В чём это может выражаться практически?

Практически всё множество мер по снижению объёма вычислительных работ сводится к ограничению объёма принимаемой во внимание исходной информации, и упрощению процедур её обработки; впрочем, они взаимосвязаны, и отделить первое от второго не всегда даже возможно.

1. Ограничение объёма вовлекаемой в обработку информации.

"Все ваши проблемы от того, что у вас верхняя пуговица расстёгнута"! Это, конечно анекдот, но как и всякий анекдот, он верно подмечает ключевые закономерности поведения людей. Действительно, мы часто пытаемся судить о сложных вещах (типа характера человека, квалификации специалиста или завтрашней погоде) по сугубо поверхностным признакам — как и во что он одет, каким автомобилем пользуется, как чирикают воробьи, и так далее и так прочее. И более того — существует масса литературы, где эти идеи развиваются и углубляются; даются советы о том, какие признаки (простые в анализе!) следует использовать в тех или иных случаях. Излишне долго доказывать, что поверхностные признаки ненадёжны сами по себе; но есть смысл обратить внимание на то, что чем проще признаки, и чем меньше их вовлекается в анализ, тем легче их сфальсифицировать. Достаточно одеть богато выглядящую одежду — и готово: мелкого жулика принимают за преуспевающего бизнесмена; изучить же его биографию — это уже труд... Но и без фальсификаций такой подход может быть чреват крайне серьёзными последствиями.

Представим себе ленивого врача, которому пришёл на приём пациент с жалобами на головную боль. Врачу, даже ленивому, разумеется известно, что головная боль может свидетельствовать об очень широком множестве заболеваний, принципиально разного характера, и требующих принципиально разного лечения. Поэтому нужна дополнительная информация. Одной из них, наиболее просто получаемой, является температура тела. Врач просит пациента измерить температуру, и обнаружив её превышение, сопоставляет полученную картинку с длинным рядом предшествующих пациентов, и ставит по аналогии диагноз: "Грипп". Хотя само по себе это сочетание характерно для ненамного меньшего количества заболеваний, чем просто головная боль. Если бы врач не ограничился только двумя признаками, и не поддался бы искушению типового решения, а вовлёк в постановку диагноза большее количество симтомов и анализов, то результат мог быть бы иным. Например, — "менингит". Но обработка меньшего количества исходных данных экономичнее и комфортнее в смысле его мыслительной деятельности, и требует меньше времени. А потому — может предпочитаться несмотря на профессиональный долг и морально- этические ценности.

Аналогичным образом можно представить себе следователя или судью, — в зависимости от степени их стремления к "оптимизации" мыслительной деятельности, они могут вовлекать в принятие решений меньшее или большее количество улик, с понятно различающимся результатом. О предустановках и других способах экономии — чуть ниже.

Список такого рода ситуаций можно продолжать практически бесконечно.

Одним из способов ограничения массива входящей информации является отбрасывание слабых сигналов. Например, конфета даётся не самому достойному или голодному ребёнку, а тому, кто громче всех плачет. Хотя, громко плачущий ребёнок, вполне может быть просто хорошим прирождённым манипулятором, умело фабрикующим сигналы, эффективно воздействующим на окружающих. То же может относиться к ярко раскрашенным вещам и частям тела, броской рекламе, другим явлениям, вызывающим иные сильные ощущения. Это явление обычно изучается в связи с инстинктивным поведением, и носит название "сверхстимул" — когда "правильный", но преувеличенный до нереалистичности признак вызывает более вероятное и сильное реагирование, чем "натуральный". Но ограничивать феномен лишь инстинктивным поведением вряд ли правильно — явление более универсально, и наблюдается во всех случаях шаблонного анализа информации.

Ещё одним способом сужения массива входящей информации можно назвать уход от многозначностей, полутонов и вероятностей. Например, сакраментальное: "кто не с нами — тот против нас". И никаких полутонов! Разумеется, именно эта фраза была так сформулирована отнюдь не по душевной лености, её радикализация была продиктована пропагандистскими причинами, но с другой стороны — она была явно рассчитана на людей, склонных экономить умственные усилия. Пример ухода от неоднозначностей типа "вероятность":

- завтра будет дождь?

- прогноз даёт вероятность осадков — 50%

- так будет дождь или нет?

В этом, и ему подобных примерах, вопрошающий стремится свести анализируемую им информацию к одному биту — "да-нет". В противном случае, пришлось бы перелопачивать неизмеримо большие объёмы исходных данных; делать мучительный выбор — отягощать ли себя зонтиком, или смириться с возможным намоканием; чем чревато первое, и пересиливает оно выгоды второго...

