Постулат второй. Революция направлена на разрушение коммунистической системы и возрождение России.


. . .

Русский народ как мутант человечества.

Те, кто формирует новую идеологию для России, взяли за основу самую примитивную мысль: в течение многих веков у нас вследствие "отклонения от столбовой дороги" не могло быть ни нравственности, ни интеллектуального развития, ни трудовой этики. Читаешь вроде бы нормальный текст на какую-то тему, а по нему разбросаны, как бы невзначай, например, утверждения, как об очевидном факте, о "двоемыслии, которое не десятилетия, а века душило в России искреннюю веру и искренние побуждения к добру и честной жизни" (доктор филологических наук Ю.В.Манн).

Вот виднейший философ, "грузинский Сократ" Мераб Мамардашвили объясняет французскому коллеге как бы предусмотренный провидением крах России: "Живое существо может родиться уродом; и точно так же бывают неудавшиеся истории. Это не должно нас шокировать. Вообразите себе, к примеру, некоторую ветвь биологической эволюции — живые существа рождаются, действуют, живут своей жизнью, — но мы-то, сторонние наблюдатели, знаем, что эволюционное движение не идет больше через эту ветвь. Она может быть достаточно велика, может включать несколько порой весьма многочисленных видов животных, — но с точки зрения эволюции это мертвая ветвь. Почему же в социальном плане нас должно возмущать представление о некоемом пространстве, пусть и достаточно большом, которое оказалось выключенным из эволюционного развития? На русской истории, повторяю, лежит печать невероятной инертности, и эта инертность была отмечена в начале 19 века единственным обдадателем автономного философского мышления в России — Чаадаевым. Он констатировал, что Просвещение в России потерпело поражение... По-моему, Просвещение и Евангелие (ибо эти вещи взаимосвязанные) совершенно необходимы... Любой жест, любое человеческое действие в русском культурном космосе несут на себе, по-моему, печать этого крушения Просвещения и Евангелия в России". Каков тоталитаризм мышления! В России любое человеческое действие, любой жест мерзки. Да и можно ли себе представить, чтобы широкий и терпимый человек, каким бы Сократом его ни называли, рассуждал таким образом о судьбе культурного космоса другого народа? Или отзывался о крупнейшем национальном писателе так, как М.Мамардашвили о Достоевском ("стоит ему перейти на уровень рефлексии, и он становится просто глупцом, идиотом"). Так говорить "демократия" разрешает только о России.

Иногда всплески русофобии приурочиваются к удобному случаю. Вот вызвали М.С.Горбачева в Конституционный суд. Малоприятное дело, но такова уж судьба великих людей — иной раз приходится и отвечать на вопросы. Какая же истерика поднялась в "Независимой газете"! Эдуард Самойлов: "Горбачева бьют истинно по-русски, всей толпой — дико, безудержно, с кряканьем... Инерция зла в России огромна. Здесь вообще любят унижать и втаптывать в грязь, а то и убивать своих подлинно великих людей... Горбачев обеспечил перелом хребта самой мощной фашистской империи" и т.д. А ведь человека, "обеспечившего перелом хребта" нашей страны (как ее называть — дело вкуса), всего-навсего просят, с множеством реверансов, ответить на несколько вопросов. Это называется "бить дико, безудержно, с кряканьем". Но здесь интересен не Горбачев, а представление о России, ее образ в мозгу авторов "НГ". Где видел Э.Самойлов такую "истинно русскую драку"? Я, поездив по свету, уверен: вплоть до нашего "вхождения в мировую цивилизацию" в России существовало несравненно более бережное, чем на Западе, отношение к чужой физиономии — почти целомудренное. Надо было бы Э.Самойлова втолкнуть в "истинно английскую" драку на стадионе или уличный погром в Германии.

Но в массе выступлений мысли об "антицивилизованности" России не разбросаны и не замаскированы, а заявлены как главный тезис. Был я на симпозиуме в Гарварде, посвященном русской науке. Как докладчики были приглашены видные философы из Москвы. И кажется невероятным: один за другим они выходили на трибуну и доказывали, что науки в России не было и быть не могло — потому, что она тысячу лет назад приняла православие!

"Культуpа России была сугубо цеpковной. Что же касается интеллектуальных новаций в России ХV в., то они пpактически полностью отсутствовали". Ну можно ли пpедставить себе кpупную стpану после истоpической Куликовской битвы, в пеpиод становления госудаpства — без интеллектуальных новаций? Бред.

