Часть шестая.
Глава 23.
Крошечные ножки, сучащие по моему животу, вывели меня из мечтательной дремоты. В одно мгновение в голове пронеслись яркие живые образы минувших дней, недель и месяцев. Слова протеста так и заглохли на моих губах, когда Тутеми уложила мне на живот Хоашиве. Я взяла младенца на руки, чтобы не разбудить Тешому, уснувшую в моем гамаке в ожидании, пока я проснусь. Достав погремушку Хоашиве из нанизанных на лиану лягушачьих черепов, которая висела у изголовья моего гамака, я повертела ею перед малышом. Тот, радостно гукая, потянулся за игрушкой.
- Ты уже не спишь? пробормотала Тешома, легонько коснувшись моей щеки. Я думала, ты целый день будешь спать.
- Я думала обо всем, что увидела и чему научилась с тех пор, как пришла сюда, сказала я, беря ее ручку в свою. Узкая ладошка, длинные изящной формы пальцы выглядели удивительно взрослыми для пятилетней девочки и резко контрастировали с детскими ямочками на щеках. -Я и не заметила, что солнце уже взошло.
- Ты даже не заметила, как мои братья выбрались из твоего гамака, когда испеклись бананы, сказала Тешома. Ты так крепко задумалась?
- Нет, рассмеялась я. Это было больше похоже на сновидение. Кажется, время остановилось с того дня, как я пришла в шабоно.
- А по-моему, прошло много времени, серьезно заметила Тешома, гладя мягкие волосики своего сводного брата. Когда ты к нам только пришла, младенец еще спал в животе у Тутеми. Я хорошо помню день, когда мои мамы нашли тебя. И, захихикав, девочка уткнулась мне лицом в шею. Я знаю, почему ты тогда плакала. Ты боялась моего дядю Ирамамове у него уродливое лицо.
- В тот день, заговорщицки прошептала я, я боялась всех Итикотери. Почувствовав, как по животу потекло что-то теплое и мокрое, я на вытянутых руках чуть отстранила от себя Хоашиве.
Сидящий верхом на своем гамаке Этева весело заулыбался, глядя, как его сын пускает струю в огонь очага.
- Всех нас? спросила Тешома. Даже моего отца и дедушку? Даже моих мам и старую Хайяму? Наклонившись к моему лицу, она недоверчиво и чуть встревоженно всмотрелась в мои глаза, словно пытаясь что-то найти в них. Ты и меня боялась?
- Нет. Тебя я не боялась, заверила я ее, подбрасывая в воздух улыбающегося Хоашиве.
- И я тебя не боялась. Со вздохом облегчения Тешома откинулась в гамаке. Я не спряталась, как почти все дети, когда ты в первый раз вошла к нам в хижину. Мы слышали, что белые люди очень высокие и волосатые, как обезьяны. А ты была такая маленькая. Я знала, что ты не можешь быть настоящей белой.
Надежно закрепив на спине корзину, Тутеми взяла у меня с колен ребенка и ловко усадила его в петлю из мягкого луба у себя на груди. Готово, сказала она, улыбнувшись и вопросительно взглянула на Этеву и Ритими.
Этева усмехнулся и взял в руки мачете, лук и стрелы.
- Ты придешь попозже? спросила Ритими, поправляя в носу длинную тонкую палочку. Уголки ее рта, лишенные привычных палочек, приподнялись в улыбке, обозначив ямочки на щеках. Словно почувствовав мою нерешительность, Ритими не стала дожидаться ответа и вслед за мужем и Тутеми пошла на огороды.
- Хайяма идет, прошептала Тешома. Хочет знать, почему ты не пришла есть печеные бананы. Девочка выскользнула из гамака и побежала к играющей неподалеку компании ребятишек.
Хайяма, что-то ворча себе под нос, прошла через хижину Тутеми. Ее старческая кожа длинными вертикальными складками висела на бедрах и животе. Напустив на себя строгую мину, она подала мне половинку калабаша с банановым пюре. Потом со вздохом уселась в гамак Ритими и стала раскачиваться, возя рукой по земле, явно завороженная ритмичным поскрипыванием узла на лиане. Жаль, что мне так и не удалось тебя откормить, после долгого молчания сказала старуха.
