Книга вторая. Годы зрелости. (1901–1919)

Глава 20. Оппозиция

Теперь мне предстоит описать тот шторм оппозиции, который Фрейду приходилось выносить не только в годы первой мировой войны, но также в некоторой степени до конца своей жизни.

Говоря о природе и степени этой оппозиции столько лет спустя, мы сталкиваемся с определенными трудностями. Во-первых, большая часть враждебных отзывов того времени не могла пробиться в печать; она была просто непригодна для печати.

Не то чтобы об этом не говорили Фрейду. Пациенты, находящиеся в состоянии негативного переноса, не говоря уже о «добрых приятелях», следили за тем, чтобы он был хорошо осведомлен обо всей этой брани. Брань в его адрес на улице, остракизм и игнорирование являлись теми проявлениями враждебности, которых невозможно было избежать. К тому времени имя Фрейда стало олицетворением сенсационной — или даже дурной — славы для немецких психиатров и неврологов, а его теории их глубоко расстраивали, мешали спокойствию их духа. Трудно представить себе количество этих потоков брани и непонимания, выражавших те взрывные эмоции, которые были возбуждены. Только небольшая часть этого шквала просочилась в научные журналы, и то только в относительно цивилизованной форме. Большая же часть выливалась в нецензурных взрывах негодования по поводу его работ на научных встречах, а еще больше в частных беседах. Ференци хорошо заметил, что если оппоненты отрицали теории Фрейда, то эти теории определенно виделись им во сне.

Во-вторых, за последние пятьдесят лет произошло значительное изменение понятия о приличиях, причем во многом благодаря деятельности самого Фрейда. Если в наши дни о видном человеке скажут, что он «одержим сексуальными представлениями», что он интересуется отталкивающими сторонами сексуальности, рассуждает о всевозможных событиях или действиях в этой сфере, то большинство людей будут думать, что это довольно странно с его стороны, но все же судить о нем будут с других позиций — по остальным личным качествам и его успехам. Даже если будут сделаны намеки на то, что он сам развращен, одни только подобные слухи едва ли исключат его из общества как человека, с которым не следует разговаривать или которого нельзя принимать в порядочную компанию. Мне кажется, что к нему не станут относиться как к особенно злонамеренному и безнравственному человеку, как к врагу общества.

Однако именно такой позорный ярлык прикреплялся к такому человеку даже в первые десятилетия XX столетия, не говоря уже о веке прошедшем. Фрейд жил во время, когда odium theologium была заменена odium sexicum, но еще не odiumpoliticum¹³¹. Будущему предстоит оценить, какой из этих трех периодов следует назвать самой позорной фазой в человеческой истории.

¹³¹ Нетерпимость богословская, сексуальная, политическая (лат.). — Прим. перев.

В те дни Фрейда и его последователей считали не только сексуальными извращенцами, но также обсессивными или паранойяльными психопатами, и полагалось, что подобное соединение представляет реальную угрозу обществу. Теории Фрейда интерпретировались как прямые подстрекательства к отбрасыванию каких-либо ограничений, к возвращению в состояние первобытной распущенности и дикости. Под угрозой находилась ни много ни мало как сама цивилизация. Как случается в таких обстоятельствах, возбуждаемая паника сама влекла к потере всех тех ограничений, которые, как казалось оппонентам, они защищают. Все понятия о хороших манерах, о терпимости и даже чувство порядочности — не говоря уже о какой-либо мысли об объективной дискуссии или научном исследовании — были просто выброшены за борт.

На конгрессе немецких неврологов и психиатров в Гамбурге в 1910 году профессор Вильгельм Вейгандт ярко выразил такое состояние тревоги при упоминании теорий Фрейда тем, что стукнул кулаком по столу и закричал: «Это не тема для обсуждения на научной встрече, этот вопрос имеет отношение к полиции». Подобным же образом, когда Ференци читал одну работу перед обществом медиков в Будапеште, ему указали, что работа Фрейда является не чем иным, как порнографией, и что подходящим местом для психоаналитиков является тюрьма.

