Книга третья. Последний период. (1919–1939)


...

Глава 28. Дальнейшее развитие и удары судьбы (1921–1925)

В противоположность предсказаниям Фрейда в годы войны, его работа и его имя становятся к началу 20-х годов более известными, чем когда-либо ранее. Его книги энергично искали желающие их приобрести, они переводились на различные языки. Из Франции пришла просьба от Андре Жида, одного из директоров «Nouvelle Revue Frangise», о разрешении на публикацию его работ. В Германии основывались новые общества — в Дрездене, Лейпциге и Мюнхене. Британская ассоциация прогресса науки решила основать филиал по психологии и пригласила Фрейда на торжественное открытие, но он отказался.

В профессиональном плане он был очень занят. С этого времени он ограничил количество пациентов, так как имел много учеников, в основном из Америки и Англии, которые хотели изучать его технику. В июле он сказал, что обещал анализировать вдвое больше людей, чем в действительности сможет взять по возобновлении работы в октябре. В результате он принимал десять человек.

В начале года «Verlag» опубликовал книгу Гродцека «Der Seelensucher» («Искатель души»). Это была пикантная книга, с рядом непристойных мест. Несколько аналитиков, в особенности Пфистер, считали, что это не тот тип книги, который годится для открытой публикации научным издательством, а швейцарское общество провело митинг протеста. Фрейд нашел эту книгу очень занятной, единственное, что он сказал в ответ на негодующие письма, которые продолжали в большом количестве приходить из Швейцарии, было: «Я энергично защищаю Гроддека от вашей порядочности. Что бы вы сказали, если бы являлись современниками Рабле?»

3 апреля родился третий внук Фрейда, Антон Вальтер, сын Мартина Фрейда, а 31 июля — еще один внук, Стефан Габриэль, первый сын Эрнста Фрейда. Фрейд жаловался, что у него четыре внука, но ни одной внучки.

Примерно к 65 годам постоянные жалобы Фрейда на старение приняли неожиданный оборот:

13 марта этого года я внезапно сделал шаг к настоящей старости. Начиная с этого времени мысль о смерти не оставляет меня, и иногда у меня создается впечатление, что семь моих внутренних органов борются за честь привести мою жизнь к концу. Для этого не было какого-либо подходящего повода, кроме того, что Оливер распрощался с нами, уезжая в Румынию. Все же я не поддался этой ипохондрии и смотрю на нее абсолютно спокойно, что более похоже на мой способ рассуждений в книге «По ту сторону принципа удовольствия».


15 июля Фрейд отправился в Бад-Гастейн, как обычно, на виллу Вассинг, со своей свояченицей Минной, которая также нуждалась в курсе лечения. Тем временем его жена и дочь отдыхали в Аусзее, в Зальцкаммергуте. 14 августа они встретились в Зеефельде, деревне, расположенной на высоте примерно 4000 футов в Северном Тироле, рядом с баварской границей. Фрейд все еще жаловался на сердцебиение и другие сердечные симптомы, но горный воздух вскоре принес ему облегчение; это было идеальное место, где он мог бродить часами.

Здесь у Фрейда было несколько посетителей. Дважды приезжал его проведать Ван Эмден, который находился в Зальцбурге, Ференци провел с ним день. Самым важным стало посещение Брилла, которого он не видел с войны, во время которой было почти невозможно получить от него хотя бы одно письмо. В конце января он послал Бриллу решительное письмо, которое было равносильно ультиматуму; Фрейд угрожал порвать с ним все отношения и отнять все права на дальнейший перевод. Однако прошло шесть месяцев, прежде чем пришел ответ даже на такое письмо Фрейда. Фрейд сердился все больше и больше и начал считать этот случай безнадежным: «Брилл ведет себя позорно. С ним придется прекратить отношения». Затем, наконец, Брилл сделал разумный поступок, к которому я побуждал его в течение некоторого времени, и приехал в Европу, чтобы переговорить обо всем с Фрейдом. Как и следовало ожидать, результат оказался в высшей степени удовлетворительным: «Брилл провел со мной последние несколько дней. С ним все в порядке, он целиком согласен нам помогать, абсолютно надежен, сознался в своих невротических ошибках. Это большое достижение».

Фрейд отправился из Зеефельда в Берлин 14 сентября, а оттуда в Гамбург, чтобы повидать двух своих внуков. Все члены комитета встретили Фрейда в Берлине 20 сентября и вместе поехали до Гильдесхейма. Мы планировали совершить совместное десятидневное турне в район Гарца. Нашим гидом стал Абрахам, который хорошо знал это место. Сначала наша группа остановилась в Гильдесхейме, а затем в очаровательном старом городе Госларе. Отсюда мы взобрались на вершину Брокена, место, представляющее для меня особый интерес, которое связывают с колдуньями, и даже мельком видели знаменитый призрак Брокена. Каждый день мы совершали пешие походы, и всех нас поразили быстрота и неутомимость Фрейда в этих походах.

Это была одна из редких возможностей, когда весь Комитет мог собраться вместе, и единственный случай, когда все мы отдыхали совместно с Фрейдом. Поэтому данное турне стало важным событием. В конце путешествия Фрейд сказал нам: «Мы пережили несколько совместных приключений, а это всегда связывает мужчин». Однако последнее из них было омрачено тем, что все мы сильно простудились. Фрейд чувствовал себя особенно плохо, но уверял меня, что эта простуда на него не повлияет: «Это лишь внешнее».

В эти дни у нас, конечно, было достаточно времени для широкого обсуждения различных научных тем, представляющих общий интерес. Фрейд прочитал нам две свои работы, которые специально написал для данного события, единственный раз в жизни, когда он так поступил. Одна из этих работ была посвящена проблеме телепатии. Он начал писать ее в конце июля и закончил в течение трех недель. Вторая работа более широко известна. В прошлый январь Фрейд сообщил нам о том, что внезапно глубоко осознал, «как будто прорубил скалу», механизм паранойяльной ревности. Это пришло к нему в результате изучения одного американского пациента, которого ранее к нему направил я, его первого иностранного пациента со времени войны.

После этого турне Фрейд 29 сентября возвратился в Вену, и прошло совсем немного времени, как он начал «мечтать о Гильдесхейме и Ширке как о далеком сне».

В декабре Фрейд был избран почетным членом Датского общества психиатров и неврологов, чему он обрадовался тем более, что его кандидатура была одобрена профессором Винклером, который ранее часто выступал против психоанализа. Это был первый случай, когда Фрейду оказывали почести подобным образом, и данное событие ознаменовало собой начало перемен в оценке его профессиональной деятельности. Начиная с этого времени стало обычным признавать, что кое-что из его трудов, несмотря на многие предполагаемые «ошибки», имеет выдающееся значение и что сам Фрейд является научной знаменитостью.

1922 год начался с визита в Вену нескольких членов Комитета. В то время там находилось много американских и английских студентов, изучавших психоанализ с Фрейдом, и он хотел, чтобы знания, получаемые ими в процессе собственной аналитической практики, были расширены прослушиванием нескольких лекций венских аналитиков по теоретическим аспектам психоанализа. Тогда по просьбе этих студентов в первую неделю января в Вену приехали Абрахам, Ференци, Рохейм и Захс и прочитали каждый по две лекции. Этот план оказался очень успешным.

В это время имя Фрейда все чаще стало упоминаться в Лондоне. В январе его фотография появилась в светском еженедельнике «Сфера». Но издателям приходилось остерегаться полиции. «Кегэн Пол энд Кампэни», которую преследовали судебным порядком за публикацию его якобы непристойной автобиографии — а в те дни сексуальность и психоанализ были равнозначными понятиями, — приняла решение продавать опубликованную ими работу Фрейда «Леонардо» только представителям медицинской профессии, так что художественная общественность была сохранена от порчи.

Но Фрейд находил свою возрастающую популярность лишь бременем. «Извините, что я не ответил на Ваше предпоследнее письмо. Иногда моя рука устает. У меня столь много деловой корреспонденции, на которую надо отвечать, то предупреждая пациентов, чтобы они не приезжали, так как у меня нет времени на их лечение, то отказываясь от лестных предложений написать статью на какую-либо тему для того или иного журнала. Это теневые стороны популярности. Она доставляет мало радости». Сравнивая свое положение с тем временем, когда он впервые встретил Эйтингона, Фрейд писал: «За эти пятнадцать лет мое положение существенно изменилось. Мои материальные заботы облегчились, но гам по поводу популярности со всех сторон я нахожу отвратительным и вовлечен в предприятия, которые крадут время и энергию у спокойной научной работы». На той же неделе он написал Ференци:

Естественно, мне льстит, когда Вы с энтузиазмом пишете, как в последнем письме, о моей энергичности и активности, но когда я обращаюсь к принципу реальности, то знаю, что это не так, и меня это не удивляет. Моя способность интересоваться чем-либо так скоро истощается, говоря другими словами, она с такой готовностью отворачивается от настоящего в другие направления. Что-то во мне восстает против принуждения продолжать зарабатывать деньги, которых никогда не достаточно, и разрабатывать те же психологические схемы, которые в течение тридцати лет с честью поддерживали меня перед лицом моего презрения к людям и отвратительному миру. Во мне пробуждаются странные тайные желания — вероятно, унаследованные от моих предков, — отправиться на Восток и в район Средиземноморья и вести совершенно иную жизнь: желаниям позднего детства, которые не согласуются с реальностью, никогда не суждено осуществиться, как если бы реальность намекала на ослабление связи индивида с нею. Вместо всего этого — мы встретимся на земле трезвого Берлина.


