была таким образом сильно поколеблена в своих основаниях, то ученые начали сомневаться в правильности и других объяснений, получивших общее признание. Так, например, профессор Макс Мюллер отожествил Афину, великую богиню ионийских греков, с dahana Вед, представляющей «зарю», появляющуюся на небе. Филологическая трудность была велика, и ученые склоняются в настоящее время ко взгляду, что Афина была не заря, а молния. Тождество кентавров с гандарвами Вед стало предметом сомнения вследствие открытия кентавров, изваянных на вавилонских памятниках.
Наибольшая трудность, встретившаяся при этой попытке объяснить арийскую мифологию, давши ей за источник Веды, заключалась, может быть, в полном несходстве между именами греческих и римских божеств. Юнона и Гера, Венера и Афродита, Марс и Арес, Меркурий и Гермес, Диана и Артемида, Нептун и Посейдон, Церера и Деметра, все эти имена совершенно не сходны. Так как Риг-Веда объясняет лишь небольшую часть мифологии греков, язык которых приближается к санскритскому гораздо больше, чем латинский, то трудно надеяться объяснить мифологию Италии мифологией Индии.
Но в настоящее время известно, что многие из мифов, которыми предполагалось некогда указать общность происхождения греческой и римской мифологии, суть не более как мифические легенды, произвольно и в более позднее время перенесенные с одного божества на другое, совершенно различное. Так приключения Геракла — солнечного героя греков, заимствованные, как мы видели, у вавилонского Издубара, были впоследствии приписаны Геркулесу — древнему италийскому божеству оград, ничего не имеющему общего с Гераклом, за исключением случайного фонетического сходства в имени{273}. Точно так же Сатурн — италийский бог земледелия — был отожествлен с Кроносом просто только потому, что его эмблема — коса земледельца походила на косу Кроноса, в свою очередь представлявшую согнутую саблю, с которой прототип Кроноса Бел-Меродах сражается с силами тьмы.
Точно так же греческие мифы, относящиеся к Афродите, почти все семитического происхождения, были смело приписаны Овидием и другими Венере — божеству чисто италийскому, никаких следов которого не встречается у Гомера, Гезиода, в Авесте или Риг-Веде; одно лишь имя Венеры может быть объяснено, как имя арийское, при помощи санскритского слова vanas, означающего то, что приятно, в особенности удовольствие от питья{274} и половое наслаждение. Греческие мифы, относящиеся к Посейдону, точно так же были приписаны Нептуну, имя которого можно объяснить иранским словом napat (вода). В старом ирландском встречается слово triath, обозначающее море и помогающее объяснить греческого Тритона, санскритское trita и зендское thrita. Во всех случаях первоначальны лингвистические элементы менее древних мифологических имен, но не сама мифология.
Эти примеры могут служить для доказательства, что если у арийцев и был общий наследственный язык, то надо свести к весьма небольшим размерам их общее мифологическое наследство. Имена арийских божеств могут быть первичными словами, но мифологические представления восходят не далее эпохи, следующей за лингвистическим разделением.
Оставляя в стороне великую индийскую троицу из Брамы, Сивы и Вишну, которая, очевидно, недавнего происхождения, мы находим в первом ряду ведийские божества Индру и Агни, за которыми следуют Варуна и Митра, Ушас и Суриа. Великие эллинские божества суть: Зевс, Аполлон и Афина, затем Посейдон, Гера, Афродита, Артемида, Гермес, Арес, Геракл, Деметра и Дионис. Великие божества Италии суть: Юпитер, Юнона, Марс, Минерва, Янус, Нептун, Диана, Плутон, Вулкан, Меркурий, Венера, Геркулес, Вакх и Церера. Тевтонскими божествами были: Тор, Один, Фрейя, Бальдр, Тиу или Тир, бог войны, и Фригга, Земля, жена Водена, неба. У кельтов мы находим: Огма, Мапоноса, Сегомо, Камулоса, Таутатеса, Тарану коса, Эзуса, Тараниса, Цернунноса и Нуаду. Славяно-литовскими божествами были: Бог, Перкунас, Перун, Радегаст, Световид, Потримпос и Пикуллас.
Различие этих имен очень поражает, в особенности когда мы сообразим, что все они элементарны. Народы арийские и неарийские олицетворили небо, землю и океан, солнце и луну, гром, молнию, зарю, огонь и ветер. Эти явления природы имели общие обозначения в первоначальном арийском языке, итак, если что нас должно удивлять, так это не сходства, которые мы иногда встречаем между именами божеств различных арийских народов, а наоборот, это столь значительное разнообразие.
Все они почитали и олицетворяли как верховное божество покровительствующий свод неба, но он был обожаем под разными наименованиями. Индусы называли его Варуна, греки — Зевс, кельты — Камулос, а тевтоны — Воден. Они все почитали землю, как свою мать и как супругу неба, но она называлась Притиви у индусов, Геа или Деметра у греков, Нертус, Фригга или Йёрд у тевтонских народов. Нельзя найти ни одной силы природы, которую бы все арийские народы обожали под одним и тем же первобытным именем.