Такая брань и поношение, однако, не всегда ограничивались одними словами. На неврологическом конгрессе в Берлине в 1910 году профессор Оппенгейм, знаменитый невролог и автор ведущего учебника по этому предмету, предложил организовать бойкот Любому учреждению, где будут терпимо относиться к взглядам Фрейда. В аудитории это предложение нашло немедленный отклик, и все присутствующие директора санаториев встали, чтобы заявить о своей непричастности к этому. Профессор Райманн пошел еще дальше и заявил, что «врага следует травить в его собственном логове», что необходимо собрать и опубликовать все случаи неудачного применения психоанализа в медицинской практике.

Довольно странно, но первая жертва оказалась в далекой Австралии, где пресвитерианскому священнику Дональду Фрейзеру пришлось отказаться от служения в церкви из-за своего сочувствия работам Фрейда. В тот же самый 1908 год меня принудили отказаться от одного поста в области неврологии в Лондоне из-за моих исследований сексуальных сторон жизни пациентов. Два года спустя правительство провинции Онтарио приказало прекратить публикацию «Asylum Bulletin», В нем перепечатывались все работы, написанные медицинским персоналом, а мою работу объявили «непригодной к печати даже в медицинском журнале». В 1909 году Вульфа уволили из учреждения, в котором он работал в Берлине. Пфистеру неоднократно угрожали вышестоящие власти, но ему удалось уцелеть. Его коллега Шнайдер оказался менее удачлив и был уволен со своего поста директора семинарии в 1916 году. В том же году Сперберу, известному шведскому филологу, отказали в присуждении звания доцента из-за написанного им эссе по сексуальному происхождению речи, и его карьера рухнула.

Фрейд, конечно, являлся главным «злодеем», но многие оппоненты сосредоточили свои нападки и на других. Абрахаму пришлось вступить в борьбу с Оппенгеймом и Циеном; Юнгу — с Ашаффенбургом и Иссерлином; Пфистеру — с Фёрстером и Ясперсом; моим основным противником стал Фогт. В Америке Бриллу приходилось лицом к лицу сталкиваться с неврологами Нью-Йорка Деркумом, Алленом Старром и Бернардом Заксом; Патнема изводили Йозеф Коллинз и Борис Сайдис.

В первые годы этого столетия Фрейд и его труды либо полностью игнорировались, либо упоминались одним или двумя презрительными предложениями, как не заслуживающие какого-либо серьезного внимания. Но после 1905 года, когда появились «Три очерка по теории сексуальности» и «анализ Доры», такое отношение замалчивания сменилось активной критикой. Если его идеи не умирают сами по себе, их необходимо убить. Фрейд явно почувствовал облегчение при таком изменении тактики. Он заметил, что открытая, даже оскорбляющая, оппозиция намного предпочтительнее игнорирования. «Это признание того, что они вынуждены иметь дело с серьезным противником, с которым им волей-неволей приходится тщательно обсуждать вопросы».

Даже в самом первом обзоре «анализа Доры» Шпильмейер выступил против использования метода, который он описал как «психическую мастурбацию». Блейлер протестующе заявил, что никто не компетентен судить о методе, не проверив его, но Шпильмейер в своем резком возражении излил на него все свое моральное негодование.

Первым человеком, совершившим самостоятельную акцию, был Густав Ашаффенбург. На конгрессе в Баден-Бадене в мае 1906 года он с яростью заявил, что метод Фрейда неправилен в большинстве случаев, сомнителен во многих случаях и поверхностен во всех случаях. Это аморальный метод, и, тем или иным образом, он основывается только на самовнушении. К этому мнению присоединился Хохе. Согласно ему, психоанализ является дурным методом, проистекающим от мистических наклонностей и очень опасным для людей медицинской профессии.

В этом же году Оствальд Бумке стал активно цитировать первое опустошительное осуждение Фрейда, которое Ригер опубликовал за десять лет до этого, относительно вклада Фрейда в теорию паранойи. Согласно Ригеру, «ни один психиатр не мог рассматривать взгляды Фрейда без вполне реального ощущения ужаса». Основание для такого ужаса заключалось в методе лечения Фрейда, который якобы придавал громадное значение паранойяльному вздору с сексуальными намеками на чисто случайные инциденты, которые, даже если они не создавались фантазией, являлись совершенно маловажными. Всевозможные подобные вещи не могут привести ни к чему иному, кроме как к «просто отвратительной бабьей психиатрии». Несколько лет спустя Бумке расширил это открытое обличение Фрейда до размеров книги, второе издание которой было призвано служить во времена нацистов образцовым справочником по этому предмету.

