Глава 12

В зоне высокого напряжения. Ловушка № 3: стереотип подавления и насилия

Контуры ловушки. Дочитав эту главу до конца, вы, безусловно, поймете, почему разобраться в устройстве ловушки подавления и насилия уместно сразу же после того, как вы узнали о признаках отличия двух предыдущих дорожных капканов: стереотипа борьбы и стереотипа жертвы.

Ничего секретного в такой последовательности нет: просто дело в том, что ловушка подавления и насилия связана с этими стереотипами, но при этом кардинально отличается от каждого из них, как по своей внешней структуре, так и по воздействию на поведение человека и его взаимоотношения.

Стоит сразу отметить, что это довольно глубокая ловушка и, в отличие от других, она оказывает весьма болезненное влияние не только на жизнь ее заложника, но и на судьбы тех, кто так или иначе связан с ним. Во многом потому, что носитель этого стереотипа настолько категоричен в своих представлениях о порядке распределения ролей в жизни и о правилах своего и чужого поведения, что убежден: его откровенно агрессивная лидерская позиция более чем оптимальна и жизнеустойчива. На этом мироощущении и базируется его уверенность в том, что для продвижения «по его полосе» он устроен как нельзя лучше.

Характерная особенность стереотипа подавления и насилия заключается в его явной неоднозначности, а точнее, двойственности внутренних ожиданий и внешних реакций человека, соскользнувшего в эту пропасть. Неосознанно носитель этого стереотипа ожидает от мира в целом и от окружающих подвохов и провокации, ограничивающих его действия и его влияние. Однако внешне ведет себя как неуязвимый всезнающий супермен, требующий признавать его мнение как единственно верное. Жизнь его проходит под лозунгом: «Есть только два мнения — мое и неправильное».

Однако контуры этой ловушки весьма условны. Поэтому ее заложник вовсе не обязательно носит погоны и муштрует солдат в армии или домашних на кухне. Такой «вездеход» легко обнаружить в любой сфере, если повнимательнее присмотреться.

Узнать заложника ловушки № 3 можно, например, в пробивном менеджере средней руки, который начнет знакомство с вами с того, что живо и решительно предложит вам принять участие в его проекте. Вы и не заметите, как под воздействием обескураживающего напора пойдете на поводу у человека, не сомневающегося, что он знает, «как лучше».

Этот капкан можно условно обозначить как «два в одном». В нем переплетаются установки деспота и жертвы. Поэтому в своем роде эта ловушка — капкан противоречий. В нее попадают сильные натуры, которые не отличаются снисходительностью. Иногда не только к другим, но и к себе. Образно говоря, они пытаются одним ключом завести разные машины, что, разумеется, не позволяет им делать из своих попутчиков союзников.

Заложник ловушки № 3 производит впечатление неуправляемого тирана и деспота только на тех, кто зависим от него по роду службы или в силу семейных обстоятельств. Но с людьми выше его по социальному положению или служебному рангу носитель этого стереотипа на глазах теряет свой фирменный танковый напор и свойственную ему категоричность, превращаясь в задавленную чужим авторитетом жертву обстоятельств.

В положении младшего по званию такой человек старательно держит дистанцию, становится молчаливым наблюдателем за движениями тех, от кого, как он считает, он зависим. В ситуации «снизу вверх» он считает лишним отстаивать свои взгляды, хотя с мнением больших людей он часто соглашается с огромным трудом, с видом обреченного мученика.

С точки зрения психологической природы человека в этом двойственном стиле поведения нет осознанного хамелеонства. Стереотип подавления и насилия неминуемо впечатан в генокод тех, у кого на роду крупным шрифтом было написано: «Вынужденная жертвенность».

Китайские мудрецы недаром предупреждали в своих притчах: победивший дракона сам становится драконом. По аналогии с этим легко понять механизм возникновения ловушки № 3: те, кто долго жил в атмосфере тотального подавления (пусть не физического, но морального, что нередко еще опаснее), усваивают модель подавления как единственно верную, почти идеальную — если не для себя, то для своих детей, которым они хотят счастья.

Иногда этот стереотип становится стратегией выживания внутренне ослабленной личности, которая, словно белка в колесе, суетливо перебирает лапками, не думая о цели, но не забывая о власти над ситуацией, полагая, что это и есть стратегия хозяина жизни. Как и другие неэффективные способы движения к цели, чаще всего этот безотчетный выбор определяет линию жизни.

Возникает вопрос, почему же именно этот авторитарный (или в более мягком варианте — категоричный) стиль становится привычной манерой поведения для тех, кто сам или чьи близкие родственники страдали от несправедливости, жестокости, подавления? Заложников этой ловушки объединяет с носителями стереотипа борьбы убеждение, что «лучшая защита — это нападение». Они виртуозно реализуют этот принцип в своей жизни.

Но тираны, в отличие от борцов, нападают не от случая к случаю, как многие из нас — в момент кризиса или испуга, а фактически нон-стоп. Впрочем, в момент нападения никому не покажется, что этот танк в человеческом образе действительно что-то защищает, потому что боится, например, потерять свой статус, и именно по этой причине агрессивно подавляет и откровенно унижает окружающих. Его нападки носят характер методичного наступления и часто не имеют под собой каких-либо объективно видимых причин.

У таких людей причины для раздражения обычно находятся сами собой. Пламя раздувается из искры так неожиданно, что отследить момент возгорания сложно. В тех, кого тираны подавляют, их всегда что-то не устраивает. «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать» — этот неслышимый миру рык как нельзя лучше характеризует их эмоциональное состояние.

Им не нужны равные соперники, способные свалить их с ног. Их вполне устраивают те, кто побаивается их характера, сверяет с ними каждый свой шаг.

А с теми, кто привык действовать по-своему, у таких людей конфликты разгораются на ровном месте. Внезапность этой бури мешает адекватно реагировать на довольно убедительно озвученные обвинения заложника этого паттерна и тем самым загоняет в угол человека, не склонного к конфликтному стилю общения.

Во время тайм-аута, пока объект нападения в растерянности пытается понять, чего от него, собственно, хотят, ему предъявляют целый список обвинений. Но последнее слово подсудимому не дают: ответа такие люди, как правило, не ждут.

Тираны искренне уверены в своей правоте, а потому напористы и активны. В зависимости от богатства лексикона заложник этой ловушки может быть весьма убедительным, тем более что он и не думает играть с вами. Он действительно полагает, что он всегда, в любое время и в любой ситуации, знает, как будет лучше.

Этот напор головокружительной гипертрофированной уверенности, как взрывная волна, отбрасывает человека, оказавшегося в зоне военных действий такого танка, далеко от его собственной точки зрения. Так что очень часто, независимо от психотипа человека, встретившего на своем пути такой танк, люди чувствуют себя с ним в зоне высокого напряжения. И все потому, что его реакция на повинного в его раздражении настолько бурная, что объект нападок и сам, рано или поздно, начинает не на шутку нервничать и совершать одну ошибку за другой. Что характерно, все, кто оказывается в поле этих взрывов, рассуждают почти одинаково: «Если меня так жестко прессингуют, то, значит, я и вправду в чем-то виноват».

Мы упоминали, что у носителя этого стереотипа есть нечто общее с борцом, но их нельзя перепутать: для тех, кто подавляет, на первом месте стоит ощущение своей власти над человеком, тогда как для борца новый бой в бизнесе или в любви есть лишь средство получить желаемое. То есть для жертв ловушки № 3 не ценно то, чем они владеют. Их трофеи — не плоды победы над противником, а удовольствие от созерцания его поверженности.

Надо ли говорить о том, что человека со стереотипом подавления и насилия окружающие если не боятся, то точно остерегаются. Сложно угадать, когда он взорвется вновь и как минимум испортит своим разбором полетов вам настроение, а как максимум — заставит потерять чувство равновесия, медленно и верно сделав из вас боксерскую грушу.

Механизм ловушки. У носителя стереотипа подавления и насилия этот механизм не просто срабатывает: он находится в постоянном рабочем состоянии. Причем и дома, и на работе.

Кодовое слово для включения этой ловушки — «недовольство». Поэтому весьма затруднительно четко отследить момент, когда ловушка дезактивирована. Обычно такой человек всегда начеку: он находится в постоянном напряжении и редко расслабляется, что мешает ему здраво отследить чужих среди своих.

