Глава XIX. ИЗ ПЕПЛА ВОЗГОРИТСЯ ПЛАМЯ

Шизофренический раскол сознания — вещь мучительная. Человек не в состоянии примирить непримиримое, и либо раскол перерастает в распад, либо (если это, конечно, не настоящая болезнь), люди отсекают и отбрасывают за борт сознания все то, что мешает им жить.

Так, в советское время многие вытесняли из сознания мысли о лагерях, а теперь вытесняют воспоминания о погибших во время октябрьского расстрела 1993 года, во время «странной» чеченской войны и того, что так умиротворяюще–лукаво называется «локальными конфликтами». (Типичная манипуляция сознанием: война — это нечто запредельно страшное и из ряда вон выходящее, а конфликты — дело житейское, обыкновенное, да и слово «локальный» очень успокаивает — следовательно, конфликт маленький, ограниченный, тебя не затронет, спи спокойно.)

И в общем–то желание вытеснить из памяти советскую историю вполне понятно. Слишком много там трагического, а значит, принципиально непримиримого. Ну, а как в данном случае легче всего снять трагическую неразрешимость? — Нужно объявить всех жертвами системы.

Пожалуй, выразительнее, чем сын Берия, об этом не скажешь:

«У правящей верхушки не было никогда и не могло быть каких–либо доказательств вины отца, а скомпрометировать его в глазах народа было крайне необходимо… Мой же рассказ об отце–лишь штрихи к портрету человека, который честно делал свое дело, был настоящим гражданином, хорошим сыном и хорошим отцом, любящим мужем и верным другом. Я, как и люди, знавшие его многие годы, никогда не мог смириться с утверждениями официальной пропаганды о моем отце, хотя и понимал, что ждать другого от Системы, в основе которой ложь, — по меньшей мере наивно».

Если уж для такого легендарного злодея находятся оправдания, то что говорить о других, действительно «без вины виноватых», о тех, кто сам никого не погубил, о людях, далеких от аппарата власти и от политики?! В определенном смысле их потомки находятся в лучшем положении: они могут обойтись без шизофренического раздвоения при взгляде на прошлое. У них на самом деле дедушка был хороший — хороший врач, хороший инженер, хороший агроном и вообще хороший.

Поэтому соблазн объявить жертвами всех и таким образом снять со всех ответственность вполне объясним. Кому–то даже может показаться, что это почва для примирения и объединения. Раз все жертвы, никто никому не должен мстить, а виновата пагубная коммунистическая идея. Вот только суд над коммунизмом устроим, приговорим его к смерти на веки вечные — и заживем! Но давайте посмотрим на ситуацию глазами сегодняшних детей. Как они будут относиться к взрослым, которых им представляют в виде коллективной жертвы? И жертвы отнюдь не героической — это бы, наоборот, возвысило авторитет предков — а какой–то ужасающе бессмысленной.

Когда несколько поколений неизвестно за что положило свою жизнь, это свидетествует уж во всяком случае не в пользу их интеллекта. «Страна дураков», да и только! Что, собственно, широко тиражируется уже десять лет. Но если для взрослых людей подобные сентенции являются частью сложнейшего комплекса, который замешан не только на самоуничижении, но и на самовозвеличивании (ибо Иван–дурак по канонам русской мифологии и есть самый умный), то для ребенка, еще не успевшего освоить этот архетипический русский образ во всей его полноте, «дурак» звучит вполне однозначно: быть дураком стыдно. Не случайно это самое первое ругательство, которое усваивают наши дети.

Конечно, в мире нет народа, который не ценил бы ум, но для нашей культуры это чуть ли не самый главный приоритет. Базовая ценность, как теперь принято выражаться.

Изобразив целый народ скопищем облапошенных дураков (а как еще квалифицировать многомиллионные бессмысленные жертвы?), детей ставят в совершенно несвойственное и непосильное для их возраста положение: они должны либо презирать своих дедов и прадедов, либо, в лучшем случае, их жалеть.

О каком авторитете старших может после этого идти речь? И о каком уважении к законам, которые эти старшие создавали? А если вспомнить, что традиционная русская культура не внушает нам священного трепета перед законом, то как, спрашивается, вы в условиях демократии заставите «непуганое» и своевольное поколение втиснуться в рамки правового государства?

И сколько бы ни создавалось комиссий по борьбе с преступностью, сколько бы средств ни вкладывалось в оснащение нашей милиции новейшей техникой, все будет уходить в песок, пока мы не признаем, что падение авторитета взрослых — в том числе и в исторической перспективе! — главная причина роста подростково–юношеской преступности. Точно так же, как главная причина быстрого распространения сифилиса среди подростков — это вовсе не сексуальная непросвещенность, не отсутствие презервативов, а падение нравов, непросвещенность души. Что, кстати, тоже непосредственно связано с утратой многими взрослыми права на роль наставников.