В 1907 году произошла серьезная словесная дуэль между Ашаффенбургом и Юнгом на первом Международном конгрессе психиатрии и неврологии, который проходил в Амстердаме. Фрейда пригласили принять участие в этом симпозиуме, но он решительно отказался. Он писал на этот счет Юнгу: «Они явно ожидали услышать мою словесную дуэль с Жане, но я ненавижу гладиаторские бои перед лицом титулованной толпы и едва ли соглашусь с решением равнодушной публики, высказывающей мнение по поводу моих познаний». Тем не менее позднее он ощущал некоторые дурные предчувствия при мысли о том, что наслаждается приятным отдыхом в то время, как кто-то другой ведет борьбу от его имени. Так что как раз перед началом конгресса он написал Юнгу ободряющее письмо: «Я не знаю, ждет ли Вас успех или неудача, но мне хотелось бы быть с Вами именно теперь, наслаждаясь чувством, что я больше не одинок. Если Вам нужна моя поддержка, я могу рассказать о долгих годах почетного, но болезненного одиночества, которое началось для меня с тех пор, как я впервые мельком взглянул на этот новый мир; о потере интереса и понимания со стороны моих ближайших друзей; о тех тревожных моментах, когда я сам считал, что ошибаюсь, и пытался понять, как можно следовать такими нехожеными тропами и, несмотря на это, содержать свою семью; о постепенном усилении моего убеждения, которое цеплялось за „Толкование сновидений“ как за скалу во время бури; и о той спокойной уверенности, которой я наконец достиг и которая дала мне силы ждать, пока не откликнется голос извне. Им оказался Ваш голос!»

Юнгу явно требовалась любая поддержка перед таким тяжелым испытанием. Ашаффенбург повторил свое предыдущее авторитетное заявление о ненадежности метода Фрейда, так как каждое слово в нем интерпретируется в сексуальном смысле. Это является не только очень болезненным, но часто также непосредственно вредным для пациента. Затем, ударяя себя в грудь с чувством собственной правоты, он клятвенно заверил, что запрещает своим пациентам даже упоминать какую-либо сексуальную тему. Во время своего выступления Ашаффенбург сделал следующую разоблачающую его обмолвку: «Как хорошо известно, несколько лет тому назад мы с Брейером опубликовали одну книгу». Он, по всей видимости, не заметил этой своей обмолвки, и, возможно, Юнг и я оказались единственными людьми, которые заметили это или, по крайней мере, оценили ее значение; нам оставалось только улыбнуться друг другу. Юнг сказал в своем выступлении, что он нашел утверждения Фрейда правильными во всех случаях истерии, которые он изучил, и заметил, что эта тема символизма, уже знакомая поэтам и сочинителям мифов, является новой для психиатров. На следующий день нападки на психоанализ продолжил Конрад Альт. Он сказал, что, помимо методов Фрейда, всегда было известно, что сексуальная травма влияет на развитие истерии. «Многие истерики очень тяжело страдали от предрассудков своих родственников, считающих, что истерия может возникать лишь на сексуальной почве. Для нас, немецких неврологов, потребовалось приложить колоссальные усилия, чтобы разрушить этот широко распространенный предрассудок. Теперь, если мнение Фрейда относительно развития истерии будет признано в какой-то степени обоснованным, бедных истериков снова станут осуждать, как и раньше. Такой шаг назад принесет величайший вред». Среди бурной овации он пообещал, что никогда ни одному его пациенту не будет позволено лечиться у кого-либо из последователей Фрейда, с их бессознательной деградацией в полнейшую непристойность.

