Часть II: ПСИХОЛОГИЯ САМОУБИЙСТВА


...

Глава 4. ПОТРЕБНОСТЬ НАНЕСТИ УДАР ПЕРВЫМ: СЛУЧАЙ БЕАТРИС БЕССЕН

Как-то я оказался весьма заинтригован просьбой одного моего коллеги, который хотел, чтобы я осмотрел и дал оценку состоянию одной из его пациенток, несмотря на то, что она вскоре после консультации собиралась уехать из города и возвратиться к занятиям в колледже. Таким вот образом я и познакомился с исключительно интересным человеком, Беатрис Бессен — привлекательной, стройной и элегантно одетой молодой женщиной. В общении она не проявляла явной враждебности, но в ней ощущался мятежный порыв; не занимаясь напрямую иконоборчеством, она вместе с тем не признавала никаких авторитетов; не будучи отстраненной или дерзкой с людьми, она не казалась кем-либо увлеченной и ее никто не впечатлял. Прямо у себя в кабинете я попросил ее заполнить «Опросник душевной боли». Когда она передала мне заполненный бланк, я сразу же понял (в этом может убедиться и читатель, обратившись к Приложению А), что сидевшая передо мной женщина переживает глубокое страдание. Интенсивность своей душевной боли по 9-балльной шкале она оценила в 8 баллов. Оказалось, что ранее она уже предпринимала попытку к самоубийству. Ее личности были присущи выраженные потребности в порядке, убежище и мире, на который можно положиться. Однако самой интенсивной ее потребностью, порожденной страхом и тревогой, являлось стремление первой отвергать-других людей, которые, возможно, в будущем могли бы отвергнуть ее. Она являла собой типичный, хотя и редкий случай человека, которого более всего ранила собственная потребность в противодействии.

Перед тем как продолжить рассказ о Беатрис, я хочу еще раз рассмотреть список всех потребностей, их первостепенность в психологической драме каждого из трех моих пациентов. Как было видно из главы 2, душевная боль Ариэль в первую очередь вызывалась потребностью в получении поддержки, любви. Страдание, испытываемое Беатрис, было обусловлено совершенно иными факторами. В свою очередь, характеристика потребностей у Кастро Рейеса, третьего нашего героя (история которого представлена в главе 6), отличается от предшествующих случаев.

Какие же из психологических потребностей чаще всего имеют непосредственное отношение к самоубийству? Пожалуй, самым общим и в то же время удачным ответом является следующий: самоубийство связано не столько с конкретным содержанием той или иной потребности, сколько с интенсивностью фрустрации любой потребности, которая для функционирования данной личности является основной. И, естественно, практически всегда речь идет не об одной потребности. Однако я не хотел бы усложнять эту книгу описанием множества потребностей и их сочетаний. Поэтому для большей ясности изложения и обобщения своих мыслей я помечал в каждом из трех приведенных случаев одну преобладающую, самую явную потребность, вокруг которой сосредоточивалась фрустрация. Рассуждая теоретически, можно сказать, что к самоубийству ведет не та или иная потребность, а фрустрация, блокирование, неполное удовлетворение или напряжение, связанные с удовлетворением конкретной, чрезвычайно важной для человека потребности. Именно фрустрация и вызывает невыносимое эмоциональное напряжение.

Итак, после нашей беседы Беатрис уехала в колледж, на прощание пообещав написать и прислать мне подробную автобиографию. К тому времени у меня уже сложилось достаточно ясное представление о ее личности, и моя непосредственная задача состояла в том, чтобы донести его до ее психотерапевта — что я и сделал.

