ЖЕНЩИНА И МУЖЧИНА

Глава 1. Темное наследие. Что общего у любви с биологией 


...

Мост в туман

В ископаемых остатках невозможно обнаружить окаменевший дух наших предков. Единственные живые свидетели и современники эволюционного процесса нашего вида ничего не могут нам о нем поведать. Они отделились от нас много миллионов лет назад, и с тех пор шли по эволюции собственными путями: гиббоны, орангутанги, гориллы, шимпанзе и бонобо. Но, собственно, если их последний общий с нами предок, вместо того чтобы отправиться на поиски новой жизни в саванне, образовавшейся в результате грандиозного провала Рифтовой долины, остался в дремучих тропических лесах, то мы — по мнению биологов и эволюционных психологов — многое можем узнать, изучая человекообразных обезьян. Исследуя их понятия о семье и их склонность к взаимопомощи, мы можем сделать определенные выводы о происхождении нашей морали. «Если ты сейчас мне поможешь, то и я когда-нибудь тебе помогу». Эта мысль, как кажется, родилась в животном царстве, среди человекообразных обезьян. Нидерландский исследователь жизни приматов Франс де Вааль в бесчисленных статьях и книгах подтверждает высказанную в 1970-е годы Робертом Трайверсом мысль о «реципрокном альтруизме».

Учиться у человекообразных обезьян — это значит узнать что-то новое о происхождении нашего поведения. Здесь не возникает никаких вопросов. Но много ли расскажут нам наши мохнатые родственники о такой сложной вещи, как наша человеческая сексуальность, а тем паче о еще более сложном чувстве любви, соединяющем мужчину и женщину?

Ответ один: до ужаса мало! Половое поведение орангутангов, гиббонов, шимпанзе, бонобо и горилл не только не напоминает половое поведение человека, — поведение одних обезьян не похоже на поведение других. Всякая общность исчезает, когда дело доходит до секса. Каждая человекообразная обезьяна ведет себя по-своему. Гиббоны, например, строго моногамны, они всю жизнь живут парами в определенном, так же строго очерченном ареале обитания. Поиск подходящего партнера у гиббонов может продолжаться годами.

Остальные четыре вида человекообразных обезьян оказались невосприимчивы к таким понятиям о первобытной супружеской верности. Орангутанги в половом поведении отличаются невероятной гибкостью. В то время как самки склонны обосновываться на одном месте, самцы бродят по довольно обширной округе. Самки орангутанга живут мелкими группами, образуя их со своими детенышами. Связь между отдельными группами довольно рыхлая. Образ жизни орангутангов настолько свободен, что о нем до сих пор известно очень немного.

Напротив, в стае горилл существуют строгая иерархия и порядок. Живут эти обезьяны так называемыми гаремными семьями с единственным доминирующим самцом, который единолично оплодотворяет всех своих самок. Численность таких семейств колеблется от четырех до четырнадцати особей. Когда детеныши достигают половой зрелости, они покидают группу, как самки, так и самцы.

У шимпанзе, напротив, нравы несколько более свободные. Хотя и у этих обезьян в стаде есть доминирующий самец, в группу могут приходить и другие самцы и спариваться со многими самками. Иногда самец сам следит за тем, чтобы самка нашла себе пару. В ряде случаев самец и самка некоторое время проводят в изоляции от остального стада, прячась от него в кустах. Каких-либо строгих правил, как кажется, у шимпанзе нет. Стаи их обычно более многочисленны, чем у горилл, и состоят из 20–80 особей.

Совсем другое отношение к сексу демонстрируют бонобо. Они живут сравнительно сплоченными и более многочисленными группами, чем их сородичи. Секс является их любимым занятием. Они совокупляются ежедневно во всех мыслимых позах. В половые отношения с самками стада вступают все самцы. Независимо от ранга и положения в стаде. Судя по всему, с помощью секса бонобо снимают стресс. Во всяком случае, по сравнению с шимпанзе эти обезьяны очень миролюбивы.

С генетической точки зрения шимпанзе и бонобо удалены от нас, людей, практически одинаково. Разница в составе генетического материала составляет — согласно некоторым исследованиям — от 1,6 до 1,1 процента. Приблизительно так же отличаются между собой наследственные материалы шимпанзе и бонобо. Если верно, что на основании состава генов можно наилучшим образом проследить линию происхождения, то можно сказать, что все три вида — шимпанзе, бонобо и человек — состоят между собой приблизительно в одинаковом родстве. Но кого нам поставить себе в образец в плане полового поведения? Исследователь приматов Франс де Вааль видит человека где-то посередине между «иерархически зажатыми» шимпанзе и «иерархически свободными» бонобо. Человеку, если верить Ваалю, посчастливилось «иметь внутри себя целых двух обезьян» (10).