Я стала убеждать Хайяму, что ее бананы творят настоящие чудеса, и что еще немного, и я даже начну толстеть.
- Не так уж много этого времени, тихо заметила Хайяма. Ты же уйдешь в миссию.
- Что? вскричала я, пораженная недвусмысленностью ее тона. Кто такое говорит?
- Милагрос перед уходом взял с Арасуве обещание, что если нам придется перебраться на один из старых огородов в глубине леса, то тебя мы с собой не возьмем. Черты Хайямы смягчило ностальгическое, почти мечтательное выражение глаз, когда она напомнила, что довольно много семей уже ушло на старые огороды еще несколько недель назад. Полагая, что они скоро вернутся, я не обратила тогда на это внимания. Хайяма же говорила дальше, что большое семейство Арасуве со всеми его родными и двоюродными братьями, сыновьями и дочерьми не отправилось вслед за остальными по той простой причине, что вождь ожидает вестей от Милагроса.
- Значит, жители покинут это шабоно? - спросила я.
- А как же здешние огороды? Их же совсем недавно расширили. И что будет с молодыми посадками бананов? взволнованно продолжала спрашивать я.
- Они будут расти. Лицо Хайямы сморщилось в веселой улыбке. Здесь останутся старики и большинство детей. Мы построим временные хижины поближе к банановым посадкам, потому что никому неохота жить в опустевшем шабоно. Мы будем ухаживать за огородами, пока не вернутся остальные. К тому времени созреют и бананы, и плоды раша, и снова наступит пора праздника.
- Но почему уходит так много народу Итикотери? спросила я. Разве здесь недостаточно еды?
Хайяма сказала напрямик, что с продовольствием сейчас туго, однако подчеркнула, что старые огороды превратились в настоящую кормушку для обезьян, птиц, агути, пекари и тапиров. Там мужчины смогут без особого труда охотиться, а женщины отыщут на огородах множество кореньев и плодов, чтобы продержаться, пока не будет дичи. К тому же, продолжала Хайяма, временное переселение всегда полезно, особенно после набега. Не будь я так стара, я бы тоже ушла.
- Как на выходной, заметила я.
- Да. Выходной, рассмеялась Хайяма, когда я объяснила значение слова. О, как бы я хотела пойти и сидеть себе в тени, объедаясь плодами кафу.
Деревья кафу высоко ценятся за их кору и лубяные волокна. Гроздья плодов, величиной около десяти дюймов каждый, теснятся на одном общем стебле. Мясистый желеобразный плод полон крошечных семян и по вкусу напоминает перезрелый инжир.
- Если мне нельзя перебраться с Арасуве и его семейством на старые огороды, сказала я, присев у изголовья Хайямы, тогда я останусь с тобой. Мне незачем возвращаться в миссию. Мы вместе станем ждать возвращения остальных.
В глазах Хайямы, остановившихся на моем лице, появился неестественный блеск. Медленно, тщательно обдумывая каждое слово, она растолковала мне, что хотя и не в обычаях их племени учинять набеги на опустевшие шабоно или убивать стариков и детей, Мокототери наверняка устроят какую-нибудь пакость, если узнают, а старуха заверила меня, что узнают непременно, что я осталась в незащищенной деревне.
Меня пробрала дрожь при воспоминании о том, как несколько недель назад в шабоно явилась ватага мужчин Мокототери, вооруженных дубинками, и потребовала возвращения своих женщин. После бурного обмена угрозами и оскорблениями Арасуве заявил воинам Мокототери, что по дороге домой они сами освободили одну из похищенных женщин. Он подчеркнул, что их ни на минуту не ввела в заблуждение ее уловка со змеиным укусом. Тем не менее, после некоторых препирательств вождь неохотно отдал им девочку, которую Хайяма выбрала в жены своему младшему сыну. Пригрозив скорым возмездием, Мокототери убрались восвояси.
