Часть первая. Истоки.

12.

Большую часть 1958 года Карлос продолжал жить в Северном Нью-Хэмпшире.

Психология bookap

Он получил работу на фабрике игрушек "Маттел той компани", которая находилась на Розен-кранц-авеню, в Хоуторне, в нескольких милях от его дома.

Чтобы ездить на работу, Карлос купил старый "шевроле". Квартира в Северном Нью-Хэмпшире находилась в доме, покрытом розовой штукатуркой, с черепичной крышей и миниатюрными балконами. Карлос жил в квартире номер 4, на первом этаже. В комнате было большое, выходившее на улицу окно, у которого стоял письменный стол с пишущей машинкой. На полу были постелены маты, на стенах висели длинные полки с книгами — в основном, это были издания в мягкой обложке — латиноамериканская поэзия и биографии. В одном из углов находились принадлежности для ваяния. Еще из мебели была кровать и пара обшарпанных стульев. Радио, телевизор или телефон отсутствовали. Нагрянув к нему воскресным полуднем, я обнаружила Карлоса работающим над скульптурой, которая была установлена на доске, перекинутой через кухонную раковину. Это объяснялось тем, что там было больше всего света.

Поскольку он учился и работал, времени для занятий творчеством почти не оставалось. Но он ухитрялся урывками то на переменах, то на работе — кое-что писать, и даже завел себе записную книжку, куда заносил стихи или романтическую прозу. Он занимался на семинаре по латинской поэзии, чтобы выработать классический стиль и проникнуться классическими темами. Особое внимание он обратил на Лукреция. Как и Хаксли, Лукреций уделял серьезное внимание научным методам своего времени. Кроме того, он рассуждал о смерти, малодушном страхе перед ней и о том, как отважные воины с гор всегда живут с мыслью о смерти и нисколько ее не боятся. Карлос подчеркнул в книге такие строки:

Психология bookap

Кто-то умрет, чтобы обрести застывшее имя.

Когда страх смерти вынуждает нас

Ненавидеть ласковый солнечный свет,

Психология bookap

Тогда, горюя, мы ставим, крест на своей жизни.

Кому-то он рассказывал, что происходит из страны Лукреция, кому-то — что из Бразилии, а передо мной всячески старался продемонстрировать, что знаком с классикой этой южноамериканской страны. Осенью он дал мне послушать один из принадлежавших ему альбомов, "Бразильская бахиана №5". Там были записаны сюита Вилла-Лобоса, бразильские народные песни и пять арий из опер Пуччини. Естественно, сюита и народные песни были на португальском, и Карлос, казалось, понимает этот язык, что было бы вполне естественно для уроженца Бразилии. До 1960 года он регулярно получал письма из дома, но я никогда не обращала внимания — на португальском или испанском языке они написаны. Он всегда читал мне их в переводе на английский.

Учась на четвертом курсе ЛАОК, Карлос переехал в доходный дом на Адамс-авеню, который принадлежал маленькой жилистой женщине по имени Джонни, жившей на первом этаже. Она сама готовила и обслуживала своих постояльцев, к которым испытывала материнские чувства. Это была дружелюбная женщина, которая, однако, придерживалась строгих правил. Большинство постояльцев вынуждены были терпеть ее запрет "никаких девушек", но Карлос не обращал на это внимания. Он заставлял меня украдкой пробираться в его квартиру под покровом темноты и оставаться там на всю ночь. По утрам, сняв туфли и надев его носки, чтобы производить как можно меньше шума, я выбиралась из дома, а Карлос следил за мной из окна.

Он писал рассказы на тему коротких романтических встреч и психологии взаимоотношений между мужчиной и женщиной, но никогда не давал мне их читать, постоянно держа свой блокнот при себе. Преподаватель ЛАОК Верной Кинг поощрял его литературные опыты, и Карлос старался вовсю. Особенно много он писал стихов, причем одно из его стихотворений заняло первое место на поэтическом конкурсе, который спонсировала коллежская газета. Она же и напечатала это стихотворение на своих страницах, поставив имя автора — Карлос Кастанеда.

В декабре 1958 года Карлос решил снять домик на Чероки-авеню в Голливуде. В то время я продолжала жить в доме своей тетушки Ведьмы на 8-й Западной улице. Она очень внимательно следила за мной, приставая с расспросами каждый раз, когда меня не было в том месте, где я должна была находиться. Тетушка не одобряла моих встреч с Карлосом, поскольку он был иностранец и она ничего о нем не знала. Я проводила с Карлосом большую часть времени, хотя он всегда был очень занят ваянием или литературой. Однажды он изготовил рождественские открытки с песочными часами, но я потеряла ту, которую он мне подарил. Мы ходили в кафе на Голливуд-бульваре, посещали различные культурные мероприятия и часто ходили в кино — в основном на иностранные фильмы.

