Раздел I. Психология установки. Деятельность и установка[2]


...

Глава III. Феноменология установки и гипотеза об иерархической уровневой структуре установки

Пробным камнем при проверке любой гипотезы о природе установки является то, удается ли на основе этой гипотезы систематизировать разрозненные факты и представления, которыми обогатилась психология установки за историю своего многолетнего развития. Таинственное сочетание чрезмерной неопределенности представлений об установке со всевозрастающей популярностью этого понятия в зарубежной психологии вызвало у целого ряда исследователей законное желание разобраться в калейдоскопе терминов и явлений, связываемых с понятием «установка». В результате было создано несколько фундаментальных критических обзоров (Allport G., 1935; Dashiell, 1940; Allport F., 1955; Moscovici, 1962; McGuire, 1969; Rokeach, 1968), авторы которых, стремясь выявить общее ядро понятия «установка», проанализировали огромное количество экспериментальных исследований, теорий и фактов, накопленных в истории развития проблемы установки за рубежом. Во всех этих обобщающих исследованиях одним из центральных вопросов был вопрос о систематизации многоликих проявлений установки. Поэтому в данной главе мы попытаемся, опираясь на гипотезу об иерархической структуре установки как механизма стабилизации деятельности, систематизировать факты проявления установки в ряде направлений зарубежной экспериментальной психологии.

* * *

Почва для исследований психофизиологических механизмов — реализаторов установки подготавливается в работах Лейпцигской лаборатории, в которой, как уже упоминалось выше, при изучении скорости протекания психических процессов были получены факты проявления сенсорной и моторной установки. Спор между Л. Ланге и Н. Н. Ланге о том, является ли установка феноменом центральной или периферической природы, продолжается в различных течениях современной психологии Линия развития этой дискуссии в значительной степени отражает линию развития представлений о психофизиологических механизмах установки (Dashiell, 1940; Freeman, 1940; Mowrer, Rayman, Bliss, 1940; Davis, 1946; Bruner, 1957). К наиболее разработанным физиологически ориентированным теориям установки следует отнести прежде всего концепции Дж. Фримена и Ф. Олпорта. Непосредственным толчком к появлению этого типа теорий моторной установки послужила необходимость найти объективную замену изгнанному из поведенческой психологии менталистскому понятию внимания. Понятие «внимание», обычно привлекавшееся для объяснения избирательности психических процессов, было фактически замещено понятием «установка». Этим отчасти и объясняется тот факт, что в необихевиоризме проблема установки пережила столь бурный взлет. Остановимся вкратце на представлениях об установке Дж. Фримена и его последователя Ф. Олпорта, а затем опишем гипотетические механизмы, опосредующие перцептивную готовность, которые были введены Дж. Брунером.

Хотя Дж. Фримен, а затем Ф. Олпорт полагали, что объектом их анализа является установка вообще, реально они занимались исследованием физиологических процессов, лежащих в основе установки. По мнению Фримена (Freeman, 1939), установка является фактором, организующим и поддерживающим поведение. Он выделяет две функции установки по отношению к поведению — избирательность и обеспечение согласованного протекания поведенческих актов. Выделив функции установки, Фримен пытается ответить на вопрос: «Что собой представляет установка?». Попробуем восстановить фрименовскую логику поиска сущности установки. Установка — общее состояние организма. Любая фазическая активность разыгрывается на тоническом фундаменте.

Тоника опережает фазические реакции, поддерживает их, участвует в переключении с одной фазической реакции на другую, т. е. осуществляет функции избирательности и согласованности в протекании поведенческих актов. Проведя подобный анализ, Фримен приходит к заключению, что установка состоит как из скрытых напряжений скелетных мышц, которые предшествуют и сопровождают редуцированные реакции этих мышц, так и из эффектов обратной связи в центральной нервной системе от проприоцептивной стимуляции, сопровождающей эти напряжения. Он также отмечает, что напряжение мышц содержит два момента: диффузный (фоновый) и специфический. Общая диффузная настройка организма может посредством обучения или инструкции сконцентрироваться в специфической установке, представляющей непосредственную подготовку и поддержку последующей реакции. С описанием проявлений установки, которые приводит Фримен, можно согласиться лишь с одной оговоркой. Фримен достаточно точно описывает физиологические проявления установки. Чувствительность тоники к вставшей перед субъектом задаче и ее участие в реализации эффекторного процесса — неоспоримый факт. Но все дело в том, что проявления установки для Фримена исчерпываются тоническими процессами.

Ф. Олпорт (Allport F., 1955), так же как Дж. Фримен, пытается выразить содержание понятия установки на языке физиологии. Кроме того, он привлекает для анализа феноменов установки некоторые положения теории информации. С точки зрения Олпорта установка — это физиологический агрегат или структура, которая представляет собой зарождающуюся стадию любого поведенческого акта. Эта незавершенная структура постоянно «стремится» достичь состояния равновесия. В качестве физиологического аналога подобных структур Ф. Олпорт приводит ревербераторные круги, т. е. агрегат, который он отождествляет с установкой, понимается им как самозамыкающаяся структура. Далее Ф. Олпорт сравнивает физиологический агрегат с активным следом некоторой ситуации. Он полагает, что восприятие и установка — это те две стадии, которые единый физиологический агрегат «восприятие — установка» проходит во времени. Переход агрегата из стадии «установка» в стадию «восприятие» включает: а) дополнение соответствующей структуры «стимульной» информацией и завершение структуры; б) увеличение энергии в структуре при поступлении стимульной информации. Как только энергетический порог агрегата достигнет определенного уровня, агрегат перейдет из стадии «установка» в стадию «восприятие». Однако энергия агрегата может как возрастать, так и понижаться под влиянием стимульной информации. Идея Олпорта об установке как о зарождающейся стадии поведения, выступающей в виде физиологического агрегата, во многом схожа с представлениями П. К. Анохина о «заготовленном комплексе возбуждений», возникающем до того, как оформился сам рефлекторный акт. Подытоживая взгляды Олпорта на установку, можно свести их к следующим положениям: установка — зарождающаяся стадия любого поведенческого акта; она подготавливает и поддерживает протекание поведения, активизирует одни реакции и затормаживает другие; установка — это динамический агрегат, рейдирующий как восприятие, так и действие. Стремление Олпорта сблизить восприятие и действие является наиболее позитивным моментом в его концепции. Однако попытка перевести анализ проблемы установки в русло информационного подхода приводит в конечном счете к чрезмерной универсализации установки, в результате которой она обесценивается как научное психологическое понятие. Говоря о Олпорте и его вкладе в развитие проблемы установки, ни в коем случае не следует забывать то, что без работ этого замечательного критика вряд ли появилась бы теория перцептивной готовности Дж. Брунера.

