3. Мальчик и девочка — пол и гендер

До сих пор обсуждение материала касалось в основном ребенка “как такового” без четкой дифференцировки по полу и гендеру. Для этого есть известные основания: во — первых, есть некоторые базовые закономерности всей системы половой социализации, а во — вторых, уже неоднократно упомянутая неустойчивость этой матрицы развития, проявляющаяся в амбивалентности, андрогинии и бисексуальности, манифестации которых весьма специфичны, напоминая ростки будущих особенностей взрослого поведения. “Мальчуковость и девчачество” (если так можно выразиться) — это не только этап становления “мужественности и женственности”, но и самостоятельная система самоощущения человека не исчезающая в последующем. К этой мысли приходили неоднократно многие исследователи и деятели культуры, находя в себе следы “детскости” которая как ничто другое помогает решать взрослые проблемы. Речь идет не только о сохранении проявлений “свежести” детских эмоций и переживаний, но и об определенных смысловых моделях субъективности (“стадия зеркала” по Лакану, становления языковых форм и гибких связей между означающим и означаемым и др.). Наиболее интересной представляется концепция “жизни из себя” (формула М. Бахтина) как стремления ребенка находится в центре события, быть его смысловым средоточием, а не избегать этой позиции, что свойственно часто взрослому человеку, адаптирующемуся к среде. Свой интерес как основной двигатель активности и оберегание своего внутреннего мира “детской тайны” от мира взрослых составляет один из существенных компонентов освоения ребенком сферы Эроса как в себе, так и в окружающей среде. При этом создается типичная пороговая ситуация, “пограничная зона”, которая определяется в англоязычной литературе как “case study”, биоконцептография, основанная на особом языке, несводимом ни к понятийному ряду, ни к обыденному словоупотреблению. Поло — гендерные закономерности развития детства, по-видимому, нуждаются именно в таком подходе, который позволяет максимально адекватно передать сущность явления. Если вспомнить один из тезисов Карла Роджерса, основоположника гуманистической психологии, сутью которого является утверждение о том, что наиболее личностное может иметь наиболее всеобщий характер, то становится очевидной важность такого подхода к исследуемому феномену.

XX век в этом смысле прошел под сенью борьбы тезисов З. Фрейда о примате “анатомии” в судьбе и С. Де-Бовуар о необходимости не только родиться, но и стать женщиной. Спор о том, что первично — половые органы и их функции или их социокультурный, гендерный смысл (или бессмыслица?) по — видимому в такой постановке вообще не имеет удовлетворительного решения. Даже на уровне обыденного сознания, т. н. “здравого смысла” очевидно, что человеческая сексуальная анатомия функционирует не только и не столько по генетически заданной программе поведения, но, в основном, по культуральным гендерным моделям, требующим длительного периода научения. Объем этого научения варьирует от абсолютно пуританских, бесполых установок до “эротического рая” на островах Тихого океана, что зависит от тех или иных мировоззренческих парадигм. Чему и как учить детей и надо — ли это делать вообще — вопрос, который всегда вызывал бурю страстей в обществе и полярные оценки. Конец XX и начало XXI века подлили масла в огонь ввиду роста таких феноменов как искусственное оплодотворение (исключающее сам сексуальный акт), суррогатная беременность, однополые браки и союзы, бисексуальное поведение, смена пола и т. п. Приход “новой” сексуальной эры чреват серьезными конфликтами в жизни миллионов людей и это относится не только к западной цивилизации, где эти феномены имеют значительный удельный вес. Кроме того, усилиями таких теоретиков как Элен Сиксу, Люси Иригарэй, Гейл Рубин, Ив Кософски Седжвик и других женщина была “реабилитирована” как сверхполноценное сексуальное существо, обнимающее весь мир, дающее феномен прорыва в неизвестные сферы. Элен Сиксу, обосновавшая сущность женского сексуального наслаждения “јouissance” прямо связывает его с творчеством, ибо “не может быть никакого изобретения других Я, никакой поэзии, никакого вымысла без творческой кристаллизации во мне моих ультрасубьективностей, определенной гомосексуальностью т. е. (игрой бисексуальности)40. Реабилитирована не только женщина, но и девочка, ибо Фрейд, мысля по аналогии, а не по гомологии не знал и не мог знать “тело маленькой девочки, его складки и тайные удовольствия, которые оно ей доставляет41. Один половой орган у мальчика не идет ни в какое сравнение с телом девочки, где сексуально в сущности все или почти все, где становление напоминает Тело Без Органов (Делез и Гваттари).