Этева пояснил мне, что хотя Мокототери не собирались затевать перестрелку, поскольку оставили луки и стрелы спрятанными в лесу, вождь поступил мудро, быстро отдав им девочку. Итикотери уступали им в численности, так как несколько мужчин уже ушли на заброшенные огороды.
- А когда Арасуве пойдет на старые огороды? спросила я Хайяму.
- Очень скоро, сказала она. Арасуве отправил несколько человек на поиски Милагроса. Правда, до сих пор им не удалось его отыскать.
Я в душе улыбнулась и самодовольно заметила: Похоже, что несмотря на обещание Арасуве, я все-таки пойду с Ритими и Этевой.
- Не пойдешь, уверенно заявила Хайяма с коварной усмешкой. Мы должны защитить тебя не только от Мокототери. По пути на огороды тебя может похитить шапори и держать в отдаленной хижине как свою жену.
- Сомневаюсь, хихикнув, заметила я. Ты мне сама говорила, что меня, такую тощую, не захочет ни один мужчина. И я рассказала старухе о том, что приключилось в горах между мной и Этевой.
Прижав к обвисшим грудям скрещенные руки, Хайяма хохотала до тех пор, пока по ее морщинистым щекам не покатились слезы. Да, Этева готов взять первую попавшуюся женщину, сказала она. Но тебя он боится. И наполовину высунувшись из гамака, Хайяма прошептала: Шапори - это не обычный мужчина. Он не захочет иметь тебя для собственного удовольствия. Шапори. необходимо иметь в своем теле женское начало. Тут она снова откинулась в гамак. А ты знаешь, где находится женское начало?
-Нет.
Старуха посмотрела на меня, как на полоумную. Во влагалище, наконец выговорила она, задыхаясь от смеха.
- По-твоему, Пуривариве мог бы меня похитить? насмешливо спросила я. А по-моему, он слишком стар, чтобы интересоваться женщинами.
Глаза ее раскрылись в искреннем изумлении. Ты что, ничего не видела? Тебе никто не рассказывал, что старый шапори будет покрепче любого мужчины в шабоно? спросила она. Бывает, по ночам этот старик ходит из хижины в хижину и трахает всех женщин подряд, не зная устали. А на заре, возвращаясь в лес, он свеж и полон сил как ни в чем не бывало. Хайяма, правда, заверила, что Пуривариве не стал бы меня похищать, ибо ему уже ничего не нужно. Она, однако, предупредила меня, что есть и другие шаманы, не столь могущественные, как этот старик, которые вполне на это способны.
Закрыв глаза, она громко вздохнула. Я было подумала, что она уснула, но словно почувствовав, что я собираюсь подняться, старуха резко обернулась, положила обе руки мне на плечи и спросила дрогнувшим от волнения голосом: Знаешь, почему тебе так нравится у нас?
Я недоуменно взглянула на нее и не успела открыть рот, чтобы ответить, как Хайяма продолжила: Ты счастлива у нас, потому что у тебя нет никаких обязанностей. Ты живешь как мы. Ты хорошо выучилась говорить по-нашему и знаешь многие наши обычаи. Для нас ты не ребенок и не взрослый, не мужчина и не женщина. Мы ничего от тебя не требуем. Иначе ты бы стала обижаться на нас. Глаза Хайямы, удерживавшие мой взгляд, так потемнели, что мне стало не по себе. На ее морщинистом лице они казались громадными и яркими, словно горели каким-то неистощимым внутренним светом. После долгой паузы она добавила с вызовом: Если бы тебе довелось стать женщиной шапори, ты была бы очень несчастлива.
В ее словах я почувствовала угрозу. Тем не менее, городя в ответ всякую чепуху в свою защиту, я внезапно поняла, что она права, и мне неудержимо захотелось рассмеяться.
Старуха ласково прижала пальцы к моим губам. В дальних уголках леса, где обитают хекуры зверей и растений, живут могущественные шапори, - сказала Хайяма.