Это взвинченное состояние чем-то схоже с животным страхом зверя, который опасается находиться под невидимым прицелом того, кто напал на его след. Этот страх толкает заложника ловушки на суетливые выпады в сторону тех, кто выходит из-под его контроля, а значит, по логике тирана, может пошатнуть его стабильное положение.

Цель такой неосознанной стратегии — не выживание как таковое в момент кризиса в работе или в личных отношениях, а подсознательное желание властвовать над теми, кто поддается давлению, кого можно поставить на место, тем самым подчеркивая свое преимущество.

Такой человек не задается вопросами, а имеет ли он право на власть и чем она оборачивается для людей. Его внутренние установки такие: «Если не я, то меня» и «Я же знаю, как будет лучше». Отсюда становится понятнее механизм действия этой противоречивой ловушки: сомневающихся, боязливых людей тираны «чуют нутром» и, вычислив, автоматически их подавляют — открыто и зачастую с театральным надрывом, так как это действо помогает им укреплять свои представления о себе самом в глазах других.

Опознавательные знаки. Выделить представителя ловушки № 3 из огромного числа просто легковозбудимых людей со сложным характером можно по его фирменным «наполеоновским» повадкам. При знакомстве он даст вам понять, кто перед вами, категоричными репликами на каждую вашу фразу. И на первый взгляд произведет впечатление человека высокого полета с едва уловимым рефреном в самопрезентации: «Царь, очень приятно, царь».

Но уже второй, более пристальный взгляд позволит вам заметить, что «царь» берет вас на абордаж «крюками» своих твердых, как сталь, представлений о том, как надо жить. Причем не кому-то, а именно вам. На правах хорошо знающего жизнь человека он охотно подскажет вам, в какой ресторан сходить и где сейчас надежнее оформить страховку на машину.

Своей явно выраженной активностью и открытой демонстрацией того, что они-то относительно вас точно знают, «как надо жить», люди-тираны в девяти случаях из десяти подкупают людей сомневающихся и неуверенных, словом, ведомых.

Внешне «царь» производит впечатление активного, сильного, несгибаемого лидера, не знающего осечек. Этот образ усиливается еще и тем, то такие люди, как правило, активны не только на словах, но и в делах. Живут они на бешеных скоростях, нередко в ущерб своему здоровью и «простому и пустому», с их точки зрения, общению. Они часто замахиваются на масштабные авантюрные проекты, будучи убежденными в своей исключительности.

Самоуверенность прибавляет им очков в переговорах со вторыми лицами компаний, особенно если те видят их впервые. Часто им даже не приходится блефовать, чтобы вызвать интерес к сотрудничеству: новых партнеров они продавливают бескомпромиссной убежденностью в успехе мероприятия, организованного их персоной.

Но, увы, многообещающая презентация лишь в половине случаев заканчивается сделкой: из-за того что стереотип насилия мешает им столь же удачно произвести впечатление на первых лиц фирмы, принимающих решения, «быть или не быть». В их присутствии удачливый танк как будто крутится на месте, он начинает едва заметно нервничать, суетиться и в его тоне появляются агрессивные нотки или сарказм. Все это мешает сорвать джекпот.

В обыденной жизни носители этого стереотипа первым делом пытаются точечными ударами выявить уязвимые места человека, чтобы умело играть на его слабостях. Особенно раздражают их те, кто вопреки их ожиданиям не подпадают под их влияние, даже если они планомерно давят на больные места, приучая таким образом к мысли об их уязвимости.

Подспудное стремление вывести человека из себя вызвано тем, что тиранам некомфортно в обществе людей уравновешенных: у них возникает чувство беспокойства, будто почва уходит из-под ног.

Танк обычно не силен в деталях работы, считая, что с него вполне хватит стратегии, об остальном его сотрудники должны догадаться самостоятельно. Даже простое желание его подчиненных заранее обсудить подробности реализации проекта расценивается как неуважение к нему, а значит, буря не заставит себя ждать. Подчиненные у таких подавляющих боссов должны все ловить на лету, чтобы не раздражать начальство (живущее в вечном цейтноте) по пустякам. Но если полученный сотрудниками результат не устроит вышестоящее начальство тирана, то вся вина, как правило, ложится на неудачливых подчиненных.

Это люди двойных стандартов: они легко переключаются в разговоре с мирного поведения активных людей, которым ничто человеческое не чуждо, на приступы откровенного хамства. Таким образом они напоминают окружающим, с кем те имеют дело, как только им кажется, что с ними не считаются. К примеру, подчиненные (или домочадцы) принимают самостоятельные решения, не сверяют с ним каждый свой шаг или выглядят чересчур расслабленными и спокойными (читай: свободными и неуправляемыми).

Внутреннюю гармонию близких заложник ловушки № 3 может расценить как тревожный признак — как акцию неповиновения, даже распущенность и пренебрежение его персоной. Ему в глубине души страшно оказаться один на один с людьми, знающими себе цену, тем более хорошо разбирающимися в профессиональных нюансах. Вот почему с помощью конфликтов он доказывает (чаще всего в присутствии третьих лиц), что с ним нельзя не считаться, если вы не желаете неприятностей. Когда конфликта не хватает, заложники этой ловушки создают искусственные препятствия на пути тех, кто имеет серьезные возможности быстрого роста, а фактически пользуется уважением у коллег или вышестоящего начальства.

Однако в кабинете у своего босса или в гостях у людей выше статусом с тиранами происходит метаморфоза — включается стереотип жертвы. В антураже высоких кабинетов такие люди ведут себя отнюдь не бойко, а скорее неуверенно и суетливо — по той причине, что боятся не попасть в волну настроения больших людей.

С одной стороны, им ужасно некомфортно, так как на начальство они давить не могут. С другой стороны, им хочется произвести благоприятное впечатление, поэтому они через силу пытаются быть любезными и одновременно нейтральными фигурами на шахматной доске.

С целью не привлекать к себе излишнего внимания они почти никогда не оказываются генератором идей, которые могли бы при удачном стечении обстоятельств поднять их выше занимаемого положения. Они считают, что куда разумнее быть «эхом» нужного человека. Так мать-тиран, обожающая наказания как меру воспитания, с мужем-кормильцем ведет себя кротко и даже излишне покладисто.

При этом тираны не упускают случая сконцентрировать внимание своих «зависимых солдат», будь то домашних или подчиненных, на их промахах. Часто сознательно и очень талантливо преувеличивая размер бедствия, они демонстрируют человеку его несостоятельность в каких-либо вопросах. Причем, нападая, они всегда ведут список проигрышей, а не выигрышей, чтобы в конечном итоге загнать человека в угол: убедить, что в другом месте ему не будут делать скидок.

Важно заметить, что носители этого паттерна, пытаясь похоронить человека под горой его же мнимых провалов, всеми способами уходят от разбора конфликтных ситуаций. Они сразу же выносят приговор. Такие люди никогда не настроены на диалог двух равноправных партнеров (будь то в профессии или в семейной жизни), которые для решения общего вопроса не переходят на личности.

Тиран не сомневается в своей правоте, он хочет властвовать над ситуацией, сам создавать атмосферу в своем «маленьком военном округе». Даже когда он отсутствует, его гнева должны бояться. Поэтому любое обсуждение «команд» он воспринимает как сигнал к конфликту.

Эти люди не просто раздражительны. Они злопамятны и всегда мстят за неповиновение тем или иным образом. Они стремятся поставить человека на место, то есть фактически разрушить его индивидуальность.

Дорога к ловушке. В заложниках этого невидимого, но мощного капкана оказываются те, кто стал объектом жесткого давления в семье.

Стереотип насилия неизбежно формируется в семьях, где наказания, физические и моральные, являются естественной формой воспитания, сознательно выбранной родителями в качестве единственно действенной, на их взгляд. Ребенок, выросший в такой атмосфере, воспринимает окружающий мир как источник скрытой угрозы, которая может дать знать о себе в любой момент, если отступить от установленных сверху правил. А правила для него установлены весьма категоричные, и ценности доказаны ему с позиции силы.

Во взрослой жизни у такого человека даже намек на угрозу со стороны тех, от кого он зависим, порождает страх. Этот безотчетный, прочно усвоенный страх перед так называемыми авторитетами — людьми, достигшими положения, власти и материальных благ, не позволяет человеку эффективно взаимодействовать с ними с пользой для себя.