Различия в психосексуальной ориентации и в усвоении половой роли мальчиками и девочками имеют место практически повсеместно, приобретая лишь ту или иную степень цивилизационной специфики. Мужественность для мальчика — это то, что во — первых противостоит женственности, как некоей ущербности, во — вторых, то, что требует определенного уровня выделения себя из среды и постоянного позиционирования. Идентификация девочки более естественна, особенно если мать играет ведущую роль в семье, причем она носит выраженный личностный, а не ролевой характер. Это во многом объясняет определенные трудности половой социализации мальчиков, растущих без отца или видящих его эпизодически. Нэнси Чодороу подчеркивает, что значение имеет “та степень, с которой ребенок любого пола может иметь личные отношения с объектом идентификации”42. Важность именно личностных, а не ролевых связей является достаточно общим местом в рассуждениях на эту тему, хотя здесь заключен определенный парадокс, связанный именно с высокой степенью неопределенности личностных качеств в препубертате, которые компенсируются ролевыми началами. Разумеется, и выбор роли (скажем, к примеру, в феномене детских сексуальных игр и их коррелятов) обусловлен становящимися личностными качествами, особенно волевыми. С другой стороны, избранная роль даже ситуативно влияет на последующее развитие личности, иногда действуя по механизму импринтинга. Об этом свидетельствуют многочисленные примеры воспоминаний взрослых людей о значимости ранних сексуальных эпизодов, имевших, как правило, амбивалентный характер, но в любом случае со свойствами психологической “занозы” на долгие годы.

В сексологической литературе, как научной, так и паранаучной, есть немало образцов классификации и типизирования психосексуального развития мужчин и женщин. Общим знаменателем часто выступает своеобразная “конечная” цель секса — обеспечить себе максимальный успех и выигрыш в парном взаимодействии, подчинить или подчинится в садомазохистском варианте, но, главное, умножить свой “сексуальный капитал”. Главная опасность — оказаться либо невостребованным, либо в убытке, недополучив полагающееся количество оргазмов и уступив сопернику(це). Детство в этом смысле понимается как этап, который надо умело использовать для подготовки к этим “торгам” с целью придания “товарного вида” своим естественным прелестям. Разумеется, это, прежде всего, относится к девочке, которую учат быть красивой и соблазнительной ради будущего жизненного успеха. Наиболее популярен имидж “охотницы”, которая, пройдя “школу” становления стервой, воплотит современный идеал женщины, горячо популяризируемый в многочисленных глянцевых изданиях и СМИ. Образ “женщины — ребенка” эпохи Мэрилин Монро постепенно отошел на второй план, уступив место бесчисленным модификациям “женщины — вамп”, беспощадной, готовой ко всему вплоть до убийства.

В этой связи, проблема классификации психосексуального развития ребенка особенно в полоролевых его особенностях становится весьма непростой. Если детство понимать как предысторию подлинной, т. е. взрослой жизни, то нужно в нем искать ростки будущих социосексуальных типов мужчин и женщин. Если же детство имеет характер определенной целостности, несводимой в полной мере к будущему, то нужно находить его собственные типизирующие признаки, относительно автономные, и в то же время, имеющие потенциал дальнейшего роста. Эта, если угодно, сингулярность детства определяет важность психобиографического метода, о чем уже шла речь и необходимость нестандартных подходов к пониманию этого феномена. Исследуя пато — логию русского ума Ф. Гиренок обратил внимание на то, что “структурами обратимости в человеке создается и воспроизводится что — то детское, то есть когда я вижу в мире обратимость, я ребенок”43. Феномен “обратимости” психосексуальных моделей развития ребенка вытекает из их нежесткой фиксации, “свободного плавания” в океане Эроса, дающего возможность максимально широкого выбора. В неустойчивости системы становления сексуальных характеристик кроется ее потенциальная сила и способность к адаптации в случае экстремальных воздействий, особенно в случае насилия или грубого вторжения родителей или других взрослых в интимный мир ребенка. Эта точка зрения получила подтверждение сравнительно недавно при прослеживании в длительной перспективе судеб людей, перенесших в детстве сексуальное насилие. Идея об особой жизнестойкости мягкого, слабого, неустоявшегося принадлежит к числу древнейших, особенно в китайской философии, отражая, видимо, общеэволюционные закономерности. В этом же ключе можно трактовать и многочисленные мифологемы как восточной, так и западной мысли о чудесном спасении ребенка (в основном мальчика), его тайном росте и созревании, скрытом от мира, дабы быть затем явленным во всей славе. Этот особый “секретный” мир ребенка является предметом пристального интереса детской психологии, ибо в нем заключены многие загадки и тайны психики взрослого.