Мифологи, утверждающие, что греческая и индусская мифологии имеют «общее происхождение» и что «Веды представляют собой истинную теогонию арийских народов», встречают две большие трудности. Первая заключается, как мы видели, в том факте, что мифологические имена не совпадают в греческом и латинском языках так же, как и в латинском и кельтском; вторая состоит в том, что хотя сношения между индусами и иранцами были весьма тесны, но мифологические представления, которые предполагаются общими для индусов и греков, не общи грекам и иранцам. Как общее правило, кельтские наименования божеств встречаются лишь у кельтов, латинские наименования встречаются только в Италии, а славянские только у славянских народов. Слова, относящиеся к религии, распространяются гораздо меньше, чем те, которые относятся к домашнему скоту, земледелию и оружию. Это приводит к предположению, что арийцы до своего разделения не имели того, что можно назвать общей системой мифологии. Но такое заключение соответствует вероятным условиям вопроса. Мы видели, что первоначальные арийцы не были, как это предполагали, полуцивилизованной расой, которая в бронзовый век, приблизительно за пятнадцать веков до Р.Х., эмигрировала из Азии в Европу, но что они были скорее прямыми потомками неолитических народов, населявших Европу с незапамятных времен.
Можно ли предположить, чтобы эти варвары, одетые в звериные шкуры, не знающие земледелия и металлов, не умеющие считать дальше ста, совершающие человеческие жертвоприношения, были бы способны выработать такую сложную и красивую мифологию? Или, если бы они ее создали, было ли бы вероятным, что имена и приключения дев зари и героев солнца могли бы передаваться изустно, сохраняя форму, которую можно узнать через многие тысячи лет, в течение которых искусство письма было неизвестно? Можно спросить себя, существовало ли, собственно говоря, какое-нибудь идолопоклонство первобытных арийцев. Мы находим на самых древних памятниках египтян и вавилонян изваяния, представляющие богов. Но в арийских языках не существует общего слова, обозначающего «идола», и ни в неолитических могилах{275}, ни в свайных мастерских или итальянских постройках не найдено ни идола, ни вообще какого-нибудь предмета обожания{276}. Даже скандинавы не имели вначале изображений своих богов{277}.
Греки заимствовали у финикийцев идею изображения богов в человеческой форме{278}, а изображения богов в Риме сначала делались этрусскими артистами. Первыми предметами обожания арийцев были, по-видимому, фетиши вроде священных деревьев, белемнитов или метеорических камней{279}. Jupiter Lapis (лат. Юпитер-камень) фециалов в Риме был, вероятно, белемнитом. Артемида была обоготворяема в Эфесе под видом камня, упавшего с неба, а изображения этой богини со многими сосками были, вероятно, внушены выпуклостями, встречающимися на метеорических камнях. Зевс Кассиус представлен в виде камня на медалях Селевкии в Сирии, а Пафосская Венера является на монетах, выбитых на Кипре, в форме конического камня{280}.
Первый греческий алтарь был воздвигнут в Додоне; предметом поклонения был дуб, к ветвям которого подвешивались снадобья и талисманы; и ветер, шумящий в его ветвях, считался за голос оракула, исходящий с неба. Очевидно, что цивилизация первобытных арийцев была до чрезвычайности преувеличена мифологами, предпринявшими доказать, что теологические концепции Вед, Эдды и гомерических поэм восходят к доисторическим временам. Нет необходимости предполагать передачу общих преданий со времен единоэтнического периода для объяснения сходств, могущих существовать в мифологических представлениях арийских народов.
Более вероятно, что довольно сходные мифы были созданы самостоятельно один от другого, для объяснения периодических явлений природы. Во всех странах день следует за ночью, небо расширяется над землей, солнце и луна движутся друг за другом по небу, а восход солнца возвещается нежной зарей. Отсюда следует, что во всех мифологиях день и ночь, небо и земля, солнце и луна, солнце и заря олицетворяются в виде мужчины и женщины, или в качестве любящихся, или в качестве супругов, или, наконец, в качестве брата и сестры.
Естественно представлять солнце в виде жениха, выходящего из своей комнаты на востоке, а зарю — как краснеющую девицу. Поэтому мало таких мифологий, где бы не фигурировали любовные приключения солнечных героев и дев зари.
Но нет необходимости предполагать, что эти мифы были первобытными.
Индийское Ushas, иранское Ushanh, греческое Ήώς, латинское Aurora и литовское Auszra — все эти слова этимологически обозначают розовый свет зари, олицетворенной римлянами и греками и обоготворенной индусами, но не существует мифов, общих этим народам. Ведийская Суриа, супруга Ушаса, этимологически то же божество, что греческий Гелиос, латинский Sol и Heul (Howel) галлов; но Эос соединена в греческом мифе с Кефалосом и Титонусом, а не с Гелиосом. Соотношение их только лингвистическое, а не мифологическое, и солнечные герои и девы зари были созданы, очевидно, лишь после разделения арийцев.
Все имена божеств, восходящие к первобытному периоду, суть названия сил природы, и когда дело идет об именах столь древних, то невозможно сказать, не обозначали ли они скорее просто явления природы, чем олицетворения божеств, которые могли образоваться независимо одно от других во времена, более к нам близкие.