- Во мраке ночи эти мужчины сходятся с прекрасными женскими духами.
- Я очень рада, что я не прекрасный дух, сказала я.
- Нет. Ты не красавица. -Янов состоянии была обидеться на нелестное замечание Хайямы, сказанное под вкрадчивый смех и с чуть насмешливым взглядом. Однако для многих из нас ты особа необычная.
С неожиданной нежностью в голосе она принялась объяснять мне, почему Мокототери так хотели забрать меня к себе в шабоно. Их интерес ко мне был вызван не теми традиционными причинами, по которым индейцы ищут дружбы с белыми, получением мачете, посуды и одежды, но тем, что по мнению Мокототери, я обладаю некоей силой. До них дошли слухи и о том, как я вылечила маленькую Тешому, и о случае с эпеной, и о том, как Ирамамове увидел отражение хекур в моих глазах. Они даже видели, как я стреляла из лука.
Все мои попытки внушить старухе, что никакой особой силой я не обладаю, и один лишь здравый рассудок помог мне вылечить простуженного ребенка, оказались тщетными. Я стала доказывать, что и ее можно считать обладательницей дара исцеления, она ведь вправляет кости и готовит какие-то тайные отвары из внутренностей животных, кореньев и листьев для лечения укусов, царапин и порезов. Но все мои доводы пропали впустую. Для нее существовала громадная разница между вправлением кости и заманиванием заблудшей души ребенка обратно в тело.
На это, подчеркивала она, способен только шапори.
- Но это же Ирамамове вернул ее душу, упорствовала я. Я только вылечила ее от простуды.
- Нет, не он, настаивала Хайяма. Он слышал твои заклинания.
- Это была молитва, слабо возразила я, осознавая, что молитва в сущности ничем не отличается от заклинаний Ирамамове к хекурам.
- Я знаю, что белые не такие, как мы, перебила меня Хайяма, решительно настроенная не допускать моих дальнейших возражений. Я говорю о совершенно иных вещах. Даже если бы ты по рождению была Итикотери, ты все равно была бы непохожа на Ритими, Тутеми или на меня. Хайяма коснулась моего лица, проведя длинными костлявыми пальцами по лбу и щекам. Моя сестра Анхелика никогда не стала бы просить тебя пойти с нею в лес. Милагрос никогда не привел бы тебя к нам, будь ты похожа на тех белых, которых он знает. Она задумчиво посмотрела на меня и, словно запоздалая мысль только что пришла ей в голову, добавила: Интересно, был бы любой другой белый так же счастлив с нами, как ты?
- Наверняка да, тихо сказала я. Не так уж много на свете белых, у которых есть шанс сюда попасть.
Хайяма пожала плечами. Ты помнишь историю об Имаваами, женщине-шапори? спросила она.
- Это же миф! и опасаясь, что старуха попытается провести какую-то параллель между Имаваами и мной, я поспешно добавила: Это ведь как история о птичке, которая похитила огонь из пасти аллигатора.
- Может быть, мечтательно заметила Хайяма. Я в последнее время много думала над тем, что рассказывали мне отец, дед и прадед о белых людях, которых они видели путешествующими по большим рекам. Должно быть, белые путешествовали по лесам задолго до времен моего прадеда.
Возможно, Имаваами была одной из них. Хайяма склонила ко мне серьезное лицо и продолжала шепотом: Должно быть, какой-нибудь шапори похитил ее, полагая, что белая женщина это прекрасный дух. Но она оказалась могущественнее самого шапори. Она похитила его хекуры и сама стала колдуньей. И Хайяма посмотрела на меня с вызовом, словно ожидая возражений.
Рассуждения старухи меня не удивили. Для Итикотери было обычным делом подстраивать свою мифологию к современности либо вводить в нее факты реальной жизни. А индейские женщины становятся когда-нибудь шапори? спросила я.