Прежде всего, возникает вопрос о “норме” такого развития и ее вариациях в сторону ускорения или ретардации. Выше уже упоминалась проблема акселерации физического и полового развития детей в регионах западной цивилизации во второй половине XX века. Самой проблемной областью остается познание движущих сил и механизмов этого процесса, равно как и оценка суммарных эффектов и вытекающие отсюда психолого-педагогические рекомендации. Общеизвестны страхи и тревоги родителей и общества по поводу детской сексуальности, детских браков и всего того, что связанно с отставанием духовно-нравственного развития от бурной эволюции сексуальности. Об этом шла речь еще в XIX и начале XX века (“половые скороспелки”) авторов “Вех”; размышления И.И. Мечникова по поводу дисгармонии человеческой природы; беспощадная борьба с “детским грехом” (онанизмом) и т. д. Детская сексуальность усиленно демонизировалась, что, в сущности, свидетельствует о ее непонимании для развития ребенка и затем взрослого, причем особый ужас вызывали ее проявления у девочек, что напрямую увязывалось с потенциальной проституцией. Вторая половина XX века расставила иные акценты, но не сняла суть проблемы. Гуманистическая психология и педагогика учит быть толерантными как родителей, так и общество, исходя из самоценности каждой личности и ее права на собственное развитие, в том числе и сексуальное. Начиная с классических работ Э. Берна о Ребенке и Родителе до современных размышлений по поводу “комплекса детской любви”, включающим и “Эдипа” и “Электру” как частные случаи, прослеживается формирование “мифа детства” как одного из аспектов Взросления. В нем собственно формируется все будущее содержание эмоциональной и сексуальной сфер жизни человека, набор его “любовных карт” с их “козырями” и “шестерками”, страхами и комплексами. Эрик Берн был в этом отношении категоричен: “если человек не получает поглаживаний от существ своего рода, его ум сморщивается и его человечность высыхает”44. Взаимосвязь интеллектуальной и эмоциональной ригидности и сексуальной фригидности давно стала уже общим местом в сексологических публикациях. Немало авторов связывают современную эпидемию “похудания” с дефектами личностного, в том числе и сексуального развития. “Лишние” килограммы веса, в сущности, манифестируют нереализованную сексуальность у “закормленного ребенка” с зафиксированной оральной фазой, подчинившей себе все последующие. “Идеальная” фигура приобретает сверхценное значение и смысл особенно для женщины, именно в аспекте утраченной детской и девической идентичности, которая являет собой “абсолютную сексуальность”, не нуждающуюся в дополнительных украшениях и атрибутах.

Высказанные соображения позволяют оценить реальную сложность песенного рефрена “воспитайте девочку!” и “воспитайте мальчика!” в современном мире с его парадоксами и неопределенностями. Не претендуя на “окончательные” решения и абсолюты можно попытаться дать эскиз того, что значит быть мальчиком и девочкой в аспекте становления сексуальности до начала пубертата в современной российской действительности.

