Книга первая. Годы формирования и великие открытия. (1856–1900)


...

Глава 2. Детство и юность (1860–1873)

Об этом периоде жизни Фрейда мы знаем еще меньше, чем о его первых годах. У него не было сильного побудительного мотива для изучения или описания данного периода. То немногое, что нам известно о Фрейде данного периода, было взято в основном из воспоминаний его матери и сестры и из его собственных редких замечаний, сделанных в более поздние годы. Эти высказывания создают впечатление о нем как о «хорошем» мальчике, послушном и способном к обучению. Будучи фаворитом своей матери, которая твердила ему, что он добьется в жизни чего-нибудь стоящего, он был самоуверен, обладал достаточным честолюбием, хотя долгое время оставалось неопределенным, кем он собирается стать.

Его первые годы пребывания в Вене были, очевидно, не очень приятными. Позднее Фрейд говорил: «Времена были тяжелыми, и не стоили того, чтобы их помнить».

Продолжительные воспоминания Фрейда начинаются с семилетнего возраста. Что же касается раннего периода (до семи лет), то сохранились лишь его воспоминания о пяти случаях, относящихся к этому времени. Первый случай связан с матерью. Испачкав сальными руками стул, Фрейд принялся утешать свою мать обещанием купить ей другой стул, как только он вырастет и станет великим человеком. Описанный эпизод служит еще одной иллюстрацией того, что в наши дни называют тенденцией возвращения: обещание Фрейда матери сродни его более раннему обещанию отцу купить новую постель. Эпизод указывает также на то, что любовь Фрейда была сильнее агрессии. Другой и более интересный случай Фрейд рассказывал сам. В возрасте пяти лет он со своей младшей сестрой получил от отца книжку (описание путешествия в Персию) с шутливым предложением позабавиться, разрывая на клочки раскрашенные картинки книги: участие же самого строгого отца, конечно, исключалось. Это была странная форма воспитания, но определенное действие она оказала. В дальнейшем Фрейд проследил вплоть до описанного эпизода самую раннюю страсть в его жизни — страсть собирания и обладания книгами. Еще одно сохранившееся воспоминание повествует о том, как в возрасте шести лет он услышал от матери, что все люди, включая его самого, сделаны из земли и должны превратиться поэтому в землю. Когда он выразил ей свои сомнения по поводу столь неприятного заявления, она потерла руку об руку и показала ему черные частички эпидермиса, отделившиеся в результате трения ладони о ладонь, как образцы земли, из которой сделаны люди. Испытав безграничное удивление, Фрейд первый раз в своей жизни уловил некий смысл неизбежности. Сам он говорил позднее: «Я неохотно уступал этой мысли, которую слышал впоследствии выраженную следующими словами: „Ты обязан природе смертью“».

Еще один эпизод относится к его осознанному воспоминанию о случае (умышленного) мочеиспускания в спальне родителей в возрасте семи или восьми лет, за который отец сурово отчитал его, позволив себе при этом следующее критическое замечание: «Из тебя ничего не выйдет!» Такая оценка сильно отличалась от обычной гордости отца за своего сына. Сам Фрейд позднее напишет: «Это было, по-видимому, страшным оскорблением моему самолюбию, так как воспоминание об этом эпизоде постоянно проявляется в моих сновидениях и связано обычно с перечислением моих заслуг и успехов, точно я хочу этим сказать: видишь, из меня все-таки кое-что вышло».