Примерно в это время были предприняты отважные попытки распространить психоаналитические идеи в Берлине. 14 декабря 1907 года Юлиусбургер читал работу, защищающую эти идеи, перед Обществом психиатрии и нервных болезней, и ему удалось уцелеть при той единодушной оппозиции, с которой он столкнулся. Год спустя, 9 ноября 1908 года, Абрахам прочел свою работу по эротическим аспектам единокровности перед тем же обществом. Это привело к яростному взрыву негодования со стороны знаменитого Оппенгейма, который заявил, что у него не хватает слов, чтобы достаточно резко или решительно высказаться против таких чудовищных идей. Циен также был шокирован «столь фривольными утверждениями» и заявил, что все, написанное Фрейдом, является полнейшей бессмыслицей. Браац выкрикнул, что под угрозой находятся немецкие идеалы и что следует предпринять решительные меры по их защите. Вскоре после этого Оппенгейм опубликовал работу в поддержку Дюбуа из Берна, сделавшего выпад против психоанализа. Ложные обобщения Фрейда, считал он, сделали его метод опасным, а сообщения, опубликованные им и его последователями, производят впечатление современной формы колдовской магии. Настоятельной обязанностью противников Фрейда является вести войну против этой теории и ее последствий, так как они быстро распространяются, приводя публику в беспомощное замешательство.

Не знающий усталости Абрахам прочел еще одну работу перед тем же обществом 8 ноября 1909 года, на этот раз по «состояниям во сне». Эту работу встретили высокомерными улыбками, и президент, профессор Циен, запретил какое-либо ее обсуждение, но выразил собственные эмоции вспышкой гнева. О компетентности Циена для вынесения подобных суждений о работе Фрейда можно судить по следующему эпизоду. В психиатрическую клинику в Берлине, директором которой он являлся, пришел пациент, жалующийся на навязчивое побуждение задирать у женщин юбки на улицах. Циен сказал своим ученикам: «Вот возможность проверить предполагаемую сексуальную природу таких навязчивых побуждений. Я спрошу его, относится ли оно также к пожилым женщинам, в случае чего оно явно не может быть эротическим». Ответ пациента был: «О да, ко всем женщинам, даже по отношению к моей сестре и матери». При этом Циген торжествующе приказал занести в протокол запись, описывающую этот случай как «явно несексуальный».

Естественно, Фрейд очень внимательно следил за всем, что происходило, и, по всей видимости, проявлял особый интерес к событиям в Америке — возможно, потому, что это было единственное место, где он когда-либо в своей жизни выступал перед публикой. Так что я могу рассказать о двух инцидентах на этом отдаленном континенте, которые имели место в 1910 году.

На собрании Американской психологической ассоциации в декабре 1909 года в Балтиморе Борис Сайдис очень оскорбительно высказался против деятельности Фрейда и яростно выступил против «безумной эпидемии фрейдизма, вторгающейся в данное время в Америку. Психология Фрейда отбрасывает нас к временам темного средневековья, а сам Фрейд является просто еще одним из тех набожных сексуалов, много примеров которых можно найти в самой Америке (мормонизм и т. д.)». Патнем был настолько рассержен, что был не в состоянии выступить, но мне удалось дать вполне спокойный ответ. Однако чуть позднее на этом же собрании Патнем и Стэнли Холл ответили Сайдису в уничтожающей и безоговорочной форме.

На годовом собрании Американской неврологической ассоциации в Вашингтоне в мае 1910 года Джозеф Коллинз, невролог из Нью-Йорка, произнес на банкете речь, которая являлась непристойным личным выпадом самого низкого пошиба против Пат-нема. Он протестовал против того, что ассоциация позволила Патнему прочесть свою работу, которая является собранием «порнографических историй о непорочных девах». Между прочим, Коллинз сам пользовался дурной славой за свою склонность к неприличным шуткам. «Пришло время, чтобы наша ассоциация выступила против трансцендентализма и супернатурализма и решительно сокрушила христианскую науку, фрейдизм и весь этот вздор, нелепость и чепуху». Естественно, такая речь оскорбила американское чувство справедливости, и на следующий день, когда кто-то из присутствующих на собрании поднялся и сказал, как благодарна должна быть ассоциация человеку таких высоких этических стандартов, как доктор Патнем, который исследовал и подверг испытанию эту новую работу, раздались самые искренние аплодисменты.