- Да, не задумываясь ответила Хайяма. Странные существа эти женщины-шапори. Подобно мужчинам, они охотятся с луком и стрелами. Свои тела они украшают точками и пятнами, как у ягуара. Они вдыхают эпену и песнями заманивают хекур к себе в грудь. Женщины-шапори имеют мужей, которые им служат. Но стоит им родить ребенка, как они снова становятся обыкновенными женщинами.
- Анхелика была такой шапори, правда? Я не сразу поняла, что произнесла эту мысль вслух. Она просто явилась мне с очевидностью откровения. Я припомнила, как Анхелика вызволила меня из кошмарного сна в миссии, как меня успокоила ее невразумительная песня.
Она походила не на мелодичные песни женщин Итикотери, а на монотонные заклинания шаманов. Как и они, Анхелика, казалось, имела два голоса: один исходящий откуда-то из самых глубин ее существа, и другой из гортани. Я вспомнила и те дни, когда шла через лес вместе с Милагросом и Анхеликой, и то, как очаровали меня слова Анхелики о таящихся в сумраке лесных духах, и о том, что с ними всегда надо лишь плясать, не позволяя им пасть на себя тяжким бременем. Передо мной встал живой образ Анхелики, как она плясала в то утро, с поднятыми над головой руками, семеня мелкими подпрыгивающими шажками, как пляшут мужчины Итикотери, одурманенные эпеной. До сих пор мне не казалось странным, что Анхелика, в отличие от прочих индейских женщин в миссии, сочла для меня вполне естественным делом приехать в джунгли на охоту.
Из раздумий меня вывели слова Хайямы: Моя сестра говорила тебе, что она шапори? - Глаза Хайямы наполнились глубокой печалью, в уголках блеснули слезы, но они так и не покатились по щекам, а затерялись в сеточке мелких морщин.
- Никогда не говорила, пробормотала я и улеглась в гамак. Свесив ногу, я тоже стала раскачиваться вперед и назад, приноравливая свой ритм к ритму Хайямы, чтобы узлы гамаков поскрипывали в унисон.
- Моя сестра была шапори, - сказала Хайяма после долгого молчания. Я не знаю, что с ней было после ухода из шабоно. Пока она была с нами, она была почитаемым всеми шапори, но родив Милагроса, она утратила всякую силу. Хайяма резко села. Его отец был белый.
Я прикрыла глаза, боясь, что они выдадут мое любопытство, и затаила дыхание, чтобы ни малейший звук не прервал воспоминаний старухи. Нечего было и думать о том, чтобы узнать, из каких краев был отец Милагроса.
Независимо от национальности, любой не-индеец именовался нам.
- Отец Милагроса был белый, повторила Хайяма. Давным-давно, когда мы жили ближе к большой реке, в нашей деревне поселился один напе. Анхелика надеялась, что сможет заполучить его силу. А вместо этого забеременела.
- Почему же она не избавилась от ребенка?
Морщинистое лицо Хайямы расплылось в широкой улыбке. возможно, Анхелика была слишком уверена в себе, пробормотала старуха. А может, надеялась, что, родив ребенка от белого, она все равно останется шапори.
Рот Хайямы широко раскрылся в хохоте, обнажив желтоватые зубы. В Милагросе нет ничего от белого, лукаво заметила она. Несмотря даже на то, что Анхелика забрала его с собой. Несмотря на все то, чему он научился у белых, Милагрос навсегда останется Итикотери. Глаза Хайямы светились твердо и непреклонно, а лицо выдавало смутное затаенное торжество.
Мысль о том, что скоро придется возвращаться в миссию, наполнила меня тревогой. Несколько раз со времени моей болезни я пыталась представить себе возвращение в Каракас и Лос-Анжелес. Каково мне будет встретиться с родней и друзьями? В такие моменты я точно знала, что никогда не уйду отсюда по собственной воле.
- Когда Милагрос отведет меня в миссию? спросила я.
- Не думаю, чтобы Арасуве стал дожидаться Милагроса. Вождь не может больше откладывать свой уход, сказала Хайяма. Тебя отведет Ирамамове.