Мифологические имена, общие двум языкам арийской семьи, весьма редки, и значение, приписываемое этим совпадениям, легко может при ближайшем рассмотрении обратиться в ничто. Индра и Агни суть два божества, занимающие самые высшие места в мифологии индусов. Это необходимо вытекает из того факта, что из числа самых древних гимнов Риг-Веды 265 посвящены Индре и 233 Агни, тогда как ни одному из других богов не посвящено их более 60{281}. Но хотя эти божества и занимают высшую ступень в самых древних памятниках арийской религии, однако практика их культа свойственна только одной Индии. В европейских мифологиях они заменены Зевсом и Воденом, Аполлоном, Тором и Бальдером. В Авесте с трудом можно найти следы великого имени Индры, не встречающегося больше ни в одном из европейских языков.
В ведийских гимнах Агни уступает в значении лишь Индре, и было обращено большое внимание на этимологическое тождество имени Агни с латинским ignis и литовским ugnis; между тем значение этого факта не важно. Он доказывает просто лишь то, что первобытные арийцы знали огонь, но не доказывает того, что огонь был предметом обожания. Из этого можно скорее вывести то заключение, что культ священного огня возник лишь после разделения арийцев. Мы знаем, что Агни был одним из главных божеств Индии в самые отдаленные времена, до которых восходит наше знакомство с арийской религией, но мы не имеем оснований думать, что огонь был обожаем под этим именем латинами или литовцами.
Мы предположили бы скорее противное, так как культ огня у римлян посвящен был Весте, и это был огонь домашнего очага, тогда как Агни индусов имел совершенно другое значение: он представлял собой огонь жертвоприношений или огонь небесный.
Гестиа греков сходна и по имени, и по значению с Вестой римлян{282}, и это есть наиболее поразительное сходство, существующее между греческой и римской мифологиями, так как есть основание думать, что Веста была самым древним божеством Рима. Но в Индии не встречается никаких следов этого древнего обожания. По-санскритски существует лишь имя в форме vastu, обозначающее просто дом или жилище.
Самый факт, что культ Весты представляет собой наиболее достоверное сходство между мифологиями греков и римлян, является доказательством зачаточной степени их общей цивилизации. Только у самых грубых из существующих диких племен, каковы, например, австралийцы, считается за обязанность поддерживать постоянно огонь, принадлежащий племени, так как если бы он погас, то им пришлось бы просить его у одного из соседних племен, так как они не умеют зажигать его вновь. Поддержание огня, принадлежавшего племени, было общественным учреждением у чиппиваев и индийцев натчез, у которых известные лица специально посвящались этому занятию{283}; а принятие и посвящение в корпорацию весталок в Риме было, по-видимому, продолжением подобной же практики, так как эта общественная обязанность лежала сначала на дочерях дома, получавших религиозную санкцию для поддержания неугасающего огня.
Имя Прометея, который, по словам греческого мифа, принес смертным огонь с неба, может быть объяснено санскритским pramantha; но это слово не сделалось у индусов мифологическим термином; оно обозначало просто инструмент, при помощи которого огонь добывался посредством трения. Здесь ясно, что мифологическое представление явилось позднее разделения греков с индусами, и мы из этого можем только заключить, что снаряд для произведения огня был известен раньше лингвистического разделения. Таким образом все эти доказательства сводятся к убеждению нас в том, что наиболее первоначальный изо всех культов, культ огня, не восходит к самому отдаленному периоду, но получил начало отдельно у арийцев восточных и арийцев западных.
Разделение между языками тевтонским и кельтским гораздо глубже, чем между индусским и иранским; но, как мы уже показали, слова, относящиеся к цивилизации, доказывают, что отношения между кельтами и тевтонами были сношениями, возникшими позже, вследствие географического соприкосновения и политического преобладания. Существуют основания предполагать, что значительная часть тевтонской мифологии происходила из кельтского источника, подобно тому, как мифология греков получена была им от семитов. Профессор Райе думает, что мифы, относящиеся к Водену, великому богу тевтонов, могут иметь кельтское происхождение и сравнивает имя Водена с кельтским именем Гвидиона{284}. Но так как не встречается никакого похожего имени и никакого похожего мифа у италийских рас, которые лингвистически приближаются гораздо более к кельтам, чем тевтоны, то происхождение этих мифов относится, вероятно, не ко времени кельто-тевтонского единства, но к эпохе гораздо более поздней, когда тевтоны жили под политическим преобладанием кельтов.
Можно также сблизить Тора или Дунара, бога грома у тевтонов, с богом грома у кельтов, Таранукусом (галльское taran, гром); профессор Райе находит Тутиорикса, галльского Аполлона, в солнечном герое германских легенд, Теодорихе; он сближает также Эзуса галлов с Анзесом тевтонов и с древнескандинавским именем oesir, которое применяется к богам вообще и которого этимология может быть объяснена санскритским asus, дыхание жизни. Он сравнивает также Марса тевтонов «славного или великолепного Тиу» с Ллюдом (король Люд), известным также под именем Нуады с серебряной рукой. Имя Нуада, первоначально Ноденс, может быть сравнено с Нептуном римлян, которое написано в форме «Nethuns» на древнем зеркале. Камулос, бог неба у кельтов, соответствует этимологически Гиммелю у тевтонов, а по своим функциям он сходен с Ураном, но небо было обожаемо тевтонами под именем Воден, а не Himmel.