Лондонский университет, совместно с Еврейским историческим обществом, организовал серии лекций о пяти еврейских философах: Филоне, Маймониде, Спинозе, Фрейде и Эйнштейне. Лекцию о Фрейде составил (при моей помощи) Израиль Левине. В следующем году Левине опубликовал книгу, озаглавленную «Бессознательное», он стал первым философом, который полностью понял концепции Фрейда. Когда Фрейд читал эту книгу, он написал мне: «Кто такой Израиль Левине? Я никогда еще не получал столь большого удовольствия от прочтения какой-либо книги, посвященной психоанализу, как от его книги „Бессознательное“. Если он философ, то это редкое явление. Я хочу лучше знать этого человека».

Начиная с 1906 года Фрейд время от времени переписывался со знаменитым писателем Артуром Шницлером. Довольно странно, что они никогда не встретились, хотя вращались в схожих кругах, и Фрейд был хорошо знаком с братом Шницлера, видным хирургом. Артур Шницлер в те дни, когда он сам занимался медициной, рецензировал перевод Фрейда работы Шарко «Legons du Mardi» в 1893 году. Несмотря на свою замечательную психологическую интуицию, а также свое восхищение работами Фрейда, с которыми он давно уже был знаком, Шницлер никогда не соглашался с основными заключениями Фрейда. Он много спорил на их счет с Райком, Альфредом фон Винтерштейном, со мною и другими аналитиками, но не мог преодолеть свои возражения относительно идей инцеста и детской сексуальности.

В этом году в Нью-Йорке было много шума в связи с инцидентом, случившимся с Фринком. Фринк обучался у Фрейда с марта 1920 года по июнь 1921 года, и Фрейд всегда отзывался самым лучшим образом о его уме и возможностях. Теперь Фринк влюбился в одну из своих пациенток, они оба были несчастливы в браке, и предложил ей добиться развода и пожениться. Муж этой пациентки был в ярости и угрожал скандалом, который разрушит карьеру Фринка. После возвращения из Европы Фринк не приобрел большой известности, и многие видные аналитики, среди которых были Брилл и Смит Эли Джелифф, очень серьезно отнеслись к создавшейся ситуации. На деле Фрейд одобрил тот шаг, который Фринк намеревался осуществить; то, что он влюбился, являлось ошибкой, но теперь приходилось с этим согласиться. В Нью-Йорке распространялись самые дикие слухи, один из которых заключался в том, что Фрейд сам предполагал жениться на этой леди! Конец всего этого наступил, когда ее муж умер в критический момент.

Анну Фрейд, которая прочитала 31 мая перед Венским обществом свой доклад «Фантазии и грезы истязаний», избрали членом этого общества 13 июня 1922 года, к радости ее отца.

Как упоминалось ранее, вначале Фрейд был равнодушен к идее создания психоаналитической клиники в Вене. Тем не менее другие венские аналитики, особенно Хичманн, Хелен Дойч и Пауль Федерн, настаивали на этом, и в июне 1921 года Министерство образования предложило им помещение в военном госпитале. Наконец, после преодоления многих трудностей и препятствий, клиника под названием «Амбулатория» была открыта на Пеликангассе 22 мая 1922 года, директором ее стал Хичманн. В ней имелась большая комната, в которой впоследствии проводились собрания общества. Однако после шести месяцев работы муниципальные медицинские власти внезапно потребовали, чтобы эта клиника была закрыта, и прошло еще три месяца переговоров, прежде чем ее разрешили открыть вновь.

Во время летнего отдыха Фрейд получил известие о смерти своей двадцатитрехлетней племянницы Цецилии, которую он особенно сильно любил. Обнаружив, что беременна, она приняла чрезмерно большую дозу веронала; она умерла от воспаления легких 18 августа. Цецилия была последним ребенком любимой сестры Фрейда Розы, единственный сын которой был убит на войне. Фрейд был глубоко потрясен этой трагедией.

В августе этого года Ференци находился вместе с Ранком в Зеефельде, и Абрахам с Захсом навестили их там. Именно во время этой встречи было принято довольно запоздалое решение членам Комитета обращаться друг к другу на ты и по имени, укрепляя таким образом свою близость. Это решение определенно избавило нас от большого неудобства, так как до этого члены Комитета обращались друг к другу по-разному. Так, например, я имел обыкновение обращаться к Ференци, Ранку и Захсу на ты, но не к Абрахаму и Эйтингону. Фрейд обращался ко всем нам с более формальным Sie (Вы). Единственными лицами вне круга его семьи, которые, как мне известно, обращались к нему на ты, были психиатр профессор Юлиус Вагнер-Яурегг и археолог профессор Лоури, оба они являлись друзьями его студенческих лет. Другие его старые друзья, такие, как профессор Кёнигштейн, Розенберг и братья Рай, также обращались к нему подобным образом, но довольно любопытно, что Йозеф Брейер сохранил более старый способ обращения, а именно: Verehrter Herr Professor. Как я знаю, обращались к Фрейду по имени и без каких-либо титулов только знаменитая французская женщина-декламатор и семейный друг Иветта Жильбер, американский посол У.С. Буллит и английский новеллист Г. Д. Уэллс. Фрейд, естественно, обращался к членам Комитета по фамилиям, как в разговоре, так и в письмах, за исключением его писем к Эйтингону после июля 1920 года; по просьбе последнего Фрейд обращался теперь к нему в письмах Lieber Мах. Немного странно, что он никогда не называл Ференци по имени; в письмах он и Абрахам всегда называли друг друга Lieber Freund.

Берлинский конгресс, который проводился 25–27 сентября 1922 года, стал последним, который Фрейду суждено было посетить, хотя он стремился посетить следующие два конгресса. Доклад, который он на нем представил, назывался «Заметки о бессознательном» и никогда не публиковался. Те новые идеи, которые он в нем раскрывал, были взяты Фрейдом из его книги «Я и Оно» которая вскоре вышла. Эти новые идеи опровергали его первоначальное отождествление истинного бессознательного с психическими процессами, находящимися в состоянии вытеснения, и теперь он обсуждал бессознательные аспекты в невытесненном Я. Это явилось началом новой психологии Я, фундаментальным продвижением в теории психоанализа.

Среди многих других работ, представленных на этом конгрессе, работы, зачитанные Францем Александером, Абрахамом, Ференци, Иштваном Холлосом, Карен Хорни, Мелани Кляйн, Германом Нунбергом, Пфейфером, Радо, Рохеймом и мною, как оказалось впоследствии, способствовали развитию психоанализа. Доклад Абрахама о меланхолии и сообщение Ференци о теории пола были выдающимися. Общий научный уровень конгресса не уступал ни одному предшествующему. В своем отчете я упомянул, что количество членов в ассоциации за последние два года увеличилось со 191 до 239.

Фрейд был очень доволен результатами конгресса и особенно хвалил меня за мою речь. Я могу вспомнить отрывок, который больше всего развеселил Фрейда и который также может служить примером того, что аналитики не настолько лишены юмора, как это часто утверждалось. Речь шла о распространенном слухе, что анонимные пожертвования на Берлинскую поликлинику на самом деле принадлежат Эйтингону. Итак, я сказал: «У нас в Англии бытуют две известные поговорки: „Благотворительность начинается дома“ и „Убийство будет раскрыто“. Если теперь мы применим к ним механизмы сгущения и смещения, то придем к заключению, что „Убийство начинается дома“ — фундаментальный принцип психоанализа, и „Благотворительность будет раскрыта“ — что иллюстрирует трудность сохранения в секрете имени великодушного донора Берлинской поликлиники».

Даже в Вене интерес к психоанализу стал наконец достигать более широких кругов, и Фрейда попросили прочитать лекции для медицинского колледжа, для общества свободомыслящих и даже для высших полицейских властей (!). Излишне говорить, что он не согласился ни на одну из этих просьб. Его профессиональная работа, осложненная тем, что большую часть ее приходилось вести на иностранном языке, была очень утомительной, и Фрейд сказал Эйтингону, что сокращает эту работу до восьми часов в день.