Ожидание удара приводит к тому, что он подсознательно стремится сократить контакты с руководством, но при этом очень хочет отыграться на нижестоящих — как бы отомстить более слабым за этот свой страх перед сильными, за свое неумение продвинуться выше по служебной лестнице или стать счастливым в личной сфере.

Такое поведение вполне предсказуемо. Оно — следствие того, что, будучи ребенком, человек не мог адекватно отвечать на давление со стороны взрослых, дать им достойный отпор. Он был вынужден выработать в себе реакцию покорности.

Какие родители воспитывают тиранов? Во-первых, те, в подсознании которых заложен стереотип подавления и насилия, поскольку в истории их рода наблюдаются эпизоды тюремных заключений, репрессий или иных жестких (а порою жестоких) форм подавления личности. Эти эпизоды сформировали в предках жизненные установки и ожидания, впоследствии сильно изменившие жизнь их потомков. Передаваемые через поколения, эти установки плюс эмоциональные реакции страха, неадекватности и несправедливости сформировали у некоторых представителей семьи родительское поведение под девизом: «Выбросить розги — испортить ребенка».

Во-вторых, родители, в супружеской паре которых один партнер — преследователь, а второй — жертва. В отпрысках такой «гармоничной» пары парадоксальным образом уживаются установки обоих родителей: от преследователя («я могу наказывать») и от жертвы («я притягиваю к себе людей, ограничивающих меня»). Вот почему со стороны многим кажется, что реакции тирана непредсказуемы и противоречивы.

Фактор риска. Казалось бы, если нашего мини-танка ничего не беспокоит и его власть над людьми — то единственное, что служит ему источником удовольствия, то разговоры про риски продвижения для такого человека — пустые нотации. Не более того. Ведь танк меньше всего обеспокен тем, что люди чувствуют после столкновения с ним.

Такой назидательный стиль общения кажется ему естественным и потому вполне безобидным. Нередко такие люди уверены, что эмоциональные встряски просто необходимы окружающим. Они держат их в тонусе и закаляют от более значительных потрясений — по аналогии с формулой воспитания, усвоенной ими с детства.

В глубине души они чувствуют себя тренерами чужой воли. Но жизнь такова, что в отрицательном поле этих подавляющих натур гибнет все живое. Эти люди своим поведением вынуждают сильных сотрудников и сильных партнеров уходить от них. В силу своего плохо скрываемого желания доминировать и неумения внимательно слушать и слышать человека, настраиваясь на него, им весьма сложно наладить полноценный живой контакт с вышестоящим начальством, равно как и со своими «подчиненными».

Заложнику этой ловушки только кажется, что он — король положения, определяющий правила игры для своих подданных. На самом деле это король без королевства, так как его власть держится на страхе, а потому иллюзорна. Как известно, короля играет свита, а свита из ущербных и неуверенных — плохая поддержка для короля. У такого короля весьма скромное королевство: во многом потому, что он массу времени и средств тратит на то, чтобы народ безмолвствовал.

Ну а способные, амбициозные личности, благодаря которым он в силах удержаться на занятой высоте, рядом с ним долго не задерживаются. По той причине, что быстро понимают: голый король за раздражением скрывает свое бессилие и профессиональную несостоятельность.

Если король-тиран не занимает высшую ступеньку в иерархии компании, а является менеджером среднего звена и имеет над собой руководство, то это руководство рано или поздно, но заметит чехарду кадров в его подразделении. И это станет для него основным фактором риска, поскольку руководство любой компании стремится к стабильности кадров на всех уровнях. От увольнения тирана может не спасти даже его такое замечательное качество, как крайне высокая ответственность и довольно хорошее знание своего дела.

Про таких людей за глаза говорят, что они — «сложные люди». Их проблема в том, что они очень долгое время могут пребывать в уверенности, что их манипуляции на чужих слабостях позволят им никогда не потерять свое место под солнцем.

Но даже в семье от таких людей в конечном итоге отворачиваются близкие, не выдерживая высокого напряжения, постоянного создаваемого тираном — провокатором конфликтов.

Стиль поведения таких людей в чем-то напоминает повадки скорпионов: смертельно жаля других, они убивают в конечном счете самих себя.

Носителей стереотипа подавления сложно выносить долго из-за их постоянной доминирующей властности. Они не отличаются снисходительностью. Даже их верные жертвы при удобном случае уходят от них без сожаления.

В итоге заложники этой ловушки оказываются в полном одиночестве, не понимая, как это случилось: ведь от них столько и столькие зависели. Неумолимый закон единой функциональной ячейки со стопроцентной вероятностью обеспечивает этот неминуемый финал для тех, кто не умеет контролировать свое властолюбие, свое желание всегда и во всем руководить процессом. Если, конечно, человек вовремя не поймет, что такая модель поведения опасна прежде всего для него самого.

Подушка безопасности. У этих людей есть все шансы продвинуться, причем стремительно, как ракета. Но только если они смогут спокойно и здраво признать себя заложником этой ловушки и решить, что им нужно перестать воспринимать окружающих как безвольные фигуры в своей собственной игре.

За счет чего человек — заложник ловушки № 3 может сформировать в себе искренний интерес к сотрудничеству с окружающими, а не к их подавлению и насилию?

Конечно, за счет того, что «сменит фильтры», сквозь которые наблюдает за окружающими, с пессимистичных черно-серых на оптимистичные — если уж не розовые, то хотя бы просто прозрачные. Проще говоря, за счет того, что с присущей ему проницательностью и точностью начнет в каждом встреченном человеке выделять не его минусы, а его плюсы. Причем не впадая в крайности и не выдавая желаемое за действительное.

Плюсы надо уметь находить для того, чтобы понимать, почему тот или иной человек достоин того, чтобы его не подавляли, не указывали на место, а выслушивали его мнение. Этот новый взгляд на окружающих — первый шаг к выходу из ловушки.

Второй шаг обычно дается труднее, он требует сознательных усилий со стороны носителя стереотипа подавления. Этот второй шаг для него — как прыжок в неизведанное: необходимо, несмотря на внутреннее сопротивление и страх потерять контроль, дать возможность окружающим стать не подчиненными, а союзниками. Необходимо позволить им самостоятельно решать, как действовать в той или иной рабочей ситуации. Эксперимент совершенно безопасный, так как, действуя таким образом, можно гораздо эффективнее внушить то самое чувство ответственности, которое тиран привычно пытается возбудить через чувство страха или вины по отношению к нему.

Третий шаг: было бы странно ждать, что такая эмоциональная личность, как носитель стереотипа подавления и насилия, вдруг станет тихой овечкой, которая тише воды, ниже травы сидит в углу. Но тем не менее, если он действительно хочет выйти из этой ловушки, потому что не хочет, чтобы от него отвернулись друзья и люди, которыми он дорожит, ему совершенно необходимо сдерживать приступы гнева, во что бы то ни стало следить за тоном и интонацией, отслеживая нотки властности и агрессии. Иначе дистанция между ним и окружающими (при всем уважении к его заслугам) будет неизбежно увеличиваться.

Обратный отсчет. Открыто спорить с носителем этого стереотипа, доказывая абсурдность его обвинений, неэффективно.

Во-первых, потому, что он примет желание прояснить ситуацию за явный признак неуважения к нему как лидеру. С его точки зрения — это бунт, а вступать с ним на тропу войны иррационально: такие люди в «праведном гневе» абсолютно не восприимчивы к здравой логике.

Во-вторых, даже если ваша речь будет верхом дипломатического совершенства, этот ход не принесет ваш ожидаемого выигрыша, если вы сделаете его сразу после того, как танк предъявил к вам необоснованные претензии, ожидая оправданий. Такие люди плохо слышат любые аргументы, пока мечут гром и молнии. Но когда танк уже выстрелил в вас карающей тирадой, то, возможно, он и услышит ваши разумные доводы. Правда, только если к тому моменту вы еще сможете сохранить хладнокровие и говорить ровно, спокойно и обязательно мягко.

Все дело в том, что носители этого стереотипа страх окружающих перед ними приравнивают к признанию их личного авторитета. Независимо от того, мнимый это страх или нет.

Кому-то эти правила — прежде чем вступить в бой, выжди паузу и сохраняй спокойствие — не покажутся очень сложными. Особенно тому, кто и сам плохо управляется со своими эмоциями, а потому предпочитает загонять их так глубоко, что на поверхности остается только молчание. Эти молчуны в присутствии начальника-тирана мысленно надевают на себя белый халат и начинают вести себя с таким легковоспламеняющимся индивидом, как врач с буйным больным — немногословно и невозмутимо, демонстрируя спокойствие и безмятежность. То есть таким образом, чтобы не вызвать у него новый приступ гнева.

