О ПАРАДОКСАХ ОТНОШЕНИЯ К ПСИХОАНАЛИЗУ И ПОЧЕМУ АКТУАЛЬНА КНИГА ДЖ. БЛЮМА

Отношение к фрейдовскому психоанализу и различным течениям постфрейдизма в советский период отличалось крайней противоречивостью и проливает свет в большей мере не на суть фрейдизма, а на особенности советской психологической науки, на обязательность методологических требований, предъявляемых в ней к построению теорий. Во всяком случае, без знакомства с этими требованиями невозможно правильно понять, почему хвалебные отзывы в адрес основателя психоанализа сменялись резкими порицаниями, порой высказываемыми в разные периоды в категоричной форме одними и теми же учеными.

В предисловии к монографии Фрейда «По ту сторону принципа удовольствия» (1925) Л.С.Выготский и А.Р.Лурия дают следующую оценку значимости и перспективе фрейдовского учения: «...у нас в России фрейдизм пользуется исключительным вниманием не только в научных кругах, но и у широкого круга читателей. В последнее время почти все работы Фрейда переведены на русский язык и выпущены в свет. На наших глазах в России начинает складываться новое и оригинальное течение в психоанализе, которое пытается осуществить синтез фрейдизма и марксизма при помощи учения об условных рефлексах и развернуть систему «рефлексологического фрейдизма» в духе диалектического материализма... Буржуазная наука рождает материализм; роды эти часто бывают тяжелыми и затяжными; но — надо только найти, где зреет в ее недрах материализм, — найти, чтобы сохранить и использовать эти ростки». Выготским, много написавшим эрудированным ученым, обычно принято только восторгаться как выдающимся методологом и провидцем. Но вопреки гипертрофированной в нашей культуре традиции канонизации ориентиром в настоящей статье будет не пиетет, а плодотворность взглядов в связи с конкретным учением. Итак, одной из наиважнейших мыслей данного пассажа является разделение авторами знания не на основании истинности, а по классовому критерию. Речь идет о «буржуазной» науке, которой, естественно, должна противостоять наука «пролетарская». Фрейду выставляется положительная оценка во многом благодаря соответствию его идей материалистической философии и возможности их синтеза с марксизмом, т.е. в суждении о продуктивности научной концепции существенное место отводится идеологическому принципу. Собственно тезис о «синтезе фрейдизма и марксизма при помощи учения об условных рефлексах и развертывании системы «рефлексологического фрейдизма» в духе диалектического материализма» содержит витиеватое смешение политического, философского и научного аспектов рассмотрения психоанализа, что делает данный тезис весьма уязвимым, прежде всего в плане методологии. Нет никакого сомнения в том, что у Л.С.Выготского и А.Р.Лурия отсутствовали какие-либо конъюнктурные соображения, желание выставить фрейдизм в выгодном свете перед господствующей идеологией; в тот период психоанализ действительно пользовался огромной популярностью, развитие этого направления поощрялось. Весь пафос статьи авторов свидетельствует об их искренности и чрезвычайной увлеченности.