В ноябре сын одного старого слуги Фрейда ранил своего отца, однако не смертельно, когда последний совершал акт изнасилования единокровной сестры этого юноши. Фрейд лично не знал этого молодого человека, но его гуманную натуру всегда волновали юношеские трудности. Поэтому для его защиты, лично заплатив за все судебные расходы, он нанял доктора Валентина Тайриха, ведущего специалиста в этой сфере и организатора проведения реформ судебных процедур в подобных случаях. Фрейд также написал заявление, в котором говорилось, что любая попытка искать здесь более глубокие мотивы лишь запутает очевидные факты. Профессор Штрёсслер написал аналогичное заявление, в котором утверждал, что возбуждение определенного момента вызвало «короткое замыкание» в мозгу юноши, которое равносильно временному помешательству. С этим доводом согласились, и юноша был освобожден из тюрьмы.

8 декабря родился пятый внук Фрейда, сын Эрнста Люциан Михель, теперь известный художник.

Одним из критических в жизни Фрейда стал 1923 год. Его крайне огорчали трения между мною и Ранком, угрожавшие гармонии Комитета. Намного более зловещими, однако, оказались первые признаки смертельной болезни, которой суждено было причинить ему невыразимые страдания. Он часто воображал, что его дни были сочтены, но теперь наконец страшная действительность стала заметной.

Первый тревожный симптом появился в феврале, но в течение двух месяцев Фрейд не предпринимал каких-либо мер в связи с ним. Он также не упомянул об этом никому, ни своей семье, ни друзьям. Впервые я узнал об этом из письма от 23 апреля. «Два месяца тому назад я обнаружил нарост на моей челюсти и правой стороне неба, который мне удалили 20-го. Я все еще не работаю и не могу глотать. Меня уверили в легкой форме этой опухоли, но, как Вы знаете, никто не может гарантировать, что она хорошо поведет себя, когда сможет расти далее. По моему собственному диагнозу, у меня была эпителиома, но с ним не согласились другие. В этиологии такого перерождения ткани называется курение». Лейкоплакия не такое уж зловещее заболевание в возрасте 67 лет, каким она является в 57 лет и еще более страшным в 47 лет, поэтому я полагал, что у него образовалось лишь локальное перерождение ткани, от которого теперь избавились. Единственный аспект, который породил у меня опасения, состоял в том, что Фрейд вообще упомянул мне об этом заболевании. Не в его обычае было обсуждать свое здоровье с кем бы то ни было, за исключением Ференци, — но в те дни я не знал даже этого — поэтому я наполовину сомневался, не имеет ли он в виду нечто более серьезное.

А случилось вот что. В третью неделю апреля Фрейд консультировался с ведущим ринологом Маркусом Гаеком, шурином Шницлера и своим старым приятелем. Гаек сказал, что это лейкоплакия, обусловленная курением, а в ответ на вопрос Фрейда о ходе болезни высказал зловещее замечание: «Никто не может рассчитывать жить вечно». Однако посоветовал Фрейду удалить эту маленькую опухоль — «очень легкая операция» — и попросил его зайти к нему утром в амбулаторию. За несколько дней до этого Феликс Дойч посетил Фрейда по каким-то личным делам, и в конце беседы Фрейд попросил его взглянуть на «нечто неприятное» у него во рту, что один дерматолог назвал лейкоплакией, советуя вырезать опухоль. Дойч сразу узнал рак и был еще более встревожен, когда услышал от Фрейда просьбу помочь ему «достойно покинуть этот мир», если он обречен умереть в страдании. Затем Фрейд говорил о своей старой матери, которой будет трудно перенести известие о его смерти. По всей видимости, Дойч принял эти замечания Фрейда за более прямую угрозу самоубийства, чем они являлись на самом деле. Мы увидим, что Фрейд хорошо держался вплоть до последней минуты. Поэтому Дойч ограничился словами о том, что это обычная лейкоплакия, которую желательно удалить.

После нескольких дней размышлений Фрейд спокойно зашел в амбулаторию Гаека, не сказав об этом ни слова кому-либо дома. Следует упомянуть, что амбулатория являлась частью общего учебного заведения, и в ней не было отдельных больничных палат. Его семья была удивлена, когда им позвонили по телефону и попросили принести необходимые вещи для Фрейда, чтобы он мог провести там ночь. Его жена и дочь поспешили туда и нашли Фрейда сидящим на стуле в амбулаторном отделении, вся его одежда была забрызгана кровью. Операция пошла не так, как ожидалось, и потеря крови оказалась столь значительной, что было нежелательно возвращаться домой. Не было ни одного свободного кабинета и даже ни одной постели, но кровать поставили в какой-то маленькой комнатке, которую уже занимал карлик-кретин, проходивший курс лечения. Дежурная сестра послала женщин домой на время завтрака, когда в клинике не разрешалось находиться посетителям, и уверила их, что с пациентом все будет в порядке. Когда они возвратились час или два спустя, то узнали, что у Фрейда было обильное кровотечение, и, стараясь позвать на помощь, он звонил в колокольчик, который не работал; сам он не мог ни говорить, ни крикнуть. Однако дружелюбно настроенный карлик бросился ему на помощь, и после некоторых затруднений кровотечение было остановлено; возможно, действия этого карлика спасли Фрейду жизнь. После этого Анна отказалась его оставить и провела ночь, сидя у постели отца. Он ослаб от потери крови, был в полусне от различных лекарств и испытывал сильную боль. В течение ночи она и нянечка встревожились по поводу его состояния и послали за домашним хирургом, который, однако, отказался встать с постели. На следующее утро Гаек продемонстрировал этот случай группе студентов, а днем Фрейду разрешено было отправиться домой. Так закончилась первая из 33 операций, которые перенес Фрейд, прежде чем в конце концов обрел покой.

Удаленную опухоль исследовали и нашли, что она является раковой, но Фрейду об этом не сказали. Хирург не принял различных мер предосторожности против слишком сильного затягивания раны, которые всегда предпринимались впоследствии. Произошло настолько значительное стягивание тканей, что сильно сократило ротовое отверстие и причиняло большие затруднения.

Нелегко понять беспечное отношение Гаека на протяжении всего этого эпизода. Возможно, он был абсолютно уверен, что сделал все, что было в его силах, и рост опухоли не повторится. Но, с другой стороны, могло быть и так, что он с самого начала считал этот случай настолько безнадежным, что любая чрезмерная забота была ненужной. Но два сеанса облучения, выполненные Гвидо Хольцкнехтом, не соответствовали мнимой безопасности состояния Фрейда. За ними последовала серия решительных мер, когда его лечили капсулами радия, прописанными помощником Гаека Фойхтигером. Должно быть, эти дозы были очень большими, ибо Фрейд сильно страдал от токсических эффектов. Даже четыре месяца спустя он писал, что с окончания лечения не было ни одного часа, чтобы он не чувствовал боли. Он добавил: «Глубокое безразличие к большей части мелочей жизни показывает мне, что траурное шествие168 продолжается в самых глубинах моего мозга. Среди этих мелочей жизни я считаю саму науку. У меня нет каких-либо свежих мыслей, и я не написал ни строчки».


168 * Траур по его внуку, смотри следующий абзац.


В следующем месяце после первой операции случилось нечто, что оказало огромное влияние на настроение Фрейда на всю оставшуюся жизнь. Его внук Хейнеле (Хайнц Рудольф), второй ребенок Софии, уже несколько месяцев жил в Вене у своей тети Матильды. Фрейд очень любил этого мальчика, которого он называл самым умным ребенком из всех, кого когда-либо видел. Примерно во время первой операции Фрейда его внуку удалили миндалины, и, когда они оба впервые встретились после этого, внук с большим интересом спросил дедушку: «Я уже могу есть корки хлеба. А ты можешь?» К сожалению, этот ребенок был очень хрупким, после того как за год до этого заболел в деревне туберкулезом. Он умер от туберкулеза, сопровождающегося мелкой сыпью, в возрасте четырех с половиной лет 19 июня. Это был единственный случай, когда Фрейда видели плачущим. Он сказал мне впоследствии, что эта потеря отразилась на нем особым образом, отличным от воздействий всех других перенесенных им потерь. Все они вызывали в нем глубокую боль, но эта потеря что-то навсегда в нем убила. Пару лет спустя он сказал Мари Бонапарт, что после этого несчастья он никогда уже не мог полюбить кого-либо и просто сохранял свои старые привязанности; он считал этот удар абсолютно непереносимым, намного более непереносимым, чем его рак. В следующем месяце он написал письмо, в котором говорилось, что он впервые в жизни страдает от депрессии, и нет никакого сомнения в том, что такое его состояние связано с данной потерей, наступившей столь скоро после обнаружения первых признаков его собственного смертельного недуга. Три года спустя, утешая Бинсвангера, у которого умер старший сын, Фрейд сказал, что Хайнц имел для него такое же значение, какое все его дети и внуки вместе взятые, после его смерти он не может больше наслаждаться жизнью. Фрейд добавил: «Это является секретом моего безразличия — люди называют это храбростью — к опасности, угрожающей моей жизни».