- Ирамамове! воскликнула я, не веря своим ушам. А почему не Этева?
Хайяма принялась терпеливо объяснять мне, что Ирамамове несколько раз бывал в окрестностях миссии и знает дорогу лучше всякого другого Итикотери. Существовала также вероятность того, что Этеву выследят охотники Мокототери, и тогда его убьют, а меня похитят. С другой стороны, заверила меня Хайяма, Ирамамове может сделаться в лесу невидимым.
- Но я-то не могу! возразила я.
- Тебя будут оберегать хекуры Ирамамове, убежденно заявила Хайяма. Затем старуха тяжело поднялась, немного постояла, уперевшись руками в бедра, взяла меня за руку и неторопливо повела к себе в хижину. Ирамамове уже охранял тебя прежде, напомнила она, усаживаясь в свой гамак.
- Да, согласилась я. Но я не могу отправиться в миссию без Милагроса. Мне нужны сардины и сухари.
- От этого добра тебя только стошнит, пренебрежительно сказала она и пообещала, что по дороге мне голодать не придется, поскольку стрелы Ирамамове добудут уйму дичи. К тому же она даст мне с собой полную корзину бананов.
- У меня не хватит сил тащить такой тяжелый груз, возразила я, зная, что Ирамамове не понесет ничего, кроме лука и стрел.
Хайяма какое-то время разглядывала меня с мягкой улыбкой, потом растянулась в гамаке, зевнула во весь рот и вскоре заснула.
Я вышла на поляну. Ватага ребятишек в основном девочек играла со щенком. Каждая пыталась заставить щенка сосать из своих плоских сосков.
За исключением немногих стариков, лежащих в своих гамаках, да нескольких женщин у очагов, в хижинах никого не было. Переходя от жилища к жилищу, я думала, знают ли они, что мне приходит пора уходить. Какой-то старик угостил меня своей табачной жвачкой. Я с улыбкой отказалась. "Как можно отказываться от такого угощения?" казалось, говорили его глаза, пока он запихивал жвачку на свое место между нижней губой и десной.
Ближе к вечеру я зашла в хижину Ирамамове. Его старшая жена, только что вернувшись с реки, подвешивала к стропилам наполненные водой калабаши. Мы подружились с той поры, как ее сын Шорове был посвящен в шапори, и много предвечерних часов провели в разговорах о нем. Время от времени Шорове возвращался в шабоно лечить людей от простуды, лихорадки и поноса. Он пел заклинания к хекурам с не меньшим рвением и силой, чем более опытные шаманы. Однако, по мнению Пуривариве, пройдет еще немало времени, прежде чем Шорове сможет направлять своих духов чинить вред в селении врага. Только тогда он будет считаться вполне оперившимся колдуном.
Жена Ирамамове налила в небольшой калабаш немного воды и добавила меду. Я не сводила жадных глаз с вязкой массы, начиненной пчелами на разных стадиях развития. Тщательно размешав все пальцем, она подала мне сосуд, и причмокивая при каждом глотке, я выпила все до дна и вылизала донышко. До чего же вкусно! воскликнула я. Наверняка это мед пчел амоши. - Это была нежалящая разновидность, которая очень ценилась за темный душистый мед.
Согласно улыбнувшись, жена Ирамамове дала мне знак сесть рядом с ней в гамак и стала искать у меня на спине укусы москитов и блох. Обнаружив два свежих укуса, она высосала из них яд. Свет, проникавший в хижину, потускнел. Казалось, бесконечно много времени прошло после утреннего разговора с Хайямой. И я сонно закрыла глаза.
Мне приснилось, что я с детьми на реке. Тысячи бабочек слетали с деревьев, кружа в воздухе, словно осенние листья. Они садились на наши волосы, лица, тела, покрывая нас зыбким золотым светом сумерек. Я горестно смотрела на прощальные взмахи их крылышек, словно чьих-то нежных ручек. Не надо грустить, говорили дети. А я заглядывала в каждое лицо и целовала смех на их губах.