Кун думает, что Сарама, посланник Индры, олицетворяет ветер, профессор Макс Мюллер с меньшим основанием делает из него зарю; и можно отожествить его, по крайней мере этимологически, с Гермесом греков, посланником Зевса. Ведийский Ушас, розовый свет утра, этимологически то же божество, что и греческая Эос и латинская Аврора, а ведийский Суриа тождествен с латинским Sol. Другие мифологические существа Греции и Индии, которых думали приравнять один к другим, суть: Флегиас и Bhrgu, Трита и Тритон, Форонеус и Бураниу; кентавры и гандарвас, наконец, очаровательная Сараниус, утренняя заря, и мрачные эриннии, неумолимые фурии греков.
Но некоторые из этих отожествлений более этимологические, чем мифологические, а другие отвергнуты наибольшими учеными. Возможно, однако, что есть связь между Янусом и Ζάν, между Юноной и Διώνη.
Профессор Макс Миллер пытался отожествить индийских марутов с Марсом римлян. Но в греческой мифологии или даже в мифологии иранской, которая гораздо ближе к латинской мифологии, чем мифология индусов, не встречается никакого следа Марса или марутов, и мы принуждены прийти к заключению, что создание марутов произошло позднее разделения индусов и иранцев и гораздо позднее, чем разделились расы италийская и индийская; тожество Марса (Martis) с богом грозы у вавилонян Мату или Марту по меньшей мере столь же вероятно, как и какое бы то ни было сродство между Марсом и индусскими марутами. Не только маруты, но и Рудра и другие индийские божества, находящиеся в близком отношении с Индрой, не известны в Авесте. Брама, который впоследствии заменил Индру в качестве верховного бога Индии, появляется в Риг-Веде, а также и Вишну; но Сива и Кали, в настоящее время занимающие столь преобладающее место в индусской религии, там не упоминаются и имеют, по всей вероятности, дравидийское происхождение.
Когда добросовестно прочтешь все эти толстые тома, написанные с целью отожествить божества Индии и Европы, то удивляешься, констатируя незначительность положительных результатов, принимаемых всеми учеными. Это превосходно замечено Лангом{285}. «Маннгардт, — говорит он, — будучи сначала последователем санскритской школы, принужден был сознаться, что сравнительная мифология не принесла тех плодов, которых от нее одно время ждали, и что приобретения этой науки, которые можно считать достоверными, сводятся к весьма небольшому списку параллелей. Достигнуто сближение индийского Варуны и греческого Урана; индийского Bhaga и славянского Бога; индийского Парьяниа с литовским Перкуном и, наконец, индусского Диауса с греческим Зевсом». Маннгардт прибавляет, что большое число других сближений, каковы сопоставление Сарамейа и Гермеса, Сараниус и Эриннии, гандарвов и кентавров не выдерживают критики, так что эти остроумные выдумки следует считать скорее за игру ума, чем за положительные научные выводы.
Но даже те четыре отожествления, которые Маннгардт считает положительно установленными, суть более или менее кажущиеся. Если Варуна, Бага, Парьяниа и Диаус были божествами, которым поклонялись первобытные арийцы, то мы могли бы ожидать, что найдем эти имена во всей группе арийских языков, как находим там названия матери, жены и дочери, собаки, коровы, повозки и колеса, пяти и десяти. Но мы их не находим. Диаус является единственным распространенным именем, но даже и в этом случае, наиболее убедительном, мы имеем причины сомневаться, чтобы Диаус был когда-нибудь верховным божеством первобытных арийцев.
Система санскритов основана на четырех индусских именах: Бага, Парьяниа, Варуна и Диауса. Поэтому нам надо исследовать ближе действительное значение этих четырех имен.
Древнескандинавский Фьоргин был отожествлен Гриммом{286}с Перкуном, богом грома у литовцев, и, вероятно, со славянским Перуном; но профессор Райе считает неудачной попытку установить сродство между ними и санскритским Парьяниа, богом дождя и грома. Бог грома у мордвы, Поргини, очевидно, то же божество, что и Перкун, но на это обстоятельство можно смотреть как на случай мифологического заимствования, и нет ни малейшего следа существования подобного божества ни у греков, ни у латин.
В славянских языках слово Бог обозначает верховное божество. Это слово встречается в Риг-Веде в форме bhaga, обозначающей раздавателя благ, в особенности пищи; оно применяется как эпитет к Митре и Агура-Мазде, который называется Бага-Баганам — бог богов{287}. Но это слово сделалось именем верховного божества только у славян и близких их соплеменников, фригийцев, у которых, по словам Гезихия, имя Βαγαΐος соответствовало Зевсу. Надпись Jovi Baginati, вырезанная на галльском алтаре, найденном в департаменте Изеры, была, вероятно, посвящением, сделанным персидскими или фригийскими наемными солдатами, потому что нет никакого другого указания на то, что это наименование принадлежало кельтскому пантеону{288}.
Бог и Перкунас должны быть поэтому оставлены в стороне, как наименования божеств, употреблявшиеся лишь в пределах ограниченного географического пространства, и могут быть отнесены к одному разряду с другими словами, касающимися цивилизации, которые недавнего происхождения и общи языкам иранским и славяно-литовским.
