Часть V НЕТРАДИЦИОННАЯ (ГРЯЗНАЯ) ВОЙНА

Стратегия 25 ДЕЙСТВУЙ НА ТЕРРИТОРИИ НРАВСТВЕННОСТИ: СТРАТЕГИЯ БЛАГОЧЕСТИЯ

В лицемерном мире, где каждый стремится выглядеть лучше, чем он есть, любое дело, которое вы отстаиваете, должно казаться более справедливым и благородным, чем у противной стороны. Взгляните на это таким образом: вы сражаетесь за некую местность, за территорию морали; разузнав мотивы ваших соперников, а потом повернув дело так, чтобы они, эти мотивы, казались дурными, вы можете выбить у них почву изпод ног и лишить их пространства для маневра. Ищите бреши в имидже оппонентов, цельтесь по самым уязвимым местам, вскрывайте любой обман или проявление лицемерия. Ни в коем случае не полагайтесь на то, что окружающие и так разберутся, кто прав, что ваша правота очевидна; пропагандируйте ее, сделайте ее достоянием общественности. Когда же вы, в свою очередь, окажетесь под ударом со стороны умного неприятеля, не приходите в негодование и не сетуйте; действуйте, отвечайте ударом на удар. Если получится, покажите всем, что вы — безвинная жертва несправедливых нападок, предстаньте страдальцем, без вины виноватым. Научитесь использовать чувство вины в качестве морального оружия.

БЛАГОЧЕСТИВАЯ АТАКА В 1513 году тридцатисемилетний Джованни Медичи, сын знаменитого флорентийца Лоренцо Медичи, был избран папой римским и принял имя Льва X. Церковь, которую возглавил Лев X, определяла в то время многие вопросы европейской политики и экономики. Однако новый папа — такой же любитель поэзии, театра, живописи, как и многие члены его семьи, — хотел сделать ее и великой покровительницей искусств. Еще при его предшественниках в Риме было начато сооружение базилики Святого Петра, но строительство не было доведено до конца. И Лев X мечтал о том, чтобы осуществить этот величественный проект, завершить постройку культового здания, которое стало бы несомненным центром католической церкви, навеки связав его со своим именем.

Для реализации этого грандиозного замысла требовались весьма значительные капиталовложения — в частности, чтобы оплатить труд самых лучших художников, которых папа хотел привлечь к работе. Чтобы добыть средства, в 1517 году Лев предпринял кампанию по торговле индульгенциями. Тогда, как и теперь, в католичестве было принято исповедоваться, каяться в содеянных грехах перед священником. Тот, отпуская грехи через таинство покаяния, накладывал на кающегося епитимью, своего рода наказание, которое должно было способствовать исправлению. В наши дни епитимьей может стать, например, чтение дополнительных молитв, а тогда, в XVI веке, наказания были более суровыми и могли заключаться в бичевании, строжайшем посте или паломничестве к святым местам, — а могли заменяться денежными выплатами, известными как индульгенции. Со временем индульгенция стала заменять собой таинство покаяния и отпущение грехов. Люди знатные и зажиточные платили индульгенции в виде щедрых пожертвований на свою церковь — это давало им надежду, что после смерти время, проведенное в чистилище, будет сокращено (чистилище, в упрощенном понимании, было чем-то вроде места ожидания для тех, кто был недостаточно благочестив для рая, но недостаточно испорчен для преисподней и потому принужден ожидать); низшие сословия, чтобы купить прощение за свои грехи, должны были платить поменьше. Индульгенции стали для церкви существенным источником доходов.

Для осуществления своего замысла Лев X издал буллу о всеобщем прощении грехов, после чего выпустил в Европу целую армию торговцев индульгенциями. В скором времени деньги начали поступать. Папа пригласил великого Рафаэля, предложив ему стать главным архитектором будущего восьмого чуда света.

Все шло гладко до тех пор, пока в октябре 1517 года папе не сообщили о некоем священнике Мартине Лютере (1483–1546) — скучном немецком теологе, который приколотил к воротам виттенбергской дворцовой церкви трактат, озаглавленный «Девяносто пять тезисов». Подобно большинству важных документов того времени, тезисы были написаны на латыни, однако вскоре их текст был переведен на немецкий; напечатанный трактат Лютера разносили по домам, так что не прошло и двух недель, как он стал известен по всей Германии. Казалось, не осталось ни одного немца, который бы не познакомился с содержанием тезисов, а еще через месяц тезисы Лютера обошли весь европейский христианский мир.