В качестве источниковедческой базы можно использовать ряд материалов опубликованных в печати в виде сборников писем и анкет, личных воспоминаний и размышлений и объявлений в эротических журналах. Эти материалы не претендуют на полную достоверность, но дают бесценный человеческий материал и аромат подлинной жизни. Особенно это относится к анонимным публикациям в прессе и Интернете, которые в известной степени отражаю стиль отечественного философствования и мировосприятия. В качестве примера можно сослаться на сборник рассказов 253 женщин о первых эротических эмоциях и первом сексуальном опыте, осуществленном в Интернете в 2002–2004 годах45. Любопытные данные можно почерпнуть из публикаций М.Б. Борисова46, из сайта М. Армалинского и других. Надо отметить, что высокий уровень откровенности свойственен преимущественно женских нарративам, тогда как мужские повествования грешат известным инструментализмом и акцентуацией внешних событий и действий. Эти разные “лики” детских сексуальных опытов и их восприятия манифестируют глубокие сущностные различия мужской и женской сексуальности. Объединяет их то, что хорошо выразила К. Хорни “дети рождаются с сексуальными чувствами и они способны к страстным чувствам, вероятно, даже в гораздо большей степени, чем мы, взрослые, со всеми нашими сдерживающими факторами”47.

Переходя к рассмотрению поло — гендерных особенностей становления сексуальности мальчика и девочки, следует еще раз подчеркнуть один важный аспект. Идея о взаимодополнительности полов в эволюционной перспективе при базовом характере женской сексуальности и “поисковых ” потенциях мужской стала ныне достаточно общепринятой. Девочка имеет практически весь “набор” возможностей для развития, наталкиваясь в этом процессе на мощную систему социокультурных и моральных запретов и предписаний, которые и делают из нее “второй пол” (С — де Бовуар). Основной пафос феминистской публицистики направлен именно на механизмы преодоления этой ситуации, те более, что все запреты исходят от мира мужчин и созданных ими духовно — нравственных систем. Мальчик, как будущий мужчина, уже “выделен” в силу факта врожденного анатомического устройства, но ему предстоит на основе “принципа Адама” приложить немало сил в течение всей жизни, дабы непрерывно подтверждать свой статус. Известна шутка, что мужчина должен всю жизнь доказывать, что он, во — первых, не ребенок, во — вторых, не женщина и в — третьих, не гомосексуалист; поэтому сил на собственное мужское дело у него уже не остается. Эти моменты во многом определяют закономерности половой социализации ребенка, с учетом изменяющейся модели отношения общества и государства к половой жизни и половому воспитанию подрастающего поколения. Это создает ситуацию значительной неопределенности и максимально широкий диапазон индивидуальных вариаций этого процесса, с трудом поддающийся типологизации и классификации. В качестве примера можно указать на попытку К. Хорни, которая выделила 4 типа изменений у девочек — подростков при начале месячных:

сублимирование с развитием отвращения ко всему эротическому; вовлечение в эротизм (“мальчишница)”; “отстраненность” в эмоциональном и сексуальном плане. развитие гомосексуальных наклонностей48.

В сущности, речь идет о колебании эмоционального маятника от максимума к минимуму, либо к переводу его в иную плоскость. Также очевидна возможность взаимоперехода из одной группы в другую. Это говорит об известной условности любых классификаций и об определенных преимуществах феноменологического описания.