Мифологи, утверждающие, что арийцы до их разделения обладали общей мифологией, могут основать свою теорию лишь на двух сближениях: Варуны индусов с Ураном греков и Диауса индусов с Зевсом греков, который в то же время является Юпитером латинян и Тиу тевтонов{289}. Тождество Варуны и Урана, хотя и не оставляет ничего желать с этимологической точки зрения, не представляет, однако, убедительного доказательства, так как касается лишь санскритского и греческого языков; но мы уже видели, что греки и индусы имеют общие слова более недавнего происхождения, относящиеся к цивилизации, так, например, названия некоторых родов оружия и земледельческих орудий, и что эти слова не встречаются в других арийских языках, а это указывает на то, что между обоими народами существовало географическое соприкосновение, уже после лингвистического разделения арийцев. Но существует большая разница в том, что все индогреческие слова, относящиеся к цивилизации, находятся также и в иранском языке, тогда как мифологические индогреческие имена там не встречаются. Этот предел в иранском языке тем более многозначителен, что разделение индусов и иранцев произошло позже, чем разделение других арийских семейств, а также и потому, что религиозные идеи Риг-Веды во многих подробностях сходятся с идеями Авесты. Индусы и иранцы имели, как мы уже видели, одни и те же религиозные обряды, общие названия для обозначения жрецов, жертвоприношений, священных песнопений, напитка, называемого сома, и религиозных возлияний, а это ясно доказывает, что система организованного культа образовалась раньше разделения; подобных сходств в обрядах не существует между другими арийскими семействами; это сходство в мифологической системе столь тесно и столь поразительно, что когда мы встречаем мифологические имена, общие греческому и санскритскому, но не иранскому, то нам трудно думать, что эти имена были действительно первобытными, а не созданы самостоятельно греками и индусами.
Приведем несколько примеров: в Авесте палица Митры носит название Вазра, тогда как в Ведах палица Индры называется Вайра. Демон облаков, которого убивает Индра, называется Вритра, Демон, убитый в Авесте, — Веретра. В Авесте Вайю (ветер) правит золотой колесницей; в Ведах Вайю правит колесницей Индры. Ази-Дагака, змея Авесты, есть змея Аги, фигурирующая в Ведах. Трита и Третона Авесты встречаются в Ведах под именами Триты и Третаны{290}. Могущественные воины и цари, владеющие обширными царствами, встречаемые в Авесте, являются в Ведах в виде старинных небесных духов{291}. Яма́, который сначала был просто заходящим солнцем, подобно египетскому Туму, возведен в Ведах в сан царя мертвых, тогда как в Авесте он становится первым легендарным иранским царем. Митра, бог солнца у индусов, становится у иранцев грациозным Мифрой, другом человечества. Митра связан с Варуной, как Мифра с Агурой. Ариман — дух-разрушитель, является в Ведах, как и в Авесте.
Азура и Мазда суть два прозвища, даваемые в Ведах Варуне, но в Авесте эти оба титула соединены вместе, образуя имя собственное верховного бога, и мы имеем величественное представление Агура-Мазда (Ормузда), всеведущего повелителя, всевидящий глаз которого есть блестящий круг дня; он имеет огонь своим сыном, а облекающая его одежда есть широкое звездное небо, признаваемое также одеждой и индийского Варуны.
Очевидно, что если самые простые мифологические идеи индусов и иранцев сходны, то более возвышенные религиозные представления, каково наименование всеславного царя, «имеющего одеянием своим свет, а троном пространство», были созданы во времена, более близкие, когда индусы и иранцы перешли, отдельно друг от друга, от первоначального варварства к более высокой и благородной умственной культуре.
Но Агура-Мазда — верховное божество иранцев, не был верховным божеством индусов, хотя они и давали соответствующий титул Азура-Медга многим светлым богам{292}. Верховные божества индусов были Индра и Варуна; в Авесте мы с трудом находим следы этих божеств, что довольно ясно доказывает, что индийский культ Варуны (могущественное небо) возник после разделения индусов и иранцев.
Это подтверждается тем фактом, что сходство между мифологией индусской и греческой, о котором столько говорилось, скорее номинальное, чем действительное.
В Индии, как и в Греции, мы имеем общие лингвистические зачатки позже возникших мифологических представлений, но самая мифология образовалась, очевидно, позже. Имена Урана и Варуны этимологически тождественны, точно так же, как имена Зевса и Диауса, но это все, что можно утверждать. Индра и Варуна занимают в ведийских гимнах как раз то самое место и имеют те самые атрибуты, которые гомерические поэмы дают Зевсу. Варуна есть могущественное божество, которое правит вселенной, выслушивает человеческие молитвы, делает добро и решает судьбу людей; а Индра, как и Зевс, распоряжается молнией по своему произволу. Уран греков не более точно соответствует Варуне. Как заметил Людвиг, некоторые выражения Гомера, вроде ουρανός άστερόεις, показывают, что в самой древней греческой литературе имя Урана обозначало лишь материальный свод неба, и не раньше времен Гомера Уран был олицетворен и сделался супругом Земли и предком Зевса; тогда как в Индии Варуна сделался во времена, гораздо более древние, верховным правителем вселенной и никогда не был отожествлен с физическим явлением{293}. Диаус в Ведах еще является тем же, чем Уран был у Гомера, и не сделался еще тем, чем был Зевс у греков.
