Часть 2, САМОУБИЙСТВО

Глава 3. Три компонента, составляющих самоубийство


...

Толкование способов самоубийства

Рассматривая подсознательные аспекты самоубийства, нельзя обойти вниманием способы реализации стремления быть убитым. Согласно статистике, мужчины предпочитают стреляться, а женщины — принимать яд, травиться газом или топиться. Такая предрасположенность обусловлена различием мужской и женской жизненных ролей, соответственно, агрессивно-активным мужским началом и пассивно-воспринимающим женским.

В этой связи очень показательны случаи, когда самоубийцы использовали более изощренные способы ухода из жизни. Нередко выбранная форма наказания ассоциируется с эротическими ценностями и представляет собой символическое проявление либидо.

Этот феномен очень точно описал Джордж Кеннан в статье «Проблемы самоубийства», опубликованной в «Журнале Макклара» тридцать лет назад. Ниже я привожу отрывок из его исследования. .

«При изучении статистических отчетов о самоубийствах ничто так не поражает воображение, как необычайное разнообразие, а порой и новизна методов, при помощи которых человек пытается уйти от страданий и тягот жизни. Было бы естественным предположить, что человек, решивший совершить самоубийство, изберет для себя самый простой, незатейливый и, по крайней мере, безболезненный способ ухода из жизни. Однако литература по этой теме убеждает нас в том, что ежегодно сотни самоубийств совершаются в устрашающей и экстравагантной манере исполнения. Трудно даже представить себе, насколько изощренными бывают способы самоуничтожения. Впервые я столкнулся с этим феноменом, прочитав газетную статью о самоубийце, который пошел на самосожжение, предварительно облив себя керосином. Тогда я решил, что подобная дикость является чем-то из ряда вон выходящим, но вскоре убедился в том, что добровольное самосожжение является весьма распространенным способом самоубийства.

...В моем архиве собрана проверенная информация о случаях, когда мужчины и женщины совершали самоубийство через повешение или принимали яд, предварительно взобравшись на вершину высокого дерева; некоторые ложились на работающую циркулярную пилу; другие закладывали динамитные шашки себе в рот, заталкивали раскаленную кочергу себе в глотку, сжимали в объятиях раскаленные докрасна камины, раздевались догола и замерзали на морозе или добивались такого же эффекта, закрываясь в кузове рефрижератора; разрывали себе горло колючей проволокой, топились в бочках; засовывали голову в трубу и задыхались; прыгали в раскаленную печь для обжига угля, бросались в кратеры вулканов, стрелялись из замысловатого устройства — комбинации ружья и швейной машинки; душили себя с помощью собственных волос; глотали ядовитых пауков; вонзали себе в сердце штопор и вязальные спицы, резали горло ручной пилой и ножницами для стрижки овец; вешались на виноградной лозе; глотали фрагменты нижнего белья и пряжки от подтяжек; привязывали свою голову к упряжке лошадей и пускали животных в галоп; топились в чане с жидким мылом; ныряли в емкости с расплавленным стеклом; прыгали в канистры, приспособленные на бойне для слива крови; обезглавливали себя при помощи самодельной гильотины; умудрялись распинать себя на кресте».

Не так давно подобные поступки приписывались безумцам, но это было в те времена, когда так называемое сумасшествие не имело научного объяснения. Пробел в этой области заполнили Фрейд и Юнг1,

[1] Карл Юнг. Психология приступов безумия, 1937.

открыв глаза общественности, и особенно психиатрам, на глубинное значение каждого слова и поступка пациента. Психотическое поведение представляет загадку для неспециалистов, отчасти благодаря своей очевидной откровенности и неприкрытому проявлению подсознательных мотивов. Конечно, существуют и другие причины, одной из которых является устаревший стереотип восприятия символики. Человеческая речь символична, но в большинстве случаев выбор слов-символов случаен и доведен до автоматизма, в то время как речь и поведение психотического пациента основаны на использовании более примитивной символики, которая, несмотря на ее универсальность, непонятна большинству людей.