2. Упрощение процедур обработки.

Шаблонность

Единственно возможным способом предсказывать будущее, а именно это, по большому счёту, и есть смысл существования нервной системы любого живого существа, является моделирование внешнего мира. Построение моделей каких-то аспектов окружающей среды, и далее — мысленное манипулирование ими согласно закономерностям, так или иначе известным для моделируемых объектов, позволяет прогнозировать, предсказывать какие-то будущие события, связанные с этим объектом, и соответственно — строить своё поведение. Но модель модели рознь. Любая модель — есть упрощённое отражение реального объекта. Но принципиально важно, насколько и в каких отношениях это упрощение произведено. Другими словами — сколько признаков объекта принято во внимание, каких именно, и каким принимается взаимодействие этих признаков. Наиболее адекватна, и следовательно точна модель, состоящая из возможно большего количества наиболее значимых (не обязательно — ярких!) признаков объекта, наиболее реалистично между собой взаимодействующих. Но как мы уже знаем, слишком мощный поток информации для мозга может быть дискомфортен, опасен, или даже непосилен. Для нервной системы гидры посильна лишь крайне схематичная, буквально вырожденная в две точки модель окружающей среды: добыча — хватай, при других воздействиях — сожмись. Высшим позвоночным доступно больше, но фактически — лишь в тех пределах, которые позволяет "энергетическая бухгалтерия". Иногда она "финансирует" лишь ненамного более сложную деятельность, чем у вышеупомянутого полипа.

Одна из наиболее сложых задач, могущих стоять перед человеком — построение в своём сознании модели другого человека. Есть даже вполне убедительное мнение, что необычно мощный мозг человека развился именно из необходимости хорошей социализации — высокоадекватного предсказания поведения других людей. Если вычислительная мощность достаточно велика (причём, зачастую она определяется не столько мощностью коры, сколько соотношением "власти" коры и подкорковых структур), то эта модель оказывается достаточно адекватной, и мы говорим о таком человеке, как о человеке проницательном, и с хорошей рефлексией. В противном случае, мы констатируем больший или меньший эгоцентризм. Для эгоцентрика окружающий мир весьма прост — он полагается копией мира самого себя, своим отражением в своём же сознании. А то и — его порождением! Если я сам себя люблю, и не имею других мыслей, кроме как о себе, любимом, то и всё, что меня окружает, не имеет, и не может иметь иных мыслей, кроме как обо мне; я — модель мироздания, и по-сути, его центр...

Утомительность работы с большой многофакторной моделью заключается не только в необходимости вовлечения в процесс большого количества исходных данных, о чём было сказано чуть выше. Для построения модели нужно отсеивать второстепенные характеристики объекта моделирования, и выделять главные; уяснять закономерности поведения, "прогонять" это всё разом перед мысленным взором, и т.п. Мало того, что это не всякому "вычислителю" "по зубам" в принципе, это долго, а время в большом количестве случаев критично.

Тем не менее, без упрощения не обойтись. Слишком уж сложен окружающий мир. Да, но... Любую модель можно упростить так, что она превратится в шаблон. Шаблоны бывают разные — и по сложности, и по происхождению, но смысл у них один — вместо утомительного прогона модели в мозгу, просто осуществляется вполне "механическое" сопоставление ситуации с заранее известными комбинациями исходных данных, которые ассоциированы с заранее заданными наборами действий. Теоретически, сложность шаблона может быть сколь угодно высока (тогда он приближается к полноценной модели), но на практике, шаблон интересующего нас здесь вида содержит, как правило, не более двух-трёх признаков ситуации, а часто и только одного, причём — не всегда ключевого, но самого яркого.

Исключительно важной для нас разновидностью шаблонов являются врождённые шаблоны, порождающие инстинктивное реагирование. Привлекательность врождённых шаблонов состоит не только в том, что они вовлекают в обработку мало исходных данных (обычно только один-два сигнальных признака (релизера)), но и в том, что эта обработка осуществляется глубокими, древними и специализированными структурами мозга, работающими быстро и экономично. Именно это обстоятельство позволяет инстинктам человека жить и процветать, несмотря на, казалось бы, массу альтернативных способов анализа окружающего мира. Важной отличительной особенностью инстинктивных шаблонов поведения является их глубокая вовлечённость в критически важные для выживания и репродукции процессы; это придаёт им дополнительный приоритет в принятии решений — очень часто категорически неадекватный ситуации.

