Глава 4 МАТЕРИАЛИЗМ


...

СЛУЧАЙНЫЕ ТОЖДЕСТВА

Сейчас нам предстоит рассмотреть положение Плейса о том, что, "хотя тезис "сознание есть процесс в мозге" не является необходимо истинным, он не является и необходимо ложным" (Borst С., р. 44). Если утверждение необходимо истинно, то оно не только истинно, но и не могло бы не быть истинным. Если же утверждение необходимо ложно, то оно не просто ложно, но и не могло бы не быть ложным. Таким образом, Плейс утверждает, что если его тезис истинен, то он случайно истинен, т.е., даже если он истинен, могло бы оказаться так, что он ложен. Этот взгляд совместим с двумя заявлениями, сделанными Плейсом ранее. Человек, отрицающий теорию тождества сознания и мозга, не противоречил бы самому себе, а ведь если отрицание некоторого утверждения ведет к противоречию, то это утверждение есть необходимая истина. Данный тезис также является научной гипотезой. Если это гипотеза, то она может быть истинной или ложной, поэтому она не является необходимо истинной. Плейс надеется, что, формулируя свою позицию таким образом, он делает ее неуязвимой перед чисто логическими возражениями и открытой для эмпирической или научной проверки. В этом состоит смысл его заявления о том, что данный тезис не является необходимо ложным — он не является внутренне несогласованным, самопротиворечивым или лишенным значения, поэтому есть реальная возможность трактовать его как научную гипотезу.

Для того чтобы яснее понять теоретическую позицию Плейса, нам нужно тщательно проанализировать, что конкретно он имеет в виду, когда говорит, что сознание "есть" процесс в мозге. Плейс доказывает, что его гипотеза есть "случайное утверждение тождества" (Ibid., pp. 43-45). Мы видели, что он подразумевает под "случайным". Что же представляют собой утверждения тождества? Это предложения, которые могут быть истинными или ложными и которые имеют форму "то-то и то-то есть то-то и то-то", где слово "есть" означает "тождественно" или "есть то же самое, что и …". Но для тезиса Плейса важно, чтобы было проведено различие между двумя смыслами слова "есть". Мы употребляем данное слово в одном из этих смыслов, когда утверждаем, что "красное есть цвет" или "квадрат есть равносторонний прямоугольник" (Ibid., p. 44). Это так называемое "дефинициальное "есть". К нему применимо подобное описание, поскольку оно фигурирует в предложениях, которые являются определениями. К примеру, истинно, по определению, что красное есть цвет — именно потому, что если бы кто-то утверждал, что нечто является красным, но при этом отрицал, что оно имеет цвет, то этот человек противоречил бы самому себе. Это, в свою очередь, происходит потому, что утверждение о том, что нечто обладает цветом, образует часть значения утверждения о том, что оно является красным. "Имеющий цвет" является частью значения "красный".

В явном контрасте с этим смыслом слова "есть" находится "есть", используемое для выражения состава чего-либо. При таком употреблении "есть" мы говорим, чем является нечто, но при этом не даем ему определения. Плейс предлагает примеры: "Ее шляпа есть пучок соломинок, перевязанных вместе веревкой", "Его стол есть старый упаковочный ящик", "Облако есть масса капелек воды или других частичек во взвешенном состоянии" (Ibid., p. 44). Пожалуй, два первых примера служат более ясной иллюстрацией такого употребления "есть", чем третий, поскольку вполне можно было бы доказать, что отчасти под облаком мы подразумеваем массу частиц жидкости, и если это верно, то оказывается, что слово "есть" используется здесь как в первом, "дефинициальном", смысле, так и во втором смысле. Тем не менее ясно, что "солома" ни в коей мере не составляет часть значения слова "шляпа", равно как не могло бы быть правильным и использование "упаковочного ящика" в качестве части определения "стола". Я полагаю, что оба этих примера показывают, что Плейс корректно провел свое различение.

Суть этих примеров заключается в том, что Плейс намеревается использовать связку "есть" в предложении "Сознание есть процесс в мозге" не в первом, а во втором из указанных смыслов. Это подкрепляет его ранние заявления о том, что данный тезис не является необходимой истиной и что слова, обозначающие ментальные состояния, не обладают теми же значениями, что и слова, обозначающие части центральной нервной системы. Утверждения тождества, в которых "есть" употребляется для выражения состава, суть случайные, ибо их можно, не противореча себе, отрицать, и тот факт, что они не дефиниции, служит иллюстрацией того, что слова, связанные посредством "есть", синонимами не являются. Необходимость отнесения тезиса Плейса к этой логической категории связана с тем, что в этом случае этот тезис оказывается неуязвимым перед возражениями чисто логического или семантического характера. Было бы некорректно, к примеру, утверждать, что тезис "Сознание есть процесс в мозге" содержит противоречие или лишен смысла.

