ЧЕРНОЕ ПЛАТЬЕ СТЕРВЫ
У стервы в отношении нарядов свои причуды. Она не наденет то, что носит толпа. Она выйдет в свет в цепочке и шпильках, но не будет как все. Да, такой каприз! И стерва может себе это позволить. Она ведь стерва.
Ты, в принципе, тоже можешь. Но не будешь. Из-за принципа. А потом у тебя, наверняка, все же есть то, чего нет у других. Пошурши в закромах гардеробчика.
В общем, пока ты перебираешь шмотки и решаешь, что подарить племяннице, что отвезти на дачу, а в чем наповал сразить подругу, расскажу историю, с которой я начиналась как стерва. В смысле одежды.
Развод с мужем сожрал былое благополучие. Дорогие и стильные вещи постепенно превратились в тряпочки. По выходным, а иногда и ночами тряпочки перешивала, пыталась сладить свежий фасончик. Но получалась чушь. Я зашвыривала фасончик в мусорку и глотала слезы.
Бесстыдно не хватало денег и на всякие маленькие радости. Я дошла до того, что косметику покупала у старух на базаре, ну а колготки самые дешевые. Мечта об отдыхе на море превратилась в мираж, а после и вовсе исчезла.
Но зато работала очень успешно. В смысле на работе. Я старательно оттачивала перо о каждое предложение, и Бог вознаградил. И когда? В самый канун Рождества. В городском творческом конкурсе взяла второй приз.
Как бывает, когда берешь приз, на бумаге не опишешь. Надо пережить. А поскольку дважды такое пережить невозможно, расскажу, что представлял выигрыш.
Это была хорошенькая видеокамера «Сони». Но как с ней обращаться, не знала. И вообще, я хотела деньги. И когда, спустя день, соседка Лена пожаловалась, что в ближайшую пятницу свадьба у двоюродной племянницы, а подарка нет, потому что приглашение пришло только сегодня утром… Короче, я деликатно намекнула Лене про камеру «Сони». И при этих словах вдруг сильно покраснела. А еще я намекнула, что если ей понравится, то рассчитаться можно в два захода.
Соседка рассчиталась в один.
Я держала в руках пухлую пачку денег. Я давно отвыкла от таких денег… Я вдруг почувствовала себя всемогущей. А еще почувствовала, как во мне зашевели-лазь, заворочалась, наружу запросилась дремавшая многие месяцы Женщина. Она бесстыдно начала меня искушать. Она толкала к двери, за которой шум улиц, уни-ланных магазинами.
Душой я не противилась. И была готова. Но разум не пускал. Он пригвоздил к стулу и велел вот так, не спеша, зсе хорошенько взвесить, обдумать, прикинуть, подсчитать… Ну, в смысле траты денег.
Да, и при этом не забыть, что в ванной течет труба. И хорошо бы сантехника Колю позвать. А еще хорошо бы его попросить, чтобы на кухне кран подремонтировал: второй год воду «зажимает». И хорошо, если Коля отремонтирует еще в туалете бачок, хлюпает там что-то…
Я сидела на стуле. Я смотрела на неулыбчивое зимнее небо. Я изо всех сил подсчитывала, обдумывала, прикидывала, взвешивала… А на столе передо мной веер бледных новеньких купюр. А внутри меня спорили Женщина и разум…
У соседей через стенку вдруг запела Пугачева «Не делайте мне больно, господа…» И мне вдруг стало себя жаль. Мне вдруг жутко захотелось праздника. Мне захотелось купить что-нибудь. Хотя, нет, не что-нибудь. Я давно знала, что хочу! Я хочу платье. Роскошное черное платье, чтобы от «сих» до «сих» и спина голая.
У каждой красивой женщины такое должно быть. И неважно, сколько раз в год она его наденет. Главное, оно должно быть! Как каприз. Как вызов (неважно кому). Как доспехи в завоевании мужчин. У меня такого платья не было. Но был веер купюр…
И я, зажмурив на проблемы глаза, кинулась в центр города. Через три дня Рождество. А у меня нет платья. Имею право или как?
Кажется, во мне проснулась не только Женщина, но и стерва. Только стерва может так безоглядно идти на поводу у желания. И когда? Сегодня! Когда долги жить мешают, а еще всяких заморочек много.
… Я шла по улице. Толпа, оживленная и праздная в предвкушении Рождества, – навстречу. Живой водоворот увлекал. И отвлекал. Хотелось думать о празднике и не думать о сантехнике Коле. А еще хотелось думать о себе что-нибудь очень хорошее. И я думала, в витрины пялясь. Я отражение искала. Находила. Отражение нравилось. А мысли тугими спиральками скручивались. Были они легкими, цветастыми, как серпантинки.
И вдруг «серпантинки» оборвались. Разом. Это случилось в тот миг, когда я остановилась у огромной витрины шикарного бутика. На меня смотрел манекен. Взгляд пристально-серый. Губы сочно-алые. Прическа «а-ля Клеопатра». И нежнейший румянец. Про такой говорят «персиковый».
На манекене шуба, а из-под шубы кружевное густо-вишневое бикини. И все. И больше ничего.