Девяносто пять тезисов доктора богословия содержали в первую очередь нападки на практику продажи индульгенций. Отпущение грехов — дело Бога, а не Церкви и папы, утверждал Лютер, а Его прощение невозможно купить за деньги. Апеллируя к Святому Писанию как к главному и непререкаемому авторитету, он продолжал: если папа сможет показать ему, Лютеру, места в Писании, опровергающие его доводы, он охотно отречется от своих высказываний.

Папа не читал трактата Лютера — он предпочитал стихи богословским диспутам. К тому же для него было очевидно, что какой-то немецкий священник не может поставить под угрозу сложившуюся практику использования индульгенций — ведь деньги, получаемые от их продаж, шли на важные и благие цели, не говоря о поддержании самой Церкви. Но создавалось впечатление, что Лютер хочет бросить вызов Риму, Церкви в широком смысле. Это попахивало ересью, а Льву X было известно, что, если ересь вовремя не искоренить, она может стать основой для появления секты. В прошедшие века католической церкви не раз приходилось силой подавлять движения инакомыслящих. Лучше, пока не поздно, заткнуть Лютеру рот.

Папа начал довольно мягко, обратившись к известному католическому теологу Сильвестру Маццолини, больше известному под именем Сильвестр Приерий, с просьбой подготовить официальный ответ Лютеру, в котором надлежало опровергнуть тезисы и припугнуть «еретика». Приерий свел свои рассуждения к вопросу о том, что папа является верховным и непререкаемым авторитетом в Церкви, превосходящим даже Писание, — по сути дела, он утверждал, что папа непогрешим. В поддержку своей правоты он приводил выдер- жки из многочисленных богословских текстов, написанных задолго до происходящих событий. Приерий обрушился с обвинениями и на самого Лютера, осыпая оскорблениями и вопрошая о том, каковы его личные мотивы, подвергая сомнению его бескорыстие: уж не в том ли дело, что немецкий священник метит в епископы? Приерий заканчивал словами: «Если же кто заявляет, что Римская церковь не должна делать того, что она делает, например, продавать индульгенции, — тот еретик». Предупреждение было недвусмысленным.

У Льва X было много забот в те годы: проблемы с Оттоманской империей, план нового крестового похода. Однако ответ Лютера Приерию привлек его внимание. Доктор богословия, будущий глава Реформации в Германии подверг безжалостной критике каждое положение Приерия. Церковь, писал он, не сумела опровергнуть его, Лютера, обвинения, основываясь на словах Писания. Несмотря на то что именно на Библии она основывает свою власть даровать отпущение грехов и отлучать еретиков, получается, что власть эта по природе своей не духовная, а мирская, суетная. Такую власть можно и должно оспаривать. Лютер опубликовал свое ответное слово вместе с текстом Приерия, давая читателям возможность сравнивать их и делать собственные выводы. Этот ход, дерзкий и насмешливый тон «еретика», а также то, что он широко использовал книгопечатание, новую для того времени технологию, — все это шокировало официальную Церковь. Было ясно: они имеют дело с человеком незаурядным, умным и бесстрашным. У папы Льва X не осталось сомнений в том, что Лютер объявил Церкви войну не на жизнь, а на смерть.

Пока папа раздумывал, как бы залучить немца в Рим и тут изобличить его в ереси, Лютер продолжал действовать — он публиковал все новые работы, с каждым разом все более смелые, полные убийственного сарказма. В своем «Открытом обращении к христианскому дворянству немецкой нации» он обвинил Рим в том, что тот веками злоупотребляет своим духовным авторитетом, запугивая и устрашая народ Германии, превращая государства Германии в своих покорных вассалов. Церковь, повторял он, обладает политической властью, но не духовной, для поддержания же своего мирского правления она прибегает к обману, подделкам, любым средствам. В другом своем сочинении «О вавилонском пленении Церкви» Лютер обрушился на образ жизни папы, его расточительство, продажность некоторых церковных иерархов, богохульное нечестивое искусство, которому покровительствовал

Лев X. Папа дошел до того, что поставил прямо в Ватикане аморальную и вульгарную пьесу «Мандрагора» — сочинение Макиавелли. Лютер противопоставлял декларируемые Церковью праведность и благочестие той жизни, которую в действительности вели кардиналы. Именно папа и его окружение, писал Лютер, и есть настоящие еретики; более того, нынешний папа — не кто иной, как сам Антихрист.