Разновидность шаблонов — использование готовых решений, выработанных другими людьми, что, например, широко практикуют школьники и студенты, когда списывают ответ у отличника. Любому живому существу присуще активное стремление "ездить за чужой счёт", и умственная деятельность здесь никак не исключение. Другое дело, что субъективно это стремление выглядит, как правило, совсем не криминально, а даже пафосно — как доверие авторитетам, традициям, устоям, ценностям, и т.п. Думать практически не надо — просто нужно следовать готовым схемам, кем-то предложенным, и не обязательно навязываемым принудительно. Можно и самому их жадно впитывать; если к их выработке данный индивид может быть не причастен никак, то это — чистая экономия. Хотя возможны, и широко представлены шаблоны в виде устоявшихся привычек, выработанных самостоятельно — когда-то в прошлом.

Уменьшение количества "вычислительных потоков".

По преданию, Юлий Цезарь мог одновременно читать, и диктовать другой текст. Вообще-то все мы можем делать сразу несколько дел: например, завтракать, читать газету, поглядывать в телевизор, отдавать ценные указания домочадцам, и поглаживать любимую кошку (хоть это и не гигиенично). Аналоговая сущность нашего мозга позволяет это делать относительно свободно, так как это существенно различные по своей сути процессы; для поддержки каждого из них имеются более-менее обособленные, хотя и пересекающиеся, структуры мозга. Мы также можем "вести несколько целей" в плотном транспортном потоке, и строить своё поведение на дороге, исходя из поведения каждой из них. Здесь мы используем изначальную "многопоточность" зрительного анализатора, с незапамятных времён рассчитанного на внимание к сразу нескольким объектам, впрочем к очень ограниченному их числу — не более 3-4, а для многих людей и того меньше. Но обработка текстовой информации к эволюционно-древним адаптациям никак не относится, специализированных модулей такого рода в мозге нет, и для их обработки привлекаются обширные малоспециализированные области, и области, специализированные на других задачах. Этим структурам "не своя" работа трудна, они выполняют её с большим напряжением сил и энергии, и вряд ли многие люди будут в состоянии обрабатывать сразу два потока такого рода. Юлию Цезарю, (если, конечно, верить легенде), это удавалось. Но, без сомнения, в сложных условиях даже Юлий Цезарь был бы вынужден ограничиться чем-то одним.

Однопоточность мыслительных процессов ярче всего проявляется у маленьких детей. Если его увлекает какая-то игрушка, он может, потянувшись за ней, например, опрокинуть чашку с водой, и ненароком натворить других бед, чего взрослым обычно удаётся избежать. В его, пока ещё незрелом мозге просто не помещаются две мысли — об игрушке, и о чашке. Хотя, он может быть уже полностью в состоянии осознавать вред опрокинутой чашки — если для его мозга нет конкурирующих задач. Но опять же, даже взрослые, в условиях, когда мыслительная деятельность затруднена (например, в подпитии, или в условиях стресса) точно также опрокидывают чашки.

Упрощение результата.

Важным видом (и способом) упрощения результата являются предустановки (убеждения, ценности, и т.п.). Например — "человек человеку — волк". Или обратная, но аналогичная по информационной сути — "я верю в людей". В обоих случаях процесс вычисления истинного характера конкретного человека прерывается на какой-то промежуточной — или даже начальной стадии, позволяющего уже подогнать ответ под предустановленный. Чем экономится время и энергия. В первом случае собеседник полагается злонамеренным, во втором — заслуживающим доверия, хотя более углубленный анализ, будь он проведён, мог бы дать в данном конкретном случае совсем не такие ответы. Нередко без предустановок (априорных сведений) что-либо понять вообще невозможно! Например, в аптекарских рецептах. В них, зачастую ничего не понимают даже люди с медицинским образованием, если они не сталкиваются с этими медикаментами достаточно регулярно. Но фармацевты понимают — потому, что сталкиваются, и знают, что это может быть; для них выбор сужен до буквально двух-трёх вариантов, а то и одного. Разумеется, аптекарскими рецептами дело не ограничивается, отнюдь...

Использование предустановок очень широко применяется не только на уровне отдельного индивида, но и во многих случаях закреплёно законодательно, в виде, например, презумпций. Наиболее известна презумпция невиновности — если строго и исчерпывающе доказать виновность не удаётся, то подозреваемый полагается невиновным. Но в юриспунденции это более чем оправдано — докопаться до правды в очень многих юридических случаях едва возможно даже с полным напряжением сил и энергии. Но плохо, когда это делается в достаточно простых житейских ситуациях просто по скудоумию или душевной лени. Пусть и прикрываемыми "высокими гуманистическими идеалами". И совсем плохо, когда на щит поднимается "уверенность в себе", которая в большинстве случаев характеризует не квалификацию и владение темой, а скудость способностей к генерации нескольких альтернативных вариантов. Действительно, если в голове имеется только одна мысль, сомнениям взяться просто негде: сомнение — суть выбор.