Теория перцептивной готовности Дж. Брунера (Bruner, 1957) представляет собой кульминационную точку развития проблемы установки в зарубежной экспериментальной психологии Не останавливаясь здесь подробно на анализе этой теории (см. об этом Асмолов, 1977), мы упомянем лишь о выделенных Дж. Брунером гипотетических механизмах, опосредующих перцептивную готовность.

Дж. Брунер предлагает четыре следующих механизма: группировка и интеграция, упорядочивание готовности отбор соответствия и фильтрация. Механизм группировки и интеграции лежит в основе формирования категорий — классов событий, закодированных в мозгу субъекта.

Для объяснения функционирования этого механизма на физиологическом уровне Брунер привлекает представления о «клеточных ансамблях» Д. Хебба. Характеризуя анатомофизиологическую теорию Д. Хебба, Брунер отмечает следующее: «По существу, это ассоцианистическая теория восприятия, или теория "обогащения" на нервном уровне, предполагающая, что образующиеся нервные связи облегчают восприятие тех явлений, которые раньше происходили одновременно. Ожидание — центральная готовность, предваряющая сенсорный вход, является образованным в ходе научения ожиданием, основанным на действии интегратора частот. Такие интеграторы могут быть нейроанатомическими образованиями типа синаптических бляшек или какими-нибудь процессами, которые, возбуждая один участок мозга, тем самым увеличивают или уменьшают вероятность возбуждения другого участка» (Bruner, 1957). Другой механизм — механизм упорядочивания готовности — вводится Брунером для того, чтобы объяснить отношения, складывающиеся между различными категориями. Этот механизм определяет число категорий, находящихся в состоянии готовности к моменту действия стимула, основываясь на учете субъективной вероятности появления того или иного стимула. Третий механизм — механизм «отбора соответствия» — ответствен за преобразование стимульной информации, поступившей на вход той или иной сенсорной системы. Как только сенсорные данные поступают на вход сенсорной системы, начинается процесс вьщеления информативных признаков, соответствующих актуализированной категории. Механизм «отбора соответствия» должен выдавать сведения о том, насколько сигнал близок к категории и какие акции следует предпринять в процессе приема информации. Такими акциями могут быть следующие: а) увеличение чувствительности, если сигнал предварительно категоризован; б) уменьшение чувствительности, если рассогласование между сигналом и категорией настолько велико, что сигнал не может быть отнесен к категории; в) прекращение активности, если сигнал отнесен к категории. Четвертым механизмом, опосредующим перцептивную готовность, является механизм «фильтрации». Этот механизм сортирует входные сигналы, относя их к соответствующим клеточным ансамблям различной степени готовности. Основываясь на ряде нейрофизиологических данных, Брунер приходит к выводу, что процесс фильтрации происходит не только на уровне коры, но протекает и на периферических уровнях. Иными словами, селекция поступающей информации происходит на протяжении всего канала переработки информации.

Конечно, очерченные Дж. Брунером механизмы, опосредующие перцептивную готовность, носят гипотетический характер. Однако мы сочли нужным остановиться на этих механизмах в разделе, посвященном развитию представлений о психофизиологических реализаторах установки, поскольку выделение этих механизмов во многом определило дальнейшие поиски в этом направлении исследований установки (Прибрам, 1975).

* * *

Вряд ли мы допустим преувеличение, если скажем, что история исследования первых проявлений операциональной установки была историей исследования различных «ошибок» типа «личной ошибки» наблюдателя, временной ошибки, «ошибок» привыкания и ожидания в психофизических экспериментах. С этими проявлениями операциональной установки исследователи столкнулись задолго до того, как Мюллер и Шуман (1889) ввели понятие «моторная установка» (motorische Einstellung) в психологический лексикон. Давайте разберемся, насколько справедливо утверждение о том, что за различными «ошибками» скрывается готовность наблюдателя к осуществлению определенного способа реагирования. Для этого рассмотрим феномен, известный в психологии под названием «личной ошибки» наблюдателя. Не пересказывая вошедший во все хрестоматии случай с ассистентом, уволенным в 1795 г. за нерадивость из Гринвической обсерватории, напомним, что его задача заключалась в оценке времени прохождения звезды через визирную линию. Решая такую задачу, опытный наблюдатель всегда работает с некоторым опережением, т. е. он предвосхищает момент прохождения звезды, чтобы успеть вовремя зарегистрировать ее координаты. В процессе работы у наблюдателя вырабатывается готовность к определенному способу реагирования, так как он на основе прошлого опыта и учета событий в данной ситуации способен предвосхищать момент прохождения звезды через визирную линию. Это предвосхищение, индивидуальное для каждого наблюдателя, вкрадывается в результаты измерений и приводит к возникновению «личной ошибки».

С целой гроздью подобных «ошибок» столкнулся Г. Т. Фехнер (1860). К его многочисленным достижениям следует прибавить открытие временной «ошибки», а также «ошибок» привыкания и антиципации. В психофизике, когда говорят об «ошибке» привыкания, имеют в виду устойчивую тенденцию испытуемого сохранять ответ «да» (произошло изменение ощущения) в нисходящих рядах предъявляемых стимулов и ответ «нет» в восходящих рядах при измерении порогов чувствительности. За «ошибкой» привыкания стоит инерция суждения испытуемого, его готовность отвечать на разные стимулы одним и тем же способом. «Ошибка» антиципации связана с предвосхищением перемены раздражителя. Следствием этого предвосхищения является преждевременное реагирование испытуемого. Временная «ошибка» представляет собой ошибку, обусловленную последовательностью предъявления стимулов во времени. Обычно она проявляется, как отмечает Р. Вудвортс, в тенденции переоценивать последующий стимул при сравнении его с предыдущим стимулом (Woodworth, 1958). Чтобы получить этот эффект в чистом виде, необходимо наличие двух стимулов, причем оцениваемый стимул должен предъявляться вслед за стимулом-стандартом и быть объективно равен ему по величине. Этот эффект был обнаружен Г. Т. Фехнером (1860) в экспериментах на оценку веса. В отличие от «ошибок» антиципации и привыкания эффект временной «ошибки», полученный в экспериментах по оценке веса, уже н прошлом веке начинает расцениваться как проявление установки. Причину временной «ошибки» видят в том, что испытуемый не просто пассивно воспринимает предъявляемые ему стимулы, а подготавливается к определенной оценке сравниваемого стимула. На этот факт обращают внимание авторы теории моторной установки Мюллер и Шуман. Они, так же как и Фехнер, исследуют этот эффект в экспериментах на оценку веса. В этом цикле исследований впервые дается анализ феномена, вошедшего в историю психологии под названием иллюзии веса Фехнера.