В пространном предисловии к монографии Дж. Фурста «Невротик. Его среда и внутренний мир» (1957) А.Р. Лурия формулирует свое отношение к психоанализу диаметрально противоположным образом: «Вряд ли можно назвать какой-либо другой период, когда идеи фрейдизма и связанных с ним течений были бы так широко распространены и так пропагандировались бы в литературе, как это имеет место в наши дни в Америке и ряде других капиталистических стран. Недаром некоторые идеалистические (выделено мной — А. X.) философы выдают Фрейда за создателя, «отца» современной научной психологии, а распространение фрейдизма принимают за одно из самых больших достижений науки за последние десятилетия... Если вейсманистская теория искала конечные источники развития в вечной плазме и считала, что свойства, заложенные в хромосомах, остаются неизменными и только проявляются во внешних признаках растения или животного, то Фрейд шел таким же путем в анализе источников психической жизни человека... Как бы ни менялись отдельные построения фрейдизма в ходе всего его развития, основная его схема всегда оставалась ложной и насквозь идеалистической... Для господствующих кругов капиталистического общества крайне невыгодно раскрытие подлинных причин большинства психологических конфликтов и привлечение внимания к неустойчивости капиталистического строя. Напротив, попытки отвлечь внимание от подлинных общественных причин противоречий капиталистического общества, попытки направить внимание на «глубины человеческого духа», укрепить людей в мысли о том, что причины неустройств лежат в их глубинных биологических влечениях и что противоречия современного капиталистического общества, в сущности, имеют биологическое объяснение, — все это могло встретить со стороны этих кругов только самое активное одобрение». Новое мнение о фрейдизме и других течениях психоанализа Лурия высказал после XX съезда КПСС, незадолго до возвращения генетики в лоно биологической науки, интересы его тогда лежали в далекой от психоанализа области психологии, поэтому едва ли это мнение являлось вынужденным. Просто произошла вполне допустимая трансформация взглядов ученого. Для нас существенно, исходя из каких критериев Лурия выставляет Фрейду неудовлетворительную оценку. Как мы видим, критерии суждения о психологическом учении не изменились, т.е. снова решающую роль играют философско-мировоззренческий и классовый (социальный) критерии. Но если прежде учение провозглашалось материалистическим, «бросавшим вызов буржуазной морали», то теперь обосновывается противоположная точка зрения. В качестве иллюстрации резкого колебания в оценках учения Фрейда мы специально привели суждения известного психолога, однако множество подобных примеров можно почерпнуть в критических статьях профессиональных философов, в публикациях официальных историков психологии.

Противоречивые результаты применения определенных критериев ставят под вопрос их пригодность и целесообразность использования. Тем не менее приверженность к этим критериям оказалась необходимой и прочной. В последующем идеократический принцип не только играл решающую роль в анализе зарубежных направлений в психологии, но теоретические положения советской психологии непосредственно экстраполировались из марксистско-ленинской философии.

В шестидесятые годы обозначились два относительно различных по степени категоричности отношения к психоанализу. Один подход декларировался московскими психолога-ми, объединившимися вокруг А.Н.Леонтьева, другой подход имел место в среде ленинградских психологов и психоневрологов, учеников Б.Г.Ананьева и В.Н.Мясищева.

Московская школа постоянно тяготела к поиску нового пути в психологии, радикальному переустройству всей мировой психологической науки и построению всеобъемлющей теории. Предметом экспериментальных исследований московских психологов в тот период в основном являлись познавательные процессы. Созданная А.Н.Леонтьевым теория деятельности как нельзя лучше отвечала чаяниям построения тотальной психологической концепции. За монографию «Проблемы развития психики» (1959) он был удостоен Ленинской премии. В своем труде Леонтьев со скрупулезностью ученого, глубоко знающего предмет, перевел ряд фундаментальных понятий марксистско-ленинской философии в плоскость психологической науки, развил ленинскую теорию отражения, творчески использовал достижения отечественной и зарубежной психофизиологии и психолингвистики. Его система действительно получилась целостной, внутренне непротиворечивой, впечатляла монументальностью. Она была сродни строениям архитектуры 50-х годов, когда не слишком сложные архитектурные идеи обретали грандиозное, неподвижное, сотворенное на века воплощение. Отныне предоставлялась неограниченная возможность произвольной трактовки широкого круга психических явлений и иных теорий, начиная от перетолковывания открытий Ж.Пиаже и кончая интерпретацией пристрастия к алкоголю. Появился прекрасный инструмент для обоснования результатов почти любого эксперимента, конечно — постфактум. Взгляды Леонтьева далеко не случайно получили полное одобрение официальной идеологии. Семантическая близость терминов «тоталитарный» и «тотальный» глубоко обусловлена и показательна. Чем большей тоталитарностью характеризуется устройство общества, тем большую роль в нем играют концепции тотального толка. Поскольку построения такого рода в силу их сугубо метафизической природы невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть, они неизбежно обретают статус вероучения.