В течение двух месяцев Фрейд несколько раз навещал Гаека, и тот не высказывал каких-либо возражений против того, чтобы Фрейд отправился в свой обычный трехмесячный отпуск. Но в последний момент он озадачил Фрейда, попросив присылать ему отчеты о состоянии здоровья каждые две недели и приехать к нему в конце июля. В середине июля Фрейд написал из Гастейна, спрашивая, действительно ли ему нужно ехать в Вену. Гаек, однако, после двухнедельной задержки ответил, что в этом нет необходимости и что Фрейд может проводить все лето вдали от Вены. Такая двусмысленность стала одной из причин, по которой Фрейд стал все меньше доверять своему хирургу. Один врач в Гастейне, осмотрев его шрам, хорошо описал в заключении его положение, но общее неудобство, испытываемое Фрейдом, было настолько велико, что он по настоянию дочери попросил Дойча навестить его в Лавароне, где он проводил большую часть отдыха со своей семьей. Дойч сразу заметил возобновление роста опухоли и необходимость в более радикальной операции. Однако по различным мотивам Дойч откровенно не обрисовал Фрейду сложившуюся ситуацию. Он не был уверен, согласится ли Фрейд на новую, более тяжелую операцию и не захочет ли он вместо этого умереть, если учесть его большое горе по поводу смерти внука. И наконец, Дойч не хотел омрачать предполагаемую поездку Фрейда с дочерью в Рим, на которую Фрейд так надеялся. Поэтому он и Анна вместе спустились в местечко Сан-Кристофоро, где уже собрались члены Комитета для того, чтобы провести встречу. Ранку уже сообщили о всей серьезности ситуации, а теперь, к своему ужасу, об этом узнали мы все. Затем мы присоединились к Анне и пошли ужинать. Во время еды, конечно, упоминалось имя Фрейда, как вдруг, к нашему изумлению, Ранк разразился приступом безудержного истерического смеха. И лишь пару лет спустя те события, о которых рассказывалось в предыдущей главе, сделали понятным этот взрыв смеха.

После этого Дойч и Анна вместе возвращались в Лавароне. По пути Анна заметила, что, если им понравится жить в Риме, они могут сделать там более продолжительную остановку. При этом Дойч очень заволновался и заставил ее пообещать ему не делать этого. Это был прозрачный намек, вполне достаточный для понимания создавшейся ситуации.

Тем временем на собрании Комитета возникла дискуссия по поводу наиболее подходящего довода, который убедит Фрейда согласиться на операцию. Захс сказал, что таким доводом должна стать мысль Фрейда об Анне, а Ранк, выдвигая более глубокую причину, предложил, чтобы этим доводом явилась мысль Фрейда о своей старой матери. Я выступил против этого, сказав, что мы не имеем права принимать такое решение за Фрейда, и Абрахам, Эйтингон и Ференци поддержали меня. Много лет спустя, когда Фрейд жил в Лондоне, я рассказал ему о том, как мы обсуждали, информировать его или нет о его заболевании, он со сверкающими от гнева глазами спросил: «Mit welchem Recht?»169. Но позднее он сказал Ференци, что с самого начала был уверен в том, что эта опухоль раковая.


169 * По какому праву?


Даже после этого Фрейду не сказали правду. Напротив, Гаек, несмотря на то что видел заключение патолога, уверил Фрейда, что его опухоль не является злокачественной и что операция была простой профилактической мерой. Однако были сделаны необходимые приготовления для большой операции, которую предстояло провести по возвращении Фрейда в Вену. Полагая в душе, что это может оказаться его последней возможностью, Фрейд решил осуществить давно лелеемый им план показать Рим своей дочери. Он принял это решение в ту самую неделю, когда подвергся первой операции в апреле. Они провели ночь и следующий день в Вероне, а оттуда отправились ночным экспрессом в Рим. Во время завтрака в поезде произошел неприятный эпизод: внезапно кровь фонтаном брызнула изо рта Фрейда. Оба они не сомневались в том, что это может означать. Тем не менее их поездка в Рим оказалась очень приятной, и Фрейд, который был великолепным гидом, получал огромное наслаждение от восторженных реакций дочери на все, что он ей показывал. «Рим был чудесным, особенно в первые две недели, пока не пришел сирокко, который увеличил мою боль. Анна была великолепна. Она все понимала и всем наслаждалась, и я очень ею гордился».

Находясь в Риме, Фрейд получил вырезку из одной чикагской газеты, в которой говорилось, что он «медленно умирает», прекратил свою работу и передал своих учеников Отто Ранку. Комментарий Фрейда был таким: «Все это очень поучительно как относительно происхождения слухов, так и по поводу того, какие могут быть выдвинуты прикрытия относительно настоящей сути. Эта статья утешает меня, поскольку нет вещи, подобной смерти, только лишь для злобных людей; пишущий является христианским ученым».

Пока Фрейд был в Риме, Дойч предпринял дальнейшие шаги. Он убедил профессора Ганса Пихлера, известного хирурга в области заболеваний рта, взять на себя ответственность за этот случай. Здесь он сделал самый чудесный выбор, за что Фрейд всегда был ему благодарен. Он также сделал все необходимые приготовления для проведения возможной операции и затем спокойно дожидался возвращения Фрейда.

26 сентября Пихлер и Гаек провели совместное обследование Фрейда и обнаружили явную злокачественную язву в твердом нёбе, которая поразила соседние ткани, включая поверхность нижней челюсти и даже щеку. Пихлер сразу пришел к решению, что необходима радикальная операция. В тот же день Фрейд написал об этом Абрахаму, Эйтингону и мне и добавил: «Вы знаете, что все это значит». Пихлер начал обычные приготовления (зубы и т. д.) уже на следующий день. Он выполнил эту большую операцию 4 и 11 октября в две стадии. Во время первой операции внешняя сонная артерия была перевязана, а подчелюстные железы, которые были подозрительно увеличены, удалены. Во время второй операции, после широкого разреза щеки и губы, Пихлер удалил всю верхнюю челюсть и нёбо на поврежденной стороне. Это была очень обширная операция, которая, естественно, соединила в одно целое носовую и ротовую полости. Эти тяжелейшие операции проводились под местной анестезией! После второй операции пациент в течение нескольких дней не мог говорить, в это время его приходилось кормить через трубку, вставлявшуюся в нос. Фрейд, однако, хорошо поправлялся и возвратился домой 28 октября. Фрейд дважды писал, находясь в больнице (санаторий Ауэршперг). Он послал мне телеграмму, в которой не упоминалось об операции. Затем он написал письмо Абрахаму всего лишь неделю спустя после операции, в ответ на присланное ему Абрахамом одно из его самых жизнерадостных писем:

Дорогой неисправимый оптимист, Сегодня обновили тампон Встал с кровати. То, что от меня осталось, одето в одежду. Спасибо за все новости, письма, приветствия и газетные вырезки. Как только смогу спать без укола, то отправлюсь домой.


Затем начались шестнадцать лет неудобств, мук и боли, сопровождаемых рецидивами заболевания и дальнейшими операциями. Огромный протез, разновидность увеличенного зубного протеза, предназначенный для отделения рта от носовой полости, был ужасен, и его окрестили «монстром». Во-первых, его оказалось очень трудно извлечь или заменить, так как для Фрейда стало абсолютно невозможно широко открывать рот. Например, однажды совместные усилия Фрейда и его дочери по вставлению протеза окончились неудачей, и после получасовых совместных усилий им пришлось позвать для этой цели хирурга. Чтобы протез мог выполнять свою роль, его приходилось довольно плотно прижимать. Это, однако, вызывало постоянное раздражение и воспаление, пока его присутствие не становилось невыносимым. Но если протез вынимался на длительное время, то ткани сужались и протез невозможно было вставить назад.

С этих пор речь Фрейда существенно ухудшилась, хотя время от времени его дикция значительно улучшалась в зависимости от того, насколько удобно был пригнан протез. Звуки стали носовыми и низкого тона. Еда также являлась мучением, и Фрейд не любил есть в компании. Далее, повреждение евстахиевой трубы, совместно с постоянной инфекцией в близлежащей области, существенно отразилось на его слухе, пока он не стал почти что глухим на правое ухо. Этой стороной Фрейд обычно поворачивался к своим пациентам, так что пришлось изменить положение кушетки и кресла.