Первая квартира в Вене, которую семья Фрейд занимала достаточно продолжительное время, находилась на Пфеффергассе — маленькой улице в квартале (в основном еврейском), называемом Леопольдштадт. Быстрый рост семьи повлек за собой переезд в более просторную квартиру на улице Кайзера Иосифа, где Фрейды прожили с 1875 по 1885 год. Их жилье состояло из гостиной, столовой, трех спален и «кабинета» — не слишком просторно для восьмерых. У них не было ванной, но раз в две недели пара дюжих мужчин приносила в кухню большую деревянную лохань с водой и уносила ее назад на следующий день. Когда дети достаточно подросли, мать стала водить их в одну из общественных бань. «Кабинет» представлял собой длинную, узкую комнату с окном, выходящим на улицу, и был изолирован от остальных комнат квартиры. «Кабинет» предназначался для Фрейда; в нем находились кровать, стулья, полка и письменный стол. Здесь он жил и работал до тех пор, пока не стал интерном12 в больнице; единственное, что менялось в его «кабинете» на протяжении всех лет учебы в гимназии и университете, — это количество заполненных книжных шкафов. В подростковом возрасте Фрейд даже ужинал в «кабинете», чтобы не отрывать времени от занятий. У него была керосиновая лампа для личного пользования, тогда как в других спальнях имелись лишь свечи.


12 Во времена Фрейда — молодой врач, работающий в больнице и живущий при ней. — Прим. перев.


Иллюстрацией того уважения, которое питали к нему и его занятиям в семье, является грустный факт, приведенный сестрой Фрейда. Когда сестре исполнилось восемь лет, мать, обладавшая музыкальным дарованием, решила, что дочери пора научиться игре на фортепьяно, и хотя инструмент находился довольно далеко от «кабинета», его звуки так сильно мешали занятиям молодого студента, что он настоял, чтобы фортепьяно убрали; и его действительно убрали. В связи с этим никто в семье не получил мало-мальски сносного музыкального образования (немногим больше в этом плане получили и дети самого Фрейда). Отвращение к музыке было одной из характерных черт Фрейда.

Предоставив первоначальное обучение Фрейда матери, отец принял на себя задачу его подготовки к поступлению в частную гимназию. Хотя отец был самоучкой, он по многим вопросам и взглядам на жизнь превосходил своих «ученых» сверстников, и успехи Зигмунда объясняются прежде всего нормальными отношениями между ним и его отцом. Фрейд рассказывал, что с 12-летнего возраста он обычно сопровождал отца на прогулках по окрестностям Вены. В Центральной Европе еще не настало время всеобщего интереса к физкультуре и спорту, поэтому прогулки, и особенно в горы, были любимым видом отдыха Фрейда после занятий. Он говорил также, что ему нравилось кататься на коньках. Фрейд хорошо плавал и никогда не упускал возможности искупаться в озере или в море. Он упоминает, что сел на лошадь только однажды и чувствовал себя в таком положении не очень удобно. Но Фрейд, несомненно, являлся отличным ходоком. В 65 лет он принял участие в любительском восхождении на горы Гарца с полудюжиной своих коллег, которые были на четверть века моложе его, и превзошел их всех в скорости и выносливости.

Единственное расхождение между отцом и сыном имело, кажется, место, когда 17-летний Фрейд, предаваясь своей естественной склонности к покупке книг, вдруг обнаружил, что ему нечем платить за них.

Отец вовсе не принадлежал к столь распространенному тогда строгому типу родителя и обычно советовался со своими детьми относительно различных решений, которые предстояло принять. Эти решения принимались на так называемом «семейном совете», одним из примеров чего может служить выбор имени младшему мальчику. На совете прошло предложение Зигмунда дать брату имя Александр, но прежде ему потребовалось подробно пересказать всю историю великих побед Александра Македонского, описывая его щедрость и воинские доблести.

Вместе с тем, несмотря ни на что, отец Зигмунда был патриархом еврейской семьи и требовал к себе соответствующего уважения. Пианист Мориц Розенталь рассказывает нам случай о том, как однажды он, споря о чем-то со своим отцом на улице, случайно столкнулся с Якобом Фрейдом, который, смеясь, упрекнул его следующим образом: «Как, ты перечишь отцу? Один мизинец моего Зигмунда во много раз умнее моей головы, но он никогда не осмелится противоречить мне!»

