Глава III. Общество как субъективная реальность.

3. Теории идентичности.

Идентичность, безусловно, является ключевым элементом субъективной реальности. Подобно всякой субъективной реальности, она находится в диалектической взаимосвязи с обществом. Идентичность формируется социальными процессами. Однажды выкристаллизовавшись, она поддерживается, видоизменяется или даже переформируется социальными отношениями. Социальные процессы, связанные с формированием и поддержанием идентичности, детерминируются социальной структурой. И наоборот, идентичности, созданные благодаря взаимодействию организма, индивидуального сознания и социальной структуры, реагируют на данную социальную структуру, поддерживая, модифицируя или даже ее переформируя. Общества обладают историями, в процессе которых возникают специфические идентичности; но эти истории, однако, творятся людьми, наделенными специфическими идентичностями.

Памятуя об этой диалектике, можно избежать обманчивого понятия "коллективной идентичности", не прибегая при этом к уникальности индивидуальной экзистенции как некоему sub specie aeternitatis40. Особые исторические социальные структуры порождают типы идентичности, которые опознаются в индивидуальных случаях. В этом смысле можно утверждать, что у американца иная идентичность, чем у француза, у нью-йоркца — чем у жителя Среднего Запада, у служащего другая, чем у бродяги, и т.д. Как мы уже видели, ориентация и поведение в повседневной жизни зависят от таких типизации. Это означает, что типы идентичности могут наблюдаться в повседневной жизни, а утверждения о них, вроде приведенных выше, могут верифицироваться — или опровергаться — обычными людьми, наделенными здравым смыслом. Американец, который сомневается в том, что французы от него отличаются, может отправиться во Францию и посмотреть собственными глазами. Понятно, что статус таких типизации несравним с конструкциями социальных наук, а верификация и опровержение не следуют здесь канонам научного метода. Мы должны оставить пока методологическую проблему точного соотношения между повседневными типизациями и социальными конструктами. Пуританин знал, что он пуританин, и без особого труда признавался таковым, скажем, англиканами; но социолог, который хотел бы проверить тезис Макса Вебера о пуританской этике, должен следовать несколько иным и более сложным процедурам, чтобы "опознать" эмпирические референты веберовского идеального типа. В настоящем контексте нас интересует лишь то, что типы идентичности доступны "наблюдению" и "верификации" в дотеоретическом, а тем самым — донаучном опыте.


40 Мы не советуем говорить здесь о "коллективной идентичности" в силу опасности ложного (и овеществляющего) гипостазирования. Exemplum horribile такого гипостазирования является немецкая "гегельянская" социология 1920-30-х гг. (например труды Отмара Шпанна). Такого рода опасность в большей или меньшей мере сохраняется в различных работах дюркгеймовской школы и школы культуры и личности" в американской культурной антропологии.


Идентичность представляет собой феномен, который возникает из диалектической взаимосвязи индивида и общества. Типы идентичности, с другой стороны, суть tout court социальные продукты, относительно стабильные элементы объективной реальности (конечно, степень стабильности в свою очередь социально детерминирована). Как таковые, они представляют собой тему некой формы теоретизирования во всяком обществе, даже там, где они стабильны, а формирование индивидуальной идентичности проходит без особых проблем. Теории идентичности всегда включены в более общую интерпретацию реальности; они "встроены" в символический универсум с его теоретическими легитимациями и видоизменяются вместе с характером последних. Идентичность остается непонятной, пока она не имеет места в мире. Всякое теоретизирование по поводу идентичности — и об особых типах идентичности — должно поэтому осуществляться в рамках теоретических интерпретаций, в которые они помещены. К этому пункту мы теперь и обратимся.

Следует вновь подчеркнуть, что здесь мы имеем в виду теории идентичности как социального феномена, то есть независимо от того, принимает их или нет современная наука. Подобного рода теории именуются нами "психологиями", они включают в себя любую теорию идентичности, которая претендует на всеобъемлющее объяснение эмпирического феномена, притом вне зависимости от того, настолько такое объяснение "значимо" для современной научной дисциплины, именуемой психологией

Если теории идентичности всегда включаются в более широкие теории реальности, то понимать это следует в терминах логики последних теорий. Например, психология, интерпретирующая некий эмпирический феномен как одержимость демоническими существами, имеет в качестве своей матрицы мифологическую теорию космоса, а потому она не вмещается в интерпретацию, имеющую не мифологическую точку отсчета. Сходным образом психология, трактующая тот же самый феномен в терминах электрических нарушений головного мозга, имеет своим основанием всепроникающую научную теорию реальности, как человеческой, так и не человеческой, и вся ее связность проистекает из той логики, которая лежит в основе такой теории. Проще говоря, психология всегда предполагает космологию.