Когда «всеобъясняющие» идеи полностью овладевают умами своих приверженцев, отношение к представителям других взглядов развертывается по всем законам авторитаризма. «Иноверцы» просто игнорируются, не замечаются даже всемирно признанные первооткрыватели, либо их воззрения заведомо искажаются с последующей безоглядной критикой и приписыванием плохо осознаваемых погрешностей собственной тотальной системы, которая, наоборот, тщательно оберегается. Между соратниками отношения строятся, как правило, согласно неписаному кодексу членов клуба «Взаимного восхищения». Основатель теории-«вероучения» становится объектом поклонения, тотемом, огромную роль при этом играют клановые интересы, узы ученичества. Отступничество учеников расценивается как предательство, любая критика считается кощунством.

Перечень претензий к фрейдовскому учению примечателен по своему содержанию, обвинения нередко перекрывают друг друга. В первую очередь выдвигались тезисы о полной методологической несостоятельности Фрейда, ошибочности исходных предпосылок психоанализа, невозможности независимой экспериментальной проверки его постулатов. По мнению критиков, Фрейд занимался оторванным от жизненных реалий мифотворчеством, произвольно толковал результаты своих наблюдений, процедуру психотерапевтической работы окружал неоправданным ореолом многозначительности и таинственности, полученным данным давал заумную интерпретацию. Подчеркивались нетерпимость Фрейда к возражениям, сектантская атмосфера в среде его учеников, келейность в обсуждении научных проблем. Особое раздражение вызывали претензии Фрейда на объяснение явлений культуры, творчества, так называемый «пансексуализм». Последняя реакция вполне понятна, ведь метафизическая часть фрейдизма тоже несет явный отпечаток тотальности.

Что касается А.Н.Леонтьева, то он предпочитает не удостаивать вниманием представителей психоанализа. На сегодняшний день трудно представить, что в монографии, посвященной проблеме развития сознания и мотивационной сферы, не рассматриваются учения Фрейда, Юнга, Адлера, Фромма («Проблемы развития психики»; 1972). Книга «Деятельность, сознание, личность» (1975) пестрит ссылками на К.Маркса, Ф.Энгельса, В.Ленина, упоминаются Л.Фейербах, Г.Лейбниц и даже театральный режиссер К.Станиславс-кий, политический деятель М.Калинин, но едва ли вы найдете имена всемирно признанных ученых-психоаналитиков, не жалует Леонтьев вниманием и представителей экзистенциальной психологии.

Одним из самых суровых и сведущих критиков психоанализа считался в свое время Ф.В.Бассин («Проблема «бессознательного». О неосознаваемых формах высшей нервной деятельности»; 1968). После традиционных упреков в противоречии психоанализа учению диалектического материализма и обвинений в реакционности, способствующей «укреплению аморальных догм» и «отвлекающей от реального лечения», Бассин переходит к более конкретным замечаниям. По его мнению, для адекватного истолкования фактов Фрейду необходимо было «углубиться в вопросы общей (выделено мной. — А.Х.) теории бессознательного, чего он всегда избегал». Грубейшей ошибкой Фрейда, указывает Бассин, было «упрощение» (выделено Бассиным) связи между сознанием и бессознательным, непонимание, что они находятся не только в антагонистических, но и в синергических отношениях, что между осознанием и отсутствием осознания существует огромный диапазон переходных состояний в степени осознания. Фрейдисты всего этого якобы не понимали и в результате «упустили из виду всю клиническую картину процессов осознания...». Вместо фрейдовского понятия «вытеснение» Бассин вводит понятие «отщепление». С его точки зрения, в грубых случаях «отщепления» сложные формы приспособления обеспечивает высшая нервная деятельность, «переживание» процессов функционирования которой может вообще отсутствовать. Таким образом, наряду с бессознательными психическими процессами Бассин выделяет неосознаваемые проявления высшей нервной деятельности. Он придает этому утверждению большое значение и выносит его в заглавие монографии. Правда, имеет место примечание, что рассуждения о специфике неосознаваемых форм высшей нервной деятельности основаны на логической экстраполяции (с. 162). Мысль о непонимании Фрейдом сложности взаимоотношения сознательных и бессознательных процессов многократно повторяется на протяжении всей монографии. По мнению Бассина, дела Фрейда могли бы поправиться, если бы он использовал объективные методы исследования и уже существовала бы теория функциональной структуры произвольного действия (с. 382).

