Часть II. Не такое уж я ничтожество
Органические причины: Они хотели учиться, но не получается
От психологии к нейропсихологии: через океан…
Монреаль, 20 мая 1995 года:
«А вы останетесь в Квебеке на праздники?»
Шофер автобуса и не подозревал, что имеет дело со студентом… И впрямь, в компании жены и двух наших мальчиков — четырех и пяти лет — я больше напоминал почтенного туриста…
А между тем я устроился на полугодовых курсах повышения квалификации в Квебекском университете. Хочу овладеть профессией нейропсихолога, чтобы лучше разобраться в деятельности мозга и понять, как некоторые дисфункции могут сказаться на процессе обучения…
Такой поворот моей врачебной практики был обусловлен трудностями, с которыми я столкнулся во время консультаций. Кроме того, мне интересно было вновь примерить на себя студенческую жизнь: ведь я больше не беззаботный парень, я стал зрелым и сложившимся человеком.
Автобус проезжает по новым районам: кирпичные дома, пустынные улицы, раскаленный асфальт, как и должно быть в воскресенье днем… Открыты только несколько круглосуточных магазинов, где можно купить любые продукты, кроме алкоголя.
Жюльена и Тома разморило, они устали от путешествия, от новой обстановки, в которой оказались: жара, сушь, разноголосое население, огромные машины, красные кирпичные дома и небоскребы из стекла и бетона, к которым тулятся маленькие готические церквушки. И небо … такое огромное небо.
Конечная обстановка: центр Монреаля. Дальше мы пойдем пешком. На такси нет денег, бюджет у нас скромный. Тридцать в тени. Я, весь потный, тащу две огромных сумки на колесиках. Улыбаюсь про себя: они набиты куртками и свитерами, которые нам не понадобятся… Это называется «французы поехали на север».
Улица Мезоннеф. Английская часть города. Гостиница, где мы остановились, оказалась удобной и современной. Отель Мануар-Лемуан у подножия горы Монт-Руаяль, — что ж, теперь будем жить здесь. Обессиленные дети плюхаются в джакузи. Мне особенно не придется расслабляться, завтра уже нужно быть в Университете.
Никогда не слышал о дислексии
С Маризой Лассонд я познакомился на конгрессе в Биаррице: эта красивая блондинка — специалист в области нейропсихиатрии, ученый с мировым именем. Она отнеслась ко мне на редкость доброжелательно. Я в тот момент занимался детьми, страдающими эпилепсией, и меня заботили вопросы их способностей, обучаемости, отношения к собственному заболеванию и предрасположенности к депрессии или тревожности.
Помимо того, что Мариза Лассонд помогла мне в моем исследовании, она еще и познакомила меня с крупнейшими специалистами по проблемам обучения. Я тогда и не подозревал, какое влияние окажет эта встреча на мою последующую профессиональную деятельность.
Больше десяти лет я проработал детским психиатром, но для меня стало потрясающим открытием, что целая область в изучении детского развития совершенно замалчивается нашими французскими учеными! Я никогда не слышал ни о дислексии, ни о дисфазии, ни о дефиците внимания — ни во время учебы в медицинском университете, ни, хуже того, во время практики в области общей психиатрии и затем детской психиатрии!
Каждое утро в Квебеке подносит мне новые сюрпризы. Я буквально наслаждаюсь… По мере того, как я узнаю новую информацию, я вспоминаю своих маленьких пациентов во Франции и их проблемы предстают предо мной в новом свете. Я и не ожидал, что это первое путешествие станет столь познавательным и важным. Мне хотелось бы, чтобы оно никогда не кончалось…
Раскрываю глаза и уши
Франсина Люсье и Жаннина Флесса, практикующие нейропсихологии, обе написавшие по нескольку книг по своей специальности, разрешают мне присутствовать на нейропсихологическом обследовании. Я вижу, как используют результаты теста на IQ со всеми подробностями, и особенно как их интерпретируют. Мало помалу я наконец понимаю, как происходит процесс психо-интеллектуального развития ребенка. Паззл складывается. Гениально!
Но как не просто, оказывается, в моем возрасте вновь стать студентом! Трястись утром в метро с бутербродами в рюкзаке. Экономить каждый доллар — стипендия невелика. Напрягаться, чтобы понять лекции англоязычных преподавателей. Наблюдать, не имея возможности лечить. И не забывать, что хоть все и гостеприимны донельзя, я всего лишь иностранец, принятый на учебу.
Ставки высоки, зато результат бесценен. Новые друзья знакомят меня с технологиями исследования, принятыми в Канаде, которые были переведены и утверждены во Франции. Я понимаю, что лечению «нестабильных» детей должно предшествовать подробное исследование их поведения в разнообразных ситуациях. Мне становится ясно, насколько шкалы Коннерса и Ахенбаха29 представляют собой эффективные и простые методы — как обидно, что во Франции их совсем не использовали в то время! Я, вернувшись во Францию, приложил тогда много усилий, чтобы распространить эти методы среди врачей. Сейчас, десять лет спустя, никто уже не представляет, как без них можно было обходиться.
29 См. ниже раздел «Цели и средства оценки».
Постепенно я вхожу во вкус квебекского образа жизни. У них просто и спокойно. Лето очень жаркое. Преподаватели приходят на занятия в шортах, в бейсбольных кепках (когда в Лионе недавно я попытался зайти в школу, где проходила конференция для студентов-практикантов, директор попросил меня снять бейсболку: в большинстве французских школ запрещены головные уборы.
Дети прежде всего!
