Глава 7. Мозг — это спор


...

2

Приятно чувствовать уверенность. Убежденность утешительна. Желание всегда быть правым — опасный побочный эффект наличия такого количества конкурирующих участков мозга внутри одной головы. Несмотря на то что нейронный плюрализм является важным достоинством — человеческий мозг может анализировать любую проблему с множества различных точек зрения, — он также лишает нас уверенности. Вы никогда не знаете, какого участка мозга послушаться. Нелегко принимать решения, когда ваш мозг состоит из такого количества соперничающих между собой частей.

Вот почему уверенность в чем-то может приносить такое облегчение. Нормальное состояние мозга — бесконечные разногласия, в ходе которых различные ментальные области отстаивают собственную правоту. Уверенность вносит в эту внутреннюю какофонию согласие. Она позволяет вам сделать вид, будто весь мозг согласен с вашим поведением. Теперь можно не обращать внимания на надоедливые страхи и ворчливые подозрения, на статистические выкладки и неудобные истины. Уверенность означает, что вы не беспокоитесь о том, что не правы.

Притягательность уверенности встроена в мозг на очень базовом уровне. Это лучше всего видно на примере пациентов с расщепленным мозгом. (Это пациенты, перенесшие хирургическое вмешательство в области мозолистого тела — нервной ткани, соединяющей два мозговых полушария. Эта операция проводится редко — чаще всего для лечения неустранимых судорог.) Типичный эксперимент проходит следующим образом: с помощью специального аппарата разные наборы картинок мелькают в каждом из полей зрения пациента. (Наша нервная система устроена так, что вся информация о левом поле зрения посылается в правое полушарие, а вся информация о правом поле зрения — в левое.) Например, правое поле зрения видит картинку с куриной лапкой, а левое поле зрения — картинку с заснеженной дорожкой. Затем пациенту показывают множество картинок и просят выбрать ту, которая ближе всего связана с тем, что он только что увидел. Проявляя трагикомическую нерешительность, руки пациента с расщепленным мозгом показывают на два разных предмета. Правая рука показывает на курицу (это совпадает с куриной лапкой, которую видело левое полушарие), а левая рука показывает на лопату (правое полушарие хочет разгрести снег). Противоречивые реакции пациента выявляют внутренние противоречия в каждом из нас. Один и тот же мозг выдал два совершенно разных ответа.

Однако когда ученые просят пациента с расщепленным мозгом объяснить его странный ответ, происходит кое-что интересное: пациент умудряется придумать объяснение. «О, это просто, — заявил один пациент. — Куриная лапка подходит курице, и вам нужна лопата, чтобы вычистить курятник». Вместо того чтобы признать, что его мозг безнадежно запутался, пациент превращает свое замешательство в правдоподобную историю. Более того, ученые обнаружили, что, когда пациенты делали особенно нелепые заявления, они казались даже более уверенными, чем обычно. Это был классический случай гиперкомпенсации.

Конечно, самоуверенность пациента с расщепленным мозгом ошибочна. Ни на одной из картинок не было курятника, для которого пригодилась бы лопата. Однако столь сильная необходимость подавить внутренние противоречия — фундаментальная характеристика человеческого мышления. Даже несмотря на то, что человеческий мозг определяется всеми его функциональными элементами и разногласиями между ними, мы всегда испытываем необходимость отстаивать его целостность. В результате каждый из нас делает вид, что мозг находится в полном согласии с самим собой, даже если это не так. Хитростью мы добываем себе чувство уверенности.

В последнюю неделю сентября 1973 года египетские и сирийские армии начали концентрироваться вблизи израильской границы. Сообщения, перехваченные Моссадом, главным разведывательным органом Израиля, были зловещими. Артиллерия заняла наступательные позиции. Через пустыню прокладывались дороги. Тысячам сирийских резервистов было приказано явиться к месту прохождения службы. С Иерусалимских холмов люди могли видеть черный дым дизельных двигателей на горизонте, ядовитые выхлопные газы от тысяч сделанных в СССР танков. Дым приближался.