Отношение Беатрис к родителям изменилось, когда ей не исполнилось и 10 лет. Внезапно она поняла, что в семье дело идет к разводу. И в ее глазах родители немедленно стали ненадежными и недостойными доверия. В дальнейшем она распространила этот взгляд на окружающий мир в целом, который стал для нее угрожающим и опасным. Необычным в случае Беатрис было то, что она первой взяла на себя инициативу противодействия и отторгла свою семью прежде, чем родные, по ее мнению, бросили бы ее — худший из возможных сценариев самоосуществляющегося пророчества44. Таким образом, она очутилась в ситуации своего рода психологического сиротства, которое имело еще и ту отличительную особенность, что наступило по ее личной инициативе. Следствием этого явилось возникновение и длительное сохранение трагического стиля поведения. Воспользовавшись сценарием «первого удара» однажды, она так и не смогла избавиться от искушения воспроизводить его в своей жизни вновь и вновь. Этот разрушительный психодинамический стереотип в дальнейшем проявился в невротическом расстройстве аппетита, ее исходная неприязнь к матери и отцу (и их супружескому союзу) превратилась в глубокое, витальное недовольство собой, с которым она уже не могла справиться собственными силами.

Потребность в противодействии представляет собой интересное сочетание нескольких основных психологических потребностей человека и встречается не часто. Г. Мюррей в своей книге «Исследования личности» описывает ее следующим образом:

[Потребность] справиться или компенсировать неудачу борьбой и повторными усилиями; сглаживать унижение, обиду или отвержение со стороны других людей путем возобновления (или усиления) своей собственной активности; стремление преодолевать свою слабость, подавлять страхи, отвечать на оскорбление действием; такая активность позволяет поддерживать на высоком уровне самоуважение и гордость. Противодействие одновременно связано с потребностями в достижении и неприкосновенности, то есть защите своего психологического пространства от постороннего вторжения. В нем присутствует решимость победить, гордость, автономия, воля к борьбе и усилиям. Склонный к противодействию человек является решительным, целеустремленным, упорным, бесстрашным, настойчивым, любит пускаться в приключения и прилагать немалые (ко в некоторых случаях скрытые) усилия; успешно справляется с травмирующей ситуацией или охотно мстит за оскорбление; нарушает запреты только ради того, чтобы доказать, что это возможно; обязательно вовлечен в какие-то виды деятельности с тем, чтобы избежать предполагаемых обвинений в неопытности.

Этот человек может вполне подтвердить верность по отношению к себе следующих высказываний: «Если у меня неприятности, я стараюсь во всем разобраться сам. Если я получаю плохие известия, то скрываю свои чувства, делая вид, будто мне все безразлично. Я скорее стремлюсь навстречу неприятностям, чем их избегаю. Иногда мне кажется, что я все должен делать только сам. Мне не нравится, если интересуются моим здоровьем или настроением. Я предпочитаю обойтись без чего-нибудь, чем просить других об услуге. Я преимущественно настроен самостоятельно справляться со своими страхами и слабостями».

Будет не совсем точным именовать действия Беатрис противодействием; они являлись скорее предваряющими, чем ответными. Их можно было бы назвать предупредительными. Она не отражала чужой удар, а первой наносила свой, подобно военачальнику, атакующему противника. Она шла в наступление, стремясь поразить соперника прежде, чем он нападет на нее. Нам не ведомо, насколько этот стиль поведения был реально необходим ей в возрасте 8 или 10 лет и до какой степени он сам по себе обострил ситуацию. Но мы прекрасно понимаем, что именно он сделал ее несчастной и послужил толчком к появлению суицидальных тенденций. Как бы там ни было, картину позволяет понять прежде всего ее преувеличенная и искаженная потребностью в предупредительных ударах с целью отвергнуть других до того, как они отвергли (или не отвергли) ее.

В детстве, когда Беатрис было немногим более 10 лет, основной невысказанный ею силлогизм звучал приблизительно следующим образом:

Большая посылка: Я должна отыскать хоть кого-нибудь в этом мире, на кого можно полностью положиться.

Меньшая посылка: Я не могу полагаться отдельно на мать и на отца, или на них вместе взятых.