Правда, что индийское имя Диаус есть то же самое, что греческое имя Зевс, тогда как латинский Юпитер, тевтонский Тиу или Зиу и кельтский duw суть имена аналогичного происхождения. Итак, самым поразительным является случай с именем Зевса, так как это единственное имя, которое встречается в довольно значительном числе арийских языков. Но даже и это название, хотя и весьма распространенное, не везде существует; мы не находим его ни у иранцев, ни у славян, а там, где оно встречается, мифологическое тождество оказывается спорным.
Во-первых, если бы первоначальные арийцы и считали Диауса верховным богом или хотя бы каким-нибудь богом и если бы он занимал у индусов такое важное место, как Зевс у греков, то было бы трудно понять, каким образом всякий след культа столь могущественного существа исчез у иранцев, которые так поздно отделились от индусов и которые с ними так тесно связаны своими религиозными обрядами и своими мифологическими верованиями.
Диаус, имя которого даже не появляется в Авесте, занимает в Риг-Веде место совершенно второстепенное; Варуна совершенно затмевает его. В сущности, его едва лишь можно назвать богом; он есть не более как небо, физический зачаток мифологической концепции, то, чем Уран был сначала для греков. Индра называется сыном Диауса, потомком неба, так же, как Зевс есть один из внуков Урана; но никак нельзя сказать, чтобы Диаус был предметом поклонения у индусов, точно так же, как им не был Уран у греков времен Гомера. Еще менее можно считать Диауса верховным богом неба, каким был Зевс для греков. Гораздо вероятнее предположить, что греки сами возвели Зевса на его верховное место и что олицетворение Диауса произошло позднее разделения индусов и иранцев, чем думать вместе с профессором Максом Мюллером и другими, что возвышенное представление греков возникло у полудиких арийцев до лингвистического разделения и что это великое первобытное верование почти совершенно исчезло в Индии и совсем утратилось в Персии.
Но если мы допустим, что арийцы до своего разделения имели общее название для неба так же, как для воды и для земли, то всякая трудность исчезает. Не только слово dyaus не обозначает у индусов ничего другого, кроме неба, в материальном смысле, но и у греков и римлян существуют лингвистические следы, показывающие, что образование мифологической идеи было делом сравнительно недавним. Когда греки говорили «Ζεύς ΰει», небо дождит, то в этой старинной фразе они сохранили еще сознательную идею, что слово Зевс означало некогда просто материальное небо и ничего более. То же было и у римлян, на что в числе других примеров указывает известный стих Горация: Manet sub jove frigido venator (лат. Охотник останавливается под холодным небом). Очевидно, что у греков и римлян слова Зевс и Юпитер точно так же, как и Диаус у индусов, не переставали употребляться в смысле небесного свода.
Итак, все, что мы можем с достоверностью заключить, это то, что до своего лингвистического разделения греки и индусы обладали общими названиями для неба, Диаус и Варуна, и что мифологическое значение этих имен относится к периоду, более недавнему, и образовалось у каждого племени отдельно{294}.
Существует еще другое затруднение, не позволяющее предполагать, что Зевс был богом первобытных арийцев. Это имя не только не существует в языках иранских и славяно-литовских, но и в кельтском, находящемся в столь тесном отношении с латинским, мы находим лишь зародыш, из которого могло возникнуть представление этого божества. Ни один бог не носит этого имени в кельтических языках, но мы находим там слова, происшедшие из того же корня, div, блистать, что дает нам санскритские diva и divasa — день; армянское div, день (английское day); латинское dies, кельтское diu, dieu и dyw, день. Из этого корня образовалось также латинское divus и deus и кельтское duw и dia — бог{295}. От того же корня следует производить иранское название daeva, обозначавшее демона или духа зла.
История этого слова в тевтонских языках имеет большое значение. Тождеством санскритского Диауса и тевтонского Тиу или Зиу занимались так много, и это тождество, если бы его можно было установить, имело бы столь обширные последствия относительно цивилизации первоначальных арийцев, что вопрос этот следует рассмотреть несколько подробнее.
Мы мало знаем о мифологии германцев, но мифологические идеи скандинавов дошли до нас в довольно полном виде, и так как нижнегерманский Тиу и верхнегерманский Зиу обозначали, без сомнения, то же божество, что и Тир скандинавов, то достаточно спросить себя, можно ли Тира отожествить с Зевсом, или это было самостоятельное мифологическое создание.
В первоначальной скандинавской литературе tyr (множественное tivar) есть не что иное, как мифологический термин, обозначающий просто «бога». Так Тор называется Reidi-tyr или бог с колесницей; Один называется Hanga-tyr — бог с костылем или Farma-tyr — бог с грузом. Во множественном числе мы находим Сиг-тивар, богов победы, и Валь-тивар, богов тех, кто был убит на войне. Слово tivar, которое издалека подходит к латинскому deus, значит собственно «славный» и образовано из корня, обозначающего пышность, славу, знаменитость (прото-арийское div, блистать), которое встречаем в слове äsc-tir, слава копья или боевая слава{296}.