Все эти «ошибки» — проявления операциональной установки, выработанной в ходе эксперимента на регулярно повторяющиеся условия задачи, — навязываются испытуемым самой организацией эксперимента (порядком предъявления стимулов, временной позицией стимула). Подобного рода факты проявления операциональной установки, расцениваемые в XIX в. как «ошибки», оказали на развитие экспериментальной психологии не меньшее влияние, чем разработка пороговых методов и исследования времени реакции.

Чтобы аргументировать это утверждение, мы сделаем небольшое отступление и попытаемся показать, что «ошибки» ожидания и привыкания в конечном счете изменили лицо современной психофизики, приведя к сдвигу интереса психофизиков от анализа стимульной ситуации к анализу вклада центральных внесенсорных факторов в результирующую реакцию (Асмолов, Михалевская, 1974). Дело в том, что представители классической психофизики были склонны расценивать назойливо вторгающиеся в сферу экспериментального исследования искажения при измерениях чувствительности как «ошибки» именно потому, что эти факты, связанные с предвосхищением субъекта, не укладывались в прокрустово ложе схемы «воздействие на рецепируюгцие системы — ответное субъективное явление». Различные «ошибки», свидетельствующие о неадекватности двучленной схемы анализа реальному объекту исследования, постоянно напоминали о существовании субъекта и, следовательно, о том, что в реальной ситуации раздражитель сам по себе никогда полностью не определяет реакцию, а «…воздействует на элементы прошлого, настоящего и будущего, спаянные единством стоящей перед человеком задачи и складывающейся в данный момент обстановки. Раздражитель в собственном смысле этого слова оказывается условным понятием. В каждую единицу времени внешнее воздействие вступает в связь со следами, казалось бы, отзвучавших процессов и, главное, с "зародышами" тех действий, которые как бы заготавливаются для еще не наступивших, но ожидаемых событий» (Геллерштейн, 1966, с. 153). Раздражитель в психофизическом эксперименте не составляет исключения, так как и в этом эксперименте испытуемый должен решить вполне определенную задачу на обнаружение или различение сигнала — сенсорную задачу. Преодолевая специфическую трудность эксперимента по измерению чувствительности — дефицит сенсорной информации, — испытуемый, овладевая вероятностной структурой последовательности предъявляемых ему стимулов и учитывая значимость стоящей перед ним задачи, прогнозирует появления сигнала и в соответствии с этим прогнозом реагирует, дает правильный или неправильный ответ. Все эти факторы, определяющие установку испытуемого при оценке сигнала, в ситуации дефицита сенсорной информации выдвигаются на передний план и начинают определять ответ испытуемого. Проявляющиеся при этом «ошибки» ожидания, привыкания и т. д. — симптом предвосхищения испытуемого, основанного на вероятностной структуре ряда и наличной неопределенной информации. Предвосхищение и возникающая на его основе готовность к определенному способу реагирования уменьшают эту неопределенность. Мысль о том, что за ошибками «скрывается» активность субъекта, лишь спустя сто лет проникла в сознание исследователей. Так, в послевоенной Америке исследователи восприятия неожиданно обнаружили, что из их поля зрения выпала одна немаловажная деталь — субъект. Это событие нашло свое отражение в названии статьи Дж. Клейна «А где воспринимающий?» (1949). Обнаружив пропажу, исследователи, как нередко бывает в таких случаях, стали искать виновника. И он нашелся. Им оказался Г. Т. Фехнер. Ведь именно Фехнер, говорили критики психофизического подхода к восприятию, возвел в догму положение о необходимости элиминирования различных ошибок для исследования истинного состояния восприятия. «В будущем исследовании, по-моему, мы должны максимизировать эти константные ошибки и прекратить называть их в старой манере ошибками. Это — наша ошибка [курсив мой. — А.А.],а не ошибка испытуемого», — выразил этот новый взгляд на «ошибки» Дж. Брунер (Bruner, 1951, с. 122). Однако еще немало времени потребовалось психофизике на то, чтобы разглядеть за этими «ошибками» установку. В психофизике необходимость разделения сенсорной и внесенсорной информации в психофизическом эксперименте была окончательно осознана лишь в 1950 годах Светсом, Танкером, Бирдсалом и Грином. В развиваемой ими теории обнаружения сигнала был выделен критерий, на основе которого наблюдатель принимает решение о том, был сигнал или нет, и d — «чистая» мера чувствительности. Но что стоит за «критерием»? Ответ на этот вопрос подготавливался в исследованиях Д. Бродбента (Broadbent, 1970), Дж. Маквортс (Mackworth, 1971) и был дан в работе Д. Кенемана. Д. Кенеман, проделав сравнительный анализ современных теорий внимания и теории обнаружения сигнала, пришел к выводу, что критерий представляет собой перцептивную готовность в смысле Дж. Брунера (Kahneman, 1973), История «ошибок» еще не закончилась. С нашей точки зрения возможная перспектива исследования операциональной установки субъекта в зависимости от деятельности вырастает из классических исследований по субъектной психофизике К. В. Бардина. В этом цикле исследований показана зависимость порога от задачи и способа действия испытуемого (Бардин, 1976).

Более чем столетие потребовалось для того, чтобы исследователи сенсорных процессов осознали значение фактов проявления операциональной установки. Гораздо раньше эти факты стали предметом специального исследования в работах М. Вертхаймера (1923), выделившего «объективную установку» как один из факторов перцептивной организации.

Этим фактам посвящен обширный цикл экспериментов АЛачинса (Luchins А., 1941; Luchins A., Luchins Е., 1957, 1973), изучавшего влияние стереотипных установок — готовностей к переносу ранее выработанных способов действия на решение новых задач. С проявлениями операциональной установки имели дело, как будет показано далее, Н. Майер (1930), исследовавший «привычную направленность» мышления, и К. Дункер, посвятивший целый ряд своих экспериментов изучению феномена «функциональной фиксированности».