Намного более однозначный ответ дает, однако, Уильям Оллмен в своей уже упоминавшейся книге об охотниках на мамонтов в метро. Ему ясно, что линия происхождения человека идет от горилл через шимпанзе. В качестве доказательства он приводит «Люси», наилучшим образом сохранившийся костный скелет представителя вида Australopithecus afrarensis. Люси жила около трех миллионов лет назад в Эфиопии. Это было очень нежное создание ростом всего около 90 сантиметров, и весила Люси, вероятно, не более 30 килограммов. Мужские особи этого вида сохранились только в виде отдельных фрагментов скелета, но, понятно, что они были чуть больше. Оллмен с уверенностью утверждает, что они были больше в два раза. Такое «большое различие между самцами и самками позволяет сделать вывод о том, что Люси и ее сородичи жили приблизительно такими же социальными группами, как нынешние гориллы». Их «половая жизнь» тоже «соответствовала нормам таковой в стаде горилл» (11).

Можно ли этому верить? Скорее всего нет. Во-первых, такая большая разница между самцами и самками австралопитеков пока никем не доказана, а во-вторых, такая же большая разница в размерах тела между самцами и самками существует не только у горилл, но и у орангутангов с их совершенно иным групповым поведением. При этом, как у горилл, так и у орангутангов самцы вдвое больше и тяжелее самок. Впрочем, ни с одним из этих видов прямое родство по нисходящей генеалогической линии нас, людей, не связывает.

Но Оллмену тем не менее все ясно. Сначала мы были квази-гориллы, а потом превратились в квази-шимпанзе. Вызывает восхищение искусство, с которым Оллмен умудряется впихнуть моногамию в историю нашего человеческого племени. Чем в большей степени сглаживается разница в росте и массе между представителями противоположных полов, тем более моногамными становятся их отношения. Но это утверждение ни в коей мере не касается ни шимпанзе, ни бонобо! И мнение о том, что человек — просто в силу равенства роста и веса представителей противоположных полов — является моногамным, выведено не из природы, а из фантазий добропорядочного отца пуританского американского семейства. Моногамным по природе — это утверждал уже Фридрих Энгельс — человек был бы, если бы происходил от птиц: «И если строгая моногамия является венцом добродетели, то пальму первенства следует отдать ленточному червю, в 200–300 члениках которого содержится по одному мужскому и по одному женскому половому аппарату, а весь червь всю жизнь занимается тем, что в каждом членике совокупляется сам с собой» (12).

Попытка вывести половое и брачное поведение человека из наблюдений за человекообразными обезьянами напоминает зоологические измышления малограмотных книгочеев. Весь фокус заключается в том, чтобы найти такую человекообразную обезьяну, которая бы наилучшим образом соответствовала представлениям естествоиспытателя о человеке. Долгое время в моде были шимпанзе. Для консервативных биологов, таких, как Конрад Лоренц, именно эта обезьяна служила доказательством человеческих жестокости, коварства и властолюбия. Когда к 1980-м годам биологи исследовали жизнь бонобо, поборники sex and peace разглядели истинную природу человека в этой маленькой, похожей на хиппи обезьянке.

Разбираться в первобытном тумане нашего полового и любовного поведения, наблюдая обитателей современного тропического леса, — занятие ненадежное и неблагодарное. Весьма маловероятно, что эволюционным психологам удастся, как хотелось бы одному из них — Дэвиду Бассу, — выяснить «духовные механизмы» того, «что значит быть человеком» (13). Дело в том, что, «поскольку не существует людей без культуры, постольку мы не можем знать, какой была бы без ее влияния наша сексуальность, — пишет нидерландский исследователь приматов Франс де Вааль. — Исходная человеческая натура — это, можно сказать, Святой Грааль; его ищут уже целую вечность, но так и не могут найти» (14).

Главная беда, мешающая нам разобраться в заявленной теме — это запутанный клубок, неразделимое смешение любви и сексуальности. Например, поразительно, что из 600 страниц обзорной книги Басса «Эволюционная психология» человеческой сексуальности посвящены 180 страниц, а любви — всего две! «Любовь, — пишет Басс, — это, вероятно, самый важный показатель фактической воли к спариванию» (15).

На самом деле это очень узкое определение. Объясняет ли оно «духовные механизмы», механизмы, которые мы имеем в виду, произнося слово «любовь»? Конечно, никто не сомневается в том, что любовь часто выступает вместе с волей к спариванию. Если один человек любит другого, то, как правило, хочет близости с ним. Но можно любить и одновременно считать половую связь бесперспективной. Например, несмотря на любовь, человек может знать или догадываться, что, невзирая на взаимные чувства, партнер ему не подходит. Или человек не может вступить в половую связь, потому что уже не свободен, и ждет, когда чувство уляжется и исчезнет. Таким случаям нет числа. Поэтому следующее предложение можно рассматривать как высказывание, которое может оказаться как истинным, так и ложным: «Деятельность, которую считают основополагающей составной частью любви, сигнализирует о желании отдать партнеру сексуальные, экономические, эмоциональные и генетические ресурсы» (16).