Именно поэтому мы не имеем права считать тот или иной способ самоубийства бессмысленным. На основе клинических исследований и с достаточно высокой степенью достоверности можно объяснить значение этих символов и соответственно смысл совершаемых поступков. В качестве примера рассмотрим случай, когда пациент ушел из жизни, сжимая в смертельном объятии раскаленный камин. Помимо очевидного порыва к самоуничтожению, такой поступок свидетельствует о патологическом желании быть любимым, чувстве, так сказать, полярной зимы в сердце человека. Именно нереализованное стремление к душевной теплоте осуществляется с таким убийственным удовлетворением. Обнимая раскаленный камин, человек как бы говорит: «Наконец-то мое сердце согрето!» Невольно на ум приходит поэма «Кремация Сэма Макги» или популярная несколько лет назад песенка «Включи свое сердце». Невропатологи часто выслушивают жалобы своих пациентов на то, что «окружающий мир — это холодная пустыня», и, в отличие от терапевтов, обращающих внимание лишь на внешние симптомы заболевания, не видят в подобных настроениях ничего необычного.

В другом примере человек, распинающий себя на кресте, подсознательно как бы принимает смертные муки Христа. Претензии на мессианство не считаются таким уж редким и тем более неестественным явлением. В канонах многих христианских церквей обозначено стремление христианина к отождествлению себя со Спасителем. Более того, некоторые христианские секты совершают ритуалы, символизирующие восшествие на крест. Так, одно из латиноамериканских сообществ практикует псевдораспятие наиболее благочестивого члена общины, которого пристегивают к кресту. Такое представление вполне сопоставимо с поведением самопровозглашенных спасителей человечества и чем-то напоминает жертвенную мотивацию самоубийц.

Что же касается тех примеров, где люди прыгали в расплавленное стекло, жидкое мыло, жерло вулкана и т. п., то они являются не чем иным, как более драматизированными и болезненными формами самоубийства, обычно осуществляемого в любом водоеме. Детальное изучение фантазий потенциальных утопленников стало одним из первых достижений психоаналитиков, и не столько потому, что поступок Офелии является самым распространенным способом самоубийства, сколько вследствие того, что его подсознательная составляющая отражает скрытые и явные аспекты умственной деятельности многих людей. По мнению психоаналитиков, такие фантазии возникают в ответ на подсознательное желание вернуться к безмятежному внутриутробному существованию и являются ответной реакцией на первый полученный человеком опыт — появление на свет. В книге «Человеческий разум» для иллюстрации механизма подобных фантазий я привожу многочисленные примеры из Библии, стихотворений; разговоров, случайно услышанных на улице и в санатории; из текстов церковных гимнов, газетных публикаций; произведений Шелли и работ Фрейда.

Чтобы ответить на закономерный вопрос о том, почему для осуществления своего замысла потенциальный утопленник выбирает столь экзотическую обстановку, достаточно вспомнить, что такого рода фантазии могут сопровождаться сильным комплексом вины, включающим концепцию недопустимости самовольного проникновения в «царство тьмы». Эти страхи в полной мере отражены во многих мифологических сюжетах. Достаточно упомянуть ужасного Цербера, охраняющего вход в потусторонний мир, мрачную реку мертвых Стикс, концепцию чистилища и т. д.

В связи с темой нашего разговора вспоминаются удивительные факты биографии и карьеры фокусника Гарри Гу-дини (Эриха Вейса), умевшего находить выход из практически безвыходных положений. Он умудрялся освобождаться: «от смирительных рубашек, любых видов кандалов, цепей, наручников; выбираться из любого узилища, будь то тюремная камера или кованый сундук, стеклянный ящик или плавильная печь. Он прыгал с мостов со связанными руками. Подвешенный вниз головой, он освобождался от опутывавших его сетей и веревок. Его заковывали в цепи и закапывали в землю на глубину 8 футов [прим. 180 см], запирали в стальных контейнерах и заколачивали гвоздями деревянные ящики, в которых он находился. Однажды после часа упорной, но, как всегда, успешной борьбы за «освобождение» он заявил: «Боль, муки, агония и тайна, сопровождавшая мои усилия, запомнятся мне навсегда». Вариантам «освобождения» не было числа, и ни один из них не вызывал таких трудностей и не создавал такого напряжения, как само ощущение сдерживающих пут1.

Луис Дж. Брэгмен. Гудини сбрасывает путы Реальности. «Вестник психоаналитика». Октябрь, 1929, с. 404.

Самыми сложными и драматическими из его трюков были освобождение из зарытых в землю гробов и снятие цепей под водой. Выполняя тот или иной рискованный номер, он подсознательно чувствовал неразрывную связь со своей матерью2,

В его дневнике записаны такие строки: «Готовлю к переводу письма моей святой матери и хочу опубликовать их отдельной книгой... Письма моей дорогой мамочки отпечатаны на машинке на добром старом немецком, так что читать их легко. [Читая], я пролил немало горьких слез. Каждое письмо (а я бережно сохранил все, начиная с 1900 года) исполнено любви и адресовано Господу с мольбой о защите чад Его. Много слов о том, что все мы должны быть добрыми людьми... После выступления, которое я давал в честь моей ненаглядной мамы, мне трудно писать...»