Нам представляется, что психоаналитики не считали необходимым постоянно декларировать многообразие форм осознания, так как для них это положение является общим местом. Следуя логике рассуждений о неосознаваемых формах высшей нервной деятельности (будто нервная деятельность может осознаваться), с не меньшим основанием можно говорить о неосознаваемых формах гормональной регуляции поведения и т.п. Едва ли, однако, подобные «экстраполяции» конструктивны в продвижении научного знания и уж во всяком случае не свидетельствуют об углублении в психофизическую проблему.

Начав свою критику с упреков в упрощенчестве, Бассин постепенно увлекается и в завершении монографии пишет: «Учение Фрейда не является научной теорией, и поэтому отношение к нему не может быть таким, каким бывает отношение к научной теории, хотя бы и неточной... Была создана целая страна причудливых мифов о мозге» (с. 384). Но заслуживает ли ненаучная теория столь усердного «научного» рассмотрения?! И где, кстати, критик вычитал «мифы о мозге», ведь на предшествующих страницах он неоднократно справедливо указывает на отсутствие обращенности психоанализа к мозговым процессам.

В истории психоаналитической школы Бассин, в конечном счете, видит «одну из удивительно ярких иллюстраций того, как мало могут влиять на развитие наших знаний даже очень значительные и скрупулезно точно описанные факты, если на них не падает свет большой (выделено мной. — А.Х.) теории, способной адекватно раскрыть их подлинный смысл». Приведенные строки представляют, конечно, образец предвзятости.

На основании своей «большой» теории Бассин определяет бессознательное следующим образом: «...бессознательное — это всего лишь обобщение (выделено мной. — А.Х.), к которому мы прибегаем, чтобы отразить способность к регулированию поведения и его вегетативных коррелятов, происходящих без участия сознания». Об оригинальности данного определения предоставим поразмыслить читателю. Ясно одно, что критика Бассиным фрейдовского психоанализа отличается крайней некомпетентностью.

Пособие «Теории личности в зарубежной психологии», предназначенное для систематического изучения студентами современных теорий личности, вышло только в 1982 г. Написано оно было ведущим патопсихологом того времени Б.В.Зейгарник и, как сказано в предисловии, отражало курс лекций, читаемых на протяжении многих лет на факультете психологии МГУ. Учению Фрейда автор посвящает всего лишь шесть страниц. Она успокаивает студентов готовностью признать уровень бессознательного, тем более что о его наличии свидетельствует и опыт ленинградского психотерапевта, обучавшего во время сна иностранному языку. «...Неприемлемым в учении Фрейда в методологическом отношении является для нас не факт признания бессознательного, а его трактовка как явления, противоречащего сознанию... признание того, что основным механизмом развития личности является биологическая потребность...», — пишет Зейгарник. И далее: «Учение Фрейда, пытавшегося найти реальные детерминанты формирования и функционирования личности, сыграло определенную роль в борьбе с идеалистическими взглядами в психологии. Однако его материализм оказался грубо механистическим, и поэтому, нанеся удар идеалистической философии и науке, Фрейд по существу оставался на позициях идеализма». Речь идет о «борьбе», «ударе», словно разбираются боевые действия. Но естественно спросить, а не послужило ли противопоставление бессознательного сознаваемому многим открытиям психоанализа?!

По мнению Зейгарник, «идея антагонизма между человеческим сознанием и обществом приводит в конце концов к неправильным политическим выводам: З.Фрейд оправдывал войны». Отметим, со своей стороны, определенное смещение акцента в приведенном утверждении. Попытка объяснения перманентности войн в истории человечества, пусть даже неправильная, некоторыми особенностями природы человека отнюдь не равнозначна оправданию войн.