Создавалось впечатление, что в ответ на угрозы Приерия Лютер лишь стал действовать активнее. Он явно не относился к ним как к серьезной опасности. Лев X решил, что до сих пор был излишне мягок, снисходителен к еретику. Однако довольно потакать ему, настало время показать свою истинную силу, покончить с этим противостоянием. Папа издал буллу, в которой осуждал учение Лютера как еретическое и грозил отлучением его автору. Одновременно он направил в Германию своих представителей с поручением добиться задержания вольнодумца и заключения его под стражу. Но представители привезли папе неутешительные известия. Они опоздали: за несколько лет, пролетевших с момента обнародования «Девяноста пяти тезисов», Мартин Лютер из никому не известного доктора богословия превратился в знаменитость, любимца всей страны. Посланцев папы повсюду встречали недружелюбно, им не давали говорить, перебивали и освистывали, даже угрожали забросать камнями. В витринах лавок практически в каждом германском городе были выставлены изображения Лютера с нимбом вокруг головы. «Девять десятых немцев кричат "Да здравствует Лютер!", — сообщили Льву X, — а оставшаяся часть — "Смерть Риму!"» Каким-то образом Лютеру удалось возбудить в немцах недовольство Римской церковью, даже ненависть к ней, до той поры скрытую и не проявлявшуюся. У него была безупречная репутация: к тому же он отказался получать доходы от своих публикаций, хотя мог бы сколотить целое состояние — он явно жил по тем законам и заповедям, которые сам проповедовал. Чем яростнее нападала на Лютера Церковь, тем больше росла его популярность. Сейчас арестовать его, сделать из него жертву означало бы бросить факел в бочку с порохом — могла вспыхнуть революция.

В 1521 году папа решил предпринять еще одну попытку. Он убедил императора Германии Карла V вызвать Лютера в город Вормс, где тот должен был предстать перед сеймом — высшими сановниками Германской империи. Лев X надеялся, что таким образом ему удастся сделать всю грязную работу руками самих немцев. Карл не противился: воспитанный в католическом духе, он не желал разрыва с Римом, к тому же он хотел поскорее покончить с беспорядками в стране, которые были ему не на руку. На сейме Лютеру было предложено отречься от своего учения. Тот, как и следовало ожидать, ответил отказом, произнеся исторические слова: «На том я стою и не могу иначе. Да поможет мне Бог». У императора не оставалось выбора — он объявил Лютера еретиком и приказал ему немедленно возвращаться в Виттенберг и там ожидать своей участи. Однако на обратном пути на Лютера было совершено нападение — он был похищен и доставлен в замок Вартбург. Это похищение было, собственно говоря, частью плана, задуманного и исполненного его сторонниками из среды германской аристократии; в Вартбурге он был в безопасности. Здесь, в уединении, он прожил полтора года под вымышленным именем, избежав таким образом расправы.

Лев X умер в тот же, 1521-й, год, и спустя считанные месяцы после его смерти учение Лютера распространилось по всей Германии, подобно лесному пожару. К 1526 году в разных частях Европы начали появляться официальные протестантские общины — то было рождение Реформации. С непререкаемой властью католической церкви, простиравшейся не только на духовную сферу, но и на мирские дела, было безоговорочно покончено. Так уж получилось, что этот «мрачный ученый сухарь», этот «педант из Виттенберга» одержал победу в войне с самим папой римским.

ТОЛКОВАНИЕ По сути дела, Лютер, публикуя свои «Девяносто пять тезисов», не имел намерения разжигать революцию в Европе, он желал лишь обсудить некоторые богословские материи: связь — или ее отсутствие — между Божьей милостью и папскими индульгенциями. Но когда он познакомился с ответом Приерия на свой труд, в нем что-то изменилось. Ни папе, ни его окружению не удалось найти в Библии подтверждения своей правоты. Нигде в Писании не было сказано, что можно заслужить прощение у Бога, купив индульгенцию. Лютер пришел к выводу, что Церковь нуждается в коренном реформировании.