О религиозной подготовке Фрейда известно немного. Была, конечно, няня-католичка, и, возможно, именно ее запугивающее влияние способствовало позднее его нелюбви к христианской вере и обычаям. Его отец был, несомненно, воспитан ортодоксальным евреем, и сам Фрейд, безусловно, знал все еврейские традиции и обряды. Его дети уверяли меня позднее, что их дедушка стал в конце жизни абсолютно свободомыслящим, однако имеются некоторые свидетельства противоположного. В любом случае отец принадлежал к числу либерально мыслящих, прогрессивных людей, и представляется маловероятным, чтобы он продолжал сохранять ортодоксальные еврейские обычаи после своего переезда в Вену. С другой стороны, к 35-летию он подарил сыну Библию, в которой на древнееврейском написал следующее посвящение:

Мой дорогой сын,

На седьмом году жизни Божий дух овладел тобой, и Он обратился к тебе: «Иди, читай мою Книгу; и источники ума, знания и понимания откроются тебе». Это Книга книг; это кладезь, который выкопан мудрыми людьми и из которого законодатели узнавали статуты и права. Ты узрел в этой книге лик Всемогущего, ты услышал Его и постарался воспитать себя, и ты тут же воспарил на крыльях Разума. С того времени я до сих пор храню эту Библию. Сейчас, в день твоего 35-летия, я вытащил ее из хранилища и посылаю тебе в знак любви к тебе твоего старого отца.


Когда Фрейд говорил о том, что раннее чтение Библии оказало на него огромное воздействие, он имел в виду лишь этический смысл Библии в дополнение к своей исторической заинтересованности этой книгой. Он вырос без какой-либо веры в Бога или бессмертие и на протяжении всей своей жизни никогда не испытывал потребности в вере. Те эмоциональные потребности, которые обычно проявляют себя в юности, нашли свое выражение сначала в довольно смутных философских рассуждениях, а затем в его честной приверженности принципам науки.

В девять лет он сдал экзамен, позволивший ему посещать гимназию (Sperl Gymnasium) на год раньше обычного возраста. Там он достиг замечательных успехов, являясь в течение последних шести из восьми лет учебы первым учеником в классе. Он занимал привилегированное положение, и его вряд ли спрашивали у доски. Когда в возрасте 17 лет он с отличием (summa cum laude) окончил гимназию, отец пообещал в награду ему поездку в Англию, что и было исполнено два года спустя.

Фрейд отплатил за советы, даваемые когда-то отцом, своей помощью сестрам в учебе. Он даже установил некоторый контроль над их чтением, указывая на книги, которые им не следовало читать в силу возраста; так, например, когда сестре Анне исполнилось 15 лет, она была предупреждена относительно Бальзака и Дюма. Фрейд являл собой образец старшего брата. В июльском письме 1876 года к сестре Розе, которая была на четыре года моложе его и находилась в то время в Больцано вместе с матерью, он предостерегает ее от чрезмерных восторгов по поводу небольшого успеха, вызванного ее игрой на цитре — инструменте, ей малознакомом. Письмо пронизано житейской мудростью и содержит рассуждения о том, как неосмотрительны люди в своих сверхпохвалах молоденьким девушкам и как отрицательно это сказывается в дальнейшем на их характерах.

Вне сомнения, молодой Зигмунд был поглощен своими занятиями и являлся большим тружеником. По всей видимости, чтение и учеба заполняли большую часть его жизни. Даже друзья, которые навещали Фрейда в гимназические годы и много позднее, направлялись сразу к нему в «кабинет». Они запирались там и подолгу беседовали. Фрейд отдавал предпочтение исчерпывающим монографиям по каждому предмету в противовес кратким выжимкам из учебников — черта, проявление которой было также заметно у него и в более поздние годы, в частности при изучении археологии. Читая обширную литературу сверх учебной программы, он, однако, упоминает, что свой первый роман прочел в возрасте 13 лет13.