В своих исследованиях М. Вертхаймер наряду с другими факторами перцептивной организации выделяет два вида «моментальных установок» — субъективную и объективную. Так, наблюдатель может субъективно установить себя на определенную группировку стимулов, например настроиться на видение креста на доске Шумана. Эта установка была охарактеризована М. Вертхаймером как субъективная установка. Под объективной установкой он понимает готовность субъекта под влиянием предшествующих группировок упорядочивать последующие предъявления. Объективная установка навязывается предшествующими условиями ситуации и носит персевераторный характер. Она мешает субъекту увидеть определенную неоднозначную конфигурацию по- другому, сковывает его видение. С проявлением такого рода установки в экспериментах на свободные ассоциации столкнулся К. Коффка (Koffka, 1911). Он отметил, что у испытуемого в экспериментах на свободные ассоциации может образоваться тенденция отвечать на стимульные слова синонимами. Эта устойчивая тенденция к привычному способу реагирования, названная К. Коффкой «скрытой установкой» переносится с одной задачи на другую и препятствует возникновению нового, более адекватного последующей задаче способа реагирования. Н. Майер подчеркивает, что введенное К. Коффкой понятие «скрытая установка» соответствует введенному им понятию «направленности» мышления (Майер, 1965 а, б). В своих экспериментах Н. Майер доказывает, что «привычная направленность» — готовность к выработанному в ходе опыта решению задачи — препятствует правильному решению задачи. «Человек не может

решить задачу не потому, — пишет Н. Майер, — что ом не в состоянии найти решение, а потому, что привычный способ действия тормозит выработку правильного решения» (Майер, 1965, с.312). Не останавливаясь здесь на экспериментах самого Н. Майера, мы опишем исследования А. Лачинса, в которых мысль Н. Майера о готовности к привычному способу реагирования как о факторе, препятствующем решению задач, нашла выразительное воплощение. А. Лачинс исследовал влияние стереотипных установок на решение задач. «Задача с сосудами воды» («jar problem») А. Лачинса хорошо известна, и поэтому мы очень коротко опишем процедуру, на основе которой А. Лачинс вырабатывал Einstellung — эффект, или, как его еще иногда называют, «ослепляющий эффект устойчивой установки». Испытуемому предлагается мысленно решить серию задач. В каждой задаче он должен отмерить определенное количество воды с помощью двух или трех сосудов. Допустим, ему предлагают два сосуда, в одном из которых 29 литров воды, а в другом — три литра, и просят отмерить точно двадцать литров. Такая задача может быть решена по правилу А — ЗВ, где А — сосуд, вмещающий 29 л, а В — сосуд, вмещающий 3 л воды. После небольшой тренировки испытуемому дается установочная серия задач, которые можно решить, например, только по правилу В — А—2С. Установочная серия включает шесть задач. Затем следуют две критические задачи, которые можно решить как по правилу В — А—2С, так и более прямым способом — по правилу А — В или А+В. За критическими задачами следует задача на «угашение», которая решается только с помощью способа А — В, т. е. имеет только одно решение. И, наконец, в заключение даются две задачи типа критических для того, чтобы испытуемый освободился от закрепощающего влияния выработанной в установочной серии стереотипной установки10. Этот метод позволил А. Лачинсу изучить процесс механизации установки, а также исследовать факторы, предотвращающие возникновение подобных стереотипных установок. Определяя установку, А. Лачинс писал: «Einstellung — привыкание — создает механизированное состояние сознания, слепое отношение к задачам: оно мешает взглянуть на собственные особенности задачи и приводит к механическому употреблению уже использованного способа» (Luchins, 1941, с.15). По мнению А. Лачинса, в основе Einstellung-эффекта могут лежать различные психические процессы. Прежде всего испытуемый может обнаружить правило, по которому решается первая задача, и перенести это правило на другие задачи. В основном же стереотипная установка представляет собой механическую персеверацию найденного вначале способа решения задачи. В результате, после того как установка механизирована, испытуемые начинают ориентироваться не на всю совокупность данных задач, а только на данные, схожие с уже употреблявшимся способом реагирования. Особенно рельефно это свойство стереотипной установки проявляется в попытках решения девятой задачи, задачи на «угашение», которая может быть решена только прямым способом. Испытуемые, не видя принципиального отличия этой задачи, пытаются решить ее косвенным способом и терпят неудачу. По своему месту в деятельности стереотипные установки — готовности к зафиксированному способу решения задачи — относятся к числу операциональных установок. Обычно они действуют только в ходе эксперимента и, следовательно, по своему содержанию являются ситуационно-действенными установками. Но такого рода стереотипные установки могут упрочиться и перейти в класс предметных операциональных установок. Так, АЛачинс высказывает мнение, что обычные методы решения типовых задач, применяемые в школе, приводят к появлению долговременных ригидных установок. Во всех описанных выше исследованиях изучался прежде всего субъективный момент операциональной установки, а именно готовность решать задачу определенным способом или воспринимать стимул определенным способом, выработанным в ходе предшествующего опыта. Напомним, что конкретное выражение готовности к определенному способу реагирования зависит от предметного объективного момента операциональной установки — функционального значения, фиксированного в предвосхищаемом условии задачи. На связь Einstellung-эффекта, исследуемого А. Лачинсом, и феномена (функциональной фиксированности, проанализированного в экспериментах К. Дункера, указывает голландский исследователь Ван де Гир. «Функциональная фиксированность» также связана с эффектом установки, отмечает Ван де Гир. Было бы верно сказать, что «функциональная фиксированность» представляет собой характеристику объекта, в то время как Einstellung относится, скорее, к характеристике испытуемого. Но здесь нет особого различия, так как можно сказать, что человек с сильной установкой при решении задач с сосудами склонен воспринимать задачи как «задачи, решаемые только этим способом» (Van de Geer, 1957, с.69). Действительно, субъективный момент операциональной установки, т. е. готовность на основе прошлого опыта решать задачу определенным способом, и ее объективный момент, открывающийся в значении «задача, решаемая только этим способом», неразрывно связаны между собой.


10 Метод А. Лачинса и метод «фиксации установки» Д. Н. Узнадзе имеют ряд сходных особенностей. Сопоставительный анализ этих двух методов проведен канадским исследователем Дж. Грицюком (Hritzuk, Jansen, 1973).


Итак, мы видим, что различного рода «ошибки», обнаруженные при изучении сенсорных и перцептивных процессов, тенденции отвечать синонимами в экспериментах на свободные ассоциации, готовность к переносу ранее выработанных способов решения задачи на новую задачу, феномен «функциональной фиксированности» — все эти ранее не связываемые факты представляют собой факты проявления операциональной установки.

