О РУССКОМ МАТЕ

Широко распространено мнение, что русские ругательства — самые сильные в мире, отчего их знают моряки и грузчики «от финских хладных скал до пламенной Колхиды» и даже «от потрясённого Кремля до стен недвижного Китая».

Мнение об особой «убойности» русского мата справедливо только отчасти. Прежде всего, есть брань куда хуже русской, такая, что привести её здесь в печатном виде нет никакой возможности, например венгерская.

Но самое главное: большая часть того, что мы называем русским матом, это всего лишь жалкие полустёршиеся остатки языческих проклятий, которые давно утратили свою взрывную силу.

Самые распространённые русские ругательства давно прекратились в грубые, вульгарные, но всё-таки простые восклицания, междометия. Смысла у них — никакого, они выражают только эмоции говорящего. Именно поэтому их употребляют так часто просто для придания речи большей выразительности.

Вот выдержка из челобитной нижегородских священников царю. Это 1636 год.

«Да ещё, государь, друг другу лаются позорной лаею, отца и матери блудным позором, в рот и в горло, бесстудною самою позорною нечистотою языки свои и души оскверняют».

А вот забавное описание происшествия на городском собрании Ярославля в 1756 году. Цитирует ярославский литератор, журналист и краевед XIX века Л. Трефолёв:

«И вот на оном собрании купец Матвей Броунов обругал Кириллу Фатьянова сквернословно и многократно; а третий купец, Григорий Лбовский, якобы во унимание оного Броунова, сквернословными же словами говорил ему, чтобы он перестал».

Но если вы думаете, что это самые старые свидетельства любви наших предков к крепким выражениям, вы глубоко заблуждаетесь. Приведённые цитаты относятся к прошлым векам, но нашему мату куда больше каких-то трёх с половиной столетий. Мат обнаружен даже в новгородских берестяных грамотах.

Иногда говорят, что наш мат принесли к нам монголо-татары, но это просто вздор. Даже унизительно: что мы, в самом деле, уж и послать куда надо не можем без посторонней помощи? И что мы делали до монголо-татарского ига? Разговаривали друг с другом только с помощью «спасибо» и «пожалуйста»? Кстати, оба эти слова значительно моложе мата.

Может быть, читателю будет интересно узнать, как наш мат выглядел в те незапамятные времена, когда он только начинал свой долгий и славный путь. Некоторые учёные полагают, что в самом начале мы обвиняли ругаемого в родстве с дьяволом, то есть утверждали, что якобы наш оппонент появился от нечестивого союза его матери с врагом рода человеческого. Позже дьявола заменил пёс: древние считали, что собака — нечистое животное и что дьявол может представать перед нами в виде пса. Тогда получалось, что мать нашего супротивника сожительствовала с псом, от какового союза и родился оппонент.

А ещё позже уже исчезла необходимость упоминать пса — про него и так всё знали, — и люди стали бранить друг друга как бы от имени пса: «Я сделал то-то и то-то с твоей матерью!» То есть в этот момент они как бы перевоплощались в пса и «лаяли». Мы и сейчас говорим что-нибудь вроде: «Он меня ни за что облаял». Мат так и назывался: «Матерная лая».

Ну и, наконец, наступил последний этап, когда пса так долго не упоминали, что начисто про него забыли. И получилась речь как бы от самого ругателя: не пёс, а именно я, ругающий, совершил неблаговидный поступок.

Кстати, последнее время матом стали называть всякую грязную ругань, совсем не обязательно с упоминанием матери, зато с упоминанием интимных частей тела. И это, пожалуй, правильно, если вспомнить выражение «Кричать благим матом». Здесь «мат» просто громкий крик, и мать тут ни при чём.

В своём сегодняшнем виде мат главным образом употребляется для выражения сильных эмоций. Завзятому русскому матерщиннику просто не хватает слов для выражения обуревающих его чувств. Словарь у него крошечный, а эмоций через край. Вот он и вставляет в свою бедную речь все эти бранные вопли. Учёные называют их «детонирующими запятыми».

Характерно, что, как правило, в запасе у ругающегося всего пара-тройка таких слов, которые он бесконечно варьирует, Виртуозные сквернословы у нас как-то повывелись, остались такие вот скучные и глупые ругатели. У них получается что-то вроде: «Иду я, блин, по улице и вдруг, блин, вижу, что идёт Серёга. Вот, блин, думаю, и встреча…» Попробуйте все эти «блины» убрать, и вы увидите, что речь сразу стала скучной и рассказывать-то, собственно, не о чем. А так получилась целая красочная история… По крайней мере, так думает сам рассказчик.