Объявление в вагоне метро очень характерно: «зеленый номер», по которому можно позвонить в случае любой дискриминации, идет ли речь о цвете кожи, религии, сексуальной ориентации и даже… возраста! Неудивительно, что к «проблемным» детям так относятся! Уважение к «иности». И к детям вообще. Я вспоминаю одну англоязычную тетушку, которая остановила меня на террасе кафе-мороженого:
«What he’s done to you?»
Я не понял, о чем она говорит, потому что уже забыл о только что произошедшей перепалке.
«What he’s done to you?»
В голосе послышалась угроза.
Я огляделся и понял, о чем она, увидев коричневую от шоколада щеку Жюльена, коричневую от размазанного шоколада, со следом моей безусловно заслуженной пощечины посередине.
Я попытался объяснить:
«I don’t know, may by he disobeyed».
«Are you sure you’re right? I hope it doesn’t hurt him!»30
30 — Что он сделал?
30 — Не знаю, вероятно, не слушался.
30 — А вы уверены, что были правы? Ему больно?
Пришлось обещать ей, что я подумаю над этим вопросом! Еще б немного, и я очутился бы в суде за жестокое обращение с детьми. Невероятно!
Наши дети записаны в англоязычную садик. У канадцев сад до шести лет. Это очень сильно отличается от французской системы. У нас в старшей группе сада уже проводится масса отборочных конкурсов в подготовительный класс. Для наиболее уязвимых это первый шаг к школьной неуспеваемости. Канадцы же не стимулируют детей так сильно. Для них главное — чтобы дети были спокойными.
Жюльен приходит в первый день, вполне довольный. «Что они там говорят, я не понимаю, но они все время играют и потом, они не называют меня Жюльен». Я пытаюсь догадаться: «Джулиан?» «Нет, нет, другое слово, Том, ты не помнишь?» Брат отвечает: «Они зовут его Be quiet»31. Его так часто призывали к порядку, что бедный мой малыш решил, что это его новое имя! Сейчас оно ему, кстати, по-прежнему подходит.
31 «Успокойся!»
Приоритеты в оценке
В общем, путешествие оказалось настоящим счастьем. С понедельника по пятницу я получаю интеллектуальное наслаждение. Уик-энды тоже чудесны. Мягкие рельефы Лорентид, устье реки Сен-Лоран, стаи китов, озера на границе со штатом Мэн… Маленькие викторианские городки, которые сочетают строгую франкофонию и британский шарм. Как-то раз мы ночевали у жителя Норд Хэттли ******… Это было незабываемо.
За пять месяцев я делаю выводы из полученной информации и уроков гуманизма. Я уже никогда не смогу подходить к моим маленьким пациентам с прежними мерками. Теперь я уверен, что каждый «проблемный» ребенок нуждается в подробном и всестороннем обследовании, иначе диагноз может оказаться неточен или даже неверен.
Мне кажется, нигде больше я не встречал столько интересных людей! Прежде всего среди франкоговорящего населения. Сан Жюстен для меня — образец детской больницы. Университет в Монреале, такой огромный, гудит разными голосами, туда съезжаются студенты со всего мира. Но и англоязычные канадцы тоже произвели на меня впечатление. Монреальский неврологический институт, университет Макгилл и Монреальская детская больница — необыкновенно достойные заведения.
Короче, я все посмотрел, а хотел бы посмотреть еще больше…
А еще здесь на всем лежит отсвет истории Квебека, какой-то необыкновенный местный колорит.
«Другая» детская психиатрия
Этим летом в Квебеке готовился новый референдум о независимости. Никогда еще я не видел такого противоречивого голосования: пятьдесят процентов за, пятьдесят против. Страсти кипят, особенно на моем факультете, который был оплотом индепендантистов. Меня тоже не миновала эта лихорадка, опять же воспоминания детства, Де Голль с его «Да здравствует свободный Квебек!» вызвал тогда ожесточенные споры среди взрослых, друзей и знакомых родителей. По зрелом размышлении я решил, что позиция сторонников независимости мне ближе, чем ревнителей «суверенной Канады». Я вполне разделял их желание существовать несколько особняком, оно даже чем-то напоминало мне мое собственное положение в больнице: психиатр среди невропатологов, занимаюсь детьми среди взрослых. Развернув эту метафору, я пошел дальше в своих аналогиях. Квебек процветает, потому что пользуется достижениями англосаксов, особенно в научных областях.
Оригинальность и секрет успеха этой нации заключаются в удивительной смеси французской традиции и американской методологии. Только целиком вжившись в жизнь неврологической больницы и воспользовавшись ее мощной технической базой я смогу открыть и развить «другую» детскую психиатрию. Ну да, конечно, только так…
Пока не пришло время вернуться…
Когда красно-белый «Боинг-747» с клиновым листиком на борту отрывается от взлетной полосы, мне вдруг ужасно хочется назад. Бабье лето (как они говорят «индейское») окрашивает вершины Лорентид в теплые, яркие цвета. О, как мне все это близко, какое удивительное духовное и интеллектуальное родство… Это станет поворотным моментом в моей профессиональной жизни: ведь здесь я получил еще и урок терпения…
Стюардесса в красно-голубой униформе выдергивает меня из моих мечтаний: «Ваши детишки такие милые, они так хорошо объяснили мне, что им было жарко… Но не могли бы вы попросить их, чтобы они прекратили попытки открыть пожарный отсек…» Любое терпение имеет пределы!
В Лионе мне везет гораздо меньше. Я близок к разочарованию. Мои новации внушают страх. Врачи подозрительно смотрят на мои шкалы оценки, их такой подход к детям явно не устраивает. Старый Свет, что с него взять… Сейчас, десять лет спустя, все мои собратья, даже самые упорные ретрограды, признают, что я был прав.