Итак, обратимся к феноменологии сексуального мира девочки, ориентируясь основном на упомянутые эмпирические и отчасти социологические материалы. Прежде всего обращает внимание ранний возраст появления фиксации в памяти уже взрослых женщин первых эротических ощущений. Так анонимные авторы упомянутого сборника «Женские тайны» более чем в 50 % случаев указывали на возраст в 3–4 года («детсадовская сексуальность»); об этом же говорят авторы писем и воспоминаний в эротических изданиях, указывая на распространенность «классического показывания писи и попы» как главного источника первого эротического возбуждения. Во многих случаях девочка была инициатором ситуации, «показывающей», на что в свое время обратил внимание детский психолог П.П.Блонский. В его концепции детской сексуальности девочка рассматривались как «спящее» до поры существо, которое пробуждается мощным внешним эротическим стимулом (сексуальное посягательство, либо наблюдение полового акта родителей, других людей или животных)49. В упомянутых современных материалах значительное эротизирующее воздействие оказывают визуальные стимулы, «случайные» находки во время гигиенических процедур, игр с куклой и т. п. Создается впечатление, что не так уж важно, откуда и как пришел первончальный импульс и насколько он был «сознательным». Имеет значение то, что он падает уже на подготовленную внутренним развитием «почву» и запускает уже имеющийся механизм. Это своеобразная «цепная реакция» во многом имеет характеристики синергийных процессов, когда падение маленького камешка с горы вызывает камнепад и обвал. Это событие случается как правило внезапно, и производит эффект взрыва еще не ведомых эмоций и ощущений. Ранний возраст в этом смысле не является помехой, а, скорее наоборот способствует «естественности» восприятия, которое в более старшем возрасте начинает испытывать влияние стыда. Интенсивность первых эротических эмоций бывает буквально потрясающей; встречаются такие описания как «непередаваемое волнующее», «паралич», «дико завело», «засвербило невыносимо», «сладкое чувство», «жгучие мурашки», «волна восторга», «странная дрожь», «некий трепет», «приятный холодок», «необычная приятная тяжесть» и т. п. Был ли это «настоящий «оргазм или его прототип судить трудно и самим женщинам и исследователям этого феномена. Очевидно, что акт «пробуждения» женщины в девочке имеет существенное значение для всего процесса личностного становления, обозначая мощный источник внутреннего удовольствия, независящего от внешних обстоятельств. Чаще всего это переживается как приобретение, как богатство, как нечто автономное, «свое», одна из первых тайн, подлежащая сокрытию даже от родителей. Во многих случаях, это бывает неотделимо от страха и тревожности, сопровождающих дальнейший процесс невротизации, о котором писали все классики детского психоанализа. Открытие этой первой психологической «бездны» чревато выраженной амбивалентностью отношения к ней. По времени это нередко совпадает с появлением еще двух специфически женских феноменов ранней сексуальности — кокетством и проявлением материнского чувства. У многих наблюдателей этих явлений, особенно у родителей девочки, складывается впечатление об их спонтанности, непредсказуемости и своеобразной «невоспитуемости». Они фиксируются с 2–3 летнего возраста, манифестируя превращенные формы сексуальности, направленные на другого в реальном или символическом выражении. Игра с куклой имеет особый смысл, поскольку содержит элементы, как переноса собственных эротических импульсов, так и альтруистические компоненты. Характер игр с куклой или иными игрушками во многом является достаточно точным критерием маскулинности и фемининности у ребенка и может указывать на возможность бисексуального поведения в последующем. Последнее, еще со времен А. Фрейда и К Хорни считается более характерным именно для девочек.

Что же касается первого «настоящего» оргазма, то пик его приходится на начало пубертата, хотя он может случиться и в раннем препубертате, задолго до появления месячных и первого оволосенения. В сущности не так важно что является «детонатором» этого взрыва — мышцы бедер, рука, струя воды, игрушка, подушка, канат или турник при занятиях физической культурой и т. п. Судя по воспоминаниям женщин, это событие запоминается очень ярко, даже если были препятствия, мешал стыд, приходило раскаяние и начиналась борьба с «пороком». Обращает внимание развивающееся при соответствующей сильной половой конституции неодолимое влечение к повторению по механизму сексуальной аддикции. Даже когда родители ловят девочку на «месте преступления», зачастую она не может остановиться и дает сильнейшую эмоциональную реакцию. Сочетание страха и наслаждения, протопатический характер последнего, особенно при клиторальном варианте дает чрезвычайно «гремучую» смесь, особенности которой во многом определяют будущую сексуальную биографию женщины. Давно стало общим местом положение о том, что если девочка не прошла стадии самоудовлетворения и сексуальных игр со сверстниками, то ее могут ожидать проблемы в дебюте сексуальной жизни и в адаптации к брачным интимным отношениям. Отсюда масса методик особенно в американских школах психотерапии по «наверстыванию» упущенного в детстве, по изучению собственной сексуальной анатомии и физиологии, достижения оргазма наедине с собой. Видимо, этот факт половой социализации приобретает выраженный символический смысл, обозначая «успешность» женщины и значительно повышая ее шансы на интимность. «Погоня» за оргазмом может стать навязчивой, принося дополнительную психотравматизацию, но для девочки это во многом «пропуск» во взрослую жизнь.