* * *

Факты, которые могут быть отнесены к фактам проявления целевой установки, были впервые получены независимо от воли и желания исследователей при изучении скорости протекания психических процессов и запоминания. Уже отмечалось, что последователи В. Вундта, занимающиеся исследованием времени реакции, натолкнулись на факты, побудившие их выделить два типа установок — сенсорную и моторную, — обусловливающих различное время реакции. При обсуждении возможных причин различия времени сенсорной и моторной реакции в тени остался вопрос о влиянии на скорость реагирования инструкции, которая и обусловливает возникновение разных форм установки. Суть этой дискуссии, продолжающейся и в XX в. в русле необихевиоризма, может быть выражена в форме вопроса: что скрывается за подготовительным периодом — ожидание (предвосхищение сигнала) или намерение (предвосхищение ответа)? (см. об этом Gibson, 1941; Davis, 1946). Одна из причин этой дискуссии — это игнорирование в исследовании влияния инструкции на скорость и характер протекания психических процессов. Обрисовывая создавшееся в XIX веке положение на примере исследования времени реакции, Л. С. Выготский отмечал, что экспериментатор посредством инструкции создавал разные установки, а «…затем наивно полагал, что процесс протекает совершенно так же, как если бы он возник сам собой, без инструкции. Это ни с чем не сравнимое своеобразие психологического эксперимента не учитывалось вовсе» (Выготский, 1960, с.77). В неменьшей степени пренебрежительное отношение к влиянию предвосхищаемого конечного результата на направленность поведения господствовало в физиологии. Незамеченным оставался тот факт, что «…механизмы интересны исследователю-физиологу, в то время как животному организму интересны лишь результаты» (Анохин, 1969, с.201). Сейчас может показаться беспрецедентным и странным, что вопросы о влиянии инструкции и вызванной ею установки на психические процессы даже не вставали перед исследователями, ищущими причины различной скорости времени реакции, и лишь в 1893 г. О. Кюльпе выдвинул предположение, подчеркиваем, предположение, что реакции в экспериментах на время реакции различны в зависимости от подготовки испытуемого. Позднее это утверждение фактически слово в слово было повторено Х. Ваттом: «Сенсорная и моторная реакции определяются не характером эксперимента, после которого она осуществилась, а характером проводимой подготовки. Здесь наблюдается различие того, что мы называем задачей [task-set — А.А.] и простой тенденцией к воспроизведению» (Ватт, 1906, с.262 — цит. по Humphrey, 1963, с.68). Мысль О. Кюльпе, развитая затем X. Ваттом, Н. Ахом и другими представителями Aufgabe-Psychologie, была открытием влияния задачи и вызванной ею установки на психические процессы. С большим опозданием было воспринято это положение о влиянии установки, вызванной инструкцией на психические процессы, в частности па запоминание, представителями ассоциативной психологии. Подобно тому, как представители классической психофизики стремились исследовать «чистые ощущения», исследователи памяти, и прежде всего Эббингауз, направляли свои усилия на поиск «чистых» законов памяти. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и в экспериментальных исследованиях памяти проявления целевой установки вначале либо не учитывались, либо воспринимались как артефакты. Между тем, как это отмечает C. Л. Рубинштейн, «классический ассоциативный эксперимент Эббингауза и его продолжателей фактически всегда опирался не только на ассоциативные связи, но и на установки, хотя сами авторы не отдавали себе отчета в этом. Экспериментатор создавал эту установку, давая испытуемому инструкцию запомнить» (Рубинштейн, 1946, с.296). Факты проявления целевой установки в мнемических процессах, так же как и при исследованиях времени реакции, были обнаружены случайно. В истории экспериментальной психологии уже стал классическим случай, описанный П. Родославовичем (1907). Суть этого случая состоит в том, что один из испытуемых ничего не запомнил из ряда слогов, предъявлявшихся ему 46 раз, только потому, что он не знал, что их нужно запомнить. Когда же испытуемый понял инструкцию экспериментатора, он запомнил ряд слогов после шестикратного предъявления. Позднее факт влияния целевой установки на избирательность запоминания проявился в исследованиях Е. Меймана (1912) и Н. Рида (1918) (см. об этом Смирнов, 1945). В этих исследованиях испытуемых заранее предупреждали, что в дальнейшем им нужно будет воспроизводить только вторые слоги каждой предъявляемой пары. Подобная инструкция привела к тому, что испытуемые не запоминали первые члены пар слогов, т. е. инструкция вызвала неосознаваемую установку на запоминание только вторых членов каждой пары слогов. Эти эксперименты сходны с описанными в предыдущей главе экспериментами О. Кюльпе, в которых проявился факт влияния целевой установки на избирательность восприятия. В подобного рода экспериментах о целевой установке судят только по конечному эффекту, оказываемому ею на психические процессы. К такого же рода экспериментам относятся и работы Э. Брунсвика по константности восприятия, в которых показывается, что если установка, вызванная инструкцией, направлена на восприятие реальных характеристик объекта, то эти характеристики воспринимаются константно. Если же она направлена на «проекционные» характеристики объекта, т. е. если перед субъектом ставится цель воспринять «проекционную» величину или форму объекта, то восприятие менее константно (Brunswick, 1956). Все эти эксперименты «…дальше развили понятие установки и показали ее влияние на действия индивида, но они главным образом добавили к нашему знанию о том, как она действует на индивида, чем к нашему пониманию того, что это такое» (Vinacke, 1952 — цит. по Прангишвили, 1967, с. ЗО).

Первыми исследованиями, прояснившими наше знание о том, что такое установка, были работы Х. Ватта (1905) и Н. Аха (1905). В этом цикле исследований была предпринята атака против основы основ ассоцианистской психологии — против принципа ассоциаций как механизма мышления. Выделение задачи (Aufgabe — нем. или task-set — англ.) как самостоятельной единицы психологического анализа принадлежит X. Ватту. Предметом анализа Х. Ватта было описание эффекта Aufgabe (задачи), а методом исследования — использование способа контролируемых ассоциаций в сочетании с интроспективным отчетом и измерением времени реакции. При этом, как правило, давались разные задачи при одном и том же стимуле. Например, испытуемому предъявляли какое-нибудь написанное на картоне слово и просили ответить словом, находящимся в определенном отношении к слову-стимулу. Допустим, просили, чтобы он нашел к целому — его часть и т. д. Ватт подчеркивал, что процесс мышления зависит главным образом от того, насколько адекватно испытуемым в подготовительный период принята задача. Состояние, возникшее у испытуемого после принятия задачи, Ватт назвал «установкой» (Einstellung). Принятая испытуемым задача и вызванная ею установка предваряют сознательный процесс. Эффект Aufgabесостоит в том, что она заранее избирательно действует на мыслительный процесс, предваряет его, ограничивая поле ответных ассоциаций. При этом сама «задача» может не осознаваться испытуемым. Дж. Хамфри, подводя итоги исследований Ватта, акцентирует внимание на трех его основных выводах: «а) Следовательно, мы должны отличать Ассоциацию, репродуктивную тенденцию от Мотива, задачи; б) задача обычно работает бессознательно; в) как задача, так и ассоциация необходимы для мышления» (Humphrey, 1963, с.66). Бросается в глаза, что мотив и задача не различаются Ваттом. Отметив этот момент, перейдем к работам Н. Аха.