Уместно сделать два замечания относительно изложенной части данной теории. Желание Плейса показать правдоподобие определенного вида материализма потребовало от него доказательства того, что сознание не есть что-то "сверх и помимо" процесса в мозге. В принципе, можно было бы развить такой взгляд на психофизическое отношение, который бы допускал, что не все сознание, но некоторая его часть является процессом в мозге или что среди существующих вещей есть физические, есть одновременно метальные и физические, а есть и чисто ментальные. Вероятно, по этой гипотезе существуют и сознания, и физические объекты, а наш опыт представляет собой некоторое взаимодействие между ними и потому может быть описан либо как ментальный, либо как физический. Для Плейса неприемлемо ни то, ни другое. Чтобы быть материалистом, ему следует показать, что сознание есть только процесс в мозге, и ничто иное.

Плейс надеется, что если можно будет доказать теорию тождества сознания и мозга, то, по сути, будет доказано, что сознание есть процесс в мозге, и ничто иное. Именно это предусматривается его трактовкой "есть" как выражения "тождества" в противоположность тому, что он называет "предикацией". В случае предикации "есть" употребляется для приписывания чему-то какого-то свойства, например когда говорят, что "ее шляпа (есть) красная". Это не будет утверждением тождества, хотя слово "есть" и фигурирует в нем, ибо здесь не утверждается, что определенная шляпа есть в точности то же самое, что и определенный цвет. В противоположность этому истинность теории тождества сознания и мозга означала бы не то, что сознание есть некоторого рода свойство или характеристика процесса в мозге, но что сознание есть процесс в мозге. Бессмысленно высказывание "ее шляпа (есть) красная, и ничто иное" (Ibid., p. 44), но вполне осмысленно сказать, что стол есть упаковочный ящик, и ничто иное, или что сознание есть процесс в мозге, и ничто иное. Обратите внимание, что эти утверждения с "ничто иное" имели бы смысл и в том случае, если бы Плейс для выражения тождества выбрал другую разновидность "есть" — "есть" как элемент определения. Например, будет осмысленным сказать: "Красное есть цвет, и ничто иное". Однако он не пошел этим путем.

Следует отметить также, что Плейс признает важную асимметрию между утверждением, что сознание есть процесс в мозге, и приводимыми им примерами утверждений тождества, в которых "есть" употребляется для выражения состава. К ним относятся утверждения индивидуальных или конкретных тождеств. В них идет речь об одной конкретной шляпе или одном конкретном упаковочном ящике. Однако "сознание есть процесс в мозге" является общим утверждением, предполагающим, что всякое сознание является процессом в мозге. Отсюда, если бы все упаковочные ящики были столами, утверждает Плейс, то "стол" и "упаковочный ящик" не были бы логически независимыми понятиями. Это звучит почти как ответ "да" на вопрос, поставленный мною ранее (на с. 136), относительно того, могли бы наши ментальные слова приобрести новые значения, если бы теория тождества сознания и мозга оказалась истинной.

Плейс с огромной тщательностью формулирует свою теорию, поскольку хотел бы, чтобы у нее было как можно больше шансов оказаться истинной. Отчасти смысл его заявления о возможности случайных утверждений тождества состоит в том, что, даже если два слова не имеют одного и того же значения, отсюда отнюдь не следует, что они не обозначают одну и ту же вещь. Если воспользоваться моим примером, то, хотя "человек в голубом костюме" и "лектор по философии" не имеют одного и того же значения, отсюда отнюдь не следует, что они не могут обозначать одного и того же человека. Поэтому утверждение "Человек в голубом костюме является лектором по философии" есть случайное утверждение тождества, и именно для такого рода утверждений возможна эмпирическая проверка их истинности или ложности. Сходным образом, по мнению Плейса, вполне есть возможность, что "сознание" и "процесс в мозге" обозначают одно и то же.