Это можно проиллюстрировать на примере часто используемого психиатрического термина "ориентированности на реальность"41. Психиатр, который пытается поставить диагноз индивиду с сомнительным психологическим статусом, задает последнему вопросы, чтобы определить степень его "ориентированности на реальность". Это вполне логично; с психиатрической точки зрения индивид, который не знает, какой сегодня день недели, или тот, который признается в своих беседах с отдаленными духами, явно проблематичен. В таком контексте термин ориентированности на реальность, конечно, вполне приемлем. Социолог, однако, должен задать дополнительный вопрос: "Какую реальность?" Кстати, такое дополнение имеет и психиатрический смысл. Психиатр, без сомнения, принимает это во внимание в случае индивида, не знающего дня недели, если он только что прибыл на самолете с другого континента. Он может не знать дня недели и просто потому, что он по-прежнему находится "в ином времени" — Калькутты, а не стандартного времени восточного побережья США. Если у психиатра есть хоть какая-то чувствительность к социально-культурному контексту психологии, он даст различные диагнозы в том случае, когда индивид говорит о своем общении с умершими, в зависимости от того, прибыл этот индивид из Нью-Йорка или из сельской местности на Гаити. Индивид может быть "в иной реальности" в том же социально объективном смысле, в каком он находится "в ином времени". Другими словами, вопросы о психологическом статусе не решаются без осознания принятых в социальной ситуации индивида дефиниций реальности. Если сказать это еще определеннее, психологический статус зависит от социальных определений реальности в целом и сам по себе является социально определенным42.


41 Здесь имеется в виду конечно, социологическая критика принципа реальности" Фрейда.


42 См. Peter L. Berger, "Towards a Sociological Understanding of Psychoanalysis", Social Research, Spring, 1965, 26 ff.


С появлением психологии возникает еще одна диалектическая взаимосвязь между идентичностью и обществом — взаимосвязь между психологической теорией и теми элементами субъективной реальности, которую она пытается определять и объяснять. Уровни подобного теоретизирования могут быть, конечно, весьма различными, как и в случае всех теоретических легитимации. Сказанное выше об истоках и фазах легитимирующих теорий в равной степени применимо и в данном случае, но с одним немаловажным отличием. Психологии относятся к тому измерению реальности, которое обладает наиболее сильной и наиболее продолжительной субъективной релевантностью для всех индивидов. Поэтому диалектика теории и реальности воздействует на индивида непосредственно и интенсивно.

Когда психологические теории достигают высокой степени интеллектуальной сложности, скорее всего, это происходит под руководством специально подготовленного для данной системы знания персоналом. Какой бы ни была социальная организация этих специалистов, психологические теории пронизывают повседневную жизнь, предлагая схемы интерпретации для устранения проблематичных случаев. Проблемы, возникающие из диалектической взаимосвязи субъективной идентичности и социально предписываемой идентичности или идентичности и биологического субстрата (об этом речь пойдет ниже), могут классифицироваться в соответствии с теоретическими категориями — они являются безусловной предпосылкой всякой терапии. Психологические теории служат к тому же для легитимации поддерживаемой идентичности или для процедур "починки" установленной в данном обществе идентичности. Они обеспечивают теоретическую взаимосвязь идентичности и мира, пока те социально определяются и субъективно усваиваются.

Психологические теории могут быть эмпирически адекватными или неадекватными, но речь тут идет, скорее, не об адекватности в терминах процедурных канонов эмпирической науки, а о схемах интерпретации, применяемых экспертом или неспециалистом к эмпирическим феноменам повседневной жизни. Например, психологическая теория, предполагающая существование одержимости демонами, вряд ли адекватна при интерпретации проблем относящихся к среднему классу еврейских интеллектуалов Нью-Йорка. У последних просто нет идентичности, способной создавать феномены, которые можно было бы интерпретировать подобным образом. Демоны, даже если таковые существуют, кажется, их избегают. С другой стороны, психоанализ вряд ли пригоден для адекватной интерпретации проблем идентичности в деревнях Гаити, тогда как некая вудуистская психология может предоставлять здесь схемы интерпретации большой эмпирической точности. Эти две психологии демонстрируют свою эмпирическую адекватность благодаря их применимости в терапии, но ни одна из них тем самым не доказывает онтологического статуса собственных категорий. Ни боги Вуду, ни либидонозная энергия не могут существовать за пределами мира, определяемого соответствующим социальным контекстом. Но в таком контексте они существуют благодаря социальному определению и интернализируются как реальности по ходу социализации. Сельские жители Гаити одержимы, интеллектуалы Нью-Йорка невротичны. Одержимость и невроз являются составляющими элементами как объективной, так и субъективной реальности в таких контекстах. Эта реальность эмпирически доступна в повседневной жизни. Соответствующие психологические теории эмпирически адекватны в том же самом смысле. Здесь нас мало интересует проблема возможного развития психологических теорий, которое выходило бы за рамки подобной социально исторической релятивности.