Реформация, однако, была бы невозможна без достижения определенной политической власти. Если бы Лютер просто критиковал заблуждения Церкви с проповеднической кафедры или обсуждал их со своими единомышленниками, он бы ничего не добился. Папа через своих соратников напал на него, подвергая сомнению его честность и чистоту его побуж- 498 дений. В ответ Лютер перешел в наступление, отвечая ударом на удар.

Стратегия Лютера заключалась в том, чтобы сделать эту войну всеобщим достоянием, перевести из моральной сферы в политическую. И это ему удалось. Он сумел предать противостояние гласности, использовав новые технические достижения своего времени — книгопечатание: его трактаты, написанные живым, страстным языком, мгновенно расходились, становились известными всей стране. Он безошибочно выбирал объекты для своих атак, вызывавшие особое возмущение у народа Германии: образ жизни папы — отнюдь не монашеский; роскошь и излишества, на которые уходили получаемые от продажи индульгенций деньги; бесцеремонное вмешательство Церкви в государственные дела и политику Германии; и так далее. Особенно едко Лютер высказывался относительно лицемерия Церкви. Все это позволило ему воспламенить Германию, вызвать в людях чувство праведного гнева, возмущения, которое с удивительной быстротой распространилось по всей стране, навек изменив отношение не только к папе, но и к католической церкви в целом.

Лютер осознавал, что папа ответит на его выпады не цитатами из Писания, а грубой силой, но в этом случае — это он тоже прекрасно понимал — его идеи лишь засияют еще ярче в сердцах людей. Поэтому он продолжал публиковать свои подстрекательские статьи, вызывая гнев папы и провоцируя его на необдуманные контратаки. Лютер, будучи монахом, и так вел аскетическую жизнь, а уж отказ от денег, выручаемых от продажи его книг, стал дополнительным штрихом к портрету, хотя и несколько театральным, демонстрирующим его праведность. За считанные годы Лютеру удалось добиться такой всеобщей поддержки в Германии, что никакой папа уже не был ему страшен: папа не мог расправиться с ним, не вызвав вспышки народного возмущения. Лютер превратил мораль в стратегию для достижения власти и победы, сделав разговор о ней гласным. Реформация стала одной из ярчайших политических побед в истории.

Важно понимать: невозможно выиграть войну без общественной и политической поддержки, но люди не пойдут за вами, не перейдут без колебаний на вашу сторону, если ваше дело не покажется им справедливым и достойным. А для того чтобы представить свое дело как справедливое, требуется стратегический ум и умение производить впечатление (и Лютер, по всей видимости, это понимал). Хорошо, если вы сумеете изобразить своего неприятеля человеком авторитарным, лицемерным, рвущимся к власти. Используя все возможные средства, проведите вначале «моральную атаку», нанося удары по наиболее уязвимым сторонам противника. Обращаясь к массам, обличайте его в самых сильных выражениях и добейтесь, если сможете, чтобы в людях проснулась уже дремавшая в них неприязнь, враждебность. Цитируйте высказывания оппонентов, и тогда ваши нападки будут выглядеть честными и беспристрастными. Пятна на их репутации, появившиеся не без вашего участия, прилипнут к ним не хуже клея. Спровоцировав соперников на грубую силовую контратаку, вы сумеете снискать себе еще большую симпатию и общественную поддержку. Вместо того чтобы трубить на каждом углу о своей праведности — это выглядело бы неумно и неубедительно, — лучше наглядно продемонстрировать контраст между необдуманными действиями своих противников и собственными бескорыстными деяниями. Предъявите самое страшное из всех обвинений — докажите, что они гонятся за властью, тогда как вами движут благородные и высокие цели.

Не беспокойтесь из-за того, что ради победы в битве за нравственность вам приходится прибегать к всевозможным манипуляциям. Во всеуслышание заявляйте о своих целях — несомненно, более справедливых, чем у противника, — открыто демонстрируйте, какому делу вы служите, и это полностью отвлечет внимание публики от того, какие средства вами при этом используются.