13 * Возможно, он имел в виду современный роман, поскольку немецкая классика к тому времени была им уже прочитана.


У него был большой литераторский дар, и то, что позднее он стал признанным мастером немецкой прозы, является доказательством этому. Он владел в совершенстве латынью и греческим, приобрел основательные знания во французском и английском языках, кроме того, сам изучил итальянский и испанский. Конечно, его обучили древнееврейскому. Из всех языков он предпочитал английский и однажды признался мне, что в течение десяти лет не читал ничего, кроме английских книг.

В особенности он любил Шекспира, которого начал читать в восьмилетнем возрасте и потом перечитывал раз за разом, имея всегда наготове подходящую цитату из какой-либо его пьесы. Он восхищался непревзойденной силой шекспировской выразительности и еще более его обширнейшим знанием человеческой натуры. Я могу все же вспомнить несколько его странных мыслей относительно личности Шекспира. В частности, он настаивал на том, что черты шекспировского лица являются не англосаксонскими, а французскими и что его имя могло происходить от искаженного Jacques Pierre. С пренебрежением относясь к теориям Бэкона, он в более поздние годы увлекся его идеей о том, что действительным автором пьес Шекспира являлся оксфордский граф, и был сильно разочарован моим скептицизмом по этому поводу.

Нееврей сказал бы, что Фрейд почти не имел ярко выраженных еврейских черт, из которых его любовь к рассказыванию еврейских шуток и анекдотов была, вероятно, самой яркой. Но он ощущал себя в своей сути евреем, и это имело для него очень большое значение. Он обладал присущей евреям чувствительностью к малейшему налету антисемитизма и имел лишь немногих друзей среди неевреев. Фрейд яростно протестовал против бытовавшего мнения, что евреев недолюбливают из-за их более низкого по отношению к другим происхождения. В годы учебы в гимназии и особенно в университете он много страдал от антисемитизма, распространившегося в ту пору в Вене. Антисемитизм навсегда положил конец и его увлечению пангерманизмом, через которое он прошел в свои более ранние годы.

Покорность отнюдь не была присуща его натуре, так что отец, поведав однажды 12-летнему Фрейду печальный эпизод своей юности, поплатился за это тем безграничным уважением, которое сын питал к нему раньше. Отец рассказал, как когда-то один христианин сбил кулаком с его головы новую шляпу и закричал: «Жид, долой с тротуара!» На вопрос возмущенного мальчика: «Ну, и что же ты сделал?» — отец спокойно ответил: «Я перешел на мостовую и поднял шляпу». Это отсутствие героизма со стороны его идеала мужчины шокировало юношу. В душе он противопоставил поведение отца поведению Гамилькара, который заставил своего сына Ганнибала поклясться пред алтарем в том, что он отомстит римлянам. Фрейд явно отождествил себя с Ганнибалом, ибо с тех пор Ганнибал занял видное место в его фантазиях.

В своем развитии Фрейд, несомненно, прошел через милитаристскую фазу, которую он проследил вплоть до сражений с племянником в раннем детстве. Одной из первых прочитанных им книг была «История Консулата и Империи» Тьера. Фрейд рассказывает, как при этом он наклеивал на спины своих оловянных солдатиков маленькие записочки с именами наполеоновских маршалов. Его кумиром был маршал Массена, причисляемый обычно к евреям; обожествление маршала усиливалось ошибочным убеждением Фрейда, что они родились в один и тот же день с разницей в 100 лет. Затем его живую заинтересованность вызвала франко-прусская война, разразившаяся в то время, когда ему было 14 лет. Одна из сестер вспоминает, как на своем письменном столе он держал огромную карту и тщательно следил за ходом кампании с помощью маленьких флажков, имея обыкновение рассуждать перед сестрами о войне в целом и о значении различных передвижений воюющих сторон в отдельности. Однако мечты Фрейда о том, что он сам станет прославленным генералом, постепенно угасали, и последний удар по его военным мечтам был наверняка нанесен скучнейшим времяпрепровождением в период годичной армейской службы в 23-летнем возрасте, когда он уже полностью был поглощен научным исследованием.