Зейгарник делится и собственными соображениями по поводу бессознательного: «Человек не только познает мир, не только ориентируется в нем, не только слышит, видит, но он на неосознаваемом уровне осознает (выделено мной. — А.Х.), что именно слышит, видит. Нет «ничейных» переживаний и ощущений. Наш советский психопатолог А. А.Меграбян называет эти чувства гностическими» (с. 10). Ясность, скажем так, не самое большое достоинство мысли об осознании на неосознаваемом уровне.

Резкая критика психоанализа вплоть до начала 80-х годов была обусловлена тем, что это направление создавало наиболее ощутимые трудности обучению с опорой на единую методологическую систему. Когда в 60-х годах начали получать распространение зарубежные тесты, предназначенные для оценки интеллекта и обследования личности, ведущие московские психологи развернули схоластическую дискуссию с целью доказать неприемлемость применения тестов вообще. Они считали, что количественное выражение результатов тестирования заслоняет качественную картину психических процессов. Настоятельно рекомендовалось использовать только методики, хотя методики представляли вариации на тему произвольно вычлененных фрагментов возбраняемых тестов. Таким образом, вместо напрашивавшегося сочетания качественного и количественного анализа при тестировании процесс обследования противопоставлялся результату или сам процесс предлагалось трактовать как результат. Истинная причина неприятия тестов заключалась в том, что многие тесты допускали адекватную интерпретацию только с использованием элементов психоанализа; «деятельностный» подход, применение понятий «значение» и «смысл» выглядели слишком искусственными. В тот период актуализировалось характерное для авторитарного сознания разделение на «своих» и «чужих», которое приняло форму разделения на представителей «чистой» психологии, правильно понимающих теорию деятельности, и прочих исследователей. В последующем оторванность от практики получила компенсацию в подготовке так называемых «практических» психологов, вероятно, в дополнение к якобы существующим «психологам-теоретикам». К последним нередко ошибочно относят многочисленных психологоведов. Так или иначе, происходил постепенный отход от догматизма.

Ленинградская психологическая школа, сформировавшаяся под влиянием идей В.М.Бехтерева и А.Ф.Лазурского, традиционно отличалась обращенностью к проблеме личности.

В.Н.Мясищев вслед за К.Марксом, который определял личность как совокупность всех общественных отношений, характеризует личность прежде всего как «систему отношений человека к окружающей действительности». («Понятие личности в аспектах нормы и патологии»; 1966). В своих исследованиях Мясищев большое внимание уделял патологии личности. Он соглашался с критиками, упрекавшими фрейдовский психоанализ в биологизации личности, но одновременно указывал, что «критика психоанализа авторами, стоявшими вне психоаналитической школы, имела скорее умозрительный характер, не подкреплялась эмпирическим материалом».

Об относительно прозападной ориентации Ленинградской школы свидетельствует факт введения зарубежных тестов в исследовательский арсенал еще в период 60-70-х годов, но ленинградцам тоже была свойственна устремленность к глобальности. Об этом красноречиво говорит название труда Б.Г.Ананьева «Человек как предмет познания». Ананьев, считающийся основоположником синтетического человековедения, пытался экспериментально обосновать взаимодействие социальных, биологических, педагогических факторов в формировании любых психических проявлений человека. Любопытен интерес Ананьева к идеям Тейяр де Шардена, который видел свое призвание в переустройстве христианского вероучения в соответствии с требованиями науки.

Представители Ленинградской школы, отчасти в силу идеологических причин, особенно не оттеняли теоретический контекст (нередко неофрейдистский), в рамках которого зародились используемые в практической работе методы. Опыт зарубежной психологии ассимилировался не вполне дифференцированно, обычно под знаменателем системного подхода, что вызывало справедливую критику московских коллег в отсутствии концептуальной последовательности.