Следующим важным шагом в аргументации является попытка установить, при каких условиях два слова, различающиеся по смыслу (meaning), могут иметь одну и ту же референцию. Другими словами, каковы условия истинности для случайных утверждений тождества, т.е. каковы те условия, при которых они могли бы быть истинными? Мы можем напрямую сформулировать эти условия: "сознание есть процесс в мозге" истинно, если и только если сознание есть процесс в мозге. Но для дальнейшего развития этой теории нам необходимо указать, при каких обстоятельствах мы вправе утверждать, что две совокупности наблюдений суть наблюдения за одной и той же вещью или событием. В некоторых случаях это сделать нетрудно. Так, мы вправе сказать, что, наблюдая облако, мы наблюдаем скопление частиц воды, поскольку мы могли бы наблюдать облако с расстояния, а затем (если бы мы были, скажем, на холме), погрузиться в него и, возможно, с помощью инструментов изучить его микроскопический состав. Здесь имеет место непрерывный переход от одного наблюдения к другому, и они суть наблюдения приблизительно одного вида.

Однако в случае с сознанием и процессами в мозге ситуация далеко не столь однозначна. Интроспекция сознания как вид наблюдения не только сильно отличается от восприятия физических процессов в мозге, но между этими видами наблюдений вообще нет непрерывного перехода. Фактически же между ними имеет место полный разрыв, и, как отмечалось выше (с. 135), никакое тщательное интроспективное исследование не раскроет мне функционирования моего мозга, а никакое наблюдение учеными электрических процессов внутри моего черепа не откроет им переживаемые мной мысли и эмоции.

Плейс не считает эти проблемы непреодолимыми. Фактически, он полагает, что науке уже известны истинные случайные утверждения тождества, которые были установлены, несмотря на то, что для этого потребовалось провести радикально отличающиеся виды наблюдений, а эти наблюдения, кроме того, не были связаны непрерывным переходом. Он предлагает следующий пример: "Молния есть движение электрических разрядов" (Ibid., p. 47). У нас нет возможности наблюдать молнию с расстояния, а затем постепенно приблизиться к ней и при ближайшем исследовании обнаружить электрические разряды. В действительности ученые открыли, что через атмосферу проходят электрические разряды, и, когда это происходит, мы можем наблюдать то, что называется "молнией". Плейс стремится доказать, что сходным образом ученые могут открыть тождественность того, что на уровне здравого смысла и на донаучном уровне называется "сознанием", электрическим процессом в мозге.

И хотя аналогия с молнией более удовлетворительна, нежели аналогия с облаком, для теоретика тождества сознания и тела здесь все же остается серьезная проблема. Откуда мы знаем, что молния является электрическим разрядом или тождественна ему? Откуда мы знаем, что сознание тождественно процессу в мозге, а не просто каузально скоррелировано с ним? Как мы видели, каузальная корреляция между ментальными и физическими событиями совместима с дуализмом, т.е. с той философией, которую Плейс настойчиво стремится опровергнуть. Попробуем всерьез отнестись к предположению, что истинно утверждение: сознание существует тогда и только тогда, когда существуют процессы в мозге. Это утверждение может быть эмпирически ложным, но если оно таковым не является, то сохраняется возможность, что именно сознание причинно обусловливает процессы в мозге, а не наоборот. Это столь же неприемлемо для материалиста, как и дуализм, поскольку напоминает определенную разновидность идеализма — ту разновидность, согласно которой физическое каузально зависит от ментального.

Несомненно, в ряде случаев мы с уверенностью говорим о тождествах, а не о каузальных отношениях, скажем, когда (если воспользоваться примером, которого нету Плейса) мы говорим, что вода есть Н2О. Казалось бы, в данном случае слово "есть" служит для выражения состава. Но так ли это? Возможно, жидкость не могла бы быть водой, если бы она не была Н2O. В случае же с сознанием и процессами в мозге отношение между ними по-прежнему остается неопределенным. Оно могло бы быть постоянной корреляцией, могло бы быть каузальной корреляцией (в одном или в обоих направлениях), а могло быть и тождеством. Нам следует помнить, однако, что Плейс отнюдь не претендует на доказательство теории тождества сознания и тела — это дело ученых. Поэтому остается философский вопрос: что считать тождеством и чем оно отличается от (каузальной) корреляции? Теоретики тождества сознания и мозга, безусловно, должны решить данную проблему, ибо есть основание считать, что если А причинно обусловливает В, то из этого следует, что А не есть В, а ведь рассматриваемая теория как раз и утверждает, что "А есть В". "А не есть В" — это дуализм.

Мы можем отметить, что собственная позиция Плейса в отношении различия между корреляцией и тождеством такова:

Мы рассматриваем две совокупности наблюдений как относящиеся к одному и тому же событию в тех случаях, когда специальные научные наблюдения, проведенные в контексте соответствующей научной теории, позволяют непосредственно объяснить наблюдения простого человека (Ibid., p. 48).

Дает ли это основание говорить о тождестве в случае сознания и процессов в мозге, в значительной степени зависит от того, какое значение можно придать "непосредственному объяснению".