Фрейду исполнилось 19 лет, прежде чем он впервые посетил страну своих мечтаний, Англию. Он никогда не переставал завидовать сводному брату в том, что тот имел возможность жить в Англии и что его дети выросли в условиях, далеких от ежедневных преследований, которым подвергались евреи в Австрии. О предпринятом путешествии сохранилось немного свидетельств — это рассказ самого Фрейда о постигшем его разочаровании в связи с известием, что происхождение их рода не имеет никакого отношения к Англии, да воспоминание его сестры о полном восторга письме Эммануила к отцу, где он на все лады расхваливает развитие и характер своего сводного брата. Кроме того, известно лишь, что визит в Англию еще больше усилил давнее восхищение Зигмунда Оливером Кромвелем14 (впоследствии он назовет своего второго сына в его честь) и что разговор с братом существенно повлиял на смягчение критики относительно эпизода со-шляпой-в грязи. Фрейд признался позднее, что в своих фантазиях часто отождествлял себя с сыном Эммануила — ведь тогда бы ему не пришлось проходить столь трудный жизненный путь.


14 * По-видимому, решающую роль в отношении к Кромвелю сыграло то обстоятельство, что он вновь предоставил евреям возможность жить в Англии.


Относительно сексуального развития Фрейда в эти годы нам известен один лишь единственный эпизод. Располагая знанием о его уравновешенной зрелости и явно успешной сублимации в молодости, можно предположить, что он прошел через более спокойное развитие, чем большинство юношей.

Данный эпизод имеет отношение к его первому любовному переживанию в 16-летнем возрасте, когда он единственный раз в жизни посетил место своего рождения. Он гостил в семье Флюсов, которые были друзьями родителей и занимались текстильным бизнесом, как и его отец. Он сразу же влюбился в их дочь Гизелу — на год или два моложе его, — с которой дружил в детстве. Он был слишком застенчив, чтобы сообщить или хотя бы намекнуть ей о своих чувствах, а несколько дней спустя она уехала учиться в гимназию. Безутешному юноше пришлось успокаивать себя прогулками по лесам, фантазируя о том, какой приятной была бы его жизнь, не покинь родители сей счастливый уголок, где он вырос бы, вероятно, крепким деревенским юношей, подобно братьям Гизелы, и смог бы жениться на ней. Так что виновным во всем оказался его отец. Как и следовало ожидать, эта фантазия сопровождалась, хотя и полностью бессознательно, более глубокой, чисто эротической фантазией.

Психология bookap

Позднее описанный эпизод соединился в его уме с важным открытием, что отец вместе со сводным братом Эммануилом имели намерение оторвать его от интеллектуальных занятий и заменить их более практическими; затем, по предположениям, он смог бы переехать в Манчестер и жениться на дочери своего брата Полине — еще одной подруге по играм далекого детства. Таким образом, Гизела Флюс и Полина отождествились друг с другом, причем любовный эпизод и сопровождавшая его бессознательная эротическая фантазия в отношении первой, видимо, оживили его более раннюю детскую фантазию об изнасиловании второй и, несомненно, в конечном счете — своей матери.

Когда он столкнулся с трудностью заработать на жизнь в Вене, он вспомнил о той другой, упущенной им возможности легкой жизни и пришел к выводу, что относительно плана его отца стоило бы еще не раз подумать всерьез. Но этому не суждено было сбыться. То обстоятельство, что молодая леди оставила его равнодушным, когда в свои 19 лет он увидел ее в Манчестере, могло явиться одним из факторов в его решении продолжать научную карьеру. Если бы чары Полины не уступали очарованию его деревенской возлюбленной, многое бы могло измениться в нашем мире.