Надо отметить, что эта тактика энергосбережения, увы, далеко не всегда приводит к тому, что танк застывает на месте. Не встречая ожидаемого неповиновения в виде аргументированного отпора, он просто сбавляет ход.

Со временем в поведении людей, которым кажется, что они смогли выработать иммунитет против человека высокого напряжения, появляются нотки подчеркнутой услужливости раздражительному боссу, который, как плохая пиротехника, может взорваться в любой момент. И здесь их подстерегает такая опасность: мнимая поначалу услужливость с течением времени становится привычной. Так что человек незаметно для себя утрачивает нормальную способность предъявлять и отстаивать свои интересы. А не имея возможности удовлетворять свои собственные потребности и интересы, человек постепенно теряет свою индивидуальность.

Словом, потери несут даже те, кто сумел приспособиться к жизни с танком: они постоянно вынуждены терять внутреннюю энергию, задыхаясь от волны осуждений.

Кроме того, под гнетом танка люди деградируют, а не продвигаются, так как он создает нервозную атмосферу, в которой разрушается понятие союзничества и взаимной поддержки. Сотрудники начинают медленно, но верно срывать эмоции друг на друге, чтобы снять напряжение перед новой бурей «великого и ужасного» босса.

Кроме того, танк, как мы уже говорили, побаивается вышестоящего начальства и при случае не защищает своих подчиненных, а загораживается ими, как стеной.

Носитель этой ловушки — удачная мишень для внимательного бизнес-конкурента. Разоружить его довольно просто: достаточно переманить его сотрудников из числа тех, кто еще не окончательно задавлен комплексами, но уже ищет аварийный выход. Для «охотника за головами» такие сотрудники представляют собой вполне удобный вариант: для них даже не требуется вдвое увеличивать сумму в контракте на работу в новой компании. От такого босса, внушающего трепет, страх и тоскливое чувство вины, люди согласятся уйти фактически на те же деньги за одну лишь возможность забыть о ежедневной публичной пытке.

«В это сложно поверить: всего за шесть месяцев в профессиональном плане я скатилась до почти нулевой отметки. Не могу взять в толк, как такое могло случиться со мной: мне стало почти неинтересно то, что безумно нравилось последние пять лет». Эти откровения немного эпатажная с виду девушка Кира бросила мне прямо с порога, причем с интонацией человека, у которого минуту назад угнали машину, а он, вот досада, забыл, как ему ходить пешком.

Профессиональная планка, известное дело, сама по себе не падает вдруг и сразу. И мы с Кирой попытались вырулить на дорогу из темного леса, куда она, как выяснилось, въехала не по доброй воле.

Поначалу мне показалось, что проблема Киры, как и многих молодых амбициозных специалистов, кроется в том, что она с самого своего старта так завысила планку и скорость продвижения к ней, что сейчас просто не выдерживает накала, устала и потому впадает в уныние. Такое случается. Но оказалось, что у девушки, пришедшей ко мне на консультацию, случай иной.

Еще на последних курсах полиграфического института Кира начала совмещать теорию с практикой. С ее способностями «попасть в яблочко» — найти единственно верные в каждом случае детали книги, усиливающие содержание, она была нарасхват. Ее креативность приносила прибыль издательствам, где она стажировалась. Ничего удивительного, что издательства предлагали Кире сотрудничество, а после получения диплома — контракт с возможностями продвижения.

Кира была редкой породы: у нее был нюх на то, какую литературу и как красиво и выгодно нужно подать определенному сегменту читателей. Не без ее помощи книги, давно вышедшие в тираж, переиздавались и находили спрос.

За пять лет учебы она, активная и заводная, завела немало знакомств с иллюстраторами, техническими редакторами, карикатуристами, литературными редакторами. Словом, знала, кто чем дышит и кто сколько стоит в том мире, где она стала своей.

Было у нее и еще одно счастливое обстоятельство: она действительно получала удовольствие от выбранного дела, а потому имела все шансы на успех в издательском бизнесе. Если бы не один существенный фактор риска — человеческий.

Своим первым местом постоянной работы Кира выбрала солидное издательство с многолетней историей, солидными традициями и прекрасной репутацией. И пришла туда с распахнутым навстречу будущим победам сердцем.

Трудности возникли в образе ее непосредственной начальницы Татьяны Яковлевны. Кира жила с уверенностью, что начальство, как и родителей, не выбирают. Просто надо искать компромиссы, и успех не заставит себя ждать. Надо показать руководителю, что она очень перспективная и у нее есть много своих идей. Не зря же ее рекомендовали сюда, в один из старейших издательских домов Москвы. Правда, на скромную должность менеджера спецпроектов, но Киру это только раззадоривало.

При первом знакомстве начальница произвела на нее впечатление дельного, уверенного в себе человека, разве что слегка надменного. Из тех, кто любит держать дистанцию с сотрудниками. Кира и себя без ложной скромности считала дельной и не сомневалась: два таких человека вместе поднимут волны в этом консервативном подразделении.

Волны действительно вскоре поднялись. Но, к ее удивлению, вовсе не те, что она ожидала: не волны творчества от общения с многоликими авторами — интересными и разными, а волна раздражения со стороны босса и волна удивления с ее, Кириной, стороны.

Но обо всем по порядку.

За любимое дело на новом месте Кира взялась с энтузиазмом. Чтобы не тратить время зря, сразу же составила план работы, где изложила свое видение оформления новой книжной серии. Вполне довольная собой, она тут же решила обсудить свои идеи с боссом.

Татьяна Яковлевна, занимавшая кресло начальника отдела без малого десять лет, скривила губы в полуулыбке, когда новоиспеченная менеджер с азартом в голосе принялась делиться с ней умными мыслями. Дослушав бойкого воробышка (как она окрестила про себя новую сотрудницу) до конца, она выдержала почти мхатовскую паузу, окатила Киру ледяным взглядом и лишь тогда выдала свое резюме услышанному: «Ты, видимо, еще не поняла, куда попала: здесь не полигон для испытаний! Не надо прыгать выше головы. Все уже придумано до тебя. Сейчас требуется только одно — исполнительность и четкое выполнение заданий. Все. Можешь пока идти».

Кира даже не нашла что сказать и молча вышла: с такой реакцией на свои предложения она столкнулась впервые. Может, ее просто не поняли и надо все как следует объяснить, судорожно размышляла она, прокручивая в голове свои слова и начальницы. Особенно про «голову, выше которой не надо прыгать». «Наверное, намекала на свою голову», – усмехнулась Кира. Но вернуться, чтобы уточнить, права ли она, она почему-то не посмела, слишком много металла послышалось ей в тоне шефини. В итоге новая сотрудница, совсем недавно окрыленная большими перспективами, спикировала, как подбитый из рогатки птенец, обратно на свое место.

Коллеги встретили новенькую дежурным для них вопросом: «Ну и в каком ОНА сегодня настроении?» Кира с удивлением узнала, что от настроения Татьяны Яковлевны зависело спокойствие ее сотрудников. Неподражаемые интонации босса были невидимым флюгером, по которому определяли направление ветра и прочие погодные условия в микромире: будет ли сегодня буря, гроза, а может, повезет и выглянет солнце?

За глаза ЕЕ называли по-разному: кто-то почти благоговейно железной леди, другие с плохо скрываемой досадой стопроцентной стервой. Сходились в одном: когда кто-либо входил в ее кабинет, возникало странное ощущение, будто тебя сажают на электрический стул. Даже если шефиня благодушно улыбалась, разговоры с ней люди старались свести к минимуму: из серии «да», «нет», «не знаю».

Нет, она редко повышала голос. Но пренебрежение, которым она сбивала с ног объект своего неудовольствия, становилось мучительной пыткой. Человек, обескураженный тем, как изощренно его унизили, пытался вернуть равновесие любым способом, иногда даже язвительными шутками в адрес более удачливых коллег. Неудивительно, что под «чутким» руководством Татьяны Яковлевны удерживались немногие: «Здесь год за два», – дразнили новичков опытные сотрудники, которые гордились, что они смогли адаптироваться под крутой нрав босса.