После исследований Ватта отчетливо выступил тот факт, что задача, брошенная в поток ассоциаций, оказывает избирательное влияние на скорость репродукции, подавляет одни репродуктивные тенденции и усиливает другие. В 1905 г. вышла монография Н. Аха «Об активности воли и о мышлении», главной задачей которой является исследование проблемы воли на экспериментальной основе. В этом исследовании Н. Ах попытался уточнить связь между задачей и репродуктивной тенденцией. Он поставил вопрос: «Каким образом цель, принятая испытуемым, вызывает соответствующие ей акты?» Влияние, исходящее от представления цели, Н. Ах назвал детерминирующей тенденцией. Наличие детерминирующей тенденции особенно ярко проявляется тогда, когда испытуемому предъявляется неожиданный стимул и испытуемый реагирует на него как на ожидаемый стимул. Определяя детерминирующую тенденцию, Н. Ах писал: «Это установки, действующие в неосознаваемом, исходящие от представления цели, направленные на приходящие, соотносящиеся представления, которые влекут за собой спонтанное проявление детерминирующего представления» (Ach, 1905 — цит. по Анцыферова, 1966). Напомним, что до работ Н. Аха ассоцианисты пытались объяснить направленность психических процессов при помощи двух механизмов: репродуктивной и персевераторной тенденции. В отличие от них Н. Ах разработал представления о детерминирующей тенденции как об основном механизме психических процессов, определяющем направленность сознания. Согласно его теории, детерминирующие тенденции придают процессу мышления целенаправленный и упорядоченный характер. Идея Н. Аха о цели и ее роли в регуляции поведения не вписывалась в круг идей ассоцианистской психологии. Она была «лишней идеей», и ей был «уготовлен костер». Среди различных обвинений фигурировало обвинение в телеологизме. Это обвинение с завидной регулярностью выдвигалось против исследователей, пытавшихся рассмотреть цель как ключевой момент в регуляции поведения. Участи Н. Аха не избежали Э. Толмен, Н. Винер и Н АБернштейн. Такое положение существовало «…до переворота во взглядах, сделавшего возможным использование телеологических понятий в качестве методологического ключа для открывания дверей, которые ранее были закрыты для науки» (Акофф, Эмери, 1974, с.9). Говоря это, мы ни в коей мере не выступаем против справедливой критики волюнтаристских взглядов Н. Аха, но для нас сейчас важнее всего выделить то, что реально сделал Н. Ах, чем то, в чем он ошибался. В свете этого для нас также важно выяснить отношение исследований Ватта и Аха к уже упоминавшейся дискуссии о том, обладают ли установки мотивационной или только направляющей силой. Есть все основания полагать, что эта дискуссия имеет в своем источнике понимание целевого фактора («задачи-установки» у Ватта и «детерминирующей тенденции» у Аха) в Вюрцбургской школе как фактора, обладающего одновременно и побудительной и направляющей силой. На первых порах, при введении целевого фактора в психологию эти два момента были слиты. Поэтому Ватт не проводит различия между задачей и мотивом, а Ах лишь оговаривается, что детерминирующая тенденция не является проявлением воли, побуждающей силы только тогда, когда ома высвобождается под действием приказа или внушения. Реально в экспериментах Н. Аха, как было показано выше, было обнаружено влияние именно целевой установки, а не более высоких уровней установочной детерминации. Aufgabe направляет процесс мышления, но не побуждает его. Слияние побуждающего и направляющего моментов установки было данью времени и произошло вследствие того, что Aufgabe и детерминирующая тенденция оказались единственными понятиями, которые отражали существование целевого фактора поведения в самом широком смысле слова. Слияние в целевом факторе одновременно побуждающего и направляющего моментов и послужило впоследствии причиной дискуссии о том, обладают ли установки мотивационной силой.

С работами Н. Аха тесно связаны исследования К. Левина, в которых, если взглянуть на них через призму представлений об уровневой природе установки, дается наиболее точное феноменальное описание целевой установки, подчеркивается значимость момента «встречи» квазипотребности с вещью, обладающей побуждающим характером, для возникновения готовности субъекта, а также описывается превращение целевой установки в операциональную установку. Теоретические представления К. Левина формируются в ходе экспериментальной критики исследований Н. Аха по изучению твердости воли и уточнения идеи Н. Аха о детерминирующей тенденции. В исследованиях, посвященных анализу проблемы установки, обращается внимание на то, что «…К. Левин (1939) сближает представление о детерминирующей тенденции с идеей установки. Объекты, связанные с удовлетворением потребности, могут вызвать детерминирующую тенденцию, которая затем направит активность на удовлетворение потребности» (Herzog, Unruch, 1973, с. 132).