влияние которой он ощущал на протяжении всей своей жизни. Эти факты весьма симптоматичны. В 1925 году, в годовщину смерти матери, он вклеил в свой дневник листок с текстом посвященного ей стихотворения Мейсфилда:

Во мраке лона матери звезда светила,
И кровь ее ко мне по капле уходила.
А я лишь рос, питался и мужал,
И красоту ее бесплатно получал.
Не вижу, не дышу, не шелохнусь,
Пока зов смерти не прогонит грусть.


(Из цикла «К.Л.М.». «Стихотворения и пьесы Джона Мейсфилда»,

«Макмиллан», 1918,с. 111)


В своей книге Брэгмен делает очень уместное замечание о том, что «практически каждый трюк Гудини представлял собой пример псевдосамоубийства».

Но продолжим анализ других способов ухода из жизни. Когда человек бросается под грузовик или ложится под паровой каток, напрашивается аналогия с признанием собственного бессилия, то есть невозможности устоять перед второй побудительной причиной самоубийства — желанием быть убитым.

И, наконец, нельзя не отметить схожесть мотивировок тех, кто пытался застрелиться или принять яд, с теми, кто запихивал себе в глотку раскаленную кочергу. Врачи искренне недоумевают, когда выясняется, что пациенты, решившие отравиться, порой выбирают не всегда смертельное, но очевидно болезненное средство, например, пьют фенол. Один из пациентов хладнокровно выпил азотную кислоту, и, разумеется, его вырвало; он не оставил своих попыток и стал разводить химикат имбирным пивом. В результате он обжег пищевод, и пришлось применять крайне мучительные процедуры, чтобы спасти жизнь этому человеку. По окончании лечения несостоявшийся самоубийца выглядел вполне жизнерадостным и отказался от какой бы то ни было психологической помощи. Казалось, его жизнь изменилась к лучшему; он поправил свои дела, но год спустя все-таки осуществил свой замысел, проглотив петарду!

Подобные способы самоубийства обусловлены гипертрофированными оральными инстинктами, речь о которых шла ранее. В данном случае можно констатировать чрезвычайное усиление эротической составляющей функции рта, непосредственно связанное с патологически обостренным стремлением к инфантильным проявлениям любви. Те, кто читал «Три дополнения к теории половой жизни» Фрейда, поймут, что речь идет о детских сосательных рефлексах или оральном сексе в зрелые годы. Те же губы, что получают запретное удовольствие, становятся объектом адекватного наказания. Ребенок, которому мать мажет губы горчицей в наказание за ругательства, слетающие с детских уст, может легко вообразить, что за более серьезные прегрешения, так свойственные юным созданиям, расплата будет еще более ужасной. Это, собственно, и проявляется в зрелом возрасте в попытке обжечь себе рот огнем или кислотой.

Людям, не знакомым с психологией неврастеников, необузданные сексуальные фантазии орального характера могут показаться чем-то из ряда вон выходящим. Даже врачей, казалось бы, хорошо изучивших поведение своих пациентов, порой охватывает омерзение при осознании того, какие мечты доставляют удовольствие невротикам. Однако не следует забывать о том, что психологические проблемы такого характера ложатся в основном на плечи самих пациентов. Именно отвращение, испытываемое по отношению к самому себе, и сопутствующий ему страх наказания травмируют психику пациента, и запретный оральный опыт вызывает в его подсознании извращенные желания. Когда внутренний конфликт достигает крайней степени напряженности и становится, как в приведенных выше примерах, непереносимым, удовольствие и наказание приобретают ярко выраженный оральный характер (per os).

Само собой разумеется, что мы никогда не узнаем всех деталей духовной борьбы этих людей, но их фантазии и сны не оставляют психоаналитикам сомнения в мотивах самоубийства, и особенно в том, что эти мотивы воплощены в симбиозе убийства и жертвенности. Однако отметим, что соединение убийства и покаяния в одном поступке предполагает наличие еще одного составляющего элемента, который не столько жесток, сколько романтичен. Этим элементом, анализ которого подтвердил его значимость, является фактор либидо.