Казусы в оценке выдающихся психоаналитиков проще всего объяснять внешними препонами, довлеющим влиянием марксистско-ленинской идеологии. Так и делают некоторые из тех, кто недавно видел в учении Фрейда чуть ли не идеологическую диверсию, а сегодня поет ему аллилуйю и уже марксизм объявляет псевдорелигией и мифом. В свою очередь с научно-исторической точки зрения совершенно несостоятельны попытки истолковывать леонтьевские рассуждения о смыслообразовании в духе экзистенциальной и гуманистической психологии. Первоисточники показывают, что такие марксистские мыслители, как Л.С.Выготский и А.Н.Леонтьев, сами инициировали анализ психологических знаний прежде всего с философских и политических позиций, они во многом способствовали формированию идеологического запроса и в последующем порой становились пленниками собственных заблуждений. Мы не случайно называем этих ученых мыслителями, потому что область их научной деятельности не просто четко выделить. На самом деле синтетическая направленность со всеми плюсами и минусами имеет некоторые истоки в истории отечественной мысли, в ментальности крупных ее представителей. Известный мыслитель В.С.Соловьев был одновременно философом, поэтом, публицистом. Он предпринял попытку «великого синтеза» христианского платонизма, немецкого классического идеализма и научного эмпиризма. На пороге XX века прославился оригинальностью мыслитель-утопист Н.Ф.Федоров. Высшая цель науки, по Федорову, воскрешение предков («отцов»). Путь к воскрешению он видел в овладении силами природы, переустройстве человеческого организма, управлении космическими процессами. Сила этих мыслителей — в комплексном рассмотрении явлений окружающего мира, стремлении осмыслить мир в его целостности, слабость — в неоправданном смешении богословия, философских построений и научных теорий. В ошибках отношения к психоанализу тоже ярко проявился своеобразный синкретизм. Обращает внимание обилие в трудах ведущих психологов эпитетов: общий, обобщение, большой и т.п. Может быть, именно желание преодолеть подспудную склонность к чрезмерному синтезу рождает бесконечные споры о сходстве, различии и иерархии понятий индивид, характер, личность, индивидуальность, делает столь актуальным и мучительным определение психологами своего предмета.

Когда общество испытывает катаклизмы, находится в состоянии становления и переустройства, возрастает восприимчивость к разного рода идеям о мировом порядке, предназначении человека, смысле жизни. В умонастроениях людей, как в подростковом возрасте или при психическом нездоровье, сочетаются категоричность и легковерие, догматизм и нигилизм, стремление к самоопределению и слепое следование моде. Вполне закономерно поэтому, что появление с середины 80-х годов потока произведений зарубежных психологов неофрейдистской ориентации, всевозможных альманахов тестов вызвало огромный энтузиазм и в известной степени оттеснило труды отечественных авторов. Вопреки всей предшествующей системе обучения сразу обнаружилось множество специалистов в области психоанализа, в том числе среди выпускников ведущих университетов, их теперь не меньше, чем экстрасенсов и колдунов в период парапсихологического бума. Психоаналитические услуги предлагаются по широкому спектру вопросов, включая рекомендации по урегулированию политических конфликтов; открылись учреждения психоаналитического профиля. Одни специалисты дают гарантию избавления от наркомании методом «пробуждения Кундалини», другие готовы взяться за излечение от психоза с помощью метода С. Грофа. Безусловным подтверждением компетентности считается двухмесячная или тем более годичная стажировка в США. При этом заверения в исцелении страждущих служат не только рекламным целям, новоявленные адепты зачастую искренне уверены в своем всесилии.