В скандинавской мифологии, более недавней, мы находим, что это слово служит собственным именем для второстепенного божества; это лицо довольно комическое, у которого волк Фенрис оторвал руку зубами; у него была неверная жена и над его несчастиями другие боги смеются, как над Гефестом в греческой мифологии{297}. Его называют просто славным безруким богом победы, и он по своему положению и по своим функциям никоим образом не соответствует греческому Зевсу, а скорее Марсу или Арею. Предки наши отожествляли его с этим богом, как нам это доказывает тот факт, что тевтонское «Tues-day» означает не четверг Dies Jovis, но вторник dies Martis. Тевтонский Тиу может иметь отдаленное лингвистическое сродство с Зевсом, но мифологически он соответствует Арею. В тевтонской мифологии божеством, действительно аналогичным Зевсу или Варуне, является не Тиу или Тир, но Воден или Один, верховный бог неба, благословенный Отец, Господь земли, общий Отец богов и людей; его супруга Иордь, земля, всевидящим оком которой является солнце, оно же есть око Агура Мазды и Варуны, наблюдающее за всем, что происходит на земле.
Тор, бог грома, не есть сын Тира, но Odins sonr и Jardhar sonr, сын неба и земли, как Индра, соответствующей Тору, есть сын Варуны. Англосаксонские королевские семьи возводят свое происхождение к Водену, а не к Тиу, точно так же, как благородные семьи Греции претендовали на происхождение от Зевса. Кроме того, Фригг, общая мать земля, была супругой Водена, а не Тиу.
Если Тиу или Тир мог бы быть мифологически тождественным с Зевсом, то он занял бы во всех этих отношениях место Одина. Балтийские племена имели весьма ясное мифологическое представление о всеобщем Отце, небе и о всеобщей Матери, земле, но представление это было совершенно независимо от Юпитера и Деметры, богов средиземноморских народов. Мифологи были приведены сходством имен к предположению о тождестве Тиу и Зевса, не существующему в действительности. Настоящий «Lesson of Jupiter» есть тот, который научает нас, что филология, предоставленная самой себе, может оказаться обманчивым путеводителем.
Но хотя всеобщим отцом наших тевтонских предков был Воден, а не Тиу, однако в той статье, о которой мы сейчас упомянули, утверждалось, что тождество Зевса и Диауса совершенно доказано, так как Диаус назван в Ведах Диауш-питар, имя, соответствующее латинскому Diespiter или Jupiter и греческому Ζεύς πατήρ (звательный Ζεύ πάτερ). Это доказательство очевидно правдоподобно и привлекательно, но тем не менее вовсе не достоверно, чтобы эти названия восходили к первобытной эпохе, а не образовались независимо одни от других. Нет никакого следа составного имени, подобного Dyaush-pitar или Jupiter у кельтов, литовцев, иранцев, славян или тевтонов; напротив, если рассматривать Диауса и Зевса как первоначальное название неба, то идея, признающая небо и землю за отца и мать богов, так ясна и так всеобща, что нетрудно предположить независимое возникновение ее у индусов, греков и латинян. В самом деле, мы находим ту же идею почти во всех мифологиях. Маорисы Новой Зеландии считают Ранги, небо, и Папа, землю, за общих родителей всего существующего{298}. Перувианцы, карибы, ацтеки, краснокожие индейцы, финны, лапландцы и англо-саксонцы — все обожали свою мать, землю; солнце же иногда, а чаще всего небо считалось ее супругом. У финнов Укко и Акка суть имена, которые носят отец небо и мать земля{299}. У греков небо и земля были олицетворены то в виде Урана и Геи, то в виде Зевса и Деметры. Точно так же и в Риг-Веде Диаус, небо в материальном смысле слова, называется Диаушпитар, отец-небо; он и Притиви-матар, мать земля, суть родители высшего бога, могучего Индры.
Поэтому можно спросить себя, был ли тогда Диаус верховным богом первобытных арийцев. Очевидно, они имели два слова для обозначения неба: светлое дневное небо называлось Диаус, «блестящий», а темный ночной небесный свод Варуна, «тот, который прикрывает, который прячет». Имена верховных божеств могут быть выведены из этих материальных представлений. На сумрачном западе и холодном севере блестящее дневное небо почиталось как высший источник добра; в сухих и сыпучих странах Востока таковыми были охранительный покров ночного и Индра, бог дождя, к которым возносились взоры и которых призывали как благодетелей человечества.
В Индии и Греции точно так же, как у краснокожих индейцев и маорисов, отец небо и мать земля признавались первыми творцами всего существующего: солнце и луна были иногда считаемы за брата и сестру или за супругов; чаще же солнце представлялось пылким юношей, преследующим прекрасную молодую девушку, убегающую зарю. Солнечная колесница, ветры, невидимые посланники неба суть образы, представлявшиеся независимо поэтам обоих народов; и так как слова, обозначающие небо, зарю и небесные тела, были в обоих языках одинакового происхождения, то некоторые совпадения в мифологических именах могут быть объяснены, не прибегая к гипотезе о первобытной арийской мифологии, будто бы возникшей в отдаленные неолитические времена и сохранившейся в явственной форме со времен того отдаленного периода, когда разделились арийские народы.