Психология bookap

Я не пропускала ни одной лекции Невилла Годдарда, которые он читал в Уилшир-Эбел-театре, но Карлос ни разу не согласился меня сопровождать, хотя потом мы всегда обсуждали то, о чем на них говорилось. Иногда он даже выдавал какие-то свои комментарии.

Невилл заявлял, что Библия — это не история, но биография каждого человеческого существа. Он утверждал, что Библия всегда говорит в настоящем времени, то есть рассказывает нам о нас самих.

"В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог". Здесь Иоанн говорит нам о том, что Слово — это наши мысли, облеченные в слова, что каждый из нас — Бог, и когда мы перестаем поклоняться Богу как чему-то находящемуся вовне, осознавая, что Он обитает внутри нас, и понимая Христа как плод нашего чудесного воображения, то можем сделать свои мечты реальностью. Исходя из того, чего мы хотим, сознавая, что это уже так, а затем утверждаясь в мысли, что это так и есть, мы автоматически становимся причиной событий, воплощая их в реальность. В День Субботний мы отдыхаем от своей умственной работы, а в воскресенье — от работы физической.

Психология bookap

В моем обществе Карлос охотно обсуждал разные психические феномены, а иногда даже давал странные мистические интерпретации прочитанных им историй.

Например, мы обсудили с ним "Братьев Карамазовых". Все эти братья, заявила я, на самом деле являлись аспектами одной индивидуальности, причем их отец был реальным мужчиной, в то время как мать являлась символом бессознательного. Затем я развила эту тему, указав на ряд других метафорических символов, увиденных мной в романе, Карлос все это записал и, в дальнейшем, использовал на занятиях в колледже.

Мы прожили на Чероки-авеню около месяца, после чего я вернулась к тете Бельме, а Карлос снял комнату на втором этаже пансиона Мариэтты. Этот пансион находился на Вермонт-стрит, прямо напротив студенческого городка ЛАОК, и представлял собой четырехэтажное кирпичное здание грязно-желтого цвета, имевшее двойные двери, фонарь в стиле барокко над главным входом, белые колонны и золотистого цвета жалюзи, прикрывавшие окна первого и второго этажей, выходившие на улицу. Пол в холле был устлан восточными коврами.

Психология bookap

Карлос учился уже последний семестр и теперь постоянно изнурял себя зубрежкой. Кроме того, он поступил на работу в управление по проверке политической благонадежности и стал готовиться к натурализации в Штатах. Мы обсуждали, какую фамилию ему лучше употреблять — Арана или Кастанеда.

Официально его фамилия была Арана, но мы сошлись на том, что "Карлос Кастанеда" звучит эффектнее. Именно этим именем он подписывался в колледже и при устройстве на работу, поэтому мы решили, что пусть он так и останется Кастанедой.

В апреле 1959 года тетя Бельма умерла, и я, вместе с другими членами своей семьи, присутствовала на ее похоронах. Однако Карлоса там не было. Ему никогда не нравилась ее претенциозность, комфортабельный калифорнийский образ жизни и рассказы о том, как она приехала на Запад и три раза выходила замуж, коллекционируя недвижимое имущество. Здесь, в Лос-Анджелесе, она произносила свою фамилию как Раньон, утверждая, что Дамон Раньон не только ее родственник, но и друг, которому она когда-то посоветовала стать писателем. Карлоса все это мало заботило, а потому ее смерть его откровенно обрадовала. Теперь он чувствовал себя со мной более свободно.

Весной он закончил учебу в ЛАОК и получил 19 июня 1959 года диплом по психологии Он прошел через стандартную торжественную церемонию в мантии и шапочке, сфотографировался — напряженный, хмурый, явно не знающий, куда девать свои руки. Эту фотографию он отослал своим родственникам в Перу, написав, что собирается поступать в УКЛА. Это было одно из его последних писем домой. Когда у него стали выходить книги, он не сообщил об этом своим родственникам, и вплоть до начала 70-х годов они даже не знали, где он находится. Последним звеном, связывавшим его с домом, оставалась фотография его матери, которую он однажды драматически разорвал во время ссоры со мной.