Заключение: Поэтому, к сожалению, я вынуждена рассчитывать лишь на саму себя. По этой причине мне следует разорвать отношения с родителями. И лучше, если я брошу их первой, чтобы им не удалось бросить меня; лучше опередить других и совершить с ними то, что они могли бы сделать со мной. Значит, в итоге остается только я и мое тело. Для меня оно представляет собой отчасти друга, а отчасти — врага-родителя. Очевидно, я могу начать контролировать себя (и других) путем овладения своим телом. Оно является единственным доступным для меня рычагом, с помощью которого я могу влиять на мир, своего рода реостатом, работу которого мне по силам регулировать, усиливая или уменьшая его мощность. Контролируя свое тело — я в состоянии поправиться или похудеть, скажем, на 15 фунтов, — я могу контролировать и свою жизнь. Ну, а если она станет невыносимо болезненной — то я могу и совсем ее выключить.

Через несколько месяцев после нашей первой встречи, когда в колледже наступили каникулы, я вновь увиделся с Беатрис и провел исследование с помощью «Теста тематической апперцепции (ТАТ)» Мюррея (Murray, 1935). Он состоит из набора фотографий, на которых в большинстве случаев изображены двое людей; при этом социально-психологическая ситуация, в которой они находятся, не совсем ясна. Обследуемый должен составить рассказ о том, что думают, чувствуют, чем занимаются персонажи и что именно происходит на каждой фотографии.

Г. Мюррей считал, что ТАТ «…основан на хорошо известном факте, что человек, пытаясь объяснить некую сложную социальную ситуацию, склонен столько же рассказывать о себе, сколько и о феномене, на котором сосредоточено его внимание. Перед внимательным, умеющим слушать интерпретатором при этом раскрываются вполне конкретные, действующие внутри человека силы и переживания — желания, страхи — а также сознательные и бессознательные проявления фантазий». Иными словами, ТАТ позволяет человеку проецировать свои бессознательные стили восприятия окружающего, или привычные способы «видения мира».

Вот как выглядит комментарий Беатрис к картине ТАТ, изображающей мальчика, который рассматривает лежащую перед ним на столе скрипку:


Здесь изображен мальчик. По-моему он о чем-то соскучился. Или о ком-то. Возможно, эта скрипка вызывает у него какие-то воспоминания. Вот он смотрит на лежащий перед ним инструмент, и у него в памяти всплывают картины прошлого. Может, он тоскует по человеку, который некогда играл на ней, например, другу, учителю, одному из родителей, брату или сестре. Он разглядывает скрипку, и ему очень недостает человека, игравшего на ней; но затем он встанет и займется своими привычными делами. Она досталась ему в память о ком-то, кто уже никогда не сыграет на ней…



Я пришел к выводу (которым поделился с ее психотерапевтом), что в ее комментариях имелись некоторые необычные индивидуальные особенности, а именно: исключительная сосредоточенность на людях, которых на картине не было, этакое присутствие отсутствующих. В составленном ею рассказе ярко проявлялось чувство потери и тоска о том (и о тех), чего (и кого) не было в ее жизни. Некоторые ее слова звучали до боли печально и горько. Ключевыми являлись глаголы «скучает», «тоскует». В ее истории ребенок был покинут — и рассказчица в жизни перенесла психологические утраты.

На другой картине ТАТ был представлен юноша, сидевший напротив пожилого мужчины, который, судя по всему, старался отстоять свою точку зрения в споре. Вот что сообщила Беатрис по поводу этой фотографии:


Двое мужчин слушают историю, которую повествует им третий человек, которого нет на снимке. Юноша пристально вглядывается в рассказчика, очень внимательно слушая его, а пожилой человек смотрит на юношу, стремясь уловить его выражение лица и реакцию, вызванную рассказом. Возможно, ему уже известно его содержание. Может, это говорит жена старика, а он, заранее зная, о чем пойдет речь, ожидает реакции юноши.