КЛЮЧИ К ВОЕННЫМ ДЕЙСТВИЯМ Во многих культурах мораль — критерий хорошего и дурного — первоначально возникала как способ отделить, отличить одну категорию людей от другой. В Древней Греции, скажем, слово, обозначающее «хороший» (благородный), изначально относилось к аристократии, привилегированной по рождению группе людей, состоявших на службе у государства и демонстрировавших свое мужество на поле брани; понятие «плохой» (низкий, подлый, эгоцентричный, трусливый) ассоциировалось чаще с простонародьем. Со временем этические нормы эволюционировали; теперь они выполняли хоть и сходные, однако более сложные функции: поддерживать порядок в обществе, отделяя асоциальное и «плохое» от социально приемлемого и «хорошего». На основании представлений о том, что нравственно, а что нет, общество создает некие ценности, которые служат ему на благо. По мере того как с течением времени эти ценности устаревают и перестают действовать, сама мораль также постепенно изменяется и эволюционирует.

Встречаются, однако, отдельные люди или группы людей, которые используют мораль в совершенно иных целях — не для поддержания общественного порядка, а для извлечения максимальной выгоды для себя в конфликтных ситуациях, будь то война, политические игры или бизнес. В их руках мораль становится оружием, которое они используют, чтобы привлечь внимание к своему — разумеется, правому! — делу, в то же время отвлекая людей от неприглядных и куда менее благородных делишек, неизбежных в любой борьбе за власть. Они часто играют на тех двойственных, противоречивых чувствах, которые все мы испытываем по отношению конфликтам и власти, используя наше чувство вины в своих целях. К примеру, они могут представить себя жертвами несправедливости, и тогда выступающий против них рискует предстать в невыгодном свете, показаться бесчувственным и порочным. Или они могут изобразить из себя этакий эталон нравственности, продемонстрировать такую степень морального превосходства, что нам становится стыдно и неловко противоречить им. Эти люди — мастера рассуждать о высоких материях, они умело используют мораль в своих интересах, для достижения власти или преимущества.

Назовем такого рода стратегов воинами морали. Их можно разделить на две категории: борцы сознательные и скрытые.

Скрытыми воинами морали обычно движет обыкновенная слабость. Им плохо удается участие в прямой борьбе за власть, поэтому они пользуются другим, подходящим для них оружием, заставляя окружающих чувствовать себя виновными или уступающими им в нравственном отношении, — так они добиваются превосходства, причем, как правило, это происходит у них неосознанно, на рефлекторном уровне. Несмотря на кажущуюся хрупкость, они опасны на индиви- дуальном уровне, поскольку выглядят невероятно убедительными в своей искренности и обладают огромной силой воздействия на человеческие эмоции.

Сознательные воины — те, кто пользуется стратегией, прекрасно понимая, что делает. Они представляют особо серьезную опасность на публичном уровне, где могут добиться преимущества, манипулируя средствами информации. Лютер относился ко второй категории воинов, однако он и в самом деле верил в ту мораль, которую проповедовал, поэтому использовал эту стратегию исключительно для того, чтобы взять верх в борьбе с папой. Менее искренние воины морали часто неразборчивы в применении данной стратегии, они приспосабливают ее абсолютно к любому делу, на стороне которого решают выступить.

В современном мире разработано несколько стратегий, позволяющих справиться с подобными воинами. Французский офицер и писатель Андре Бофре проанализировал использование морали в качестве военной стратегии в контексте французско-алжирских войн в пятидесятые годы прошлого века и войн во Вьетнаме, которые велись вначале Францией, а потом Соединенными Штатами. Вот как предстают эти войны в представлении Бофре. И алжирцы, и жители Северного Вьетнама стремились представить названные конфликты в глазах мировой общественности как освободительные войны, в которых народ борется за свою независимость с империалистической державой. После того как с помощью средств массовой информации эту точку зрения удавалось закрепить, в том числе в представлении многих французов и американцев, уже несложно было добиться международной поддержки, которая, в свою очередь, позволяла добиться изоляции Франции и США и их осуждения мировым сообществом.

Обращаясь напрямую к тем группам американцев и французов, которые тайно или открыто симпатизировали «борцам за свободу» или держались в этом вопросе нейтралитета, они сумели снизить поддержку войны в самих этих странах. В то же время они вели себя достаточно хитро, чтобы скрывать многочисленные недостойные приемы и маневры, к которым прибегали, ведя партизанскую войну. В результате в глазах всего мира алжирцы и вьетнамцы безоговорочно выиграли моральное сражение, крайне затруднив Франции и США свободу действий. Осторожно пробираясь сквозь минные поля политики и морали, эти государства уже не могли довести свои войны до победного конца.