Пока психологические теории в этом смысле адекватны, они доступны для опытной верификации Но и здесь речь идет не о верификации в научном смысле, но о проверке в опыте повседневной жизни. Например, могут высказываться суждения о том, что индивиды, рожденные в определенные дни месяца, с большей вероятностью будут одержимыми либо что индивиды с доминирующими матерями скорее сделаются невротиками. Подобные утверждения эмпирически верифицируемы, пока они принадлежат адекватным теориям — адекватным в вышеуказанном смысле. Такая верификация может быть предпринята как участниками, так и внешними наблюдателями данных социальных ситуаций. Гаитянский этнолог может эмпирически обнаружить нью-йоркский невроз, равно как американский этнолог может эмпирически открыть вудуистскую одержимость. Предпосылкой таких открытий будет лишь то, что внешний наблюдатель желает использовать концептуальные механизмы местной психологии для наличного предмета исследования. Придает ли он этой психологии более общую эпистемологическую значимость — этот вопрос прямо не касается его эмпирического исследования

Об адекватности психологических теорий можно сказать и иначе, они адекватны настолько, насколько они отражают ту психологическую реальность, которую намерены объяснять. Но если бы все сводилось только к этому, то взаимосвязь между теорией и реальностью не была бы диалектической. Истинная диалектика связана с потенциалом peaлизации психологических теорий. Насколько психологические теории являются элементами социального определения реальности, они разделяют с другими легитимирующими теориями характерную способность порождения реальности; однако этот потенциал превращения в реальность у них особенно велик, поскольку он актуализируется посредством эмоционально заряженного процесса формирования идентичности. Если психология делается социальным установлением (то есть становится общепризнанной как адекватная интерпретация объективной реальности), она склонна насильственно реализовываться в тех феноменах, которые она собирается интерпретировать. Ее интернализация продвигается ускоренно уже потому, что она свойственна внутренней реальности, так что индивид реализует ее самим актом интернализации. Так как психология, по определению, имеет отношение к идентичности, ее интернализация будет, скорее всего, сопровождаться идентификацией, а потому ipso facto будет формировать идентичность. Этой тесной связью интернализации и идентификации психологическая теория существенно отличается от других типов теории. Поскольку проблемы неуспешной социализации в наибольшей мере способствуют возникновению такого типа теоретизирования, неудивительно, что психологические теории могут оказывать влияние на социализацию. Это не значит, что психологии являются сами себя верифицирующими. Как мы указывали, верификация осуществляется через сопоставление психологических теорий и эмпирически наличной психологической реальности. Психологии создают реальность, которая в свою очередь служит основой для их верификации. Иными словами, мы имеем тут дело с диалектикой, а не с тавтологией.

Деревенский житель с Гаити, который интернализирует вудуистскую психологию, становится одержимым, как только обнаруживаются некоторые хорошо известные признаки. Точно так же нью-йоркский интеллектуал, интернализировавший фрейдистскую психологию, становится невротиком, как только диагносцируются некие хорошо известные симптомы. Конечно, вполне возможно, что в данном биографическом контексте такие признаки и симптомы создаются самим индивидом. Но гаитянин в таком случае будет создавать не симптомы невроза, но признаки одержимости, тогда как нью-йоркский житель станет конструировать свой невроз в соответствии с признанной симптоматологией. Это не имеет ничего общего с "массовой истерией" и еще меньше — с симуляцией: это отпечаток типа социетальной идентичности на индивидуальной субъективной реальности обычных людей, наделенных обычным здравым смыслом. Степень идентификации будет меняться в зависимости от условий интернализации, например, от того, имела ли она место в первичной или вторичной социализации. Социальная упроченность психологии, включающая в себя также определенные роли персонала, осуществляющего руководство теорией и ее терапевтическим применением, естественно, зависит от многообразных социально-исторических обстоятельств43. Но чем более социально упроченной она становится, тем большим оказывается число феноменов, интерпретации которых она должна служить. Если мы предположим, что некоторые психологии сделались адекватными по ходу самореализации, то тем самым встает вопрос о том, почему вообще возникли эти еще неадекватные теории (каковыми они должны были бы быть на ранних ступенях этого процесса). Проще говоря: почему одна психология сменяет другую исторически? Общим ответом на него будет следующий: такая смена происходит, когда по каким бы то ни было причинам идентичность оказывается проблемой. Эта проблема может быть следствием диалектической связи психологической реальности и социальной структуры. Радикальные изменения в социальной структуре (например, перемены, вызванные промышленной революцией) могут иметь своим результатом сопутствующие изменения психологической реальности. В этом случае могут возникнуть новые психологические теории, поскольку старые уже давно не дают адекватного объяснения наличным эмпирическим феноменам. Теоретизирование по поводу идентичности будет тогда стремиться к опознанию тех трансформаций идентичности, которые действительно произошли, и само оно трансформируется в этом процессе. С другой стороны, идентичность может стать проблематичной на уровне самой теории, то есть в результате внутреннего теоретического развития. В этом случае психологические теории будут придумываться, так сказать, "прежде фактов". Их последующее социальное упрочение и сопутствующий потенциал порождения реальности могут быть вызваны многообразными сближениями теоретизирующего персонала с различными социальными интересами. Одной из исторических возможностей является сознательная идеологическая манипуляция политически заинтересованными группами.


43 Ibid.