Мои мысленные комментарии к рассказу Беатрис: здесь вновь основное действующее лицо остается «за кадром» — вне пределов съемочной площадки, за кулисами, и к нему отсутствует непосредственный доступ. Кроме того, следует отметить любопытную привычку Беатрис искать ответы и ключи к пониманию ситуации в выражении лиц людей; ощущается также некоторое чувство растерянности и неуверенности в том, каковы общепринятые стандарты. Этот рассказ подтверждает прежний вывод об окольном, искаженном и отклоняющемся характере ее стиля восприятия действительности.

Во время нашей третьей встречи, состоявшейся через полгода после предыдущей, Беатрис, наконец, вручила мне свою автобиографию, ключевыми переживаниями которой были горечь и ожесточение. Далее она приводится дословно, за исключением разве что нескольких слов.


Мое раннее детство проходило прекрасно, я росла на окраине города, в жилом районе, который в те времена считался относительно безопасным. Подобно большинству детей, я обладала верой в себя. Начиная с 10 лет, мои воспоминания становятся особенно отчетливыми и острыми. Именно тогда я каким-то образом пришла к убеждению, что мои родители рано или поздно разведутся. Поэтому мне нравилось читать книги о брошенных детях разведенных родителей. Когда я об этих мыслях рассказала маме, то она заверила, что они с папой вовсе и не собираются расставаться. Ну, а через три года она все-таки оставила отца.

Психология bookap

В возрасте десяти лет, как бы очнувшись ото сна, я вплотную столкнулась с ужасами мира. Волшебная невинность детства покинула меня, и я с головой погрузилась в пучину оборотной стороны жизни. Я поняла, что никоим образом не защищена от чудовищной боли, и прекрасно отдавала себе отчет в том, что моя семья вскоре разрушится, и поэтому первой стала отстраняться от нее. К тому времени, когда мама с папой перестали скрывать свои истинные намерения, я уже настолько отдалилась от них, что их развод не произвел на меня практически никакого впечатления. Мой старший брат сильно переживал, плакал, а мне казалось, что он просто проявляет слабость. Я сохраняла близость лишь с друзьями, совершенно не рассчитывая на способность семьи поддержать меня.

Бракоразводный процесс начался, когда я поступила в среднюю школу, и длился целых два уродливых года; все это время родители, как малые дети, дрались за али менты и пенсионное обеспечение. В школе у меня появилось гораздо больше возможностей уходить от «семейной» жизни (я даже стала применять само слово «семья» в расширенном, вольном смысле, поскольку теперь именно друзья стали для меня настоящей семьей, а члены семьи — просто кровными родственниками). Я охотно занималась в театральном кружке и играла в оркестре, исполнявшем рок-н-ролл.

В душе мне очень хотелось остаться с отцом, но я понимала, что это обидит мать. Прискорбно, что отец слишком уж опирался на меня, еще ребенка, он открыто признавался в своих мыслях о самоубийстве или в том, что все больше и больше выпивает. Выслушивая его излияния, я была благодарна ему за то, насколько он доверяет мне, но потом долго носила в себе явно непосильный груз вины и печали, связанный с душевным состоянием отца.

Психология bookap

В школе происходило много хороших и интересных событий, но всех их было недостаточно, чтобы отвлечь меня от возраставшей ненависти к самой себе. К 15 годам почти все силы у меня уходили на то, чтобы сражаться со своими чувствами, но я, к сожалению, не понимала, что со мной происходит. Отчетливо помню, как я пыталась объяснить свое состояние друзьям, а они лишь недоверчиво качали головами, слушая рассказ о моем падении в черную разверстую пропасть и утверждения, что жизнь является совершенно бессмысленной; они просто не могли понять этих странных, очевидно болезненных мыслей.