Исследователь особенностей поло-гендерной социализации девочек С.Б.Борисов собравший обширный эмпирический материал, отмечал, что ему не удалось выявить «эрос», «ядро», «базовую модель» этого процесса50. Тем не менее, типичные черты «девичьей культуры» в том числе и парапубертатного возраста, позволяют провести параллели игровых и ритуализированных практик с рядом архаических ритуалов и традиционными обрядами. Поражает частота и распространенность эротически окрашенных междевичьих практик, равно как и всевозможные межполовые интеракции (обнажение, поцелуи, подглядываение, имитации полового акта и т. п.). Этот материал, равно как и данные нашей достаточно репрезентативной выборки говорят о ряде закономерностей этого процесса.

«Овладение» собой и своей развивающейся сексуальностью («техники себя» в терминологии М.Фуко) для девочки предстает как глубоко смысложизненная задача, решение которой принципиально амбивалентно: оно и притягивает и отталкивает и необходимо и опасно. Стать побыстрее женщиной (приход месячных, оволосение, рост грудных желез, изменение пропорций тела, характера поведения и т. д.) очень хочется, но это же и страшит утратой «золотого детства», выливаясь иногда в неприятие вторичных половых признаков. Бесспорно, что господствующая в данном обществе социокультурная модель женщины, включая материнство оказывает решающее влияние на символическое восприятие телесно — соматических изменений. Обретение социальных и сексуальных «меток» начинающейся взрослости сопровождается либо их психологическим принятием, либо отвержением с невротизацией.

Для девочки, по-видимому, огромное значение имеет оценка ее внешности, в том числе и вторичных половых признаков со стороны сверстников и сверстниц, своеобразная «востребованность» в своем специфически женском качестве. Отверженность в силу реальных или чаше мнимых дефектов внешности и поведения («дурнушка», «уродина», и т. п.) может на долгие годы затормозить реальную самооценку. В чем нередко принимают участие и родители, особенно мать. С другой стороны, девочка может развиваться по нарциссическому типу, что в последующем дает феномен «холодной красавицы» с максимально сублимированной «бездушной» сексуальностью. Возможно, это следствие раннего детского кокетства, невротической потребности постоянно притягивать взгляды, быть в центре внимания, «играть» чувствами другого человека. Сексуальность в этом случае становится элементом не личностных, а овеществленных отношений, своеобразным «симулякром» взаимного обмена. Ее самооценка достаточно рано и точно увязывается с будущим успехом в личной и семейной жизни, сильные стороны культивируются, а слабые тщательно скрываются. Это «тайное оружие» пускается в ход чаще всего по достаточно осознанной необходимости, ибо девочка не манифестирует как мальчик внешние признаки полового возбуждения. Укрытость в анатомо-физиологическом смысле ее половых органов и механизмы психологической защиты, присущей детству позволяют ей вести действительно «двойную жизнь», что видно из многих самоотчетов женщин. Скорость овладения этим специфически женским типом поведения во многом сугубо индивидуальна и как заметила Симона де Бовуар «В каком-то смысле у девочек нет половых органов»51. Точнее, она вся «эрогенная зона» но не для других (время еще не пришло), а для себя и эта детская тайна является источником многих мучительных переживаний. Превращение детского тела в женскую плоть, рассматриваемую как специфический товар, имеющий свои стоимостные характеристики, является четким психологическим рубежом в процессе полового созревания. Разумеется, он далеко не всегда осознается в такой прямолинейной форме, но девочка очень рано начинает чувствовать особое отношение к своим половым органам и вторичным половым признакам со стороны родителей и окружающих. Укрытие и оберегание их, тщательность гигиенических процедур, постоянный контроль за собой формирует у девочки амбивалентность отношения. Это «место» одновременно и святое, неприкосновенное и грязное, грешное, становящееся источником постоянной тревожности. В ряде случаев это приводит к формированию своеобразного, сверхценного отношения, определяющего затем многие феномены жизни взрослой женщины. Оно подогревается той аурой, которая весьма характерна для любого патриархального и пуританского общества по отношению к женским гениталиям. В американской «Библии секса» приводятся стихотворение озаглавленное: «Что у девчонки внутри?» с рефреном: «Что у тебя там припрятано?» Оказывается, для мальчика «это целый мир, который неизведан» и «нет актуальней вопроса в этом так называемом цивилизованном мире»52. В феминистской публицистике это явление трактуется, как желание мужчины овладеть тайной той утробы, где он был зачат, вернуться к «истоку» существования. В понимании Ж.Батая это подлинно «сакральное» место, достойное в равной степени и обожания и отвращения.