Такие собеседники, собственно говоря, даже и не ругатели, потому что они, как сами говорят, матом не ругаются, они на нём разговаривают. Ведь у русского мата есть замечательное качество: в силу особенностей русского языка матерным корнем можно заменить едва ли не любое слово и при этом добиться, что тебя поймут.

Вот только два примера, где из соображений приличия непристойности заменены или искажены.

Первый пример. Сельский житель, впервые увидевший фейерверк, описывает его односельчанам, возбуждённо размахивая руками:

— Сперва т-а-а-ак твою мать! А потом опять ни фига!

Второй пример, тоже рассказ очевидца. Употребим тут замену, придуманную Солженицыным:

«Стоит там такая фуевина, подошёл один фуй, покрутил какую-то фуяцию, а она фуяк! фуяк! — и улетела оттуда на фуй».

Бранные слова и обороты могут служить в русском употреблении как своеобразные «шиболеты», как пароль, по которому можно узнать «своих».

Из военных воспоминаний:

«И тут нас выручил один пожилой солдат, который спустился к самому берегу реки и принялся крыть часового отборными словечками. Только тогда часовой по-настоящему понял, что на другом берегу свои».

«Они разложили маленький огонь от комаров, вывалили на газету разваренную рыбу. По кругу гулял родимый гранёный. Говорили они, употребляя в десятках вариантов одно и то же слово. Меня они застеснялись, но я употребил ещё один вариант того же слова и стал как бы свой» (В. Крупин).

Бессмысленность русской брани, собственно говоря, и послужила тому, что русский мат получил широчайшее распространение по всему миру: иностранец знает, что есть такая русская брань, слышал, что она очень грубая, может даже худо-бедно её воспроизвести, а что она в самом деле означает, ему неведомо. Мне рассказали, что один израильтянин, не знающий русского языка, употребил брань, которая звучала примерно как «Lekh k ibena mat!», где lekh означает «иди». И он очень удивился, когда ему перевели то, что он сказал.

Такой приём тем более удобен, что бессмысленная брань на чужом языке никого особенно не оскорбляет, не то что собственная. Получается, что душу отвёл и как бы «ничего такого» не сказал.

Впрочем, бывает, что иностранец всё-таки узнаёт подлинный смысл ругательства, и тогда его ждёт настоящее потрясение. Вот у японцев брань, на наш русский взгляд, совсем другая стратегия обзывания. Эта их стратегия по своей сути нисколько не мягче нашей, так что, если они захотят друг друга оскорбить, у них это прекрасно получается. Но словарь они используют другой, отчего наш мат кажется им неслыханно грубым: ведь они переводят его на свой язык, отчего каждое слово получает буквальный смысл. Это уже не простое восклицание, а прямое утверждение, что, мол, вот я то-то сделал с твоей матерью. А матерей японцы любят, смею вас уверить, ничуть не меньше, чем мы своих. Реакцию можете себе представить.

А русских такая реакция даже удивит: а чего я, собственно, такого сказал? Чего этот японец так раскипятился?

Кавказские народы тоже охотно пользуются нашей бранью. Вам наверняка приходилось слышать, как идут по улице два кавказца и говорят на своём языке, которого вы конечно же не знаете. И вдруг в потоке чуждой вам речи вы ясно различаете очень даже знакомые слова, которые вам, в принципе, не хотелось бы слышать в общественном месте. В чём тут дело? Ведь живущий в России житель гор не японец, он наверняка знает буквальный смысл русского мата.

А всё дело в том, что статус матери на Кавказе так безгранично высок, что малейшее поношение в её адрес рассматривается как тяжелейшее оскорбление, какое только можно себе представить. Мы все знаем, что на Кавказе женщина и прежде всего мать может даже остановить кровавую схватку: никакой мужчина не посмеет не подчиниться.

Вот почему, если кавказец произнесёт на своём языке что-то даже слегка напоминающее оскорбление в адрес матери, ему несдобровать, и он это очень хорошо понимает. А по-русски то же самое для кавказского уха звучит куда мягче.

Это — общий закон. Проверено: если русскому предъявить слово «яблоко», он тотчас же отреагирует «слюнным рефлексом». Но если произнести знакомое ему английское слово apple, такого эффекта не добиться. А ведь apple — это тоже «яблоко».

Справедливости ради всё же стоит сказать, что нерусские сквернословы — при условии, что они знают смысл русских ругательств, — всё же понимают, что говорят грязные вещи. Я спрашивал знакомого грузина, что чувствует его соплеменник, когда при нём ругаются матом по-русски. «Ну, — сказал мой собеседник, — сперва он, может быть, потерпит, но если мат продолжается, он, скорее всего, скажет: „Ну ты, потише всё-таки! Прекрати!“».

По-видимому, он про себя переводит сказанное на свой язык и испытывает шок.