Но хотя идея об общем происхождении греческой и индусской мифологии, поддерживаемая одно время с такой уверенностью, и должна быть совершенно оставлена, однако мы можем видеть более ясно то, что было общего у греков и индусов. В Индии, как и в Греции, существовали одни и те же небесный свод, солнце, луна и звезды, грозовые облака и ветер; последовательность дня и ночи, лета и зимы были сходны точно так же, как все таинственные явления природы. В обеих странах были элементы общего языка; люди называли все эти предметы сходными именами, имели одни и те же мысли, размышляли одинаковым образом о небесных явлениях; так что, по мере того как цивилизация прогрессировала у индусов и у греков, мифы, взятые из природы с чертами существенно подобными, но не скопированными одни с других, образовывались самостоятельно как попытки объяснить виды физического мира.
Но если арийцы разделились, не имея мифологических верований, а имея лишь общие наименования дня, неба и света, то легко видеть, каким образом эти слова могли стать независимо одни от других именами небесных богов. Корень div или dyu, блистать, дает нам целый ряд арийских слов, обозначающих день, полдень и небо, небесное и божественное, богиню; и таким именно образом и сформировались, наконец, наименования специальных божеств. Таковы в греческом и латинском языках имена Διαίνη и Διώνη), Divania и Diana, Дианус и Янус, Диовис и Иовис, Зевс, а выражения вроде hora meri-diana, jove diano, sub dio, έν δΐος, полдень; deus, divus, δίος, божественный; таковы суть еще по-галльски dyw, день, и duw, бог; по-ирландски diu, день, dia, бог, и de — богиня; по-армянски div, день{300}.
Но если мы допустим тождественность греческого Зевса и индусского Диауса (и что наиболее достоверно), то мы можем утверждать с профессором Райсом, что так называемая сравнительная мифология, устремившаяся так давно на эту попытку отожествления, не может утверждать, чтобы она много подвинулась вперед за все эти годы, и можно спросить себя, точно ли это тождество мифологического порядка, а не просто лингвистического.
Очевидно, легче думать, что грубые и необразованные дикари, бывшие еще в каменном периоде, не возвысились до представления о Зевсе греков, чем предполагать, что подобная концепция, если только она тогда существовала, могла при развитии цивилизацию мало-помалу свестись к материальному представлению. Одинаково трудно понять, каким образом наименование и культ верховного бога неба могли совершенно потеряться между иранцами и славянами.
Если арийцы, как замечает профессор Райе, достигли идеи о боге, столь тождественном, то было бы трудно понять, как, подобно Диаусу санскритской литературы, он утратил свой божественный характер или, подобно Тиу, он был заменен у тевтонов Воденом и Тором, а у галлов первенству его постоянно угрожало преобладание Меркурия{301}.
Идеи могут быть подобными и язык тождественным; но мы не можем утверждать, что первобытные арийцы обладали общей мифологией. Более вероятно, что с одними и теми же словами и одними и теми же мыслями арийские народы, после своего разделения, создали мифологические рассказы, сходство которых скорее кажущееся, чем действительное.
Другая причина также должна быть принята в соображение. Большая часть цивилизации, приписываемой первобытным арийцам, была, как мы видели, заимствована ими у других народов, и вероятно, что и мифы распространялись таким же образом от племени к племени. Во многих случаях констатировано, что это произошло таким образом. Мы знаем, что большая часть мифических рассказов Греции в действительности произошла из семитических источников, что латинские поэты перенесли мифические греческие рассказы на божества Италии, совершенно различные, что тевтоны усвоили себе кельтские божества, даже мифология Эдды пропитана идеями, происходящими из христианства, готтентотское предание о Всемирном потопе, очевидно, вышло из смутных воспоминаний об учении христианскими миссионерами.
Религиозные мифы, как и народные сказки и басни, имеют удивительную способность к переселению. Священные легенды буддийских жрецов прошли путь из Индии в Багдад, из Багдада в Каир, из Каира в Кордову и очутились на страницах Лафонтена после перевода их профессиональными рассказчиками с пали на пехлеви, с пехлеви на арабский язык, с арабского на испанский, с испанского на французский и на английский. Более вероятно предположить, чти все эти божественные мифы, которые могут оказаться сходными в арийских языках, были таким образом перенесены в весьма отдаленную эпоху, чем предполагать, как сравнительная мифология, что они составляли часть общего наследства арийцев в те варварские и крайне отдаленные времена, которые предшествовали лингвистическому разделению. Во всяком случае, ясно, что заключения, бывшие в ходу лет тридцать назад относительно природы и объема первобытной арийской мифологии, основаны на предположениях, представляющих гарантий не более чем теория последовательных переселений арийцев с востока на запад.
Дело последних десяти лет было прежде всего делом разрушения. Все сделанное в течение предшествующего полустолетия было пересмотрено, и остроумные, но неосновательные теории были по большей части разрушены, а почва расчищена для возведения более прочных сооружений.
Тогда как, с одной стороны, наука специализировалась, с другой стороны, было показано, что взаимная связь доисторических наук столь же тесна, как и связь наук физических. Старинная тирания санскритистов была удачно поколеблена, и мы видим, что слишком поспешные филологические выводы требуют систематической проверки при помощи заключений археологии, краниологии, антропологии, геологии и здравого смысла.