Действительно, разве может серьезно претендовать на наставничество известный писатель, который, выступая перед старшеклассниками, истерически восклицает:

— Мы так виноваты перед вами! Мы вам страшно лгали. Лгали безбожно! Лгали всю жизнь!

Обратите внимание на это «мы». Даже в момент покаяния он снова лжет. Ему не хватает честности сказать: «Я лгал». Писателю эта ложь, конечно, «во спасение», но юным слушателям, сидящим в зале — во вред. Ибо для них его «мы» значит «все». Все взрослые люди.

И сколько подобного слышали наши дети за последнее десятилетие!

«Целый день сидела на собраньи.

То голосовала, то лгала».

(Ольга Берггольц)

«Потому у нас и нет совести, что нечего делить. Это делят по совести.»

(Святослав Федоров)

«Гомо советикус».

(Александр Зиновьев)

«Место русских у параши».

(Валерия Новодворская)

«Совки», «манкурты», «шариковы и швондеры»… Ну, скажите на милость, кому захочется быть детьми таких отцов?

— Да, но отцы–то как раз порвали с тоталитарным прошлым, — возразите вы, — — и теперь идут тернистой, конечно, дорогой, но зато к…

Да–да, можно не продолжать. «Старая погудка», как выражался Владимир Ильич. Опять через тернии к звездам. Но дело даже не в этом. В конце концов, модель вполне традиционная. Только «звезды» какие–то очень тусклые. Даже тухлые.

Если наши деды и прадеды погибали за то, чтобы вчерашние фарцовщики и цековские холуи все больше жирели на оголтелом воровстве и ратовали за добровольную стерилизацию маргиналов, которые роются в помойных баках, и чтобы все это вместе называлось свободой, тогда, конечно, все жертвы были напрасны. За такое не стоило класть живот.

И отцов, которые дали на это добро и до сих пор, когда все уже ясно даже слепому, не стыдятся именовать беспредельное зло «издержками», таких отцов дети вправе обозвать не только идиотами, но и подлецами.

Новые «зияющие высоты» и новые принципы («мир дворцам, война хижинам») обессмысливают не только советский период нашей истории, но и всю русскую культуру.

Трудно заподозрить архиепископа Сан–Францисского Иоанна, урожденного князя Дм.Шаховского , долгие годы выступавшего по «Голосу Америки», в симпатиях к революции, но даже он писал: «В эмиграции потом я встречался со многими лицами как дореволюционной, так и февральской России. Все они были жертвами, но, как я замечал с горечью, не все принимали на себя нравственную ответственность за все происшедшее, и еще реже доходили до сознания своей вины перед Богом и пред своим народом».

А в его же «Поэме о русской любви» есть такое признание:

«Мы все грешили в старые года
Сословною корыстью, равнодушьем
К простым, живущим в этом мире душам.
Мы помогали братьям не всегда!
И вот стекла дворянская вода,
Изъездив облака, моря и сушу,
Я понимаю, что случилось тут, —
Благословен великий Божий Суд.»


Несмотря на то, что в конце приведенной строфы нет восклицательного знака, она воспринимается как скорбно–торжественное восклицание. Более того, последняя строка по сути катарсическая: понимая вину своего сословия, автор не сетует по поводу бессмысленного народного бунта, а признает высший смысл случившегося и даже благословляет справедливое возмездие. Вот традиционный русский подход к теме «униженных и оскорбленных». И, ставя крест на нем, мы ставим крест на всей русской культуре.

Однако революция очень быстро перешла в стадию пожирания своих детей, и именно с этим все мы до сих пор не можем справиться и примириться. Шарахаемся из стороны в сторону, проклинаем и славословим, ссоримся друг с другом и все доказываем, доказываем, доказываем… что? Что никакой справедливости на этом свете нет и быть не может? Что миром всегда правили и будут править подонки и это нормально? И что неотмщенные жертвы должны спокойно взирать на оставшихся у власти палачей, которые плодят новые жертвы?

Психология bookap

Так не будет.

Эти постыдные обывательские штампы на фоне множащихся жертвоприношений только распаляют очистительный огонь. Суд, он уже идет. Криминализация общества — это, по большому счету, месть истории за ГУЛАГ. Отсроченная, конечно, ибо история сначала дает возможность отомстить людям. А не дождавшись, мстит сама. В том числе и за трусость. Нарушая законы природы, пламя возгорается из пепла. Из пепла Клааса, так и не достучавшегося до оглохших сердец.