С самого начала своей болезни и до конца жизни Фрейд отказывался иметь какую-либо иную сиделку, кроме своей дочери Анны. В самом начале он заключил с ней договор, что не должно проявляться никакого сочувствия; все, что необходимо, должно совершаться спокойным, прозаическим образом, с отсутствием эмоций, характерным для хирурга. Смелость и твердость Анны позволили ей придерживаться данного договора даже в самых тяжелых ситуациях.

Фрейду очень повезло со вторым хирургом. Репутация Пихлера была самой высокой, и он сделал все, что было в его силах. Он имел лишь смутное понятие о значении Фрейда в мире, но он не смог бы служить Фрейду более преданно, будь тот сами\ императором. Пихлер принадлежал к одному из лучших типов людей германо-австрийского происхождения и являлся человеком высочайшей целостности. Никакая трудность не казалась чрезмерной для его обостренной профессиональной совести. Он был как раз таким врачом, какого желал иметь Фрейд и которому он мог абсолютно доверять, и все дальнейшее время их отношения оставались превосходными.

Нет ни малейшего сомнения в том, что на всем протяжении описанных нами событий Феликс Дойч руководствовался в своих действиях наилучшими мотивами и поступал абсолютно добросовестно. Некоторое время спустя он уверял Фрейда, что не жалеет о своих действиях и что в подобных обстоятельствах он снова поступил бы аналогичным образом. Однако Фрейду, который всегда был очень чувствителен к возможности обмана со стороны врачей, было трудно простить, что от него скрывалась настоящая правда, хотя это никак не отразилось на его дружеских чувствах или на его благодарности Дойчу. По всей вероятности, его особенно раздражал подразумеваемый в таком отношении подтекст, что он не захочет храбро взглянуть на действительность, тогда как смотреть любой правде в глаза было одним из его выдающихся достоинств. Дойч, конечно, чувствовал такое отношение Фрейда, поэтому несколько месяцев спустя после операции, когда нормальное существование Фрейда более или менее возобновилось, он смело сказал ему, что происшедшее препятствует полнейшему доверию, столь необходимому в отношении врача и пациента. Фрейд печально согласился, но сохранил за собой право в любое время позвать Дойча для оказания дальнейшей помощи. Полное примирение произошло в январе 1925 года.

После такого введения в эпическую историю страданий Фрейда мы возвращаемся к повседневной хронологии.

В феврале «Z 'Encephale», ведущий французский неврологический журнал, предложил напечатать фотографию Фрейда вместе с полным описанием его работ. С другой стороны, великолепная книга Раймона де Соссюра, «Психоаналитический метод», была запрещена во Франции под тем предлогом, что анализ сновидений Одье содержал в себе нарушение профессиональной этики.

«Verlag» пришлось к этому времени вести переговоры относительно громадного числа переводов работ Фрейда на разные языки. Две тысячи экземпляров русского перевода «Лекций по введению в психоанализ» были проданы в Москве в течение одного месяца. В те дни в России был широко распространен интерес к психоанализу; еще одно психоаналитическое общество только что начало свою деятельность в Казани. Когда психоанализ достиг Китая, Фрейд выразил сомнение, будет ли он на этом языке так же понятен, как на языке оригинала. Примерно в это же время было принято решение издать собрание сочинений Фрейда. Первым вышедшим в свет стал четвертый том, а три первых тома были готовы к показу на Зальцбургском конгрессе в апреле 1924 года.

22 февраля 1923 года Ромен Роллан написал Фрейду письмо, в котором благодарил его за лестные высказывания в адрес их общего друга Эдуарда Моно-Герцена. Это послужило началом интересной переписки между ними, из которой видно, что Фрейд был очень высокого мнения о Ромене Роллане. Роллан писал Фрейду, что следит за его работой уже в течение двадцати лет.

Летом Фрейд получил письмо от молодого еврея по фамилии Лейенс, восторженного германского националиста, который сражался в первой мировой войне и являлся последователем Ганса Блюхера. Он хотел, чтобы Фрейд развеял его изумление по поводу того парадокса, что Блюхер, ярый националист и антисемит, является восторженным почитателем Фрейда. В своем ответе от 4 июля 1923 года, который содержал несколько унизительных слов о Блюхере, Фрейд написал:

Я посоветовал бы вам не терять своей энергии в бесплодной борьбе против текущего политического движения. Массовые психозы являются хорошим доказательством против доводов рассудка. Именно немцы имели возможность выучиться этому во время мировой войны, но они, по-видимому, неспособны это сделать. Предоставим их самим себе… Посвятите себя тем вещам, которые смогут поднять евреев выше всей этой глупости, и не поймите превратно мой совет, который является результатом долгой жизни. Не слишком спешите присоединиться к немцам.


Во времена нацизма Лейенс уехал в Америку и оттуда написал Фрейду письмо, говоря, как тот был прав. Вот скромный ответ Фрейда, датированный 25 июля 1936 года: «Вы, конечно, не думаете, будто я горжусь тем, что оказался прав как пессимист против энтузиастов, как старый человек против молодого. Я желал бы оказаться неправым».

Как ранее упоминалось, Фрейду разрешили возвратиться домой 28 октября после перенесенной им большой операции. Ему следовало возобновить работу 1 ноября, но возникли осложнения со шрамом от первоначальной операции. В ходе исследования септической и некротической ткани были обнаружены следы раковых клеток, поэтому Пихлер немедленно выполнил следующую, третью, операцию 12 ноября. В этот раз был сделан широкий вырез мягкого нёба, вместе с тканью старого шрама и крыловидным выступом кости; эта операция была осуществлена с использованием в комбинации пантопона и местной анестезии в санатории Ауэршперг. Операция сопровождалась обильным кровотечением и тяжелыми послеоперационными осложнениями.

17 ноября Фрейд подвергался операции Штейнаха по собственной просьбе — лигатуре эфферентных артерий с обеих сторон. Он согласился на эту операцию в надежде на то, что омоложение, которое она сможет вызвать, поможет отсрочить рецидив рака. Эта мысль исходила от фон Урбана, который работал вместе со Штейнахом и с восторгом относился к увиденным им результатам. Он заставил Федерна убедить в необходимости операции Фрейда, который после этого спросил Урбана о его опытах. Фрейд, однако, сказал Ференци два года спустя, что не получил от этой операции какого-либо облегчения.

Оставшаяся часть года почти целиком была занята ежедневными визитами к Пихлеру и постоянным усовершенствованием «монстра» в надежде достижения достаточного комфорта для того, чтобы Фрейд смог разговаривать. В эти месяцы Фрейд также несколько раз облучался рентгеновскими лучами в лечебных целях. До нового года Фрейд не мог принимать каких-либо пациентов. Он ничего не зарабатывал в течение шести месяцев, а его расходы были значительными. Он настаивал на том, чтобы полностью оплачивать гонорар Пихлеру, как он это делал в отношении всех своих врачей.

Самой важной литературной работой этого года стала книга, которая прокладывала абсолютно новые пути, — «Я и Оно». Ее начало датируется июлем предыдущего года, одним из самых продуктивных периодов творчества Фрейда. Он написал Ференци: «Меня захватило нечто теоретическое, продолжение „По ту сторону принципа удовольствия“, в результате чего появится либо небольшая книга, либо вообще ничего». Позднее Фрейд сказал о ней Ференци: «Теперь, после исправления корректорских гранок, я нахожусь в хорошо знакомой мне депрессии и клянусь никогда больше не позволять себе ступать на столь скользкий лед. Мне кажется, что после написания „По ту сторону…“ кривая моего творчества резко пошла вниз. Та все еще была богата идеями и написана хорошим слогом. „Психология масс“ близка к банальности, а данная книга является просто невразумительной, составлена в искусственной манере и написана плохим языком… За исключением основной идеи об „Id“ и aperfu170 о происхождении морали, мне абсолютно ничего в ней не нравится».


170 Очерк (фр). — Прим. перев.


Фрейд написал в этот год несколько различных статей, предисловий и тому подобного. Обе работы, опубликованные в январе 1923 года, были написаны в предыдущем году: «Замечания о теории и практике толкования сновидений» и «Невроз чёрта в семнадцатом столетии». Самая важная работа, написанная Фрейдом в 1923 году, которую он скомпоновал в феврале, была опубликована в апрельском номере «Zeitschrift». Она была озаглавлена «Инфантильная генитальная организация».

1924 год был в основном ознаменован осложнениями, возникающими из-за критики Абрахамом Ференци и Ранка, и заметными изменениями в личности последнего. Фрейд всерьез намеревался приехать на конгресс в апреле, хотя выразил Абрахаму свои опасения по поводу того, что прослушивание пятнадцати работ станет для него чрезмерной нагрузкой. Фрейд взял себе за правило прослушивать каждую работу, зачитываемую на любом конгрессе, которые он посещал. Этому примеру позже следовала его дочь. Однако в марте у него был грипп с последующими неприятными осложнениями в слизистой оболочке носа и свищами — старой болезнью Фрейда, — поэтому он вынужден был отдыхать.