29 марта 1910 года имел место яростный взрыв оскорблений на медицинском конгрессе в Гамбурге. Вейгандт, тот джентльмен, который говорил о вызове полиции, был особенно злобным. Интерпретации Фрейда, сказал он, находятся на одном уровне с самыми дрянными книгами по сновидениям. Его методы являются опасными, так как они просто вызывают сексуальные мысли у пациентов. Его метод лечения стоит на одном уровне с массажем половых органов. Эрнст Трёмнер высказал оригинальную мысль, что так как большинство истериков фригидны, то в истерии не может быть никаких сексуальных факторов. Макс Нонне был озабочен моральной опасностью для врача, пользующегося такими методами. Альфред Зенгер сказал, что упоминания об анальном эротизме придают теории Фрейда крайне фантастическую и гротескную форму. К счастью, однако, население Северной Германии было намного менее чувствительным, чем население Вены.

Комментарий Фрейда был: «Здесь можно услышать как раз тот довод, который я пытался устранить, делая Цюрих центром психоанализа. Подобную венской чувствительность не встретишь нигде в другом месте! Между строчками можно далее прочесть, что мы, венцы, являемся не только свиньями, но также еще и евреями. Но это не появляется в печати».

Еще одним оппонентом был Фридлендер из Франкфурта. До этого он уже сделал несколько нападок на психоанализ. Одна из его работ, опубликованная в Америке, где он перечислил огромное количество неблагоприятных отзывов, причинила нам в этой стране много вреда, так как создавала впечатление, что власти на Европейском континенте предприняли обширные исследования этого предмета и полностью его осудили. Хотя все его публикации являлись крайне враждебными по отношению к психоанализу, по всей видимости, психоанализ имел для него особое очарование. Он посещал Юнга, был с ним сахарно-сладким и выражал надежду, что они придут к пониманию. Что причиняло ему больше всего огорчения, так это то, что никто из нас ничего не отвечал на его писания. Зная о его стремлении к признанию, мы решили полностью его игнорировать, и он крайне расстраивался. В работе, которую он читал в Будапеште, он горько жаловался на то, как им пренебрегают. «О моем отчете по поводу теории Фрейда было объявлено несколько месяцев тому назад, так почему же Фрейд, который не возражал против поездки в Америку, не побеспокоился о том, чтобы приехать в Будапешт и меня опровергнуть? Почему он опровергает своих оппонентов всего лишь в одном подстрочном замечании?»

Фридлендер был любопытной фигурой, сомнительной личностью с темным прошлым, о чем Фрейд был информирован. Когда я находился с Фрейдом в Голландии летом 1910 года, он рассказал мне следующую историю. В субботу 28 мая 1910 года профессор Шотлендер, психиатр, по телефону попросил его о встрече. Фрейд сказал, что тот может зайти к нему вечером, но был крайне озадачен, так как не мог припомнить такого имени среди немецких психиатров. В 9 часов вечера появился профессор Фридлендер и заверил Фрейда, что тот неправильно расслышал его имя по телефону. Продолжился разговор, который вскоре перешел на тему «анализа Доры», о котором Фридлендер упомянул как об «анализе Анны». Фрейд насторожился, подвинулся вперед и сказал: «А теперь, если Вы позволите, герр профессор, мы сейчас не у телефона. Я предлагаю проанализировать эту Вашу оговорку». Начиная с этого момента он не щадил своего визитера и продолжал мучить его до ночи. Фрейд признался нам, что его визитеру пришлось попотеть — Фрейду надо было очень много высказать, а это был редкий случай — и его окончательное мнение о Фридлендере состояло в том, что тот является «лгуном, мошенником и невеждой».

Оскар Фогт стал еще одним ожесточенным оппонентом. Между 1899 и 1903 годами он опубликовал серию работ, утверждающих превосходство своего «причинного анализа» над психоаналитическим методом. Интеллектуальное самонаблюдение, по его мнению, является вполне достаточным без пробуждения каких-либо аффективных факторов; Фрейд является просто ограниченным фанатиком, если использует подобные средства. Фогт был президентом Международного конгресса медицинской психологии в Мюнхене в сентябре 1911 года. Когда при обсуждении гипноза я изложил точку зрения Ференци о регрессии к ситуации ребенка и родителя, он сердито прервал меня замечанием: «Абсолютная чепуха предполагать, что моя способность гипнотизировать пациентов заключается в моем отцовском комплексе — я имею в виду, конечно, в их отцовском комплексе». После чего я тщательно объяснил аудитории значение такой оговорки. Однако вечером, в более дружелюбной атмосфере в саду, где мы пили пиво, у нас установились менее натянутые отношения. Было рассказано много непристойных анекдотов, что позволило нам передохнуть от напряженных заседаний, и сам Фогт рассказал несколько хороших анекдотов. Я нарушил гармонию, заметив, что эти анекдоты не имели бы абсолютно никакого смысла, если бы не заключающиеся в них различные символические значения, идентичные тем, существование которых он так яростно отрицал сегодня в полдень. Он был ошеломлен, но ответил, как ему казалось, вполне убедительно: «Но это находится вне науки».