Как только до меня дошло, что и в своих мыслях я тоже совершенно одинока, я перестала ими делиться. Я опасалась, что схожу с ума, и не хотела, чтобы кто-нибудь узнал об этом, поэтому начала подражать поведению своих «нормальных» подруг, «надевая» на лицо улыбку, где бы ни находилась. Кроме того, в тот самый год мой брат уехал учиться в колледж, находившийся в другом штате, оставив меня наедине с теми бренными останками, что именовались нашей семьей. Я до сих пор не могу простить ему этого бегства от ежедневного адского пламени ссор, которое в его отсутствие разгорелось с новой силой. А мне все это предстояло слушать и терпеть.

В то время, хотя я стремилась довольно редко бывать в домах как матери, так и отца, мне казалось необходимым придумать нечто, что отвлекло бы меня от гнета постоянных семейных скандалов. Решение пришло от парня, с которым я встречалась и думала, что люблю. Он как-то сказал, что мне неплохо бы похудеть фунтов так на пять. Я поверила ему, поскольку очень хотела разобраться, отчего у меня так плохо на душе и, возможно, исправить положение. Имея рост 5 футов 4 дюйма (160 см) и вес 120 фунтов (54 кг), я начала придерживаться диеты. Она и в самом деле дала мне многое, к чему я так стремилась: внимание, контроль, уверенность в себе и ощущение порядка. Тогда я и не предполагала, что все закончится серьезным расстройством аппетита, анорек-сией, которой я страдаю по сей день.

Парень же, совет которого послужил толчком к развитию у меня анорексии, на следующей неделе решил, что настало время прекратить наши встречи. Внезапно он прервал все отношения со мной. Сразу после этого разрыва меня буквально захлестнули волны боли, разлившейся по моему телу. Никогда до этого я не испытывала такой ужасной боли, и не представляла, как можно с ней справиться. Дома, в полнейшем одиночестве, я в панике металась по комнатам, терзаемая водоворотом чувств, бурливших в моем теле. Все кончилось тем, что я, взяв кухонный нож, изрезала себе все руки. Возникшая физическая боль, очевидно, помогла мне отвлечься от душевных страданий, кроме того, я беспокоилась о том, как бы не испачкать кровью ковер. Я отчетливо помню, что тогда мне хотелось умереть.

Оглядываясь назад, я понимаю, что тот день стал катализатором моего стремительного движения ко дну по спирали, которое поглотило всю мою оставшуюся юность. Я еще была в состоянии поддерживать видимость благополучия в школе и среди значимых для меня людей. В течение следующих двух лет никто, даже ближайшие подруги, не догадывались, что я переживала внутри. А между тем каждый вечер, перед тем как заснуть, я отчетливо представляла себе, что совершаю самоубийство. Меня преследовали мысли о смерти. Я снова и снова проигрывала в воображении сцены собственных похорон, каждый раз добавляя к ним новые детали. Я полюбила так называемую «готическую» музыку с мрачными, скорбными мелодиями, под которую читала трагически лирическую поэзию, посвященную утратам и смерти. Я даже начала сочинять стихотворения о бытии, Боге, человеческом предназначении и других философских вопросах. Однако ничто не приносило мне облегчения. По отношению к повседневным жизненным проблемам я становилась все более циничной, постоянно отдаляясь от своих чувств. Через какое-то время я полностью утратила способность чувствовать.

Свою чрезмерную дисциплинированность я использовала только для того, чтобы лишать себя пищи и элементарных удобств. Я чувствовала, что мне необходимо «страдать» для того, чтобы «заслужить» право ходить по улицам. Я пыталась употреблять наркотики, пропускала занятия в школе или спала в машине, сообщая родителям, что иду ночевать к подруге. Летом перед последним классом школы мне удалось достичь феноменально низкого веса. И тут подавленное настроение обрушилось на меня с новой силой. Тогда оно показалось мне чудовищем, гораздо больше и сильнее меня. Я устала, очень устала… и сдалась ему.