Отмеченные феномены ранней сексуальной социализации девочки меньше всего похожи на ряд последовательно развивающихся этапов со строгой последовательностью перехода от одной стадии к другой. Весь послефрейдовский психоанализ, включая и такое его направление как микропсихоанализ посвятил свои усилия коррекции исходной модели психосексуального развития. Наиболее содержательной представляется идея, развиваемая С.Фанти о «попытках» как актах освоения мира ребенком, в том числе и сексуальности. В детской сексуальности первично — «бессознательное сопротивление попытке и присущему ей свойству нейтральности и нецеленаправленности»53. Красной нитью через эти рассуждения проходит мысль, выраженная одним из его пациентов: «Каждая мысль и каждое чувство …. это попытка вновь испытать детское чувство удовлетворения, получаемого при соприкосновении с эрогенной зоной, а стадии детской сексуальности — на самом деле появляются одновременно и соперничают друг с другом ….. они еще и соединяются друг с другом в коротком замыкании….» (там же).

Обратимся к рассмотрению аналогичных процессов у мальчиков, данных о которых сравнительно меньше, что тоже достаточно парадоксально. Может сложиться представление, что с мужской сексуальностью все более или менее ясно и быть «самцом» рода человеческого проще чем «самкой». Отсюда кочующая схема полового созревания мальчика: доэдиповая стадия, с младенческой мастурбацией, Эдип, пубертат с первой эякуляцией и далее сексуальный дебют с его специфическими проблемами. Однако, ситуация представляется куда более сложной, о чем еще в 20-е годы ХХ века писал Д.Г. Лоуренс: «Ребенок остается наедине со своим перевозбужденным, воспаленным сексом, со своим стыдом и мастурбацией, со своей непристойной, тайной одержимостью сексом и своим гипертрофированным сексуальным любопытством — этой трагедией наших дней»54. Интернет и СМИ нашего времени несколько снизили накал любопытства, но породили ранее неизвестный феномен виртуального секса, анонимных контактов и т. п. Стать мужчиной в начале ХХ века еще труднее и проблематичнее, чем 100 лет назад. Об этом убедительно говорят данные о кросс-культурном исследовании становлении мужественности в незападных обществах. Автор этой пионерской работы Дэвид Гилмор отмечает, что в реальном мире есть полихромная шкала маскулинности от «мачо» до андрогина, а наиболее распространенный персонаж «мужчина-зачинатель-защитник-добытчик»55. Согласно этой схеме, критический порог для мальчика — точка, в которой мальчик начинает производить больше, чем потреблять, давать больше чем брать. Этот момент представляется важным для критики и преодоления столь распространенного сейчас инфантильного нарциссизма, нежелания «проливать свои кровь, пот и семя» (там же с.236).