12 января 1910 года Фриц Виттельс прочел работу перед венским обществом, проанализировав характер известного писателя и поэта Карла Крауса. Фрейд нашел этот анализ умным и справедливым, но призвал к особой осторожности в изучении живого человека, поскольку такой анализ может оказаться бестактным. Так или иначе, но Краус услышал о выступлении Виттельса и реагировал на это злобными высказываниями против психоанализа в журнале «Die Fackel» редактором которого он являлся.

В конце 1910 года Фрейд заметил, что из Германии сыплется брань, а пару лет спустя он по тому же поводу говорил: «Чтобы переварить эту брань, нужен хороший желудок». Подобные события продолжались в течение нескольких лет, до того, как в 1914 году разразилась мировая война. Не то чтобы война сама по себе полностью положила конец таким вещам. В 1916 году профессор Франц фон Люскан из Берлина опубликовал заявление под заголовком «Бабья психиатрия», в котором говорил: «С этой абсолютной чепухой следует беспощадно бороться и выжигать ее каленым железом. В то великое время, в которое мы живем, подобная бабья психиатрия вдвойне отвратительна». Фрейд стоически заметил на эту брань: «Теперь мы знаем, что нам приходится ожидать от этого великого времени. Неважно! Старый еврей выносливее королевского прусского тевтонца».

До сих пор почти вся эта «критика», которую мы отметили, могла быть сведена к двум утверждениям, снова и снова повторяемым: интерпретации Фрейда являются произвольными и искусственными, а его заключения неверны, поскольку отвратительны. Но была небольшая группа людей, которые желали более полно понять его работы, хотя бы просто для того, чтобы опровергать их с помощью объективных аргументов. Между прочим, Фрейд однажды заметил мне, что его оппоненты с таким спокойствием приписывают себе это качество, то есть объективность, и ни разу не признали такого качества за ним.

В 1909 году такая серьезная попытка была предпринята Й. Х. Шульцем. Это был обзор, имеющий определенную серьезную ценность, начальных стадий психоанализа и встреченной им оппозиции. Он содержал 172 ссылки. В целом Шульц воздержался от вынесения какого-либо окончательного суждения об исследуемых вопросах, хотя его общий тон был отрицательным. В следующем году Иссерлин опубликовал большой критический обзор, в котором он не сомневался в окончательном приговоре: вся процедура, придуманная Фрейдом, как в своей основе, так и в своих целях, является абсолютно несостоятельной.

В 1911 году Артур Кронфельд опубликовал обширный суммарный отчет о психоанализе, рассматривая его как органическое целое. Он очень мало уделял внимания историческим аспектам этого предмета, но представил срез психоанализа на той стадии, которой он достиг к этому времени. Критические аспекты этого отчета были философской и абстрактной природы, а заключения являлись в целом более чем скептическими. Когда Фрейд прочитал этот отчет, он написал: «Кронфельд философски и математически показал, что все те вещи, о которых мы беспокоимся, не существуют, так как они не могут существовать. Так что теперь мы об этом знаем». А вот что он сказал Штарке: «Я также прочел работу Кронфельда. Он применяет обычную философскую технику. Вы знаете, с какой убежденностью философы опровергают друг друга после того, как они достаточно далеко отходят от опыта. Как раз именно это и делает Кронфельд. Он утверждает, что наш опыт не имеет никакого значения, а затем для чего не составляет никакого труда нас опровергнуть».

Год спустя Куно Миттенцвей написал огромнейший обзор всего предмета психоанализа. Части этого обзора с продолжениями были опубликованы во всех томах недолго просуществовавшего журнала Шпехта. Так что у нас есть лишь фрагмент этого произведения на 445 страницах. По всей видимости, это лучший исторический обзор идей Фрейда раннего периода.