Психология bookap

Хотя я уже очень долго размышляла о самоубийстве, но еще не предпринимала к нему серьезных попыток. Наконец, поработав над его планом в течение трех месяцев, за неделю до моего семнадцатилетия я попыталась покончить с собой. Одной дождливой ночью, сидя в своей любимой машине, я вскрыла себе вены на запястьях большим ножом, недавно купленным для этой цели. Перед этим я подготовила магнитофонные записи со своими прощальными словами (решив, что предсмертная записка слишком банальна; мне хотелось быть оригинальнее) и оставила по одной кассете возле дверей двух своих ближайших подруг. Я серьезно была готова к смерти.

Теперь я понимаю, что умереть, вскрыв себе вены, совсем не так поэтично, как мне казалось, да и не так легко, как это представлялось. На самом деле из-за свертывания крови и потери сознания от таких ран достаточно трудно умереть. Ночь тянулась невыносимо долго, а я без конца занималась тем, что вновь и вновь вскрывала упрямые вены, кровотечение из которых каждый раз упорно прекращалось. Несмотря на это, я проявляла завидное терпение и настойчивость, представляя себя сумасшедшим хирургом со скальпелем в руке, и продолжала наносить себе все новые порезы. Так длилось более часа. Это остервенелое сражение со своим телом за смерть было для меня неожиданностью; не выдержав тяжелого боя, я в конце концов лишилась сознания.

Но к своему большому сожалению, вскоре я очнулась там же, в машине, по-прежнему живой, и так же испытывая боль. Вокруг ничего не изменилось, разве что мои запястья сильно саднили. Теперь я не представляла, что делать. Тогда, заведя мотор, не различая дороги и едва удерживая руль в руках, я направилась к месту своего предполагаемого захоронения.

Психология bookap

Следующие три дня я провела в машине в состоянии шока. У меня почти не сохранилось воспоминаний об этом периоде. Последние два доллара я потратила на то, чтобы купить себе кое-какой еды в придорожном кафе. У меня не было с собой сменной одежды, и я не представляла, каким образом скрыть покрывавшую меня с головы до пят засохшую кровь, поэтому я не выходила из машины, просто сидела в ней, совершенно ничего не предпринимая. У меня не было никаких мыслей.

Наконец, я решила съездить к одному своему близкому другу, который жил неподалеку от меня, и спросить у него совета, что делать дальше. За год до этих событий он пытался повеситься, и я подумала, что он сможет помочь мне. Но перед тем как ехать к нему, мне все же захотелось принять душ, и я решила ненадолго зайти к отцу, чтобы воспользоваться ванной. Мне и в голову не приходило, что он может не пойти на работу. Только подойдя к дому, я заметила его машину и тут же попыталась незаметно скрыться, удивившись его присутствию.

Но как раз в эту минуту отец выглянул в окно и увидел меня. Он опрометью выскочил из дома и догнал меня. Теперь я почему-то была уверена, что меня посадят в тюрьму. Вместо этого, собрав кое-какие вещи и куда-то позвонив, он отвез меня в психиатрическую больницу. В подростковом отделении я провела безвыходно три с половиной месяца. Там я познакомилась с ребятами, у которых были очень сходные переживания. Меня лечили миллионом способов. А я, между тем, снова предприняла суицидальную попытку, разбив в своей палате лампочку и воспользовавшись ее осколками, чтобы перерезать себе вены. И все же следует признать, что в целом опыт пребывания в больнице был положительным. На довольно длительный промежуток времени я оказалась удаленной от моего «семейного» окружения, и этого было для меня достаточно, чтобы взглянуть на свое положение со стороны. Кроме того, мне удалось познакомиться и узнать других людей, которые находились в таком же отчаянии, как и я. Все же к концу я не была полностью «здорова». Меня выписали из больницы «вопреки совету врачей», поскольку отец не захотел больше платить значительные суммы денег за лечение, кроме того, он внял широко распространенному негативному общественному мнению по отношению к психиатрическим больницам. На следующий день после выписки у меня возник первый настоящий приступ обжорства (пароксизм булимии), и я после нескольких месяцев больничной пищи в один миг опустошила отцовскую кухню. А еще через день снова села на диету.