"Вольномыслию и кpитицизму в России был дан жестокий уpок, и воцаpила идеологическая власть догматического пpавославия над культуpой России... Все это сопpовождалось pелигиозной нетеpпимостью, цеpковным консеpватизмом и вpаждебностью к pационалистическому Западу... Несколько лидеpов еpеси были сожжены в 1504 г.". И это — в сpавнении с сожжением миллиона "ведьм" в пеpиод Рефоpмации! Да что Реформация. Недалеко от зала, где выступал российский философ, в маленьком городке Сейлем в 1692 году только за два месяца на костер и на виселицу были осуждены 150 женщин ("сейлемские ведьмы"). И судьями были просвещенные профессора из Кэмбриджа. А сейчас потомки тех профессоров сидели в том же Кэмбридже и кивали нашему подонку-интеллектуалу. Да, да, Россия — кровавая православная тирания, какая уж тут наука!

Примечательной была реакция американских историков русской науки. Они прекрасно понимали, что эти измышления — чушь, ответ на четкий "социальный заказ", и в кулуарах отзывались об антирусской направленности "наших" докладов весьма резко. А в последний день со мной разговорился молодой историк, который долгое время работал в московских архивах, изучая русскую экологическую школу 20-х годов. Он рассказывал с большим энтузиазмом, был просто влюблен в наших ученых, которые, по его словам, обогнали Запад на 50 лет. И я спросил его: "Вы прослушали четырех докладчиков из Москвы, и их главная мысль в том, что в России не было и не могло быть своей национальной науки." — Он с этим согласился. — "Скажите, как по вашему, была ли в России наука?". Он был смущен и начал лепетать какую-то чепуху о Петре I, о русской элите и ее оторванности от народа. Я повторил вопрос и попросил ответить попросту, без туманных рассуждений, согласен ли он с утверждением, будто в России не было своей науки. Парень долго мялся, а потом честно признался: "На этот вопрос я отвечать не буду. Это вопрос чреватый. Это вопрос взрывчатый" (он хорошо владел русским языком). Наступила моя очередь изумиться. Не ответить на такой простой вопрос, да еще будучи историком русской науки, да еще один на один, без свидетелей! Где же ваша свобода и демократия?

Психология bookap

Сейчас маска "борьбы с коммунизмом" отброшена. К власти в стране пришли энтузиасты старой идеи "мирового государства", управляемого просвещенным международным правительством. И само существование огромной и самобытной России — недопустимое безобразие. Совершенно открыто пишет в "Вопросах философии" крупный идеолог врач Амосов: "Созревание — это движение к "центральному разуму" мировой системы, возрастание зависимости стран от некоего координационного центра, пока еще (!) не ставшего международным правительством... Можно предположить, что к началу ХХI века вчерне отработается оптимальная идеология... — частная собственность 70 проц. и демократия — в меру экономического созревания... Это не означает бесконфликтности и даже не гарантирует постоянного социального прогресса... Особенно опасными в этом смысле останутся бедные страны. Эгоизм, нужда могут мобилизовать народы на авантюрные действия. Даже на войны. Но все же я надеюсь на общечеловеческий разум, воплощенный в коллективной безопасности, которая предполагает применение силы для установления компромиссов и поддержания порядка. Гарантом устойчивости мира послужат высокоразвитые страны с отработанной идеологией и с достаточным уровнем разума". Разве не ясно здесь, какова будет разрешенная для России ("в меру экономического созревания") демократия и как будут поддерживать у нас порядок "высокоразвитые страны с отработанной идеологией"? И ведь идущие за Амосовым интеллигенты-демократы продолжают искренне считать себя патриотами России.

Не о борьбе с коммунизмом здесь идет речь, а о разрушении тех кодов и символов, которые и определяют культурный генотип русского народа (и большинства других народов СССР). Это — разрушение цивилизации, всего российского Космоса. Это — культурный геноцид сложной системы множества народов, который с очень большой вероятностью перейдет в обычный геноцид.

Суть того, что происходит, зашифрована в метафорах. Они, даже вопреки желанию, выражают намерения и подсознательные устремления вождей и идеологов. Вспомним главные метафоры нашего гибельного времени. Сначала — идущие от примитивного масонства "строительные" штампы: перестройка, расчистка площадки, архитекторы да прорабы. Потом — страшная, патологическая метафора "возвращения в лоно цивилизации". Вдумайтесь: ребенок (наш семидесятилетний "казарменный социализм") признан уродом, его надо умертвить, расчленить и запихнуть обратно в лоно — совершить роды наоборот.