Официальным объяснением этой безумной военной активности были панарабские учебные маневры. Хотя президент Египта Анвар Садат за несколько месяцев до этого открыто заявил, что его страна «всерьез мобилизуется для возобновления военных действий», и объявил, что ради разрушения Израиля он готов «принести в жертву миллион египетских солдат», израильское разведывательное сообщество настаивало на том, что на самом деле египтяне не планируют нападение. Генерал-майор Эли Зейра, директор АМАНа, военной разведки Израиля, публично опроверг возможность египетского вторжения. «Я не верю в возможность арабской агрессии, — сказал Зейра. — Нам следует тщательно доискиваться их настоящих намерений, поскольку все, что можно получить от самих арабов, — лишь риторика. Слишком многие арабские лидеры хотят того, что далеко выходит за пределы их возможностей». Зейра был уверен, что скопление египетских войск было просто блефом, обманным маневром, цель которого состояла в том, чтобы повысить популярность Садата в стране. Он убедительно доказывал, что сирийское развертывание войск было лишь ответом на сентябрьские стычки между сирийскими и израильскими истребителями.

3 октября премьер-министр Израиля Голда Меир проводила очередное заседание кабинета, на котором присутство-

вали также главы израильской разведки. Во время этой встречи ей сообщили о масштабах арабской подготовки к войне. Она узнала, что сирийцы разместили на границе свои зенитные ракеты — раньше такого никогда не происходило. Кроме того, несколько бронетанковых дивизий Ирака были переведены в южную часть Сирии. Ее также проинформировали о том, что военные маневры Египта на Синайском полуострове не были частью официальных «учебных маневров». Хотя все согласились с тем, что это тревожные новости, общее мнение не изменилось. Арабы не готовы к войне. Они не осмелятся начать вторжение. Следующее заседание кабинета министров было назначено на 7 октября, на следующий день после Иом-Кипура, Судного дня.

Теперь очевидно, что Зейра и израильская разведка допустили чудовищную ошибку. Утром 6 октября египетская и сирийская армии — силы, эквивалентные Европейскому командованию НАТО — неожиданно атаковали израильские позиции на Голанских высотах и Синайском полуострове. Так как Меир издала приказ о всеобщей мобилизации только тогда, когда вторжение уже шло полным ходом, израильские военные силы были неспособны сдержать арабские армии. Египетские танки промчались по Синаю и чуть не заняли стратегически важный перевал Митла. До наступления ночи более 8000 египетских пехотинцев вошли на израильскую территорию. Ситуация на Голанских высотах была еще более страшной: 130 израильских танков пытались дать отпор более чем 1300 танков Сирии и Ирака. К вечеру сирийские танки оттеснили противников к Галилейскому морю, и израильтяне несли тяжелые потери. К месту сражения немедленно направили подкрепление. Если бы Голанские высоты пали, Сирия могла легко начать артиллерийский обстрел израильских городов. После трех дней сражений министр обороны Израиля Моше Даян сделал вывод, что шансы на то, что его народ выживет в этой войне, «очень низки».

Ситуация менялась постепенно. К 8 октября вновь прибывшие израильские подкрепления начали восстанавливать контроль над Голанскими высотами. Основные силы Сирии оказались разделены на две небольшие группировки, которые удалось быстро изолировать и уничтожить. К ю октября израильские танки пересекли «Пурпурную линию» — довоенную сирийскую границу. В дальнейшем они проехали около 40 километров вглубь страны, и этого было достаточно для того, чтобы начать артиллерийские обстрелы пригородов Дамаска.

Положение дел на синайском фронте было более тревожным. Первоначальная контратака Израиля, произошедшая 8 октября, обернулась полной катастрофой: почти целая бригада израильских танков была потеряна всего за несколько часов. (Генерал Шмуэль Гонен позже был наказан за «неспособность выполнить свои обязанности».) Кроме того, воздушные силы Израиля потеряли контроль над небом: советские зенитные установки СА-2 оказались гораздо более эффективными, чем ожидалось, и, как следствие, было сбито много израильских истребителей. («Мы летали как жирные утки, — сказал один израильский летчик, — а у них были охотничьи дробовики».) Следующие несколько дней прошли в напряженном ожидании — ни одна из армий не хотела рисковать, начав наступление.

Эта патовая ситуация разрешилась 14 октября, когда Садат приказал своим генералам наступать. Он хотел оттянуть на себя часть израильских сил от сирийцев, которые в то время боролись, защищая свою столицу. Однако массированное наступление египтян захлебнулось — они потеряли в сражении почти 250 танков, и 15 октября израильские войска начали успешную контратаку. Израильтяне нанесли удар в точку соединения двух основных египетских армий и смогли занять предмостное укрепление на противоположной стороне Суэцкого канала. Этот прорыв стал поворотным моментом в синайской военной операции. К 22 октября бронетанковая дивизия Израиля находилась в сотне миль от Каира. Приказ о прекращении огня вступил в силу через несколько дней.