Психология bookap

Хотя я и почувствовала себя лучше, но глубинные причины моей подавленности еще нуждались в разрешении. Я больше не проводила вечера, планируя свои собственные похороны; вместо этого я тщательно разрабатывала диетическое меню и план физических упражнений на завтра. Последнее полугодие выпускного класса (я не отстала от своих одноклассников, занимаясь в больнице по школьной программе) я провела попеременно то соблюдая диету, то предаваясь обжорству. Мой вес, соответственно, раз сто то понижался, то повышался на одни и те же пятнадцать фунтов (7 кг).

Когда мне исполнилось 18 лет, я решила продолжить учебу в колледже и совершила, очевидно, разумный выбор. Избавление от хаоса домашней жизни, а также от суеты большого города очень помогло мне. Мало-помалу у меня появились новые друзья и подруги. Конечно, нельзя сказать, что у меня все было отлично. Проблемы с аппетитом приняли новые формы, приводя к чрезмерному приему слабительных и перееданию в течение двух первых лет, а затем к резкому ограничению в пище, сопровождавшемуся значительной потерей веса, на последних двух курсах. Время от времени я посещала группы самопомощи для людей, страдающих булимией и анорексией, но никогда не проходила индивидуальной психотерапии, так как после ее интенсивного курса в больнице у меня остались опасения, что окончательное разрешение проблем невозможно.

В эти сравнительно спокойные годы, проведенные в колледже, самоубийство все же продолжало существовать в моей жизни. Самым ярким проявлением сохранившихся у меня скрытых суицидальных тенденций были проблемы с аппетитом, которые на каком-то уровне представляли собой попытку исподволь покончить с собой. Менее явные признаки состояли в том, что я продолжала писать на удивление мрачные стихотворения и моментально принималась думать о самоубийстве, если сталкивалась с любой трудной проблемой в жизни. Таким образом, самоубийство сохранялось для меня в качестве возможного варианта решения проблемы. Как ни странно, это порождало во мне чувство большей безопасности. Видимо, моя болезненная логика так и не изменилась, хотя я и вышла из подросткового возраста.

На первом курсе мои богатые сокурсники, с которыми я поддерживала отношения, уехали на год для учебы за рубеж, и я осталась в колледже практически одна, без друзей. Вновь и вновь ко мне приходили мысли о самоубийстве. Я практически ничего не ела и почти все время спала. Наконец я призналась маме, что вновь помышляю о самоубийстве, и она, пригрозив госпитализацией, настояла на посещении психиатра. Из его кабинета я вышла, держа в руках рецепт на антидепрессивное средство, называвшееся «Прозак»45.

Он на какое-то время стал для меня маленьким чудом. Поскольку с 16 лет я периодически употребляла наркотики, то и теперь было заманчиво каждое утро глотать небольшую бело-зеленую капсулу. Я надеялась, что в ней ' содержалось мое «исцеление», спасение от испытываемой боли. Я, видимо, являлась идеальным объектом для приема «Прозака», особенно если учесть тот факт, что одним из его немногих побочных действий было подавление аппетита. О, радость! Психиатр оказался совершенно прав! Двадцать миллиграммов препарата в день — и я вновь, не испытывая особых затруднений, могла посещать занятия, заводить новые знакомства, избегать переедания и не запираться в своей комнате по целым дням, У меня появились новые друзья, и я совершенно перестала думать о самоубийстве. Но тем не менее, в течение пяти месяцев так сильно похудела, что врачу колледжа пришлось вновь поставить мне диагноз нервной анорек-сии. Сейчас, все еще принимая «Прозак», но так и не совладав с анорексией, я, по крайней мере, избавилась от обещанной мне по два доллара за таблетку эйфории.