Сопоставляя эффекты влияния на поведение потребности и намерения, образующегося, после принятия субъектом задачи, К. Левин показывает их родственность и на этом основании вводит понятие квазипотребности (мнимой потребности) — определенного динамического состояния, напряжения, возникающего после принятия задачи и стремящегося к реализации. Конкретное выражение, которое примет это вылившееся в поведение «напряжение», зависит от «побуждающего характера» или от «характера требования» вещи, отвечающей квазипотребности. По мнению К. Левина, окружающие нас и данные нам в представлении объекты обладают «побуждающим характером», который тотчас же проявляется, как только у субъекта возникает потребность или квазипотребность. «Характер требований» обнаруживает себя в том, что определенный круг объектов начинает притягивать или отталкивать субъекта, тем самым определяя направленность поведения. Так, кусок хлеба притягивает проголодавшегося человека и «требует», чтобы его съели; озеро «требует», чтобы в нем искупались, и т. д. «Побуждающий характер» ничуть не меньше является свойством вещей в психологической ситуации, чем, скажем, их физические характеристики. К. Левин подчеркивает, что существеннейшее свойство «характера требований» проявляется в том, что он побуждает к определенным более или менее узко очерченным действиям (Lewin, 1926). Говоря о побуждении к определенному кругу действий как о существеннейшем свойстве «побуждающего характера» вещей и о взаимодействии квазипотребности и конкретной ситуации как необходимом условии возникновения тенденции к определенной активности, К. Левин проливает свет на фундаментальный вопрос психологии установки. Он отмечает, что до того, как произошла встреча квазипотребности с вещью, обладающей «побуждающим характером», т. е. способностью побуждать к определенным действиям, неизвестно то, какое действие будет выполнено. Тем самым К. Левин ставит вопрос о возникновении и выражении готовности к действию в прямую зависимость от предметного содержательного фактора. Этот шаг сразу же отделяет К. Левина от его многочисленных предшественников, изучавших проблему установки. Если бы даже К. Левин ограничился только этим, то все равно мы могли бы рассматривать его исследование как новый этап развития проблемы установки в зарубежной психологии. Но К. Левин этим нс ограничился. Взглянем под углом предложенной гипотезы об иерархической структуре установки на анализ отношений между намерением и «характером требования». Прежде всего К. Левин доказывает, что конституирующим моментом намерения является предвидение образа будущей ситуации. В том случае, если сама ситуация обладает вещами с «характером требования», в возникновении намерения нет нужды, поскольку при наличии потребности тут же возникает готовность к определенному действию и вызываются акты, ведущие к удовлетворению потребности. В этом описании мы узнаем проявление того вида операциональных установок, которые были названы импульсивными операциональными установками. Импульсивные операциональные установки и лежат в основе полевого поведения в смысле К. Левина. Намерение же, необходимо включающее предварительную подготовку к действию, рождается там, где нельзя «отдаться» действию поля, а следует подняться над ним и, поставив перед собой цель, создать такие обстоятельства, которые потом позволят подчинить свое поведение действию поля. В образе будущей ситуации, благодаря которому субъект готовится к действию, вовсе не обязательно однозначно заранее предустановлены определенный соответствующий случай и определенный способ выполнения деятельности. Человек может заранее поставить перед собой цель «отправить открытку», но от условий конкретной ситуации зависит, бросит ли он ее в почтовый ящик или отправит через отъезжающего знакомого. Случай и способ реагирования вырастают из условий конкретной ситуации. После того, как первая фиксация произошла, тот вид подходящего случая и тот способ реагирования, посредством которых была достигнута предвидимая цель, получают особое значение. Они устойчиво фиксируются за этим намерением. Таким путем, предполагает К. Левин, возникают скрытые латентные установки типа тенденций отвечать синонимами в экспериментах на свободные ассоциации, о которых уже упоминалось. При последующих повторениях подходящий способ выполнения действия становится все более консервативным. Окостенение способа реагирования и соответственно готовности к способу реагирования приводит к изменению отношений между мнимой потребностью и другими потребностями субъекта. Готовность к определенному способу реагирования приобретает известную самостоятельность от настоящей и мнимой потребности и выходит из-под их контроля. Доказывая это, К. Левин ссылается на уже описанные эксперименты Н. Аха по измерению воли, в которых ошибочные реакции зависят не от мнимой потребности, а от совершенно определенной готовности к реагированию, содержащей фиксированный способ выполнения. Однако источником этой окостеневшей готовности все равно остается мнимая потребность. Итак, мы видим, что К. Левин дает образное и точное описание превращения целевой установки, т. е. той установки, в которой заранее дана только предвидимая общая цель, в операциональную окостеневшую установку, в которой заранее определены случай и способ выполнения действия. Далее он показывает на примере экспериментов Н. Аха, что фиксированная операциональная установка, приобретя самостоятельность, оказывается причиной ошибочных реакций типа «ошибок» привыкания. Таким образом, в ранних работах К. Левина приводятся факты, свидетельствующие о существовании целевых и операциональных установок и о подвижник отношениях между целевыми и операциональными установками.

* * *

В этой главе мы привели некоторые дополнительные данные, полученные представителями ряда направлений зарубежной экспериментальной психологии, и попытались систематизировать их, опираясь на гипотезу об иерархической уровневой природе установки как механизма стабилизации деятельности.

Линия разработки представлений о психофизиологических механизмах — реализаторах установки восходит к экспериментам Лейпцигской лаборатории, к работам Н. Н. Ланге и Л. Ланге, которые при исследовании времени реакции обнаружили проявления моторных и сенсорных установок. Эта линия нашла свое выражение в русле молекулярного бихевиоризма, где в работах Д. Дашиля и Дж. Фримена развивались представления о топической природе установки, о «предваряющих» и «поддерживающих» фазические движения установках. Далее эта линия привела к теории динамической установки Ф. Олпорта, в которой развивались представления об установке как о зарождающейся стадии любого поведенческого акта, выступающей в виде физиологического агрегата, по своим особенностям сходного с заготовленным комплексом возбуждений (П. К. Анохин). Наиболее полно представление о психофизиологических реализаторах установки отражены в теории перцептивной готовности Дж. Брунера, выделившего механизмы группировки и интеграции, упорядочивания готовности, блокировки, подбора соответствия.

Первые факты, отражающие проявления операциональной установки, были получены в исследованиях по психофизике. Психологи натолкнулись на такие проявления операциональной установки, как ошибки «ожидания» и «привыкания», временная ошибка, сыгравшие немалую роль на пути развития психофизики от психофизики «чистых ощущений» к психофизике «сенсорных задач». Факты проявления операциональной установки становятся предметом специального анализа в работах АЛачинса, изучавшего влияние стереотипных установок — готовности к переносу ранее выработанных способов действия на решение новых задач, а также в исследованиях «привычной направленности» (Н. Майер) и феномена «функциональной фиксированности» (К. Дункер).

Исследование мышления как действия привело психологов Вюрцбургской школы к обнаружению фактов проявления целевой установки. В работах Вюрцбургской школы складывается представление о задаче (Aufgabe — Х. Ватт) и о детерминирующей тенденции (Н. Ах) как о регулятивном механизме психических процессов, определяющем их направленность и организованность. Именно вюрцбуржцы провели первые эксперименты, показывающие влияние установки, вызванной Aufgabe, на избирательность восприятия. В исследованиях К. Левина дается описание механизма возникновения установки, вызванной поставленной перед человеком задачей, подчеркивается значимость момента «встречи» квазипотребности с вещью, обладающей побуждающим характером, для возникновения готовности действовать по отношению к принятой цели. В этом же цикле исследований было обнаружено такое проявление целевой установки, как тенденция к завершению прерванного действия.

Факты проявления смысловой установки не исследовались в зарубежной экспериментальной психологии и поэтому остались за рамками нашего анализа. Для того чтобы увидеть и исследовать эти факты, нужно выйти за пределы лабораторий и обратиться к изучению поведения личности в реальных жизненных ситуациях. Эти факты хорошо известны и широко привлекаются в клинической психологии для объяснения разного рода ошибочных действий. Факты же проявления установок более низких уровней получены, как правило, в чисто лабораторных исследованиях. Если на основе гипотезы об иерархической уровневой природе установки как механизма стабилизации деятельности удастся экспериментально показать связь между этими двумя рядами фактов, то представления о фактах проявления смысловой установки станут более строгими, а представления о проявлениях установок нижележащих уровней — более жизненными, и тем самым наметится еще одна линия преодоления разрыва между лабораторной и жизненной психологией.