Фрейд возобновил свою профессиональную работу с шестью пациентами 2 января, но трудности, которые он испытывал при разговоре, сделали эту попытку крайне утомительной. «Вы принадлежите к тем, кто отказывается верить, что я больше не являюсь тем же самым человеком. Я на самом деле очень устал и нуждаюсь в отдыхе, едва выдерживаю свою аналитическую шестичасовую работу, после чего у меня нет сил сделать что-либо еще. Правильней было бы отложить в сторону всю работу и обязанности и ожидать в тихом углу естественного конца. Но искушение — противоречащее необходимости — продолжать кое-что зарабатывать, когда тратишь так много, слишком велико». Фрейда постоянно беспокоил «монстр», который приходилось модифицировать каждые несколько дней. Второй протез был сделан в феврале, а третий в октябре, но оба они оказались не очень удачными. Курение было разрешено, но для того, чтобы засунуть сигару в рот, ему приходилось, применяя силу, раздвигать челюсти с помощью крючка для одежды.

Очевидно, новости о серьезной операции, перенесенной Фрейдом, стали известны в Вене, и по отношению к нему были проявлены знаки внимания. 8 февраля «Neue Freie finesse» опубликовала о Фрейде похвальную статью, написанную Альфредом фон Винтерштейном. Затем Венский городской совет, в котором теперь преобладало социал-демократическое большинство, присвоил Фрейду в день его рождения звание Burgerrecht, сходное с британским титулом «Freedom of the City». «Мысль о том, что мое приближающееся 68-летие может оказаться последним, должно быть, приходила на ум и другим людям, так как городской совет Вены поспешил присвоить мне в этот день звание почетного гражданина, что обычно делают, отмечая 70-летие того или другого лица». Фрейд не упомянул Ференци о присвоении этого звания, а когда тот спросил об этом, последовал следующий ответ: «Мало что можно сказать о венском звании почетного гражданина, о котором Вы спрашиваете. В сущности, это довольно ритуальное представление, пригодное лишь для шаббата171».


171 «Man kann Schabbes davon machen». Д-р Джонс в своем переводе этого предложения упускает тот факт, что этот ответ является ироничной еврейской поговоркой. Буквально она означает следующее: «Каждый может сделать шаббат — то есть еду для шаббата — из этого». Но ее истинный смысл заключается в том, что это не используешь ни для чего вообще. — Прим. ред. англ. изд.


Штекель, побуждаемый, возможно, аналогичными соображениями и возрождением старой личной привязанности к Фрейду, обратился к нему с предложением о примирении. Я не знаю, ответил ли Фрейд когда-либо на его письмо, — вероятно, нет; он определенно с ним не встречался.

24 апреля родился шестой и последний внук Фрейда, Клеменс Рафаэль — третий сын Эрнста.

лет тому назад проходил первый конгресс. Сразу после его окончания я поехал в Вену навестить Фрейда и сообщить ему о ходе работы конгресса; я пробыл там три дня. Конечно, нелегко было видеть значительные изменения в его внешности и голосе, приходилось привыкать к его манере поправлять протез и вставлять его на место с помощью большого пальца; все это, однако, через некоторое время производило впечатление философской сосредоточенности. Было очевидно, что ум Фрейда остался таким же живым и острым, как и всегда. Абрахам и Ференци прислали Фрейду полные отчеты о работе конгресса, и Фрейд с большим облегчением узнал, что конгресс прошел без каких-либо неблагоприятных событий; он опасался, как бы исходящая из Берлина критика в отношении Ференци и Ранка не вызвала более широкого разногласий.

Ромен Роллан навестил Фрейда 14 мая. Его привел в дом Фрейда Стефан Цвейг, и они вместе провели весь вечер. Цвейг выступал в роли переводчика. Временами Фрейду было трудно объясняться даже Да родном немецком, поэтому сделать то же самое на французском было выше его сил. То же самое произошло пару лет спустя, когда Фрейд навещал Иветту Жильбер в отеле «Бристоль». Он обратился к ее мужу с патетическим замечанием: «Мой протез не говорит по-французски».

Джорж Селдз прислал мне письмо с описанием деталей следующего инцидента, относящегося к этому времени. Двое юношей, Леопольд и Леб, совершили в Чикаго, по их словам, «совершенное убийство». Тем не менее они были найдены. Проведенное длительное расследование вызвало в Америке огромную сенсацию. Их влиятельные друзья и родственники сделали все возможное, чтобы спасти их от смертного приговора. В конце концов они добились этой цели. Селдзу, который работал в штате «Чикаго Трибюн» согласно инструкции полковника Мак-Кормика, было поручено обратиться к Фрейду: «Предложите Фрейду 25 000 долларов или любую сумму, которую он запросит, за поездку в Чикаго для психоанализа (т. е. для психоанализа убийц)». Фрейд ответил Селдзу письмом, датированным 29 июня 1924 года:

Ваша телеграмма шла длительное время из-за неправильного адреса. В ответ я могу сказать, что не рассчитываю, что буду в состоянии дать экспертное мнение об этих лицах и их деле, так как относительно него могу руководствоваться лишь газетными отчетами и не имею возможности провести личное расследование. Мне приходится отклонить приглашение приехать в Нью-Йорк на период судебного разбирательства по причинам своего здоровья.


Последнее предложение относится к поступившему от Хербста приглашению из Чикаго для Фрейда приехать в Америку для психоанализа двух этих убийц и, по-видимому, также для подтверждения того, что их не следует казнить. Он предложил Фрейду любую сумму, которую тот соблаговолит назвать, и, узнав о том, что Фрейд болен, выразил готовность зафрахтовать пароход, чтобы Фрейд смог туда поехать, не испытывая какого-либо неудобства от соседства с другими людьми.

В июне Фрейд заказал комнаты на июль в Вальдхаузе, Флимзе, в кантоне Грисон. Он часто мечтал отдыхать в Швейцарии, но, так или иначе, ему никогда не удавалось это осуществить. Теперь ему предстояло испытать очередное разочарование, так как из-за постоянных локальных нарушений во рту было необходимо оставаться в пределах легкой досягаемости для его хирурга. Поэтому он снимал виллу Шюлер в Земмеринге, откуда наносил регулярные визиты в Вену.

Из тех новостей, которые я мог сообщить Фрейду в то время, было сообщение об успешном чтении Захсом курса лекций этим летом в Лондоне и удивительный факт о том, что на Национальном фестивале поэтов в Уэллсе победитель получил приз за поэму, в которой говорилось о психоанализе.

Дочь Оливера Фрейда, Ева Матильда, родилась 3 сентября. Она стала второй внучкой Фрейда; дочь Мартина, Мириам София, родилась 6 августа 1924 года.

Этот год принес Фрейду острое личное огорчение, которое уступало лишь его огорчению по поводу Ранка. Фринк из Нью-Йорка возобновил свою аналитическую практику в Вене в апреле 1922 года, которая продолжалась до февраля 1923 года, и Фрейд составил о нем очень высокое мнение. Он был, как утверждал Фрейд, намного способнее любого американского аналитика, которого он когда-либо встречал, и единственным аналитиком, от дарований которого он ожидал больших результатов. Ранее Фринк во время своего анализа прошел через психотическую фазу — одно время с ним действительно приходилось сидеть санитару, — но Фрейд полагал, что Фринк полностью ее преодолел, и рассчитывал на то, что он станет ведущим аналитиком в Америке. К сожалению, по своем возвращении в Америку Фринк повел себя очень высокомерно по отношению к аналитикам старшего возраста, в особенности к Бриллу, говоря каждому, насколько они устарели. Второй брак Фринка, который вызвал столь большой скандал и на который возлагались большие надежды, оказался неудачным, и его жена возбудила дело о разводе. Это наряду с упомянутыми ссорами, должно быть, стремительно ускорило следующий приступ. В ноябре 1923 года Фринк писал мне, что по причине плохого здоровья ему приходится отказаться от работы в «Журнале», а также от частной практики. Следующим летом он стал пациентом психиатрической клиники, и ему никогда не удалось восстановить свою психику. Он умер в клинике «Чэпел-хилл» для душевнобольных примерно десять лет спустя.

Фрейд выказывал нетерпение и недовольство по поводу задержки перевода его избранных трудов на английский, не осознавая того колоссального труда, который надо было затратить, если заниматься этой работой основательно. Но наконец его переводы начали появляться. «Известия, которые прислала мне миссис Ривьер относительно первого тома собрания сочинений, явились для меня приятным сюрпризом. Я признаю, что был не прав. Я недооценил как продолжительность своей жизни, так и Вашу энергию. Перспективы, намеченные в ее письме относительно выхода следующих томов, кажутся мне великолепными». А когда первый том его «Собрания сочинений» действительно появился, Фрейд написал: «Я вижу, что Вы достигли своей цели обеспечения в Англии места для психоаналитической литературы, и поздравляю Вас с этим результатом, на который уже почти потерял надежду».