Бофре называет применение морали в стратегических целях «внешним маневром», поскольку оно и лежит вне территории, за которую идет сражение, и выходит за рамки обычной военной стратегии. Этот маневр действует в своем собственном пространстве — в области нравственности. С точки зрения Бофре, и Франция, и Соединенные Штаты допустили ошибку, уступив эту область неприятелю. Поскольку обе эти страны, обладающие богатыми традициями демократии, рассматривали свои войны как справедливые, для них само собой разумелось, что и мировое сообщество увидит происходящее в том же свете. Им не представлялось необходимым отстаивать свои позиции с точки зрения морали — и в этом была их роковая ошибка. В наши дни нациям и государствам приходится играть в открытую, объясняя и комментируя свои намерения, дабы не дать неприятелю возможности выставить их перед всем миром в неприглядном свете, как некую «силу зла». Стараясь не показаться размазней, которая только и делает, что сетует и жалуется на неприятеля, они в то же время должны разоблачать лицемерные выходки врага и сами настаивать на моральной оценке войны — доказывая, что ведут войну исключительно из соображений нравственности. Уступая область морали противнику, вы лишаете себя свободы действий; теперь любой ваш ход, любая необходимая вам военная хитрость будут лишь укреплять искаженные представления о вас, которые постарался создать ваш неприятель, — так что вы еще задумаетесь, стоит ли применять эти хитрости.

Все сказанное выше в значительной мере относится ко всем формам конфликтов. Когда ваши враги пытаются выставить себя в выгодном свете, показав, что они благороднее и нравственнее вас и, следовательно, правда на их стороне, вы должны понимать, что все это означает в действительности: не рассуждения о морали, о добре и зле, правоте и неправоте, а умная, коварная стратегия, внешний маневр. Есть много способов распознать подобные внешние маневры. Во-первых, моральная атака зачастую наносится с давно оставленного поля и не имеет ничего общего с сутью конфликта, как вы ее представляете. Противник припоминает, вытаскивает на свет нечто, что вы делали в абсолютно другой области, например какой-то компрометирующий факт, — это помогает переманить на свою сторону ваших сторонников или заставить вас мучиться, испытывая чувство вины. Во-вторых, атака часто носит эмоциональный характер: доводам рассудка противопоставляются чувства и личные выпады.

Вы вынуждены объясняться, оправдываться, вместо того чтобы отстаивать дело, за которое сражаетесь, — полем боя становится не дело, а ваш характер, ваша личность. Мотивы ваших поступков подвергаются сомнениям, интерпретируются в самую невыгодную сторону.

Если вы поняли, что подверглись атаке со стороны воина морали, применяющего внешний маневр, жизненно важно для вас взять себя в руки, совладать с эмоциями. Если вы начнете оправдываться, жаловаться или злобно огрызаться, это будет выглядеть так, словно вы и впрямь в чем-то провинились, словно вам есть что скрывать. Воин морали, как правило, хороший стратег: единственный способ эффективно противостоять ему — тоже быть стратегом. Даже если вы точно знаете, что ваше дело правое, никогда нет уверенности в том, что окружающим оно видится в том же свете. В современном мире все определяют наружность и репутация; позволить своему неприятелю влиять на эти вещи — все равно что услужливо предложить ему выбрать наиболее удобную позицию на поле сражения. Если уж бой за территорию морали начат, вы должны драться изо всех сил, чтобы занять главенствующую высоту, — в точности, как если бы это был реальный военный конфликт.

Как и в любой форме военных действий, конфликт в области морали подразумевает возможность обороны и нападения. Находясь в обороне, начинайте активно работать над разрушением репутации противника. До и во время американской революции великий пропагандист Сэмюэл Адамс избрал своей целью разрушить репутацию Англии как либеральной и цивилизованной страны с широкими взглядами. Он пробил бреши в этом моральном имидже, сделав достоянием гласности то, что Англия нещадно эксплуатировала ресурсы колоний, в то же время не допуская включения их населения в демократические процессы. Американские колонисты, которые прежде были весьма высокого мнения об Англии, в результате кампании Адамса резко переменили свое отношение к ней.