Мы, не мигая, смотрели друг на друга. И, кажется, мы понимали друг друга. Но выразить не могли. Меж нами непробиваемая стена-Комок обиды вдруг подступил к горлу: ну почему на манекене не на мне?!
Я проглотила обиду и, прижав сумку, где деньги, заскользила на каблучках дальше. Искать платье. О долгах вконец забыла. Они не существовали. Испарились. Растворились. Их сожрал Бермудский треугольник. И вообще, через три дня Рождество. А я женщина…
Платье искала долго. Бутики класса «Шарм», «Ева», «Бомонд», «Флирт»… голосами напомаженных продавщиц говорили «нет» и велели подойти после праздника. После праздника не хотела. Я хотела сегодня-Платье нашла, когда день перешел в вечер, и размякший под ногами толпы снег сцепило морозом.
Из огромного зеркала примерочной на меня глядела… Нет, я, пожалуй, употреблю это слово. На меня глядела богиня. Я чудо была как хороша. Дорогая вещь мягко обнимала плечи, грудь… А там, где бедра, вдруг сильно сужалась и соскальзывала к щиколоткам.
Не дыша от восторга, я вглядывалась в отражение. На мгновение показалось это вовсе не платье, это моя кожа, так потрясающе хорошо было в сказочном черном «чулке»…
Платье стоило чуть меньше видеокамеры. Я попросила завернуть. На сдачу купила пилку для ногтей «Произведено в Италии» и патрончик помады.
Я вышла из бутика. Голова почему-то кружилась. Я не знала, куда его надену. И с чем его надену. Но я знала: у меня есть платье фасона от «сих» до «сих» и где голая спина. О том, что недра кошелька снова пусты, думать не хотелось. Ну вот хотя бы сейчас…
Своим безрассудством, смахивающим на легкую авантюру, я окончательно разбудила в себе стерву…
Праздник, робко проскользнувший в будни, захотелось вдруг продлить. Не завтра, а прямо сейчас. И я коснулась озябшей рукой золоченой ручки роскошного бара, над которым неоново светились иностранные слова. Если перевести на русский, получится «Я тебя люблю».
В баре журчали фонтанчики. Золоченые бра мягко проливали на стены свет. Пахло дорогим кофе. А еще дымом дорогих сигарет. Столики на причудливо изогнутых ножках стояли у стен. А огромные пухлые кресла манили в свои объятия.
И я окунула себя. Хулио Иглесиас повел вдруг старую песнь о любви. И стало вовсе хорошо.
На остатки купюр заказала, почти что расточительно, горячий шоколад, джин с мороженым, киви.
Когда джин растворил остатки благорассудства, а витая черная свеча она на столике стояла уронила самую жаркую из своих слез, ко мне подсел Некто.
Он выглядел недурно. Высок, худощав, волосы темные, но не щеголь. Незнакомец плохо говорил по-русски. Назвался Франсисом. Сказал, что приехал из Марселя. От Франсиса очень дорого пахло… Еще он сказал, что хочет за мной поухаживать. Я разрешила, запивая слова горячим шоколадом.
С трудом подбирая русские слова, Франсис сказал, что он режет людей (хирург, в смысле). И что несколько месяцев работал в нашем городе в одной из клиник: требовалась практика. Потом спросил, какая работа у меня.
Потом мы танцевали. Потом снова говорили. Когда вечер перекинулся в ночь, Франсис вызвался меня проводить.
В хрустко-новенький пакет, где в другом, меньшем пакете, лежали платье с голой спиной, пилка для ногтей и помада, он опустил огромную коробку конфет и бутылку коньяка «Камю». Мне подарок. Пакет стал тяжелым. Франсис понес сам.
Потом мы долго ловили такси. Потом ехали. Потом он сказал, что на его родине, во Франции, у него есть женщина, которую любит. И, кажется, к весне они поженятся.
У моего дома Франсис поцеловал мне руку и поздравил с приближающимся Рождеством. Еще он сказал, что я ему очень понравилась и ему бы не хотелось так скоро улетать. Но улетать надо. Еще он говорил про аэропорт и про рейс, который через два с половиной часа…
Стало грустно. Я Франсису сказала: «До свидания». Он тоже сказал: «До свидания». И поднял глаза на темные окна моей квартиры. Спросил, не страшно ли так высоко жить? Я сказала, что нет, и мы расстались.
Что было потом? А потом был конец света. Для меня.
О пакете вспомнила не сразу. Пока поднималась. Пока раздевалась. Потом переодевалась. Потом ванная… И только когда в недрах туалетного бачка что-то надрывно всхлипнуло меня словно током!
Я рванулась к двери. Почти голая. Взгляд зацепился о циферблат настенных часов…
Что говорить… В аэропорт бы, может, и успела, если бы сию секунду мне на лоджию подали вертолет.
… О платье, улетевшем в Марсель, старалась не вспоминать.
Пару раз оно мне приснилось. А один раз даже надетым на манекен, по форме смахивающий на пилку для ногтей…
Нет, не сочувствуй. У этой истории есть продолжение. Заинтриговала? Если дочитаешь книжку до конца, о ней узнаешь. А пока еще немного о платье стервы.