«Время солнечный сок».
В конце 1982 года, 31 декабря, мы снова встретились в Трахтемирове с Виктором, а потом неожиданно приехал Валера К. с женой. С Валерой я познакомился в прошлом году мне позвонила моя подруга Марина и сказала, что со мной хочет поговорить интересный парень; Валере же она сказала, что сейчас трубку возьмет «дядько», который якобы может абсолютно все. Валера меня хорошо срезал, спросив по телефону, могу ли я ему достать личинок мух определённого вида (последовало латинское название). Личинок мух я, конечно же, достать не мог.
Валера окончил биологический факультет Киевского университета и был направлен на работу в Каневский заповедник, где прожил несколько лет. Там в его душу, надо полагать, и вошло то «нечто», которое роднит его со мной.
Средь холмов стихнет ветер в ночи И по непроходимой дороге Дождь придет и в окно постучит, И дождется тебя на пороге. Спотыкаясь нашаришь штаны, Плащ накинешь и выйдешь из хаты Под покров проливной тишины И под осыпи груши горбатой. Он прильнет своей мокрой щекой К твоей выжженной солнцем щетине И заметит, что ты не такой, Спросит, как твое новое имя... |
Работая в заповеднике, Валера специализировался по изучению мух, точнее, какой-то одной специфической и редкой их разновидности. Он рассказывал, что когда проходил по дорогам через села с рюкзаком и сачком для ловли насекомых, местные жители глумливо окликали его: «Хлопець, та де ж твоя риба?», а какая-то баба в Григоровке приняла его за шпиона, разбрасывающего «американських жукiв» на огороды. Охота за насекомыми играла для него ту же роль, что для меня странствия с рюкзаком по берегу в поиске окаменелостей для причастности к тем древним морям, которые давно уже высохли в своих берегах, стали зелеными песками обрывов, и прибой их если и шумит где-то, то разве что в глубине моего воображения. И сбор окаменелостей, и охота за насекомыми это был повод для какого-то иного способа бытия: уехать на из города и путешествовать по дорогам.
Потом Валера не раз бывал в трахтемировском доме; ел у костра печеную картошку и, подобно другим странникам, оставил на белой стене хаты свой автограф В. О. К.
«...Мы прорастаем где-нибудь долгим воспоминанием имени разных тысячелетий рассеянные каплями крови маковой и васильковой мы прорастаем где-нибудь под утренним бризом времени ненастоящим летом...» |
Его стихи часто всплывали в моей памяти на дорогах странствий («куда нам деваться, когда окончится лето?»).
Мы злые побеги времени люди-чертополохи под ветром с пивною пеною ветром великой эпохи... |
Валера дружил с Наташей Т. и они первые дошли до первоистока Темного Яра того истока, который всегда поражал мое воображение своей загадкой, скрытой за крутыми темными горами и обрывами, пока я просто однажды не одел сапоги и не отправился сам вверх по Яру к его началу туда, где обитали духи этих гор.
Когда лето закончилось, Валера последовал дальше своим путем, а я мрачной осенью часто смотрел на автограф на стене и завидовал ему он пришел сюда сияющим голубым летом и ушел дальше; для него этот дом на горе над Днепром у ясеня был частью чего-то ещё, иной жизни со своими интересами; только яркое пятно в памяти. Я же оказался в плену этих гор, в плену Темного Яра и сумрачного декабря.
Мы входим в лето глубже и глубже чувствуя скользкое серое дно... |
А тогда, новогодним вечером мы с Виктором пришли из заметенных снегами яров. В хате уже сидели Валера и Лена, его жена; было тепло, горели свечи, на столе стояло шампанское...
И космос шуршит и снежинки о наст шелестят. Там в хате горит керосинка и Витька Уснул сняв очки на нестынущей печке И Сашка величественный и прозрачный Вернулся с мороза и не раздеваясь уснул И мне бы уснуть, в наползающей тени Оконной крест-накрест зачеркнутой рамы... Там, в хате, куда по ночам всё стучится Мой дождь и по прежнему время Течёт по отдельному руслу И каждый из нас иногда приезжает оттуда. Ты знаешь: я адрес сменил уже дважды и умер... ...найдешь ли меня в этом городе мрака? Но все же
Найди. Я прошу: отыщи. Я всё тот же...
|
Сняв валенки и ватные штаны, мы сидели у горячей печи, сложенной Шкипером из глыб камня-песчаника, добытого на берегу Днепра, смотрели на яркий свет керосиновой лампы, пили шампанское и ели сыр, а Валера читал свои стихи.
Где дом, с которым разлучен, Где ворот черного колодца И цинк ведра, который в нем Как колокол, качаясь, бьется... |
В печи потрескивали дубовые дрова, добытые из обломков старых хат.
Спи, ветер! Твоего плеча пока не оцарапал Черный Луч печали... Спи, ветер, погаси свою печаль, укрой слоистым облаком Звезду... |
А за черным окном морозная ночь, яркая звезда и луна над горами...
Мы входим в лето глубже и глубже чувствуя скользкое серое дно такое предчувствие, будто светлое лето подернуто серой волной... Теплый липовый сок зыбкий скользкий восток уплывем-уплывем, ветер солнечный сок по единственной из сотен тропок дождя опадает скорбя время утренний бриз тихо плачет по нас на горе зверобой голубой-голубой в этот призрачный час ветер острый несет раскаленный песок, уплывем-уплывем... время солнечный сок... |
Говорят, что Валера появлялся в Трахтемирове летом следующего года и жил там некоторое время в заброшенной хате около дороги. Я же его с тех пор больше не видел, но строки его стихов снова и снова всплывают из памяти.
Прочерчивая круги в черноте пером касаясь сажевых скрижалей невольно вырезая вязь печали дар истины вручая пустоте звезду снабжая признаком и свойством земным телам даруя слова тень земная женщина, известная лишь тем что знает каждый запах беспокойства идет, ступает кончиком крыла касаясь, сознавая вкус излета неся крестом последнего полета в последнем взмахе острый блик тепла. |
Лишь недавно я случайно узнал, что мы с Валерой держим вэбсайты на одном и том же американском сервере Crosswinds. Так, спустя два десятилетия наши души снова встретились в гипертекстовом пространстве Интернета.