Чтобы добиться успеха, Адамс вынужден был прибегать к преувеличениям и передержкам, вырывая из контекста и подчеркивая те ситуации, в которых Англия выглядела особенно неприглядно. Картина, которую он рисовал, не была объективной; он намеренно игнорировал те случаи, когда Англия обходилась с колониями вполне справедливо. Он не преследовал цели добиться справедливости, ему нужно было совсем другое — повод для разжигания войны. При этом он понимал, что колонисты начнут войну лишь в том случае, если она будет выглядеть в их глазах справедливой, а Британия предстанет воплощением зла. Если вы задались целью испортить моральную репутацию врагу, для этого не потребуются тонкость и щепетильность. Ваша речь, ваши определения добра и зла должны быть предельно четкими и сильными. Нужно мыслить категориями черного и белого. Трудно заставить людей сражаться за оттенки серого.

Самый, пожалуй, убийственный прием, самое страшное оружие в арсенале моральной наступательной войны — уличить противника в лицемерии: люди по природе своей не выносят лицемеров и ханжей. Это, однако, срабатывает лишь в том случае, если лицемерие зашло достаточно далеко. Никому нет дела до безобидных противоречивых суждений, высказанных много лет назад, а вот если неприятель, громогласно заявляющий о благородных устремлениях, не всегда ведет себя в соответствии с провозглашаемыми идеалами — тут есть за что уцепиться. Пропагандистские кампании, которые велись алжирцами и северовьетнамцами, отчасти удались настолько хорошо потому, что те смогли продемонстрировать разрыв между провозглашаемыми Францией и США идеалами свободы и независимости и теми действиями, которые предпринимались их правительствами для подавления национально-освободительных движений. Оба государства — США и Франция — выглядели законченными лицемерами.

Если вы видите, что сражение с неприятелем неизбежно, обязательно старайтесь заставить его начать действия первым. В 1861 году президент США Авраам Линкольн с помощью хитроумных маневров добился того, чтобы Юг первым начал боевые действия в Форт-Самтере, положив начало Гражданской войне. Благодаря этому Линкольну удалось занять выгодную моральную позицию и привлечь на свою сторону многих колеблющихся северян. Если вы ведете агрессивную войну, ваша цель — ослабить противника, найти способ выставить себя в выгодном свете, предстать не захватчиком, а освободителем. Вы сражаетесь не за территорию и не за деньги, а за то, чтобы освободить людей, страдающих от гнета поработителей.

Если вам случилось быть вовлеченным в конфликт, который грозит обернуться грязными разборками, если вы уверены, что противник ни перед чем не остановится, лучше всего сразу переходить в наступление и, не дожидаясь, пока на вас нападут, нанести упреждающий удар на территории морали. Пробивать бреши в репутации неприятеля не в пример проще, чем пытаться защитить свою. Чем дольше вы будете нападать, тем сильнее это отвлечет публику от ваших собственных недостатков и ошибок. Если вы слабее неприятеля, если вы уступаете ему в физическом или военном отношении, у вас больше оснований начать против него внешний маневр. Перенесите сражение на территорию морали, где можно ставить подножку и ударить сильнее.

Лучшая защита против воинов морали — не подставляться, не давать им повода для нападения. Оправдывайте свое доброе имя всей своей жизнью. Живите в строгом соответствии с теми принципами, которые вы проповедуете, — по крайней мере, на людях. Принимайте участие в самых благих и справедливых делах. Затрудните противникам труд по выкапыванию компрометирующих материалов, чтобы их атака захлебнулась и рикошетом ударила по ним же. Если вам приходится прибегнуть к каким-то непопулярным мерам или совершить что-то неблаговидное, обратитесь к помощи подставного лица — доверенного человека, который бы мог таскать каштаны из огня, играть на вашей стороне, скрывая вашу роль в этом деле. Если это невозможно, заранее обдумайте все и разработайте план моральной самообороны. В любом случае и при любых обстоятельствах старайтесь, чтобы в ваших поступках и действиях не было даже малейшего намека на лицемерие и двуличие.