Наблюдательная Кира, сознательно притормозившая свойственную ей активность, заметила, что выживали здесь отнюдь не матерые профессионалы, а неуверенные в себе флегматики, вжившиеся в спасительный образ униженных со скорбным взглядом, как будто говорящим: «С меня нечего взять, я такой, как есть».

Таких Татьяна Яковлевна не убивала презрением и язвительными замечаниями, лишь слегка журила, как ручных зверюшек. Они были нужны ей хотя бы для того, что при случае именно на них можно было указать вышестоящему начальству, как на типичных неудачников, тормозящих большие проекты. Сама она избегала высоких кабинетов, как щитом закрывалась от них важными встречами с клиентами, умело поддерживая иллюзию, что все VIP-персоны у нее на коротком поводке.

Удары она обычно отрабатывала на тех, кто, по ее мнению, возомнил себя профессионалом, знающим, как и что надо делать, а также лично знакомым с этими самыми VIP-персонами не понаслышке, а по общим проектам. Ее откровенно задевали желающие менять правила, мотивируя это свежим решением. Только она имела право принимать решение, как, что и каким образом менять, а другие должны были говорить, когда их спрашивали. Поэтому здесь и не фонтанировали идеями.

Более того, страшно боялись уточнить, как делать то задание, что положили им на стол. По той причине, что босс не любила обсуждать детали проекта, хотя от частностей зависел результат. «Зачем вы вообще мне нужны, если не можете сами сообразить, как это нужно делать?» — раздраженно бросала она тем, кто пытался узнать ее мнение относительно подобранного варианта оформления того или иного заказа. Но если заказчик оставался недоволен, то она не забывала бросить сотруднику свою короную фразу: «Если не можете сделать элементарные вещи, то так и скажите, я найду тех, кто сможет справиться».

Подавленные нелестными отзывами, сотрудники начинали сомневаться в том, что они созданы для такой сложной работы и вообще способны на что-то большее в этой области. Одни срывались с места, чтобы прийти в себя и вернуть себе право голоса, другие покорно оставались, уверовав в слова шефа, что в другом месте им давно бы снизили зарплату.

При любом раскладе едкие замечания в адрес сотрудников, ставшие здесь нормой общения, выкорчевывали, как сорняк, столь полезное для продвижения качество, как честолюбие.

Кира, наученная горьким опытом своих коллег, выполняла трафаретные задания начальницы без комментариев и лишних вопросов. Претенциозная шефиня не трогала ее, обходила стороной, как заповедное растение. Так что моя клиентка через месяц скучной, но вполне спокойной размеренной работы даже решила, что эта безопасная дистанция — награда за смирность. Она подумала, что, возможно, не все так плохо и по окончании испытательного срока ее баллы возрастут и она наконец-то получит возможность реализовать хоть что-то из своих предложений.

Мысль о том, что ей все-таки дадут заняться делом, а не беспросветным копированием нафталинных издательских идей, ее не покидала. Она всегда знала, ради чего пошла учиться в полиграфический, а потом получала рекомендации. Явно не для того, чтобы прозябать в атмосфере послушных донельзя менеджеров, которым нет дела до качества их проектов.

Но настал день, когда она убедилась: ее коллеги не случайно говорят, что для Татьяны Яковлевны единственным в мире существом, с которым она общается по-человечески, является ее овчарка. Даже мужу повезло меньше: ему она не давала спуску.

Совершенно неожиданно Кира стала свидетелем судьбоносного для нее разговора. Как-то она зашла передать в директорскую приемную на подпись несколько договоров с заказчиками и вдруг услышала голос Татьяны Яковлевны. Беспечная секретарша не закрыла дверь в кабинет директора, и, прислушавшись, Кира поняла: разговор явно касался ее персоны.

«Николай Сергеевич, эта новенькая девочка Кира — неплохой исполнитель, но не более того. За все время я не услышала от нее ни одной оригинальной идеи. У нее нет даже своего взгляда, мне всему приходится ее учить, сами понимаете. Одни амбиции без профессиональной хватки. Не возражаю, заключайте с ней контракт, но пока она еще себя не показала, хотя, насколько я поняла, считает, будто она в теме: папку предложений с собой носит. Юношеский максимализм. С места в карьер. Знаю я таких», – тоном утомленного мастера лениво вынесла она приговор очередной темной для нее лошадке.

Этот случайно подслушанный разговор обесточил Киру, заряженную мыслью о творчестве в одном из престижных издательств. Вердикт был предательски убийственным, как выстрел в спину, но она поверила каждому слову: тем, кто взлетел на должную высоту, казалось ей, виднее, есть ли у нее перспектива.

Кира стояла в курилке и думала: вот и грош цена лестным рекомендациям на ее счет со стороны знакомых из издательств. Обратно в свой кабинет она шла как в полусне, будто ее обокрали, вынесли самое ценное — мечту стать самым успешным издателем, работать с теми, кто тоже любит свое дело. В таком взвинченном состоянии она и приехала ко мне.

«И все-таки хорошо, что контракт продлили, – делилась со мной Кира, – ведь ничего другого делать я не умею, мне нравилось возиться с оформлением книжек, я не знала, что особых данных, с точки зрения людей опытных, у меня нет. Наверное, мне надо какое-то хобби найти, чтобы снова стало интересно жить, если все мои идеи все равно никому не нужны».

На консультации Кира смогла разобраться в своей ситуации и понять, что ставить крест на своей мечте только потому, что на ее пути встретился человек-танк, не стоит. Она увидела, что им не по пути, и ушла в другое издательство, где ее креативность оценили.

Ее история с сюжетом остро современным вполне могла бы вдохновить режиссера телевизионных сериалов на очередную риал-стори. Ведь она, как ни крути, подходила под стандарты самой что ни на есть героини нашего времени: стремительная, шикарная непотопляемая бизнес-леди. Словом, как раз из числа тех, про которых говорят: «Да-а, это сильная женщина». И делают паузу, показывая, что комментарии излишни.

И я тоже, познакомившись с ней и услышав ее рассказ, подумала: «Да, сильная». Но с одним но: этот стереотипный образ сильной, активной, вечно знающей, как и кому надо ехать по этой жизни, сыграл с ней злую шутку. В какой-то момент ее железобетонная картинка мира не просто дала трещину — жизнь ее в момент осела, как аварийный дом в центре Москвы. Да так, что было абсолютно бессмысленно возвращать на место старые стены, которые долгие годы она считала надежными.

Случилось то, к чему люди такой сборки не бывают готовы никогда: пришлось отстраивать новый «дом» почти с нуля. Это примерно то же самое, что учить ходить пешком по городу большого босса, привыкшего всю жизнь ездить на авто с водителем.

Я привожу здесь эту историю не случайно: в процессе нашей работы с этой железной леди высшей пробы выяснилось, что энергии танка, осознавшего, что для окружающих он вовсе не легкокрылая бабочка, может хватить на то, чтобы, даже стартовав с нуля, удачно вырулить из, казалось бы, непреодолимого тупика. Но будем последовательны.

Итак, с чем же пришла ко мне эта сильная женщина, которая, согласно житейской логике, в помощи психолога не должна была никогда нуждаться?

«Брак дал трещину. Типичный кризис долгоиграющих семей» — примерно вот так, бегло, парой фраз обрисовал бы ее ситуацию психолог, специализирующийся на кризисах среднего возраста.

Из таких кризисов люди выходят по-разному. Одни впадают в преждевременное старение, ставят на себе крест, теряют веру в свою притягательность. Другие, наоборот, активизируются, стремясь создать новый союз. Третьи погружаются в себя, пытаясь найти честный ответ на вопрос: «Почему это случилось именно со мной?»

Анна Витальевна была из числа этих третьих. Развод с мужем, как электрошок, дал ей такую встряску, что она вдруг поняла: «А ведь я не такой подарок, каким привыкла себя считать. Есть во мне нечто такое, что заставляет людей держать дистанцию или вовсе отказываться от близкого общения».

Будучи человеком исключительно практичным, она решила понять, в чем тут дело. И пришла с этим вопросом ко мне.

Нет, она не стремилась, как многие другие женщины на ее месте, во что бы то ни стало вернуть мужа. Их отношения охладели задолго до развода. Но гораздо больше, чем сам факт его ухода, ее мучил больной вопрос: почему же он все-таки отдал предпочтение Ей. «Ведь она по всем параметрам проще меня», – с горечью недоумевала Анна.