Готовность к статусу мужественности подразумевает для мальчика овладение модусом «зачинателя», то есть — отца будущих детей, что помимо элементарных представлений о сексуальности включает в себя и достижения определенного нравственного статуса. Ролан Барт заметил по поводу того как «на ребенке надпечатывается взрослость» — «Влюбленный может быть определен как ребенок с эрекцией: таков был юный Эрот»56. Обретение мужественности требует от мальчика не меньших усилий по сравнению с развитием девочки ибо одной эрекции и элементарных сексуальных действий явно недостаточно. Общеизвестен факт сравнительно редкого сексуального интереса девочек к мальчикам сверстникам из-за явных различий в темпах психологической зрелости, которая не гармонирует с развитием вторичных половых признаков. С учетом вышеизложенного критерия, можно полагать, что в интимном общении мальчика с девочкой важнейшую роль играет появление мотива альтруизма, стремления сделать приятное девочке даже за счет подавления своих эротических импульсов. Многократно описаны рыцарские чувства мальчика на этапе детской влюбленности, когда хочется спасти объект своих чувств от всевозможных бед и угроз, оставаясь при этом внешне бесстрастным. Чаще всего это трактуется как отрицание сексуальности по модели: люблю одну девочку — «принцессу», а сексуально хочу совсем другую и часто уже не девочку. «Чистая любовь» и “грязная сексуальность” занимают полярные позиции в сознании мальчика и эта оппозиция, хотя имеет черты универсальности, в большей степени характеризует именно этап незрелой мужской сексуальности.

Психология bookap

Что касается возраста пробуждения первых сексуальных эмоций у мальчиков, то большинство авторов, как отечественных, так и зарубежных указывает на значимость половой конституции. Эрекции, интерес к самоисследованию и к «устройству» девочек, сексуальные игры со сверстниками, одиночный и взаимный онанизм начинаются с 3–4 лет, хотя могут быть и раньше. Оргазм чаще бывает самостоятельным «открытием» и, как правило, потрясающим по силе событием даже на этапе т. н. «сухого спазма». Эякуляция может начинаться с 9 –10 лет, но чаще это бывает подарком к 12–13 летию, символизируя готовность к репродуктивной функции при психологической и социальной незрелости. Достаточно типичны при этом страхи за состояние здоровья в связи с потерями спермы, на почве которых возрастает целая мифология. В отличие от девочек, мальчики более склонны к взаимному исследованию в ходе сексуальных игр, которые нередко приобретают специфический состязательный характер («у кого больше», «кто дальше брызнет» и т. п.). Их интенсивность и характер во многом связаны со степенью родительского контроля и наличием пространства для уединения. Во многих обществах сексуальные игры мальчиков воспринимаются достаточно либерально как своеобразная тренировка будущих мужских достоинств. Даже их фактическая гомосексуальная направленность не вызывает особого неприятия и скорее рассматривается как «детская болезнь». В примитивных культурах описанных К.Леви-Строссом, Б.Малиновским, М.Мид и другими, разнополые сексуальные игры также не считались предосудительными до определенного возраста инициации. В западной и отчасти отечественной культуре эти феномены воспринимаются гораздо более негативно как своеобразная «метка» будущей сексуальной извращенности. Технологией подавления эротических импульсов и их внешних проявлений (эрекция в неподходящее время и в неподходящем месте) приходится овладевать многим, если не всем, мальчикам, особенно в бурном и раннем пубертате. Психология укрытия «перегретого котла» сексуальности дает богатую палитру защитных механизмов детства, особенно в аспектах репрессии и сублимационной активности.

Особую озабоченность вызывает проблема взаимосвязи агрессии и сексуальной активности мальчиков, тем более, что примеры такого поведения по отношению к младшим встречаются как в однополом так и разнополом вариантах. Эта часть более обширной проблемы сексуального насилия по отношению к детям, чему посвящено огромное количество работ как в историческом аспекте, так и современности (обзорные работы И.С.Кона и других). Об этом речь пойдет во второй главе, а сейчас важно констатировать, что для мальчика овладение идеалом «гуманистического секса» (по Э.Берну) должно включать умение проявлять активность и силу, но без насилия и принуждения. Насколько эта задача не проста как в теории, так и на практике очевидно без особых доказательств. Речь может идти о развитии самосознания в аспекте познания собственной сексуальности, ее возможностей и пределов, а также выработке волевых усилий по её регуляции. Эта проблема стара как мир и заново решается в каждом индивидуальном случае, с учетом социокультурных предписаний и табу конкретного общества. Более подробно об этом пойдет речь в главе 3, а сейчас обратимся к иному аспекту рассматриваемой проблемы и попытаемся посмотреть на детскую сексуальность в аспекте её телесных характеристик, как глазами ребёнка, так и взрослого.