В конце этого года Хелен Дойч предложила организовать учебный институт психоанализа на тех же самых принципах, что и в Берлине. Она была назначена директором, Бернфельд — вице-директором и Анна Фрейд — секретарем.

К концу года Фрейд подвергся еще несколько раз рентгеновскому облучению в качестве меры предосторожности, хотя в то время еще не наблюдалось каких-либо признаков рецидива рака.

Фрейд опубликовал, помимо нескольких предисловий, пять работ в 1924 году. Две из них, «Невроз и психоз» и «Утрата реальности при неврозе и психозе» являлись продолжением идей, изложенных в «Я и Оно»

В апреле вышла очень важная работа Фрейда «Экономическая проблема мазохизма». Поводом к ее написанию послужили некоторые запутанные проблемы, которые явились следствием идей, выдвинутых Фрейдом в работе «По ту сторону принципа удовольствия».

В октябре и ноябре 1923 года, в то время как Фрейд выздоравливал после проведенной радикальной операции, он написал по просьбе американских издателей «Британской энциклопедии» краткий очерк о психоанализе, частично автобиографический. Данный очерк появился в энциклопедии летом 1924 года под довольно сенсационным заголовком: «Психоанализ: исследование скрытых глубин разума», в качестве 73-й главы тома: «Эти насыщенные событиями годы. Двадцатый век в процессе свершения, как говорят многие из его вершителей». Четыре года спустя этот очерк был опубликован в «Собрании сочинений» под заголовком «Краткий очерк о психоанализе».

В феврале 1925 года Фрейд сообщил, что в течение последних четырех месяцев у него не было каких-либо новых идей. Насколько он помнит, это наиболее длинный из подобных периодов. Такое состояние дел, однако, продолжалось недолго.

Абрахам и его жена планировали навестить Фрейда на Пасху в Вене, и Фрейд с нетерпением ожидал этой встречи. Но Пихлер как раз в это время исправлял протез, что практически лишало Фрейда возможности говорить и причиняло ему огромные неудобства. Поэтому, к большому огорчению Фрейда, ему пришлось отложить встречу с Абрахамом, но он надеялся увидеть его летом. Это была последняя возможность их встречи, так как летом Абрахам выздоравливал после первого приступа заболевания, которое оказалось для него фатальным; он умер в декабре.

В мае я послал Фрейду следующие известия: «Вы, возможно, слышали, что лорд Бальфур в своей речи в Иерусалиме172 особенно тепло отзывался о трех мужчинах, которые, по его мнению, оказали наибольшее влияние на современное мышление, все трое были евреями — Бергсон, Эйнштейн и Фрейд. На недавно проходившем обеде в Англо-Австрийском обществе, на котором я присутствовал, лорд Холдейн, гость этого вечера, говорил в своей речи о тех вкладах в культуру, которые на протяжении веков делались в Вене. Чтобы проиллюстрировать свою речь, он выделил четыре имени — Моцарта, Бетховена, Маха и Фрейда». Фрейд только что получил экземпляры «Автобиографии» и послал мне для двух упомянутых лиц; Бальфур формально подтвердил получение этой книги, а Холдейн — нет.


172 * На открытии Еврейского университета.


Фрейд отправился в Земмеринг, где опять снимал виллу Шюлер начиная с 30 июня. В этот день ему пришлось разрушить телеангиэктазию173 в десне электрическим прижиганием. За две недели до этого было проведено выскабливание некоторых замкнутых полостей в ране, конечно, под местной анестезией. Перед этим пришлось убить пульпу в четырех зубах, которые, естественно, пришлось сверлить. Неделю спустя после отъезда из Вены Фрейду пришлось возвратиться для прижигания папилломы и близлежащей слизистой оболочки. Все эти незначительные операции чередовались с постоянными попытками улучшить протез, так что Фрейд должен был все время находиться в пределах досягаемости своего хирурга.


173 * Опухолевидное расширение мелких сосудов.


20 июня в возрасте 84 лет умер Йозеф Брейер. Фрейд послал его семье теплые слова утешения и написал некролог для «Zeitschrift».

Из Нью-Йорка пришли хорошие известия о том, что Брилл возобновил свое президентство. Пробыв всего два года со времени основания общества его президентом, он на следующий срок передал полномочия Фринку. Начиная с этого времени в данном обществе не было настоящего лидера. В этот раз Брилл занимал пост президента общества в течение одиннадцати критических лет, шесть из которых он являлся одновременно президентом Американской психоаналитической ассоциации. Он успешно регулировал отношения между ними, а также с Международным объединением. В течение сорока лет активной жизни своим непоколебимым убеждением в истинности психоанализа, дружеским, но бескомпромиссным способом борьбы с оппонентами психоанализа и постоянной готовностью помогать более молодым аналитикам Брилл принес психоанализу в Америке намного больше пользы, чем кто-либо другой. В тот период, который мы сейчас рассматриваем, борьба за признание психоанализа в Америке была особенно суровой и было очень нелегко завоевывать новых приверженцев; например, в 1925 году к западу от Нью-Йорка имелся лишь один аналитик, Лионел Блицштейн из Чикаго.

В канун Троицы Абрахам прочитал несколько лекций в Голландии и возвратился с бронхиальным кашлем. В то время нам говорилось, что он проглотил рыбью кость, которая застряла в бронхе; предполагалось, что это привело к хроническому бронхоэктазу174. В июле он поехал сначала в Венген, а затем в Силз-Марию для лечения, которое дало незначительные положительные результаты. Однако на Гамбургском конгрессе, на котором ему приходилось председательствовать, он выглядел больным человеком и явно находился под воздействием морфия, с помощью которого пытался контролировать свой хронический кашель. Когда он возвратился в Берлин, горло ему лечил Флисс, бывший друг Фрейда, и Абрахам сообщил о своем изумлении по поводу того, насколько тесно фазы его загадочного заболевания соответствуют нумерологическим подсчетам Флисса. Так как Абрахам всегда крайне скептически относился к идеям Флисса, такое изменение можно приписать лишь его недоумению, которое разделяли с ним все друзья, по поводу того, что его заболевание не поддается разумному диагнозу.


174 Бронхоэктаз — расширение ограниченных участков бронхов. — Прим. перев.


Гамбургский конгресс, который проходил 2–5 сентября, был удачным, хотя по научному уровню оказался не столь высоким, как предыдущий конгресс. На нем присутствовало много американцев, и становилось очевидным, что между ними и европейскими группами возникают серьезные трения по поводу волнующего всех вопроса непрофессионального анализа. Я предложил Эйтингону образовать на конгрессе международную комиссию, функцией которой станет коррелировать методы и стандарты обучения психоанализу кандидатов в различных обществах и обеспечивать возможность для совместного обсуждения проблем техники. Эйтингон с энтузиазмом воспринял эту идею и поручил Радо внести необходимое предложение деловому собранию, где оно сразу же было принято. К сожалению, в дальнейшем это породило новую трудность, когда Эйтингон, став президентом и являясь также председателем данной комиссии, принял точку зрения, в которой его до некоторой степени поддерживали Фрейд и Ференци, что данная комиссия имеет право навязывать одни и те же правила и стандарты повсюду. С этим многие из нас, в особенности американцы, не соглашались.

Событием на конгрессе, однако, стало известие о том, что Фрейд поручил своей дочери Анне зачитать работу, которую специально написал для данного конгресса. Это! знак внимания с его стороны, содержание работы, а также то, как она была прочитана, вызвали всеобщее удовольствие. Данная работа была озаглавлена «Некоторые психические последствия анатомического различия полов».

В течение непродолжительного времени Фрейд не мог спать из-за боли в левой стороне нижней челюсти. Было обнаружено, что в зуб попала инфекция, вызвавшей образование абсцесса. 19 ноября в ходе трепанации он был удален вместе с гранулёмой и кистой в близлежащей области. Операция явно была крайне неприятной, но единственное, что Фрейд заметил по этому поводу, что она была очень элегантно выполнена. Секвестрация175 кости произошла неделю спустя.


175 Секвестрация — отделение участка некротизированной ткани. — Прим. перев.