У нее всегда был исключительно свой взгляд на ход событий, в том числе на «нормальную» жизнь мужчины и женщины. Собственный брак казался ей устойчивым и правильным. «Правильным» — значит спокойным, ровным и, что немаловажно, равным союзом двух сильных личностей.

Судя по ее рассказу, они с мужем знали цену друг другу. Как говорится, сошлись два человека одной породы. Анна видела в этом главный плюс: таким, как они, не надо было играть, притворяться, прикидываться, идти на компромисс. Вообще, к слову «компромисс» она относилась с презрением: для людей уверенных, рассуждала Анна, компромисс означает поражение, шаг назад. А она и не думала пятиться. Не умела, не привыкла.

Вот так, в одной лодке, хрестоматийно именуемой браком, они с мужем вместе гребли к процветанию и достатку больше пятнадцати лет. У них было все как у людей и даже больше.

Лодка дала течь не из-за того, что команда гребцов — Анна и Виктор — устали друг от друга или разошлись в бытовых пунктиках, не поддающихся здравой логике. Причина была в другом: оказалось, что перестала работать положенная Анной в основу их брака идея, что с такой, как она, – шикарной железной леди — мужчина, равный ей по статусу, уму и внешности, не может не быть счастлив, что он буквально обречен на гармонию и покой.

В первые годы их брака так считал и Виктор, будучи человеком честолюбивым. Но со временем он стал замечать, что в присутствии Анны, такой внешне безупречной и с язычком острым, как скальпель хирурга, он все чаще чувствовал себя напряженно.

Объективно все вроде бы продолжало оставаться нормальным, но как будто вырастала невидимая дистанция, не позволяющая ему расслабиться. Внешне Виктор был идеальным мужем. Он просто не мог себе представить, как можно с Анной быть другим: жаловаться на что-то, занудствовать, словом, вести себя как мальчик. А все потому, что она, не в пример другим женщинам, которых он знал, не причитала, не показывала, что ей тяжело или больно.

Анна переживала неприятности по-спартански: шутила, иронизировала, но не просила его помочь. Он отметил это давно, еще со времен их совместных студенческих походов, когда они на равных тащили каждый по огромному рюкзаку со снаряжением. Тогда, во времена студенчества, это его действительно заводило, но спустя 15 лет ее пробивная энергия и безапелляционность почему-то стали пугать.

И хотя место неподъемных рюкзаков заняли бизнес-проекты, а друзей-туристов — нужные люди, но суть не менялась. Она оставалась «своим парнем» с безукоризненным лицом женщины, с которой всегда приятно показаться в обществе. Друзья откровенно завидовали Виктору: «Анька у тебя — высший класс: и выглядит, как звезда, и в бизнесе сечет почище твоего главного аналитика. Да еще успела два высших получить и двоих детей тебе родить. Одно слово: везунчик ты, Витя».

После таких речей он обычно молчал. Ему было явно не по себе: почему же его, счастливчика-везунчика, это давно не заводит, если она действительно феноменально успешна, а он всегда хотел окружить себя именно такими людьми — сильными, независимыми, яркими. И когда он снова не мог найти ответа, то просто гнал от себя тревожные, ничем не обоснованные мысли, что в их семье «что-то не так».

Ну, что же может быть не так, когда они даже толком не ссорились? Анна всегда так мастерски выруливала из тупиков, что предмет конфликта угасал сам собой: точка кипения превращалась в запятую. Он привык разговаривать с ней короткими четкими фразами. Еще бы: она была всегда права. Он даже поссориться с ней не мог. Зачем, если все равно правда окажется на ее стороне.

И вот однажды, когда дети уехали на каникулы, а Анна ушла на свои строительные «плантации», ему стало так тоскливо, будто он давно задержался в красивой, но чужой стране. Остро захотелось другого: услышать не уверенную поступь все и всегда знающей женщины, а щебет беззащитного милого создания, с которым так просто ощутить свое мужское превосходство. Ничего не доказывать. Одним своим присутствием вызывать ответную теплую волну.

Раньше, когда его одолевали такие приступы внутреннего одиночества, он не рассуждал на тему «Кто бы мог вернуть меня к жизни». Анна была непотопляемой субмариной: все люки задраены, откроешь — утонешь. Тонуть он не хотел, но и жить под толщей воды устал. У него началось что-то вроде кислородного голодания.

А тут… Острота его желания перемен была так велика, что жизнь, откликнувшись, подарила ему встречу. Ласковая Инна с радостью принимала все его условия, не ставила своих и была прелесть как мила в своей наивности.

Он и не думал уходить из семьи, просто наслаждался тем, что ему может быть с женщиной так невыразимо легко, как никогда раньше.

Анна довольно быстро заметила, что у мужа роман, но, как женщина уверенная в себе, скандалов учинять не стала. Поначалу даже шутила про себя: «Слава богу, мужик нормальный, в тонусе: интрижку завел. Погуляет — успокоится, да и мне больше свободы».

Правда, ее насторожил тот факт, что их отношения стали еще более механическими. Ничего лишнего, случайного — словом, живого не проскальзывало больше между ними. Однажды, когда она вернулась за полночь, ее вдруг как током пронзила мысль: «А ведь он больше мной не дорожит». Виктор даже не бросил дежурной фразы «Как дела, что так поздно?», а равнодушным тоном пожелал ей доброй ночи и спокойно заснул.

Ее самолюбие было задето. Анна впервые стала пристально наблюдать за поведением Виктора. И была поражена: оказывается, он умел быть другим. «Сколько я его знала, он всегда был сдержанным, немногословным, по-мужски замкнутым, а тут нюни распустил, – рассказывала Анна. – С ней он стал просто мальчиком-одуванчиком. Щебетал по телефону нежности. Откуда он только этому научился?»

В какой-то момент умница Анна поняла: все пропало. Он только формально с ней, а так уже давно со своей «ланью». Хорошую мину при плохой игре он делал только ради детей. Но никакие восторги друзей по поводу его идеального брака больше не срабатывали: он не желал прекращать удивительно гармоничные для него отношения с Инной.

Только с ней, простоватой, но удивительно открытой, он понял, что с его шикарной Анной ему давно холодно и пусто. В ее присутствии в нем как будто включался невидимый цензор, заставлявший его держать себя под контролем. А с новой подругой он пускал все на самотек, и вот парадокс — чувствовал себя защищенным ее естественной природной женственностью, открытым обожанием, даже когда он не был «на уровне»: начинал жаловаться ей на что-то, спрашивать совета или раздражаться.

Инна умела не форсировать событий и не предъявлять ультиматумов. Поэтому только по прошествии пары лет такой параллельной жизни из тепла в холод Виктор, наконец, определился. Ничего не стал объяснять, просто сказал Анне: «Пора разводиться».

Анна не удивилась: она знала, что если он принял решение, то его невозможно изменить. Даже в этом они с ним были похожи. Но тогда она еще не знала, что этот понятный и вполне мирный развод станет началом конца всех ее прежних представлений о правильной жизни и о себе самой.

Ее муж, оказывается, мог быть с женщиной удивительно нежным и эмоциональным. Это первое открытие потянуло за собой едва ли не первый в ее жизни болезненный вопрос: «Почему же он не смог быть таким со мной, что помешало?»

Оказавшись в одиночестве после относительно безоблачного брака с человеком, который, по ее меркам, был ее достоин, Аня нуждалась в поддержке. Как любой нормальной женщине, даже такой внешне неуязвимой, в этой ситуации Анне хотелось одного — чтобы ее выслушали, пожалели, согрели, позаботились. Банально дали знать, что любят, поддерживают, и, значит, все будет хорошо.

А дальше… Что дальше? Она соберется с духом и снова будет сильной. Интуитивно она бросилась за помощью к матери. Та давно переехала жить от Анны к своей младшей дочери, уверяя, что не хочет мешаться под ногами двух занятых бизнесменов. Но при этом напоминала о себе: постоянно звонила и просила Аню то свозить ее к врачам, то достать путевку на курорт. Аня никогда не отказывала родственникам ни в чем, полагая, что она за них в ответе. Она не сомневалась: ее мать, с детства одобрявшая каждый ее шаг, поможет ей прийти в себя.