Прошло время, и главная идея воплотилась в формулу Реформации России. Сначала сказали: "Рефоpмация — великая Пеpестpойка Евpопы", в вывернутой форме выразили тогда еще затаенную мысль: "Перестройка — великая Реформация России". Сегодня говорится прямо: цель реформ — цивилизационный слом. То есть, признаны неправильными и подлежащими переделке сами славянские и угро-финские народы, выросшие в православии, и тюркские народы, выросшие в исламе. Они, со своим "неправильным" мирощущением, должны исчезнуть, уступив место "новым русским".

Порвать с прошлым от России требуют в ультимативной форме. В.Мильдон в "Вопросах философии" угрожает: "Для России следование прежним, своим историческим путем, определившимся стихийно, в условиях неблагоприятной географической широты, самоубийственно. Жизнь требует отказаться от него — нужно отказываться, даже если в ее и других народов прошлом не было образцов подобного отказа". Вот так — не просто Реформация, но небывалая по глубине и разрушениям (хотя "благоприятной географической широты" нам Мильдон не подарит).

Если мы вспомним язык перестроечной прессы, то увидим: в нем доминировали понятия, метафоры, аллегории из Ветхого завета при почти полном замалчивании Евангелия. Мы свидетели небывалого инженерно-идеологического проекта — искусственной замены подсознательных религиозных норм огромного народа. Это — культурная диверсия огромной разрушительной силы.

Но провал Реформации очевиден. И с ноткой сожаления внедряется в сознание мысль: если Реформация этого народа оказалась невозможной, остается последнее средство — Исход.

Эта тема складывается из многих элементов — от таких простых, как оправдание эмиграции интеллигентов, до философских утверждений о неспособности русского народа жить на Земле в XXI веке, что оправдывает исход из него той части, которая к такой жизни может приспособиться ("новых русских"). Вот критик Лев Аннинский жалеет неразумный русский народ: "Мы, русские люди, не можем переключиться на постиндустриальное общество... Мы — не народ работников... Мы не приспособлены для того типа жизни, в который человечество вошло в конце ХХ века и собирается жить в ХХI... Наше неумение отойти от края пропасти фатально... У нас агрессивный, непредсказуемый, шатающийся, чудовищно озлобленный народ... Мы невероятно много пьем". Приговор вынесен. Но в последнем слове осужденного я бы отказал судье Аннинскому в праве столь назойливо употреблять местоимение мы. Сам он с гордостью сообщает: "один мой дед — эсер, другой — еврейский лавочник, дети которого побежали из местечка в столицу строить Советскую власть". Для меня загадка, почему еврейские интеллигенты с таким энтузиазмом взяли на себя миссию обличать врожденные пороки русского народа.

"Оптимистическая" демпресса, изрыгавщая хулу на "люмпенов", взяла за свое философское основание книгу Ницше "Антихристианин". Но когда оптимизм перестройки угас, духовный пафос демократов стал связан с книгой Исход — второй частью Пятикнижия Моисея. Ветхозаветная метафора оказалась приложенной к реформе в целом. Она выражает конфликт тех, кто желает вернуться "в мировую цивилизацию", с нашей уродливой цивилизацией ("Египтом"), и "египтянами" — массами "совков".

Об этом и говорит раввин, чьи потрясающие слова приведены в эпиграфе: разрушение СССР было религиозно освящено как разрушение "Египта". "Новые русские", которые собираются, в случае неудачи Реформации, совершить Исход — порвать с живыми и мертвыми "египтянами", обобрать их, пройти через пустыню к обетованной земле "рыночной экономики", — обязаны вспомнить, как совершался весь этот проект и что осталось при этом от Египта. Каждый человек, принимающий метафору Исхода, делает личный и необратимый выбор. Или он коренным образом отвергает Исход как способ разрешения российского кризиса и старается направить развитие событий по иному пути — или он соглашается, хотя бы и пассивно, следовать за новым Моисеем, но уже зная наперед, что он оставляет за спиной реки, обратившиеся в кровь, и пепелище.

И каждый, тянущийся прочь из нашего "Египта", должен решить для себя: или он заберет свою квашню и уйдет прочь от гибнущей Родины — или он останется с нею, хоронить ее первенцев и засевать уничтоженные саранчой поля.