Фрейд уже становился до некоторой степени знаменитостью, и приезжающие в Вену люди ощущали необходимость заходить к нему. Это временами причиняло значительное беспокойство, кроме того, Фрейд не всегда оказывался достаточно проницательным в выборе тех посетителей, которых он принимал. Первым посетителем в этом году стал знаменитый французский писатель Ленорман, который хотел обсудить с Фрейдом свою пьесу «Дон Жуан». Он произвел на Фрейда глубокое и приятное впечатление, и они пришли к согласию, что писателей, которые используют психоанализ для простого извлечения его данных, следует осудить как опасных и недостойных. На Пасху приехали Александер, Ландауэр и Пфистер. Фрейд сообщил также, что двухчасовая беседа с известным датским эссеистом Брандесом оказалась особенно интересной. Примерно в эта же время граф Кейзерлинг, который в первый раз посетил Фрейда в 1923 году, нанес ему еще два визита, но, по всей вероятности, их беседа вылилась в консультацию, ибо Фрейд рекомендовал Кейзерлингу отдать себя в руки Абрахама. В декабре у него побывали два известных писателя — Эмиль Людвиг и Стефан Цвейг. Фрейд сказал, что первый из них не произвел на него какого-либо особого впечатления, а Людвиг, если судить по его странной книге о Фрейде, которую он написал более двадцати лет спустя, явно отплатил Фрейду за такой «комплимент».

Печально рассказывать о том, что отношения Фрейда с Абрахамом в последние месяцы его жизни были омрачены более, чем в любое другое время, хотя, без сомнения, эта фаза была временной. Все началось с Сэмюэля Голдвина, хорошо известного кинопродюсера, обратившегося к Фрейду с предложением за 100 000 долларов сотрудничать в создании фильма, изображающего сцены из знаменитых исторических любовных сюжетов, начиная с Антония и Клеопатры. Фрейда развеселил столь бесхитростный способ эксплуатации связи между психоанализом и любовью, но он, конечно, отказался от этого предложения, не захотев даже встретиться с Голдвином. Ганс Захс сообщил, что телеграмма Фрейда об отказе вызвала в Нью-Йорке большую сенсацию, чем его главный труд «Толкование сновидений» В июне Нойманн от имени U.F.A. Film Company предложил, чтобы этот фильм был проиллюстрирован некоторыми механизмами психоанализа. Абрахам, к которому ранее обратились с подобной просьбой, спросил у Фрейда его мнение, а сам считал, что будет лучше, если фильм будет сделан под руководством аналитика подлинного, чем при содействии какого-либо «сумасбродного». Фрейд отказался дать свою санкцию, но активно не отговаривал Абрахама от такой попытки. Основным возражением со стороны Фрейда было его неверие в возможность представить абстрактные теории в пластической манере фильма. Если, против всех его ожиданий, это окажется возможным, он был готов дать свою санкцию, отдав^ в этом случае все полученные им деньги «Verlag».

Фильм был поставлен, и я увидел его в январе следующего года в Берлине. Известие о нем вызвало значительную шумиху, особенно тот факт, что подобный фильм мог быть санкционирован президентом Международного объединения. Газеты в Англии, где в то время шла очередная волна брани против психоанализа, в полной мере воспользовались этой историей. Они писали, что Фрейд, после того как ему не удалось получить поддержку своим теориям в профессиональных кругах, в отчаянии использовал театральное представление для рекламирования своих идей среди неискушенной публики. Такое обвинение было типично.

В августе Фрейд жаловался, что кинокомпания объявила без его согласия, что фильм снимался «при участии Фрейда». В Нью-Йорке было объявлено, что «каждый аспект фильма „Тайна души“ будет планироваться и тщательно рассматриваться доктором Фрейдом». С другой стороны, Захс, который из-за болезни Абрахама нес главную ответственность за этот фильм, жаловался на Шторфера, в то время директора «Verlag», что тот распространяет копии написанной им газетной статьи, в которой умаляется ценность данного фильма. Тогда Зигфрид Бернфельд составил собственный сценарий фильма и совместно со Шторфером предложил его другим компаниям. Они даже пытались заручиться поддержкой Абрахама в этом предприятии, но Абрахам указал на важный пункт в своем контракте, в котором давалось обещание, что никакой другой психоаналитический фильм не будет объявлен официально, и меньше всего международным «Verlag» в течение трех лет. Это привело к оживленной дискуссии, в ходе которой у Абрахама зародилось сомнение в надежности двух этих венцев. Фрейд считал, что Абрахам чрезмерно драматизирует ситуацию, но Абрахам в ответ напомнил Фрейду о том, насколько верным оказалось его суждение в случаях с Юнгом и Ранком. Это довольно сильно задело самолюбие Фрейда, который ответил, что вовсе из этого не следует, что Абрахам всегда будет прав, но если это окажется так, то Фрейд с готовностью с ним согласится. Их переписка кончилась этой запиской, но в ней Фрейд также выражал свои самые теплые пожелания выздоровления Абрахама.

Абрахам питал надежды на выздоровление, но болезнь продолжалась, а врачи не могли обнаружить ее причину. Фрейд находил это сверхъестественным и все больше тревожился. В октябре Абрахам жаловался на боли в печени. Он приписывал это болезни желчного пузыря и настаивал на операции, дату которой следовало выбрать в соответствии с подсчетами Флисса. Операция была проведена, но принесла больше вреда, чем пользы. В письме Абрахам передал Фрейду выражение симпатии от Флисса. Фрейд ответил, что «такое выражение симпатии через двадцать лет оставляет меня довольно холодным». Такой ответ звучит так, как если бы Фрейд все еще обижался на то, что Флисс отошел от него.

Уже несколько недель спустя Фрейд почти потерял надежду на выздоровление Абрахама. Позже, учитывая новые медицинские исследования, мы все согласились, что заболевание Абрахама, которое не смогли диагностировать в то время, должно быть, являлось раком легких, который неминуемо привел к концу чуть больше чем через шесть месяцев. 18 декабря я был ошарашен телеграммой Захса: «Состояние Абрахама безнадежно». Неделю спустя, в рождественские праздники, наступил конец. Это известие достигло Фрейда в тот же день, и в этот же день он написал краткий биографический очерк об Абрахаме. Позднее более подробный биографический очерк был написан мной. Относительно процитированной им строки из Горация «Integer vitae, scelerisque purus»176 Фрейд написал мне: «Я всегда находил преувеличения по поводу смерти особенно бестактными. Я их тщательно избегал, но мне кажется, что эта цитата абсолютно справедлива в данном случае». За много лет до этого, присутствуя на открытии мемориальной доски Фляйшлю-Марксоу в 1898 году, Фрейд слышал, как профессор Экснер, последователь Брюкке, сказал эти же слова о своем покойном друге. Фрейд не знал других мужчин, которые более чем эти двое заслуживали бы такие слова памяти.


176 Беспорочной жизни и незапятнанный преступлением (лат.). — Прим. перев.


Он продолжил в этом же письме: «Кто бы мог подумать, когда все мы вместе находились на Гарце, что Абрахам будет первым, кто покинет эту бессмысленную жизнь! Мы должны продолжать работать и держаться вместе. Никто не может заменить эту личную потерю, но для работы никто не должен быть незаменимым. Вскоре я выпаду из нашей цепи — остается надеяться, что другие сделают это лишь много времени спустя, — но работа должна продолжаться, в сравнении с ее величием, все мы в равной степени малы».

Самым заметным произведением 1925 года была «Автобиография» Фрейда, самая полная из всех, которые ему приходилось писать в различных случаях. Она является одним из самых важных книжных источников для студентов, изучающих Фрейда. Написанная для серий медицинских автобиографий, она свидетельствует о научной карьере Фрейда, о развитии его идей больше, нежели о его личной жизни.

В этом же году было написано еще одно эссе. Фрейд согласился выступить в качестве члена редколлегии журнала «Revue Juive» который издавался в Женеве. Его редактор, Альберт Коэн, попросил у Фрейда материал для журнала, используя в качестве лестной приманки утверждение, что Эйнштейн и Фрейд являются двумя самыми великими живущими ныне евреями. Статья «Сопротивление психоанализу» появилась в данном журнале в марте 1925 года. После интересного исследования амбивалентного отношения к чему-либо новому, боязни этого нового и желания его исследования Фрейд привел соображения, по которым он приписывал сопротивление психоанализу аффективным мотивам, базирующимся в основном на вытеснении сексуальности. Так как цивилизация зависела от контроля над нашими примитивными инстинктами, открытия психоанализа казались той угрозой, которая может подорвать данный контроль. Под конец Фрейд предположил, что антисемитские предрассудки относительно его персоны могли оказаться содействующей причиной тому, почему оппозиция психоанализу была столь обширной и почему она столь часто принимала такую неприятную форму.

Небольшая статья с любопытным заголовком «Заметка о чудо-блокноте» появилась в январском номере «Zeitschrift» 1925 года. Двумя другими клиническими работами, опубликованными в 1925 году, были «Отрицание» к «Некоторые психические последствия анатомического различия полов».