Психология bookap

Завершающий год учебы в колледже был для меня, видимо, самым лучшим. В то время анорексия не слишком досаждала мне, а настроение улучшилось настолько, что я смогла ощутить удовольствие от жизни. На протяжении нескольких месяцев я даже позволяла себе думать, что «излечилась», и боль, изнурявшая меня последние десять лет, наконец, ушла. Но по мере приближения конца учебного года я стала все больше спать и все меньше есть. После целого года благополучия мое состояние вновь начало явственно ухудшаться.

Сейчас я уже окончила колледж. Вернулась домой и живу с отцом. После завершения испытательного срока меня приняли на постоянную работу. Кроме того, мне предложили продолжить образование, но я отложила эту возможность на один год. Недавно я поняла, что не испытываю желания провести оставшуюся жизнь, лишь скользя вверх и вниз вдоль оси психического заболевания. Очевидно, мне стоит наконец разобраться с теми проблемами, которые так и остаются неразрешенными еще со времени пребывания в больнице.

Хотя будущее представляется мне неплохо распланированным и налаженным, мне страшновато, да и не хочется сейчас тратить целый год на что-то другое, кроме работы. Тем не менее, какая-то часть моего Я продолжает взывать о помощи. И я не могу игнорировать этот зов. После возвращения домой проявления анорексии у меня значительно усилились, и я понимаю, что моему здоровью угрожает серьезная опасность. В моем случае ограничение в приеме пищи вызвано не естественным желанием выглядеть элегантной и худощавой, а стремлением к смерти, которое так и не оставило меня до сих пор.

Для всех выпускников колледжа совершенно естественно размышлять о том, что они собой представляют и как будет складываться их жизнь дальше. Однако эмоциональную бурю, которую я чувствую в своей душе, никоим образом нельзя объяснить «нормальными» размышлениями о жизни. В то время как мои подруги при аналогичных раздумьях жалуются на трудности, могут немного поплакать, слегка расстроиться или растеряться, я стараюсь уговорить себя умереть от голода. И моя логика без сопротивления продолжает принимать эти мысли, поскольку я все еще боюсь не справиться с теми потоками боли, которые, по всей видимости, поджидают меня в укромных уголках души. Во многих отношениях я продолжаю оставаться той же пятнадцатилетней девчонкой, мечущейся по дому в поисках способа избавиться от совершенно невыносимой боли. И самым сильным моим душевным порывом по-прежнему остается желание схватить первый попавшийся нож и полосовать себя.





С самого начала общения с Беатрис я размышлял о соотношении ее психологических потребностей и оценивал ее состояние прежде всего с этой точки зрения. Наиболее выраженными я считал у нее потребности в противодействии, автономии, неприкосновенности и понимании. Именно в них наиболее полно отражалась ее достаточно независимая, отчужденная, непокорная, смелая и энергичная натура.

Сочетание этих четырех потребностей создает яркую индивидуальность Беатрис. Ее, к примеру, невозможно спутать с Ариэль, пытавшейся совершить самосожжение. В силу этого и взаимодействие с каждой из этих молодых женщин следовало строить по-разному. Описание возможных психотерапевтических подходов в каждом из этих приведенных случаев я отложу до 4 части этой книги.

Практически всю жизнь Беатрис находилась в состоянии бесконечной войны со своими родителями. Но, к несчастью, доспехи, в которые она облачилась, чтобы защититься от взрослых, оказались терзающей власяницей в первую очередь для нее. Эти размышления вызвали у меня в памяти последние строки из стихотворения американского поэта Элдера Олсона «Указания оружейному мастеру», которыми я счел необходимым поделиться с ее психотерапевтом:


Когда б сковал ты
Латы крепкой стали
Хранившие меня б
Не от врагов
Из дальней дали
А заслонившие меня внутри
Пусть временно и ненадежно
От вражьих стрел своих —
Страданья и печалих.


(Пер. А. Моховикова).


Беатрис как-то упомянула о своих домашних кошках какой-то особой породы, с которыми у нее сложились теплые и близкие отношения. «Нет ничего лучше, чем собственная мурлыкающая кошка», — заметила она.