Для Израиля радость окончания войны была приправлена изрядной толикой горечи. Хотя неожиданное вторжение удалось отразить и никакие территории не были потеряны, тактическая победа выявила удивительную хрупкость страны. Оказалось, что военное превосходство Израиля не было гарантией безопасности. Эта маленькая страна чуть не была уничтожена вследствие неудачной работы разведки.

После окончания войны правительство Израиля создало специальную комиссию для расследования «мехдаль», или «недосмотра», который предшествовал войне. Почему разведка не предвидела вторжения? Комиссия обнаружила потрясающее количество доказательств того, что нападение было неминуемо. К примеру, 4 октября АМАН выяснил, что в дополнение к стягиванию военных сил Египта и Сирии вдоль границы арабы эвакуировали советских военных советников из Каира и Дамаска. На следующий день после этого новые разведфотографии показали передвижение зенитных ракет на линию фронта и выход советского флота из порта Александрии. К этому моменту уже должно было быть ясно, что египетские войска не ведут тренировочную операцию в пустыне, а готовятся к войне.

Лейтенант Беньямин Шимон-Тов, молодой офицер разведки в Южном военном округе Израиля, был одним из немногих аналитиков, сумевших понять, что происходит на самом деле. 1 октября он написал служебную записку, в которой убеждал своего начальника рассмотреть возможность атаки арабов. Эта записка была оставлена без внимания. 3 октября он составил краткий документ, в котором перечислил все последние опасные действия Египта. Он утверждал, что вторжение на Синайский полуостров начнется в течение недели. Его начальник отказался передать «еретический» отчет высшим инстанциям.

Почему разведка так упорно сопротивлялась идее октябрьского нападения? После Шестидневной войны 1967 года Моссад и АМАН разработали важную теорию арабской стратегии, которую они назвали «Концепция». Эта теория в основном основывалась на секретной информации, поступавшей от одного-единственного источника в египетском правительстве. Он сообщал, что Египет и Сирия не будут рассматривать идею нападения на Израиль до 1975 года, когда у них наберется достаточное количество истребителей и пилотов. (Израильское воздушное преимущество играло ключевую роль в убедительной победе 1967 года.) «Концепция» также очень полагалась на линию Бар-Лева — ряд оборонительных позиций вдоль Суэцкого канала. Моссад и АМАН были уверены, что эти препятствия и укрепления сдержат бронетанковые дивизии Египта хотя бы на сутки, тем самым дав Израилю необходимое время на мобилизацию резервистов.

«Концепция» оказалось совершенно ошибочной. Египтяне были уверены, что их новые зенитные ракеты смогут противостоять военно-воздушным силам Израиля, им не нужно было больше самолетов. Пробить линию Бар-Лева оказалось несложно. Оборонительные рубежи в основном состояли из прессованного песка пустыни, и египетские войска смогли их уничтожить с помощью водометов. К сожалению, «Концепция» прочно укоренилась в стратегическом мышлении израильской разведки. До того как вторжение на самом деле началось, Моссад и АМАН настаивали, что никакого вторжения не будет. Вместо того чтобы сообщить премьер-министру, что ситуация на границе стала неопределенной и неоднозначной — никто точно не знал, блефуют египтяне или готовят нападение, — главы Моссада и АМАНа предпочли продолжить слепо верить в «Концепцию». Они были введены в заблуждение своей уверенностью, которая заставила их проигнорировать огромное количество противоречивых доказательств. Как отметил психолог Ури Бар-Ио-зеф в своем исследовании провала израильской разведки, «потребность в когнитивной защите заставила ведущих аналитиков, особенно Зейру, «зависнуть» на общепринятой точке зрения, согласно которой нападение считалось маловероятным, и стать невосприимчивыми к информации, которая указывала на его неминуемость».

Даже утром 6 октября, всего за несколько часов до того, как египетские танки пересекли границу, Зейра все еще отказывался признать, что мобилизация может оказаться необходимой. Только что пришла совершенно секретная телеграмма от надежного источника в египетском правительстве, предупреждающая о неизбежности вторжения, о том, что Сирия и Египет не блефуют. Меир устроила встречу с высшими военными чинами, чтобы оценить эту новую информацию. Она спросила Зейру, думает ли он, что арабские народы начнут нападение. Зейра ответил отрицательно. Они не посмеют напасть, сказал он премьер-министру. В этом он был уверен.