Особый интерес, понятно, вызывают труды авторов, прежде всего выделяющихся претензией на переворот существующей научной методологии, очаровывающих безаппеляционностью утверждений о полном разрешении кардинальных проблем психологии, вокруг которых до сих пор вращаются сюжеты научной фантастики. В книге «Духовный кризис» (1995), изданной под редакцией С.Грофа, он пишет: «Когда начались многочисленные опыты с разного рода образами и символами, описанными Юнгом как коллективное бессознательное, а также изучение эпизодов явно мистической природы, то появились убедительные доказательства идей Юнга и бесспорные подтверждения мистических учений, как восточных, так и западных». Как известно, свои выводы основоположник трансперсональной психологии делает на основании переживаний людей, находящихся под воздействием психоделических веществ (ЛСД). В монографии «За пределами мозга» (1992) интерпретация этих переживаний Грофом принимает радикальную форму: «Многие сообщают о ярких фрагментах опыта на клеточном уровне сознания, что отражает, по-видимому, их существование в форме спермы или яйцеклетки во время зачатия. Иногда регрессия идет еще дальше, и у индивида возникает убедительное чувство повторного проживания эпизодов из жизни биологических предков или даже погружения в общий фонд коллективной и расовой памяти. Иногда люди под воздействием ЛСД сообщают о переживаниях, в которых они отождествляются с различными животными, или у них возникает отчетливое чувство оживления воспоминаний их существования в предшествующем воплощении». Для Грофа, таким образом, представляется абсолютно доказанной не только фрейдовская теория, но и система взглядов Юнга. Остается только усомниться в благотворном влиянии такой категоричности Грофа на его последователей.

Казалось бы, отношение к психоаналитическим учениям в России окончательно определилось. В одном из последних учебных руководств «Введение в психологию» (1995) видный психолог А.В.Петровский дает следующую оценку достижениям психоанализа: «В результате построения психоаналитических и других теорий личности психология обогатилась огромным числом понятий, продуктивных исследовательских методик и тестов. Им она обязана обращением к области бессознательного, возможностями осуществления широкомасштабной психотерапевтической практики, усилением связей между психологией и психиатрией и другими значительными продвижениями, обновившими область современной психологии». Учебные программы стимулируют теперь овладение опытом мировой психологической науки вместо воспитания пристрастия к придумыванию универсалий и перетолковыванию понятий. Тем не менее сегодня психоанализу и родственным концепциям, как и в 20-е годы, опасность угрожает, выражаясь языком Л.С.Выготского и А.Р.Лурия, не столько со стороны врагов, сколько со стороны многочисленных друзей. Внедрению современных зарубежных теорий в практику зачастую сопутствуют поспешность и максимализм, при которых их приложение приобретает карикатурный характер. Следует учиться не отождествлять желание исповедовать определенные идеи с умением их экспериментально проверять и, тем более, применять на практике. Этим диктуется необходимость издания на русском языке наряду с трудами классиков психоанализа работ ученых, воззрения которых сформировались в недрах психоанализа, но отличаются взвешенностью и чужды необузданному восторгу.

Монография Джералда Блюма «Психоаналитические теории личности» вполне отвечает назревшему требованию. Автор, профессор Мичиганского университета, заявляет о себе как о горячем приверженце психоанализа, по его мнению, самого перспективного направления в изучении личности, однако он не порывает с традицией академической науки и настаивает на тщательной всесторонней проверке каждой психоаналитической концепции со всей строгостью, предъявляемой к доказательству теорий. На основании сотен экспериментальных психологических исследований и многих работ антропологов, накопленных уже в сороковые и пятидесятые годы, Блюм сопоставляет достоинства и недостатки различных ответвлений психоанализа. Не все положения психоанализа, как следует из монографии, оказываются в равной степени достоверными, и далеко не все легко подвергнуть проверке, впереди годы научных изысканий.

Для отечественного читателя-психолога книга показывает, насколько высокие требования предъявляются к научной теории, прежде чем она войдет в фонд мировой науки, станет руководством в практике, и в то же время автор демонстрирует широкие возможности исследований в рамках психоаналитической парадигмы. Структура изложения материала представляет собой наглядный пример реализации принципа проблемного обучения, что делает монографию хорошим учебником. Блюм красноречиво показывает, что успех в поиске истины достигается не идеологическими заклинаниями и не путем слепого копирования даже лучших теорий, а в результате трудной и долгой творческой работы.