…Она впервые всхлипывала в трубку, рассказывая матери, как Виктор ушел от нее спокойно, буднично, без сожаления. Елизавета Тихоновна неожиданно прервала сбивчивый грустный рассказ дочери на середине: «Милая, у меня что-то давление подскочило. Мне надо прилечь. Ты ведь у меня такая умница, сама знаешь, что делать, со всем справишься. Я тебе давно не советчик. Ты все знаешь лучше меня, хорошая моя». И, помолчав, добавила: «Когда успокоишься, приезжай ко мне с внуками. Не переживай, Аня, не рви мне сердце».

Анна, всегда уверенная в том, что в отличие от ее сестры Светы она у матери на первом месте, сползла по стенке — не верила услышанному. Как так могло получиться, что мать не поверила в то, что ей действительно плохо, да так, что кричать хочется от отчаяния?

Ответ на этот вопрос мы нашли с ней вместе, обнаружив разгадку в семейной истории ее матери. Елизавета Тихоновна всю жизнь прожила по указке старшей сестры, которая манипулировала ею, не давала свободно вздохнуть и принять самостоятельное решение. Именно поэтому она вывела печальную формулу счастья: «В жизни музыку для всех заказывает сильный, упрямый, бескомпромиссный, такой, как мои сестры и мама».

Именно такой она постаралась воспитать свою старшую дочь, тем более что Анна с детства была заводилой и верховодила всеми: сначала во дворе и в школе, а позже и в институте. Она была в центре внимания и задавала тон любой беседе. Мать радовалась, что дочка растет с характером. «Такая всегда себя защитит, – гордилась она Аней. – Умеет себя правильно поставить, не в меня пошла».

Елизавета Тихоновна всячески поддерживала Анин боевой дух. Благосклонно относилась к тому, что дочка пыталась всех подмять под себя и жила под девизом: «В эфире должен быть один голос, и этот голос — мой». «Люди тянутся к сильным, – озвучивала Елизавета Тихоновна свои представления о жизни в беседах с дочерью. – Слабых никто не любит. Поэтому ты должна надеяться на себя, и только на себя. И знать себе цену. Вот наша бабушка — в 38 лет осталась одна с пятью детьми на руках. В войну председателем колхоза была. Ее так и звали — Екатерина Суровая».

Аня эти уроки усвоила и выросла эталоном маминых представлений об успешной женщине: она никогда не позволяла себе казаться слабой, да и с самооценкой у нее все было в порядке. Лишенная сентиментальности, она не тратила время на пустые мечтания. Ставила очень прагматичные цели и добивалась их.

Ей было привычно стремительно завоевывать все новые и новые высоты. Сначала — престижное распределение после экономфака. Затем — открытие собственной фирмы, через год — смена профиля на более перспективный, с ее точки зрения, – строительство и ремонт офисных помещений.

«Если не тратить время на глупости, лишние разговоры за жизнь и точно знать, чего ты хочешь, то все складывается так, как ты задумал», – любила она повторять своим друзьям-коллегам. Анна самолюбиво считала, что для них она — образец для подражания, авторитет, модель будущего. Но и здесь ошибалась: они понимали — ее надо держаться. Благодаря ее напористости и они не пропадут. Потому Анну внимательно выслушивали, ей льстили, говорили комплименты.

Но был один обидный нюанс, о котором она долго не догадывалась: даже те, кто продвигался вверх не без ее помощи и взахлеб уверял ее в своей искренней привязанности, про себя считали ее зарвавшейся везучей стервой. Конечно, ей никто не посмел бы выплеснуть такое: боялись нажить в ее лице влиятельного врага, который точным ударом выбьет из-под них желанное место.

За ее показательную нескрываемую силу ее не любили хотя бы потому, что она была иронична до обидного, не умела быть снисходительной к чужим промахам.

Она полагала, что люди должны контролировать свои недостатки, а не выставлять их напоказ. Логика ее была категорична, как она сама: если она держала себя в руках, не позволяла распускаться, то отчего же и другим не делать так же. «И почему люди так обидчивы и мелочны?» — не раз удивлялась она. Но отнюдь не мелочность была причиной тому, что ее подруги, которые еще вчера нараспев расхваливали ее, часто «забывали» пригласить ее на междусобойчик. Она не раз с досадой узнавала задним числом, что ее окружение что-то отпраздновало без нее. После ухода мужа такие детали из второстепенных стали превращаться в ее восприятии в важные.

Вскоре она сделала и третье открытие: она для всех чужой, хотя и нужный человек. Люди держат с ней почтительную дистанцию и не желают ее сокращать. «Почему так?» — пытала меня Анна.

Из ее подробного описания своего обычного общения с теми, кого она считала своими, стало ясно, что все меркли на ее фоне. Они по всем параметрам были менее успешны, требовательны, амбициозны. На фоне Анны, которая демонстративно проповедовала силу и натиск, их несовершенства становились более отчетливыми. Вот почему они инстинктивно пытались отстраниться от нее, хотя бы на время. Но при этом, будучи зависимы от нее, не могли уйти окончательно.

Анна поняла: те, кого она называла «неблагодарными дурами», очень страдали от ее шуток и колкостей. Она не давала им спуску. Привыкнув блистать сама, она не давала им возможности хоть час-другой побыть в центре внимания. Анна закрывала собой все солнце, забывая, что ни одно живое существо не может довольствоваться вечной тенью. Ничего удивительного, что, повинуясь человеческой природе, они искали общества тех людей, среди которых чувствовали себя в своей тарелке, а не в согнутом положении улыбчивой свиты.

Рядом с ней, примадонной, они казались мельче даже в своих собственных глазах.

Но Анна, постоянно летающая по Москве на высоких скоростях, не успевала задуматься, что она своим ярко выраженным чувством королевского превосходства больно ранила тех, кто жил по-другому.

Многие из тех, кого она называла хорошими знакомыми, давно не ждали от нее ничего хорошего в свой адрес. Они были убеждены в ее успехе, но при этом не верили, что она может быть мягкой и непосредственной. Словом, своей, а не далекой, чужой, недосягаемой бизнесвумен.

На одной из консультаций Анна вспомнила, как недавно ее 14-летний сын, обидевшись на нее за что-то для нее незначительное, неожиданно выпалил: «Ты никого не любишь! Ты — недобрая! Ты даже не спрашиваешь, почему у меня такое настроение».

Этот эпизод стал важной точкой отсчета для Анны. Она поняла: во многих ее бедах виноваты не слабые людишки вокруг нее, умной, красивой, открытой для успеха и общения, а только она сама.

Перемены в своей жизни Анна начала с того, что решительно изменила стиль отношения с детьми — единственно близкими, еще не потерянными в ее жизни людьми, которые очень нуждались в ней и в то же время могли вытащить ее из той колеи одиночества, в которой она завязла всеми колесами своего роскошного «мерседеса».

Ее умение быстро всему учиться и ставить цели дало результат и на этот раз. Хотя цель была сложной, ведь до сих пор дети находились на периферии ее внимания. Они были замечательно устроены: учились в престижной школе, ездили за границу для лучшего усвоения иностранного языка, ходили в бассейн и на теннис. Везде их сопровождали либо ее водитель, либо их воспитатель. Времени, чтобы построить с ними теплые, доверительные отношения, Анне до сих пор не хватало.

Дети привыкли, что приказы мамы не обсуждаются, а выполняются. На том простом основании, что мама всегда знает, что для них лучше. А их мнения не принимаются. Как известно, менять правила игры, когда все уже привыкли к старым, пусть и плохим, но проверенным, непросто.

Старший сын, Илья, в результате такого воспитания стал превращаться в инфантильного отпрыска успешной мамы. Ему было сложно самостоятельно принять решение даже по такому вопросу, как и где лично он хотел бы провести каникулы. Анна ужаснулась ответу: «Как скажешь, везде можно жить в принципе». В этой фразе она услышала в нем свою мать, его бабушку, за которую все решала ее сестра.

Прошел год, прежде чем у Ильи появились не ее, а его собственные предпочтения, азарт делать все по-своему: просто потому, что он так хочет. Впрочем, поначалу он просто принял позу обиженного мальчика, от которого даже отец и тот ушел. Но когда понял, что властная мама реально, а не в шутку отпустила поводья, то почувствовал сначала вкус свободы, а затем и привкус ответственности.