Урок Войны Судного дня состоит в том, что простого доступа к необходимой информации недостаточно. В конце концов, в распоряжении Эли Зейры было достаточно военных разведывательных данных. Он видел танки на границе, он читал совершенно секретные докладные записки. Его ошибка была в том, что он ни разу не заставил себя обдумать эти противоречивые факты. Вместо того чтобы прислушаться к молодому лейтенанту, он увеличил количество помех и крепко вцепился в «Концепцию». Результатом стало принятие плохого решения.

Единственный способ противодействовать склонности к уверенности — вызывать некоторый внутренний диссонанс. Мы должны заставлять себя думать о той информации, о которой думать не хотим, обращать внимание на данные, которые входят в противоречие с нашими укоренившимися убеждениями. Когда мы начинаем подвергать свое мышление цензуре, отключая те области мозга, которые противоречат нашим предположениям, мы в результате пропускаем важную информацию. Генерал-майор не обращает внимания на эвакуацию советских военнослужащих и полуночные телеграммы от надежных источников. Он отрицает возможность вторжения даже тогда, когда оно уже началось.

Однако эту ловушку уверенности можно обойти. Мы можем принять меры для того, чтобы не дать себе слишком быстро прекратить споры, происходящие внутри нашего мозга. Мы можем сознательно корректировать эту внутреннюю склонность. И если эти меры не дадут желаемого результата, мы можем создать такую обстановку для принятия решений, которая поможет нам лучше учитывать противоречащие друг другу гипотезы. Возьмем, к примеру, израильские войска. Не сумев предугадать войну 1973 года, Израиль полностью пересмотрел работу своих разведывательных служб. Он добавил совершенно новое подразделение анализа разведывательных данных — Центр исследований и политического планирования, находящийся под патронажем министерства иностранных дел страны. В задачи этого нового центра не входил сбор дополнительной информации — израильтяне поняли, что проблема была не в накоплении данных. Вместо этого подразделение должно было предоставлять свою оценку имеющейся информации, совершенно независимую от АМАНа и Моссада. Это было третьим мнением на тот случай, если два других окажутся ошибочными.

На первый взгляд, добавление еще одного слоя бюрократии может показаться плохой идеей. Соперничество между агентствами способно создать новые проблемы. Однако в Израиле понимали, что неожиданное вторжение 1973 года было непосредственным результатом ложного чувства уверенности. Так как АМАН и Моссад были убеждены в том, что «Концепция» истинна, они не обратили внимания на все противоречащие ей факты. Результатом стали преступная беспечность и упрямство. Созданная для расследования комиссия сделала мудрый вывод, что лучший способ избежать подобной уверенности в будущем — стимулировать разнообразие, благодаря которому военные больше никогда не будут подвергаться соблазну со стороны собственных ошибочных предположений.

Историк Дорис Кирнс Гудвин пришла к схожему выводу в отношении пользы интеллектуального разнообразия в своей книге Team of Rivals («Команда соперников») — истории кабинета Авраама Линкольна. Она утверждает, что именно способность Линкольна рассматривать конкурирующие точки зрения сделала его таким выдающимся президентом и лидером. Он нарочно включил в свой кабинет соперничающих между собой политиков, носителей совершенно разных идеологий. Сторонники отмены рабства, такие как госсекретарь Уильям Сьюард, были вынуждены работать вместе с более консервативными фигурами, такими как генеральный прокурор Эдвард Бейтс, который когда-то сам был рабовладельцем. Принимая любое решение, Линкольн всегда поощрял бурные споры и дискуссии. Хотя несколько членов его кабинета сначала считали, что Линкольн слабоволен, нерешителен и непригоден для президентства, со временем они поняли, что его способность допускать разногласия была крайне полезным качеством. Как сказал Сьюард, «президент — лучший из нас».

Тот же вывод можно применить и к мозгу: принимая решения, изо всех сил противьтесь желанию подавить спор. Вместо этого потратьте время на то, чтобы выслушать различные области мозга. Хорошие решения редко появляются из ложного единодушия. Альфред П. Слоан, председатель совета директоров компании General Motors времен ее расцвета, однажды закончил заседание совета вскоре после его начала. «Господа, — сказал он, — насколько я понимаю, мы все единодушны относительно этого решения… Так что я предлагаю отложить дальнейшее обсуждение этого дела до следующего заседания, чтобы дать нам время найти повод для разногласий и, возможно, чуть лучше понять, к чему вообще относится это решение».