Выше неявно предполагалось, что по результатам обработки исходных данных (большого или малого их количества) возможно только одно решение. Но в реальной жизни количество "корней" житейских "систем уравнений" обычно бывает более одного, и нередко — намного. В отличие от чистой математики, житейские "корни" имеют разный вес и значимость, и какими-то действительно можно пренебречь. Вопрос лишь в том, какими именно, и каким их количеством. Внешне это выражается в отбрасывании — причём, почти автоматическом, разного рода нюансов и побочных эффектов принимаемых решений. Например, принимая решение об, к примеру, совмещении выборов должностных лиц разных уровней власти, многие люди — занимающие очень важные государственные должности, а потому как бы обязанные быть умнее прочих, видят перед собой только одну цель — по возможности безотлагательную экономию расходов бюджета. Как говорится, пять по цене одного. Побочные следствия принятого решения нередко даже не отбрасываются, а просто не возникают в мозгу как варианты. Хотя позже эта копеечная экономия может вылезти очень большим боком. Ведь избиратели приходят на выборы президента, кандидатуру которого они худо-бедно обдумывали накануне. Но обнаружив, что им нужно выбрать ещё несколько депутатов сугубо местного уровня, просто ставят отметки в случайном месте, и кидают в урны. Они об этом не думали, и часто даже не догадывались об этом; они думали о выборах президента, который всех их затмевает. В итоге местную власть получают совершенно случайные люди, нередко с криминальными даже замашками, и во власти воруют столько, что экономия на выборах на этом фоне перестаёт быть видимой вообще. А если б местные и президентские выборы не совмещались, то избиратели бы больее пристально бы вглядывались в местных кандидатов, и у них было бы больше шансов разобраться — кто есть кто.

Психология bookap

Вот здесь-то и вступает в игру такое понятие как "срочность поведенческих целей". Ведь вышеупомянутые "корни" житейских уравнений отличаются большей или меньшей нацеленность вдаль — причём, как в пространстве, так и во времени. Решения, лежащие близко, в большинстве случаев достигаются более экономично в смысле мозговой деятельности, а потому предпочитаются в большинстве случаев. Особенно — если "вычислитель" очень уж дефорсирован. Предельный пример такого дефорсирования — эволюционный процесс. Предсказывать будущее он не способен в принципе (и пожалуй, можно говорить о неприменимости этого понятия к слепому процессу), а потому может "принимать" лишь предельно краткосрочные "решения", решительно не требующие никакого "ума".

В экономике и теории управления имеется сходный термин "горизонт планирования". Но это не одно и то же, хотя смысл этих понятий близок. И состоит этот смысл обозначении большей или меньшей отдалённости во времени и пространстве тех целей, к которым стремится какой-то субъект, реализующий то или иное поведение. Получить какое-то благо здесь и сейчас — упустив тем самым более веское благо позже (краткосрочное поведение) — или наоборот, пожертвовать сиюминутным благом (удовольствием) в расчёте на более крупный выигрыш позже (долгосрочное поведение). "Горизонт планирования" — более узкий термин. Он предполагает в основном сознательное планирование, и как правило — планирование экономическое, сопровождающееся какими-то калькуляциями. Даже если горизонт планирования узок, и ориентирован на события близкого будущего, он является результатом всё-таки планирования в человеческом смысле. Понятие "срочность поведения" может не предполагать никаких расчётов, и даже не предполагать наличия разума у существа, стремящегося к целям той или иной степени отдалённости во времени и пространстве. Можно также говорить о взаимосвязи краткосрочного поведения с "поверхностным", и долгосрочного — с "глубоким", но этот термин также может вводить в заблуждение. Важно осознать преимущественно информационный характер феномена, и его связь с возможностью предсказывать будущее. Чем больше исходных данных вовлекается в процесс принятия решения, и чем совершеннее их обработка (позволяющая оценить их достоверность), тем точнее и долговременнее прогноз развития событий, и тем оптимальнее может быть поведение в долгосрочной перспективе, и тем чаще будут предпочитаться долгосрочные цели. И наоборот — если способностей предсказывать будущее нет, то волей-неволей приходится жить, "радуясь каждому моменту"...