Конечно, когда мы всё-таки хотим действительно кого-то обругать, мы находим нужные слова, совсем не обязательно матерные. В последние годы получило широкое распространение слово «козёл». В уголовном мире популярно любое средство, способное обвинить оппонента в пассивном гомосексуализме, например достаточно просто назвать противника любым существительным женского рода, скажем шваброй. Такие оскорбления равносильны вызову на кровавую схватку.

Но в случае необходимости старый мат тоже берётся на вооружение.

Кстати, не следует думать, что матерятся исключительно низы общества. Завзятым матерщинником был император Александр III. Я не говорю уже о Петре Первом. Большевистские вожди могли поучить в этом плане столичных извозчиков. Вот только несколько примеров.

Из воспоминаний лидеров времён Великой Отечественной войны:

«Ссора вспыхнула тяжелейшая, с матерщиной и угрозами. Сталин материл Тимошенко, Жукова и Ватутина, обзывал их бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками. (…) Тимошенко с Жуковым тоже наговорили сгоряча немало оскорбительного в адрес вождя. Кончилось тем, что побелевший Жуков послал Сталина по матушке и потребовал немедленно покинуть кабинет и не мешать изучать обстановку и принимать решения».

Воспоминания А. Коржакова:

«Некоторое удивление вызвала у меня способность Черномырдина ругаться. (…) У Виктора Степановича мат был нормальным языком общения. Горбачёв, кстати, без мата даже на Политбюро фразы произнести не мог».

Армейский мат широко известен и не нуждается в подтверждении цитатами. Когда автор этих строк работал в Военной финансово-экономической академии, к нему обратилась воспитательница женской казармы с просьбой провести беседу по поводу слишком уж активного употребления мата в среде девушек-курсанток.

Большой популярностью пользовался в своё время русский виртуозный мат. Здесь речь шла уже не о взаимном оскорблении, а об особой изобретательности ругателей. Известны и даже выложены в Интернете так называемые большой и малый загибы Петра Первого. Вряд ли император имел к ним хоть какое-нибудь отношение, но рифмованный ряд полностью бессмысленных ругательств и в самом деле впечатляет. Однако он скорее смешит, забавляет, нежели оскорбляет. Тем не менее в данной книге мы цитировать загибы не станем, а ограничимся шутливым отрывком из поэмы Алексея Константиновича Толстого «Поток-богатырь». Речь там идёт о некоем древнерусском богатыре по имени Поток, который как-то заснул и проснулся в XIX веке, когда и жил автор поэмы. Поток идёт по московской улице и видит в окне цветок в горшке:

…Полюбился Потоку красивый цветок,
И понюхать его норовится Поток,
Как в окне появилась царевна,
На Потока накинулась гневно:
«Шаромыжник, болван, неучёный холоп,
Чтоб тебя в турий рог искривило!
Поросёнок, телёнок, свинья, эфиоп,
Чёртов сын, неумытое рыло!
Кабы только не этот мой девичий стыд,
Что иного словца мне сказать не велит,
Я тебя, прощелыгу, нахала,
И не так бы ещё обругала!»


Можете поверить, что пресловутые «загибы» гораздо вульгарнее и полностью бессмысленны.

Но и сегодня любители такого вида «спорта», похоже, не перевелись. Вот газетное сообщение:

«В Воркуте состоялся вечер инфернальной матерной лексики. На нём присутствовали местные знатоки и ценители матерных выражений. Заканчивая выступление, бард Виктор Гагин послал слушателей на три широко известные буквы».

Знаменитый режиссёр Ю.П. Любимов вспоминал: «Мне Вольпин рассказывал, как спасся с Эрдманом в лагерях, когда туда к уркам попали. Блатняга к ним подходит: „Ну что, дать тебе в долг? Дать? Ну?“, — пена уже у него изо рта шла. Сейчас пришьёт. И вдруг Вольпин выдаёт ему на двух страницах зарифмованную матерщину. И блатняга обалдел. И идёт у них отвал. Театр. А они это любили. И Вольпина с Эрдманом сразу зауважали. Места на нарах уступили. И попросили матерщину на бис повторить».

В русской культуре мат табуируется в любом виде и в любой функции. Даже простое его произнесение, безразлично, по поводу или без оного, обществом осуждается. В своё время вся Россия бурно обсуждала поведение на пресс-конференции попсового певца Филиппа Киркорова, которому обиженная им журналистка насмешливо выкрикнула: «Звезда!» На что Киркоров немедленно отозвался самым грубым русским словом, рифмующимся со словом «звезда». Собственно говоря, хам не оскорбил девушку непосредственно: он выкрикнул оскорбительное слово просто «в воздух». По крайней мере, он сам так это объяснял. Но общественность почти единодушно осудила Киркорова: шокировал сам факт публичного произнесения грязного слова.