Сам Фрейд находился в стороне от всей этой сумятицы и мало уделял внимания этой теме. Единственный ответ, который он когда-либо соблаговолил сделать на этот поток критики, был сделан им в духе Дарвина: он просто опубликовывал новые доказательства в поддержку своих теорий. Он презирал тупость своих оппонентов и порицал их грубые манеры, но мне кажется, не принимал оппозицию близко к сердцу. Однако это не улучшало его мнение о мире вокруг него, особенно о той части этого мира, в которой жили немецкие ученые. Много лет спустя в «Автобиографии» он написал:

Фрейду было абсолютно ясно, что бесполезно отвечать на подобную резкую критику, и мысль о том, чтобы это сделать, никогда не приходила ему в голову. Что будет проявлено общее недоверие относительно его поразительных открытий, становилось вполне ясно любому, кто в течение многих лет боролся с сильным сопротивлением своих пациентов, и Фрейд давно уже осознавал тот факт, что в этом отношении его пациенты не отличаются от других людей. Фрейда также не удивляло то, что так называемые аргументы, выдвигаемые оппонентами, являлись идентичными с защитными реакциями его пациентов и могли показывать такое же отсутствие понимания или даже ло^ки. Поэтому вся подобная критика была в обычном порядке вещей и не могла ни поколебать убеждений Фрейда, ни расстроить его.

Все то, что я только что сказал об отношении Фрейда к критике, достаточно справедливо, но это никоим образом не является всей правдой. Мы бы ввели читателя в заблуждение, изображая Фрейда образцом олимпийского спокойствия. Большей частью он оставался достаточно спокоен перед лицом критики и отмахивался от нее какой-либо хорошей шуткой или ироническим замечанием. Но при всем своем железном самоконтроле он был более эмоционален, чем большинство людей, и определенные аспекты критики достаточно глубоко его задевали. Он воспринимал таким образом враждебную критику от тех людей, которых он любил или высоко ценил. Фрейд был очень огорчен отступничеством Стэнли Холла. И его явно шокировали отдельные случаи негативных проявлений в Америке, где он надеялся встретить понимание. 4 апреля 1912 года известный американский невролог Аллен Старр назвал Фрейда типичным «венским распутником» перед неврологической секцией медицинской академии в Нью-Йорке. Согласно отчету, появившемуся на следующий день в «Нью-Йорк таймс» Старр сказал, что работал вместе с Фрейдом в одной лаборатории в течение целой зимы и поэтому хорошо его знает. Это было неправдой. Затем Старр начал приписывать теории Фрейда той аморальной жизни, которую Фрейд якобы тогда вел.

Фрейд оказался довольно чувствительным к той мысли, что он вывел все свои заключения из своего Собственного бессознательного. В письме к Пфистеру он писал: «Если бы мы только смогли вдолбить в головы нашим оппонентам, что все наши заключения проистекают из опытов — опытов, которые другие ученые, работающие в этой области, могут пытаться интерпретировать другим образом, — а не высасываются из пальца или компонуются за письменным столом. А они на самом деле думают именно так, и это бросает особый свет, путем проекции, на их собственную манеру работы». Можно предположить, что такого рода критика задевала Фрейда из-за его глубокого страха или вины по отношению к образной, и даже спекулятивной¹³², стороне его натуры, которую он так сильно стремился подавить или, по крайней мере, контролировать.

¹³² Спекулятивное (от хат. speculir — созерцаю) — тип теоретического знания, которое выводится без обращения к опыту и направлено на осмысление оснований науки и культуры. — Прим. перев.

Другой чувствительной сферой являлся тот остракизм, который ему приходилось терпеть в своем собственном городе, Вене. К этому он никогда в действительности не привык. Но что на самом деле могло привести его в ярость, так это лицемерное приписывание себе некоторыми из его оппонентов высокого этического стандарта. Отвечая на письмо, в котором Пфистер приводил доказательства своей правоты в ответ на сделанный Фёрстером выпад против него, Фрейд писал:

Фрейд мог позволить себе так поступать, но это было значительно труднее для тех из нас, кого профессиональная работа приводила в неизбежный личный контакт с оппонентами. Совет Фрейда насчет таких случаев может быть проиллюстрирован отрывком из его письма к Штарке, показывающим, кроме того, абсолютную целостность его характера.