От установки как объяснительного принципа в психологии — к установке как предмету психологического исследования (заключение)

Идеи, как и люди, имеют свою судьбу. В судьбе идеи установки вырисовываются три различных этапа. В начале первого этапа лежит фактическое открытие явления установки, оказавшее значительное влияние на перестройку представлений обо всей области явлений в традиционной психологии. На втором этапе связь идеи установки с породившим ее фактическим материалом ослабевает, и она, повторяя в этом судьбу других фундаментальных идей современной психологии вроде гештальта или рефлекса (Выготский, 1926), получает отвлеченную формулировку, возвышается в работах классика отечественной психологии Д. Н. Узнадзе и его школы до уровня объяснительного принципа и завоевывает всю сферу психологического знания. Возвысившись до уровня объяснительного принципа, идея установки как бы замыкается на себе самой: через идею установки объясняются все психические явления, а сама же эта идея, получив статус постулата (постулат «первичности» установки), перестает нуждаться в объяснении. Однако на этом поступательное движение идеи установки не заканчивается. Противоречия, возникающие при анализе конкретного явления установки и установки как объяснительного принципа, закладывают основу для возникновения нового этапа развития идеи установки. Все отчетливее начинает осознаваться тот факт, что для объяснения природы установочных явлений необходимо выйти за их собственные границы и обратиться к анализу предметной деятельности, в которой эти явления и получают свое действительное психологическое содержание. Анализ взаимоотношений между установкой и деятельностью, проделанный в данной работе, показывает, что необходимо перевернуть формулу, долгое время определявшую ход исследования явлений установки: не деятельность должна выводиться из анализа установки, а установка из анализа деятельности. Постулат при таком подходе исчезает, и ему на смену приходит проблема — проблема исследования места и функции установочных явлений в деятельности субъекта.

Это исследование привело к разработке гипотезы об иерархической уровневой природе установки как механизма стабилизации деятельности. Согласно этой гипотезе, содержание, функция и феноменологические проявления установок зависят от того, на каком уровне деятельности они функционируют. В соответствии с основными структурными единицами деятельности (особенная деятельность, действие, операция, психофизиологические механизмы — реализаторы деятельности) выделяются уровни смысловых, целевых и операциональных установок, а также уровень психофизиологических механизмов — реализаторов установки.

Установки каждого из этих уровней обладают рядом характерных особенностей. Смысловые установки, выражающие в деятельности личностный смысл, придают устойчивый характер деятельности в целом и феноменологически проявляются в ее субъективной окрашенности, «лишних» движениях и смысловых обмолвках. Они относятся к глубинным образованиям мотивационной сферы личности. Кардинальное отличие смысловых установок от таких образований на поверхности сознания, как «отношения» (В. Н. Мясищев) и «значащие переживания» (Ф. В. Бассин), изменяющихся непосредственно под влия «нием вербальных воздействий, состоит в том, что изменение смысловых установок всегда опосредовано изменением самой деятельности субъекта. Целевые установки определяют устойчивость действия и проявляются в тенденциях к завершению прерванных действий (Б. В. Зейгарник), системных персеверациях и некоторых отклонениях познавательных процессов. Операциональные установки жестко предопределяют развертывание способов осуществления действия, проявляясь в установочных иллюзиях, ошибках «ожидания» и «привыкания», феноменах «привычной направленности» (Н. Майер) и «функциональной фиксированности» при решении мыслительных задач. И, наконец, на уровне психофизиологических механизмов установка проявляется в сенсорной и моторной преднастройке, предшествующей развертыванию того или иного действия.

На каком бы уровне и в каких бы своеобразных формах ни проявлялась установка, ее основной функцией является стабилизация движения деятельности. Установочные моменты, за которыми стоят процессы стабилизации, «цементирования» деятельности, не совпадая с ее структурными моментами, образуют неотъемлемое условие реализации деятельности. Без учета этих моментов невозможно объяснить устойчивый характер протекания направленной деятельности субъекта. Установки различных уровней стабилизируют движение деятельности, позволяя, несмотря на разнообразные обивающие воздействия, сохранять ее направленность; и они же выступают как консервативные моменты деятельности, «барьеры внутри нас», затрудняя приспособление к новым ситуациям и феноменально проявляясь при столкновении развертывающейся деятельности с тем или иным препятствием. Последняя особенность и обусловила то, что в роли основного принципа, явно или неявно используемого в экспериментальных исследованиях установочных явлений, выступил методический принцип искусственного «прерывания» деятельности, например при помощи создания неопределенности предъявляемой стимуляции или резкого нарушения действия.

Именно то обстоятельство, что стабилизирующая функция установочных явлений и их иерархическая разноуровневая природа оказались вне поля зрения исследователей из-за изолированного внедеятельностного изучения установки, привело к тому, что понятие «установка», подобно сказочному Шалтаю-Болтаю, рассыпалось по различно ориентированным зарубежным психологическим концепциям, и ни представители клинической психологии, ни представители экспериментальной психологии, ни социальные психологи никак не могут его собрать. Развиваемые в данном исследовании представления об иерархической уровневой природе установки как механизма стабилизации деятельности позволяют привести накопленные в русле разных направлений факты проявления установки в одну непротиворечивую систему и избавляют от терминологической путаницы, значительно затрудняющей исследование проблемы установки.

Исследования уровневой природы установочных явлений и их роли в регуляции деятельности находятся только в самом начале своего пути. Встают все новые и новые вопросы. Представление об установке как стабилизирующем моменте движения деятельности, сливаясь с исследованиями надситуативной активности субъекта, приводит к необходимости выделения особого раздела в исследовании психологии деятельности — исследования собственной динамики, движения деятельности (Петровский, 1977; Асмолов, Петровский, 1978). Начинаются поиски методов изменения смысловых установок личности. В работах Е. Т. Соколовой разрабатываются представления о личностном стиле как системе смысловых установок личности (Соколова, 1977). Полностью открытыми остаются вопросы о связи установок с эмоциональной регуляцией поведения личности и характером. Все эти и подобные им вопросы и определяют судьбу дальнейшего развития представлений о разных уровнях установок, стабилизирующих нашу деятельность и позволяющих сохранять ее устойчивость в бесконечно разнообразном и постоянно изменяющемся мире.