А между тем в западных странах выходка Киркорова вряд ли произвела бы столь шумный эффект. В большинстве стран Запада брань, в переводе полностью идентичная нашей, воспринимается гораздо легче и может озвучиваться кем угодно и где угодно, включая коронованных особ, президентов и премьер-министров.

Русский мат получил широкое распространение, так сказать, по вертикали, от начальника к подчинённому. Существует множество рассказов о том, как начальник долгое время безрезультатно пытался заставить рабочих что-то сделать, пока наконец, не сдержавшись, не покрыл их трёхэтажным матом. «Чего ж ты раньше нам так понятно это не сказал? — удивились рабочие. — Мы б давно всё сделали».

Анекдот: «Говорят, как-то генерал де Голль гостил у Сталина, и между ними произошёл такой разговор.

— А есть ли у вас во французском языке слова, соответствующие русским матерным?

— Нет.

— Тогда вам трудно управлять государством».

Почему перед нами, скорее всего, анекдот, а не быль?

Потому что во французском языке, как и в любом другом, есть достаточно грубых и резких слов, с помощью которых можно попытаться воздействовать на собеседника. Правда, буквальное оскорбление матерей во французской культуре и впрямь не практикуется, но я не думаю, что упомянутые собеседники пускались в такие лингвистические тонкости.

Справедливо мнение, что русский мат порой помогает снять невыносимое напряжение. Сохранились воспоминания великого отечественного филолога и культуролога Ю.М. Лотмана, где он рассказывает, как в войну, в одиночку выходя из окружения, он спасался от смертельной усталости тем, что стрелял в воздух и матерился.

Из интервью Н.И. Рыжкова за 1989 год:

«— Уважаемый премьер-министр, скажите откровенно, давно ли вы гуляли босиком по мокрой траве?

— Даже не помню, когда это было. (…)

— Как же вы снимаете свои огромные стрессовые нагрузки?

— Доктор говорит, что мне надо побольше ругаться. Но я всё-таки держу себя в руках».

Мнение врача, лечившего Н.И. Рыжкова, разделяется многими медиками. Экспериментальное подтверждение получила гипотеза, что тот, кто имеет обыкновение резко осуждать ситуацию, в которой находится, то есть жалуется на судьбу, неудачи и т.д., обильно уснащая речь бранью, как правило, обнаруживает меньшую тенденцию к повышению кровяного давления, чем те, кто в той же ситуации предпочитает «пережигать» свои эмоции молча.

Русские любители крепких словечек порой объясняют свою привычку тем, что у нас бывают настолько гнусные ситуации, когда выразить своё отношение к ним можно только матом. Такова, например, война, особенно атака: как ещё можно выразить свою ярость и страх быть сию минуту убитым?

Но и не в экстремальной ситуации мы бранью не пренебрегаем. По данным ВЦИОМ за 2000 год, ежедневно пользуются грубыми ругательствами 25% женского населения России, 44% руководящего состава, 50% рабочих и 54% безработных.

Иногда речь может идти не столько о разрядке, сколько о достижении состояния максимальной раскованности; если вслух можно говорить такое, то можно всё. Известно, что С. Эйзенштейн во время съёмок знаменитой картины «Иван Грозный» разрешал актёру Жарову, игравшему Малюту Скуратова, самую непристойную брань. В кадр она не входила, но освоить роль помогала.

Напоследок зададимся вопросом: русский мат — это, конечно, плохо, но всё-таки нет ли от него и хоть какой-то пользы? Похоже, что есть. В одном английском научном журнале по вопросам психологии больше ста лет тому назад было написано что-то вроде того, что человек, который впервые в истории обругал другого вместо того, чтобы раскроить ему голову, заложил основы нашей цивилизации.

А и впрямь подумайте: если бы у вас был выбор — получить кирпичом по голове или быть матерно обруганным, что бы вы предпочли? Я подозреваю, что второе. Как-то оно, знаете ли, немного помягче. Замена физического воздействия словесным и в самом деле может быть воспринята как более цивилизованный подход.

В принципе нам надо быть очень осторожными, обзывая человека, принадлежащего к другой культуре. В той же Японии есть ругательство, в буквальном переводе означающее что-то вроде «глупый дурак». Ну какой русский особенно возмутится, услышав в свой адрес нечто подобное? А в Японии однажды из-за перепалки в парламенте, где было произнесено это слово, в отставку ушёл кабинет министров. Или вот ещё излюбленное японское ругательство: «Ты не стоишь панциря раздавленного насекомого!» Ну и что? Сам такой! — вот и всё, что сказали бы мы. А теперь представьте, что японцу буквально перевели какую-нибудь матерную фразу, если «Дурак!» его уже выводит из себя…