В этом определении нет, правда, ни одного слова о том, почему вообще существует это чувство половой любви. Не обязана ли наука, желающая «объяснить духовные механизмы, определяющие, что значит быть человеком», сделать хотя бы попытку объяснить, что, собственно говоря, есть любовь? Но Басс не делает такой попытки. Его девиз: «О любви не говорят, ее принимают как данность». И это говорится вопреки тому, что чувство любви занимает в душе человека такое огромное место, какого не занимает ни одно другое чувство или представление!

Возможная причина заключается в том, что любовь между противоположными полами просто не может быть изучена специфическими методами эволюционной психологии Если сеть предназначена для ловли рыбы, то ею не надо ловить ничего другого! Закрадывается подозрение, что человеческая половая любовь так круто замешана на эволюции культуры, что обречены на провал любые попытки изучать ее с помощью естественной истории.

Возможно, что главная часть эволюции нашего головного мозга произошла в незапамятные времена, когда еще не существовало людей. Таким образом, без отчетливого понимания эволюции человеческой культуры многие важнейшие детали остаются во мраке. Ибо, как еще в 1960-е годы XX века с пафосом писал основоположник «гуманистической» эволюционной психологии, зоолог и теоретик науки Джулиан Хаксли: «Психо-социальный процесс — другими словами, эволюционирующий человек — есть новая стадия эволюции… которая отличается от дочеловеческой биологической стадии так же радикально, как эволюция последней отличается от пребиотической, неорганической эволюции» (17).

Поскольку собственно эволюция нашего головного мозга обусловлена, бесспорно, приспособлением наших предков к физической и психической окружающей среде, то такие феномены, как ревность или выбор партнера, не являются в наши дни неизменными константами человеческого бытия, но суть культурологические переменные. Половая мораль живущих за Полярным кругом эскимосов отличается от таковой банту, живущих в джунглях Итури, точно так же, как критерии выбора партнера в неандертальских пещерах не совпадали с критериями тогдашних обитателей Калахари. Что в любви и сексе приемлемо, а что — нет, решает не только индивид, но и сообщество, в котором он живет. Это сообщество есть часть «окружающей среды», к которой всегда — и в древности, и теперь — приспосабливается отдельная личность.

Учитывая все это, не приходится удивляться тому, что мосты, брошенные эволюционными психологами в непроницаемый туман первобытной жизни, чаще всего не находят желаемой опоры. Нет ничего странного в том, что большинство психологов, пытающихся объяснить феномен человека, исходя из его биологии, не очень любят слово «культура». Действительно, культура лишь усложняет картину. Культура диффузна и расплывчата, биология отчетлива и ясна, как кристалл. Есть, однако подозрение, что, как будет показано в следующей главе, на вещи можно взглянуть и в другом ракурсе. Тогда расплывчатой и диффузной покажется биология, а культура предстанет перед нами блистающим силуэтом с вполне определенными и четкими контурами.

По мнению эволюционных психологов, в начале отношений полов друг к другу находится секс — причем всегда и только секс. Понятие любви ограничивают отношением матери к ребенку, но представителей противоположных полов связывает и удерживает друг подле друга только «воля к спариванию». Это весьма слабый цемент в сравнении с разрывающей силой нашего инстинктивного полового влечения.

Но откуда вообще берется половой инстинкт, столь многое определяющий в нашей жизни? И почему — в чем свято убеждены эволюционные психологи — этот инстинкт так по-разному проявляется у мужчин и женщин? Тот, кто хочет понять и познать человека и его половое поведение, должен — по мнению эволюционных психологов — для начала научиться читать тайнопись генов, ибо их «программа» управляет нашим поведением и диктует нам наши действия и поступки.

Так ли это? В чем заключается таинственное действие генов? Для того чтобы ответить на этот вопрос, нам придется опуститься в глубины эволюционной теории, в мир генов и их функций. Следующая глава является сугубо теоретической, в ней не будет речи о главной теме данной книги, о любви. Возможно, этим я разочаровал нетерпеливого читателя. Однако в свое оправдание должен сказать, что речь пойдет о неписаном, но непреложном законе, конституции нашего бытия. Разбор вопроса о том, как мы интерпретируем этот «договор», раскроет нам очень важные вещи о человеке и его психологии В следующей главе я попытаюсь устранить чреватый вредными последствиями распространенный предрассудок. Тем, кому это все же кажется скучным, я предлагаю пропустить следующие 20 страниц. Остальным — добро пожаловать на следующую страницу.