Пятно на репутации может расползаться, как инфекция. Часто бывает так, что, стараясь поправить положение, вы, сами того не желая, лишь подтверждаете возникшие у людей сомнения. Получается только хуже. Поэтому нужно соблюдать предельную осторожность: лучшая защита против моральной атаки — профилактика. Старайтесь заранее определить свои уязвимые места и принять превентивные меры. Когда Юлий Цезарь перешел Рубикон и начал гражданскую войну против Помпея, он находился в весьма уязвимой позиции: его можно было обвинить в попытке узурпировать власть римского сената и стать единоличным правителем. Он, однако, предпринял профилактические меры, проявив милосердие к своим недругам в Риме, проведя важные реформы и всячески демонстрируя почтительное отношение к Республике. Принимая некоторые принципы своих врагов и соглашаясь с ними, он предвосхищал их нападки, не давая провести моральную атаку.

Войны ведут ради достижения тех или иных интересов: нация может начать войну, чтобы защититься от вторжения врага или предотвратить такое вторжение, а иногда для того, 506 чтобы захватить соседские территории или богатства. Иногда в принятии такого решения имеет значение и мораль — в освободительной войне или крестовом походе за правое дело, например, — но даже здесь собственные интересы играют важную роль. Нередко мораль — не что иное, как ширма, скрывающая желание захватить новые земли, богатства, власть. Во время Второй мировой войны Советский Союз стал желанным союзником Соединенных Штатов и сыграл ключевую роль в поражении Гитлера. А после войны СССР стал для Америки злейшим врагом, и объясняется это тем, что изменились американские, а не советские эгоистические интересы.

Обычно войны такого рода заканчиваются, когда победитель удовлетворяет свои интересы. Войны, которые ведутся из-за морали, более долгие и кровопролитные: если в противнике видят воплощение зла, его нужно полностью уничтожить, только тогда может быть окончена война. Моральная кампания Лютера против Рима породила такую ненависть, что в 1527 году, когда армия императора Священной Римской Империи германской нации Карла V вошла в Святой город, солдаты в течение полугода громили церкви, а их жестокость по отношению к клирикам вошла в историю.

В жизни все так же, как на войне. Если вы вступили в конфликт с каким-то человеком или группой людей, у вас обязательно есть какие-то интересы — то, ради чего вы сражаетесь, чего хочет добиться каждая сторона. Это могут быть деньги, власть, положение и т. д. На карту поставлены ваши интересы — и не нужно угрызений совести, вы не должны испытывать вины за то, что вы их защищаете. Обычно такие конфликты не носят характера злобных или кровопролитных войн; большинство людей, надо отдать им должное, достаточно рассудительны — они не стремятся к затяжным сварам и стараются поскорее с ними покончить. Но есть и такие, кто сражается из чувства справедливости, — вот эти люди могут быть весьма опасны. Они могут стремиться к власти, маскируя свою жажду власти красивыми словами о морали; возможно, ими движут какие-то темные застарелые обиды; но в любом случае им недостаточно удовлетворить свой практический интерес — им нужно что-то большее. Даже если вы одержите над ними победу или, по крайней мере, удачно отобьете их атаку, лучше всего впредь держаться от них подальше. Благоразумие и осторожность в таких случаях важнее бесстрашия. По возможности старайтесь избегать стычек с воинами морали; как правило, эти кампании грязны и отвратительны и не стоят потраченных на них времени, сил и эмоций.

Образ: Микробы. Проникнув в организм, они быстро распространяются внутри и атакуют. Ваши попытки побороть вредоносные бактерии часто только закаляют их, они набирают силу, вам все труднее с ними справиться. Лучшая защита от них — профилактика. Заранее подготовьтесь к возможной атаке, сделайте прививку, повышающую сопротивляемость организма. В борьбе с микробами нужно научиться держать удар.

Авторитетное мнение:

ОБОРОТНАЯ СТОРОНА Нападение в войне морали чревато опасностью: если люди поймут ваши поступки, поза праведника может оттолкнуть их, вызвать неприязнь. Не считая тех случаев, когда ваш неприятель действительно порочный и дурной человек, лучше пользоваться этой стратегией в гомеопатических дозах, не перебарщивать и ни в коем случае не казаться назойливым. Моральные битвы нужны для того, чтобы повлиять на мнение общественности; в какой-то степени они являются продуктом коммунального потребления, и вы должны постоянно следить за их ходом — соразмерять эффект, повышая или понижая температуру, когда это необходимо.