Анна с присущей ей убедительностью сказала, что не будет оплачивать его образование, если он выберет институт просто так, «чтобы было». В душе она мечтала, чтобы он закончил престижную Высшую школу экономики. Но Илья выбрал непрестижный, с ее точки зрения, исторический факультет МГУ и очень удивился, что мать, узнав о его планах, не стала давить на его своими расчетами-прогнозами и читать лекцию на тему: «Такие профессии делают из людей романтиков, неспособных нормально адаптироваться в этом мире». Она лишь посоветовала: «Относись с интересом к тому, что делаешь, тогда это станет не хобби, а твоим делом». Кто бы знал, чего ей это стоило.

Ее младшая дочь, Саша, и вовсе поразила Анну. Она и не думала, что 11-летний ребенок может стать для нее лучшим другом. Когда Анна начала не диктовать ей, что она должна делать, а разговаривать как с равной, дочь стала главной ее помощницей. Ее будто подменили: из замкнутой, пугливой девчушки она превратилась в живого, бойкого, открытого ребенка, стала доверять ей свои секреты, которые раньше и не думала рассказывать ей, такой занятой и агрессивной.

Надо сказать, что все это время, пока Анна училась по-новому жить с детьми, мужчины ее не избегали. Напротив. Друзья мужа не лукавили, говоря, что она — «высший класс». Но, хотя она и не страдала от мужского невнимания, развод с мужем сделал ее осторожной до мнительности. При знакомстве с новым мужчиной она говорила себе примерно следующее: «С сильным не уживусь, проверено. А слюнтяи и слабаки мне и даром не нужны, хватает диванных подушек».

Неудивительно, что таким отношением к мужчинам она обрекла себя на жизнь в королевстве без короля. Забот ей хватало, строительная фирма требовала постоянного контроля и внимания. Так что скучать и мечтать о принце ей было некогда.

«Перевелись они, достойные, благородные и сильные, на которых снизу вверх хочется смотреть», – пыталась убедить меня в своей правоте Анна, как и многие из тех, кого «переехали» их предыдущие жены или мужья.

Честно говоря, я знала много примеров, когда такие, как она — независимые, сильные и умные дамы, страдали в паре с подкаблучниками, понимая, что более сильный не нуждается в такой спутнице, которая слишком много знает и может жить сама по себе. Без его помощи.

Но, несмотря на то что в Анне с годами все отчетливее проступал ее твердый характер, ее эффектность заставляла мужчин отступать не сразу. Некоторые все же бились в закрытые двери, прежде чем уйти. Возможно, поэтому ей повезло на встречу с мужчиной, который окончательно изменил ее своим поразительным талантом — умением жить красиво и без суеты.

С Ним она познакомилась у друзей. Никакого разряда молнии не случилось. Она по привычке просканировала всех мужчин и сразу отметила с легким смешком: «А этот-то попался, глазки загорелись». Заметила опытным глазом: «Да — милый, да — интеллигентный, но ведь сразу видно — не пробивной, мягкотелый. Мы с ним с разных планет».

В целом не ошиблась: действительно, они оказались с разных планет. Но его планета не слишком серьезного бизнеса и не слишком солидных финансовых достижений, может быть, впервые показалась ей заманчивой. Она удивилась, что он мог привлечь к себе внимание компании не эксцентричными анекдотами, как обычно делали ее знакомые мужчины, а любопытными рассказами о каких-то мелочах, на которые другие не обращали внимания. Его слушали с интересом все, даже она ни разу его не перебила.

А потом заметила еще одну странность: в его обществе и мужчины и женщины как-то расслаблялись, переставали обсуждать дела. Он говорил негромко, медленно, но его никто не перебивал, как ее. Анна даже позавидовала, как ему удается держать аудиторию какими-то странными рассказами о всякой всячине. Она благосклонно позволила ему, как королю вечера, проводить ее домой. И снова удивилась, что он не напрашивался к ней на чай-кофе, а всего лишь спокойно и просто предложил встретиться и сходить в театр.

«Старомодный, но оригинал», – подумала она и в театр пошла без традиционных для нее капризов. Только через месяц она поняла: таких, как он, внимательных, спокойных и заботливых мужчин в ее жизни вроде как и не было вовсе. Были всякие: щедрые, красивые, остроумные, богатые, но вот таких чутких… Она задумалась, припоминая всех, кто ухаживал за ней. И не смогла припомнить того, кто бы, подобно Олегу, мог угадывать ее мысли, при этом не бояться ее и относиться к ней снисходительно, будто к капризному ребенку, объевшемуся мороженого.

Но когда она об этом задумалась, то тут же испугалась: «Э-э-э нет, этак я увлекусь им, привыкну, а нам с ним не по пути: он — философ, я — прагматик, ерунда получится». Но вышло по-другому: он без кнута и пряника сумел сделать то, чего не удавалось другим. В его присутствии она не могла быть прежней Анной — агрессивной, раздражительной, заведенной. Нет, поначалу она во всей красе демонстрировала ему свой норов: учила его жизни, отчитывала. Словом, действовала по принципу: «Пусть, мол, полюбит меня черненькой, беленькой меня всяк возьмет».

Олег ее удивлял постоянно: во-первых, тем, что не пытался ответить ей тем же, агрессией или обидой. Даже когда она колко шутила над ним (и его деловой инфантильностью), он не пропадал на пару дней, как делал ее муж когда-то, пытаясь доказать ей, кто из них двоих сильнее.

Олег ничего не доказывал. Он просто грустнел на глазах и замолкал, смотрел на нее как-то пристально и странно, как будто впервые увидел. Но при этом его галантное отношение к ней не менялось: он все так же заботился, чтобы она отдохнула, выспалась, при каждом удобном случае вывозил их с детьми в Подмосковье.

Совершенно неожиданно один небольшой эпизод их общения перевернул ее отношение к себе самой.

Как-то днем они с Олегом встретились, чтобы выпить вместе кофе. Засиделись. Анна вышла из кафе вся размягченная его теплой неторопливостью. Сели в такси. На подъезде к дому Анна дала указания водителю, куда сворачивать. Спокойно и ровно, как ей показалось. И вдруг почувствовала, что Олег напрягся. Ничего не сказав, попрощался как обычно.

Встретившись с ним на следующий день, Анна требовательно спросила: «Что такое произошло вчера?» Олег помедлил: «Мне было так больно за тебя. Ты же не могла не почувствовать, что ты его обидела». Он имел в виду водителя такси. И тут в ушах Анны еще раз прозвучал ее голос — и она услышала в нем свои обычные, но, оказывается, такие надменные ноты. Она ахнула: ей стало стыдно за себя.

Со временем Анна стала замечать, что впервые так привязалась к мужчине. И, оценив «масштаб бедствия», решила помочь ему вырасти над собой. «Хочешь, я помогу тебе открыть дело, ты же умный, просто немного медленный», – осторожно предложила Анна. Олег весело рассмеялся: «Анечка, у меня уже есть свое любимое дело, оно мне по душе, мне чужого не надо».

Но Аня, выдержав паузу, не унималась: «Олег, ну как же так, ты так и просидишь в своей программистской конторе, ведь можно и расширить этот бизнес, заняться чем-то смежным, филиал, к примеру, открыть. Надо же развиваться». Она была уверена, что он, такой мягкий и добродушный, а главное, любящий ее, под ее рассудочным нажимом согласится, что она права. Так, что всем станет хорошо: они будут на равных.

Но Олег оказался крепким орешком: «Ань, ты знаешь, я тебя очень люблю, но ломать себя под кого-то не буду. Ты просто это пойми, и точка. Мне хорошо там, где я есть. Это правда. Тебе же не хочется, чтобы мне стало плохо? Если так, то мы, надеюсь, договорились».

Когда Анна рассказывала об этом сложном разговоре мне, она уже приняла решение. «Вы представляете, как мне повезло? Кто бы мог подумать, что хозяин крошечной компьютерной фирмы сумеет научить меня смотреть на мир совсем по-другому, без претензий, а с благодарностью! Именно с ним я почувствовала, что давить, контролировать все и всех, мчаться, не глядя по сторонам, – значит упустить очень многое!»

Психология bookap

Ей повезло встретить человека, увидевшего в ней за ее категоричностью упрямого ребенка, которого не научили нежности, но приучили к неизбежности марафонского забега по жизни.

Олег своей чуткостью и совершенным принятием, из которого вырастала ее свобода выбирать, какой ей быть, научил Анну слышать других, чувствовать их и дать себе право жить без напряжения, в полном соответствии с аффирмацией, с которой она сроднилась: «Чем больше доверия и внимания я даю людям, тем больше благ дает мне жизнь».